Психи

Иногда, когда отца нет дома, а мать уходит в магазин, он забредает в эту запыленную комнату. Его шаги заглушают шум телевизора в гостиной и собственное сбившееся дыхание. Его бесит, что он так быстро устает и начинает потеть. Его бесит, что Гарри может бегом, как тощий козел, преодолеть лестницу, убегая от папы или Пирса. Его бесит, что он больше и сильнее, но Гарри может поставить его на место одним единственным взглядом зеленых глаз; его бесит, что у Гарри есть эта глупая деревяшка, и когда он за ней тянется, у Дадли по спине начинают бежать мурашки. Его бесит Гарри, потому что тот живет в его старой комнате, куда он и заходит сейчас. Его бесит, что Гарри может теперь добраться до старых игрушечных солдатиков. (Хотя он никогда не видел, чтобы Гарри играл в них — наверное, считает себя слишком взрослым для этого, сукин сын.) Его бесит, что Гарри подтянутый и стройный и что девчонки из молочного магазина хихикают, когда он проходит мимо них. Хорошо, что этого психа обычно нет дома, потому что Дадли разорвал бы его, если б тот показывался слишком часто. Дадли бесит, что ему остается только играть, когда этот псих уходит куда-то по своим психованным делишкам; это наверняка веселее, чем все то, на что Дадли может рассчитывать. Его бесит, что Гарри, вернувшись, может хандрить, как будто на его плечах держится весь мир, будто у него есть право быть несчастным, когда у него есть столько всего: и полярная сова, и летающая метла, и волшебная палочка. Иногда Дадли забредает в эту запыленную комнату. В свою старую комнату, которая теперь принадлежит Гарри. Он пялится на голые стены, маленькую прикроватную тумбочку с подломленной ножкой, которая грозится рухнуть на пол от одного лишь прикосновения. Он пялится на постель, продавленную так, словно с нее только что встали, на пыльный пол, который мама отказывается мыть, так как говорит, что он пропитался магией и что Гарри должен сам мыть его, когда возвращается. Мыть. Он ненавидит Гарри и за это тоже. Он никогда не приходил в свою старую комнату, ему было наплевать, что здесь делает маленький четырехглазый псих. До… До того дня. Он отчетливо это помнит — он тащится в сортир, чтобы отлить. Он распахивает дверь и… и видит… Гарри. Как олень, попавший в свет прожектора, он резко оборачивается, вытаращив глаза; на слегка загорелой коже блестят капли воды И Дадли понимает, что краснеет — лицо горит, как от пощечины. Футболка мокрая, потому что Гарри, повернувшись, забрызгал его водой. Дадли бесит, что он не вытолкнул Гарри из ванны — голого и дрожащего, — как и должен был. Его бесит, что это он сбежал в свою комнату с зашторенными окнами, испуганный, с болезненно твердым членом и вот-вот готовый кончить. А потом, за обедом, Гарри вел себя как ни в чем не бывало — и Дадли не мог взглянуть на него, хотя это не должно было волновать его — то, что он видел Гарри голым. Он ведь видел других парней голышом, правда? Но и это тоже изменилось. После того, как он увидел Гарри, все изменилось. Дадли понял, что украдкой бросает на него взгляды, что у него встает, когда он заходит в грязный школьный туалет и слышит, как какой-то парень дрочит. Дадли ловит себя на том, что думает, как раздвинет мускулистые ноги, как встанет его член и о горько-соленом вкусе спермы, и — да… Он ненавидит Гарри за это. Может, этот псих заразный? Надо было раньше об этом думать. Гарри всегда был психом, он стонал по ночам имя того парня — Седрик, Седрик, Седрик, — и теперь Дадли знает, отчего это его так злило. Он ненавидит Гарри за то, что он сделал его психом тоже. Иногда, когда дома никого нет, он забредает в эту запыленную комнату. Даже за день до возвращения Гарри. Дадли знает, что этого не надо делать, но все равно идет. Он заходит — пульс истошно бьется, а идет он на цыпочках — и видит постель Гарри, смятую и слегка пахнущую пылью и потом, и ложится лицом в подушку, вдыхая запах шампуня и слез, и вжимается пахом в кровать, представляя под собой голые бедра. Кровать опасно скрипит под его весом, но Дадли не обращает внимания, потому что, в конце концов, это его кровать, и вряд ли она сломается. Он возбуждается, вспоминая, как чистый и мокрый Гарри выходит из душа, мягкий член в гнездышке темных волос, лицо раскраснелось от жары и смущения. И Дадли начинает двигаться — сначала медленно, расшатывая кровать так, что она скрипит в такт его толчкам. Он представляет, как член Гарри встает, и нежно проводит по нему пальцами; он представляет, как Гарри дрочит, издавая точно такие же звуки, как тот парень в школьном туалете. Он представляет, как мягкий член твердеет и наливается кровью, превращаясь из спящей штучки — в голодное и разъяренное создание и с каждым толчком увлажняясь. Гарри кончает, его голос хриплый потому, что начинает ломаться, но по-прежнему юношеский, и Гарри больно ударяется головой о плитку. Движения его рук становятся все быстрее и быстрее, настолько быстрыми, что их почти не разобрать — да, Дадли слышит стоны Гарри — да, да, да, пожалуйста, да, — и звуки отдаются эхом в ванной — Дадлино тяжелое дыхание, хрипы и мучительное хныканье. Его спина выгибается, ягодицы напрягаются, когда он кончает. Белая струя описывает дугу и ударяет в стену с приглушенным звуком, член пульсирует. Гарри жалобно хнычет от облегчения. Член в его руках вялый и болезненно чувствительный, а ноги подгибаются. Он медленно сползает по стене, хватая ртом воздух, словно раненый. Глаза закрыты и мокры от слез. Звук открывающейся двери заставляет Дадли открыть глаза — черт, мать вернулась, — и он неожиданно понимает, что это он лежит лицом вниз на Гарриной кровати, по щекам текут слезы, а штаны мокрые от спермы. Во рту — неприятный привкус, и он понимает, что впился зубами в подушку, чтобы не закричать, и что ему надо отсюда поскорее убираться — и привести себя в порядок, пока его не обнаружили. Он, шатаясь, поднимается с кровати, коленки дрожат, тело не слушается. Голова кружится. Он рассматривает свои джинсы, замечает темное пятно, а его член покалывает — видимо, он натер его о матрац. Он слышит, как мать идет на шум телевизора, заходит в гостиную и зовет: «Где же мой Дадличка?», и Дадли это бесит. Он открывает дверь, выскакивает в коридор и бежит в туалет, притворяясь, что был там, и кричит: «Я сейчас, мам!» Он быстро сбрасывает и вытирает джинсы, выжимает их и мочит туалетную бумагу, чтобы протереть ей свои потные бедра. «Я сейчас…» Позже он не может дождаться конца обеда, чтобы подняться к себе в комнату. Он не может перестать думать о том, как сильно он кончил, о том, что он тоже стал психом, как и… как и… Но все, что он хочет делать, это дрочить снова и снова, потому что теперь уже все, и Гарри возвращается завтра, и он не может, не может, не может остановиться. Но мама не позволит ему выйти из-за стола, пока он не съест десерт, а когда отец приходит домой, ему хочется обсудить новости; и каждый раз, когда Дадли делает попытку встать, он резко спрашивает: «Куда ты собрался? Опять играть в этот проклятый компьютер?» А мама отвечает: «Ах, оставь дорогой, пусть играет, если хочет. Он так много занимается в школе, правда, Даддерс?» И Дадли молча кивает, думая: завтра ОН приедет домой, завтра ОН будет дома, и гадая, сколько ему позволят прятаться в своей комнате. Конец