Наука чисел

Гарри теряет девственность в шестнадцать, с любовником своего крестного отца. Бывшим любовником. Возможно, поэтому Гарри его и хочет: возможно, его руки все еще помнят Сириуса; возможно, это все, что осталось Гарри от крестного. Ремус почти до нелепости нежен, его испещренная шрамами кожа одновременно мягкая и шершавая; губы кривятся от горечи и чувства вины. Ремус настолько нежен, что Гарри кажется, будто он хочет что-то доказать: что он не чудовище, и интересно, с Сириусом он был таким же? Когда Ремус касается дрожащими руками члена Гарри, проводит по нему с такой любовью и лаской, Гарри едва не задыхается от желания кончить — но Ремус не спешит, он никогда не спешит. Он скользит теплыми губами по Гарриной шее, пробуя на вкус пот и молодость; проводит руками по бедрам и потом, словно в голову пришла запоздалая мысль, возвращается к члену. Ему нужно время, чтобы изучить тело Гарри, словно оно особый предмет: каждый вдох и выдох, каждую напряженную мышцу, изгиб плеча, каждый прерывистый стон. Гарри чувствует себя мокрым с ног до головы — от дрожащей, покрывшейся потом кожи до бедер и члена, по которым растекается тепло, и Гарри кончает снова и снова, думая, не умрет ли он от этого. Но Ремус, все еще болезненно возбужденный, растягивает Гарри; кажется, проходит целая вечность — ощущение от пальцев внутри странное, и болезненное, и просто прекрасное, — пока не решается войти. Когда он наконец входит, у Гарри вырывается всхлип, и Ремус подается назад — но Гарри упрямо обхватывает его ногами за талию, притягивая к себе. Он внимательно наблюдает за лицом Ремуса — чувство вины сменяется едва ли не страданием, и когда Ремус толкается в Гарри, а Гарри цепляется за его мягкие спутанные волосы рукой, он уверен: Люпин совсем не думает о Сириусе. Ни Дамблдор, ни другие профессора не возражают против того, что Гарри нужно видеть Ремуса — а когда Ремус садится рядом с ними за преподавательский стол, они отводят глаза, пусть сами и одобрили это решение. Зная Дамблдора, может быть, они даже так планировали — позволить Гарри думать о чем угодно, кроме смерти. Только Снейп по-прежнему смотрит на Ремуса с презрительной усмешкой, хоть и молчит, и иногда Гарри кажется, что в глазах Снейпа больше горечи, чем ненависти, но он не уверен. Ремус умирает через год на задании Ордена, и Гарри получает сову. Маленькая сова Ремуса, едва покрытое перьями создание, приносит записку, которую, как Гарри знает, Ремус написал несколько ночей назад. Гарри читает ее снова и снова за завтраком, едва различая буквы и не обращая внимания на что-то говорящую Гермиону слева и неловко размахивающего руками Рона справа. Если честно, в записке нет чего-то неожиданного: слова о любви и просьбы поберечь себя, и все, больше ничего, и Гарри наконец складывает листок, кладет его в карман и встает. Он замечает, что Снейп с равнодушным лицом наблюдает за ним через зал, и когда Дамблдор настойчиво останавливает его на пороге, Гарри отвечает: «Я знаю», — и выходит. После выпуска Гарри, как он и думал, начинает работать на Орден и занимает должность учителя по защите от темных сил, освободившуюся после смерти Ремуса. Он все еще просыпается от снов, в которых Ремус обнимает его, касается его, отсасывает ему; он по-прежнему просыпается от призрачного запаха его пота, сильного и чистого, как дождь. Потом он идет в душ, дрочит и отправляется на первый урок. Все вокруг него ходят на цыпочках, будто он вот-вот сломается, но он выполняет свою работу хорошо, даже безжалостно хорошо, и тогда обеспокоенные взгляды сменяются взглядами уважения — и Гарри хочется смеяться, потому что им хочется думать, что с ним все в порядке. Гарри задумывается, преследовал ли Сириус так же и Ремуса — останавливался ли Ремус когда-либо, услышав какую-то фразу, ощутив какой-то запах или вкус — внезапно вспомнив о забытом теле. И только возобновив уроки окклюменции со Снейпом — больше по собственной инициативе, чем по приказу Дамблдора, Гарри вспоминает: есть лишь один человек, которого он никогда не мог обмануть. Но Снейп ничего не говорит, мельком увидев Гаррины сны; он просто прищуривается, лицо такое же нечитаемое, как было в тот день в зале, и снова шипит: «Легилименс!» В первый раз, когда Гарри удается не только защититься, но и сломать защиту Снейпа, он видит его сны и от потрясения падает на колени, задыхаясь, сердце неверяще бьется. Снейп издает какой-то странный, болезненный звук — скорее рычание, чем крик, и внезапно его скованность, его исполненные горечи взгляды на Ремуса обретают пугающий смысл, и Гарри едва не бормочет: «Мне… Мне очень жаль» или «Не трогайте меня», но потом Снейп сгребает его за воротник и ставит на ноги, Гаррина палочка выпадает из ослабевших пальцев на пол, и Снейп, оскалившись, притискивает его к стене и накрывает губы Гарри своими. Как любовник Снейп совсем не похож на Ремуса — хотя слово «любовник» не совсем уместно, потому что нет никакой любви: они ласкают друг друга языками, терзают зубами, обмениваются слюной, и Снейп трахает его так грубо, что Гарри кричит и едва не теряет сознание; на искусанных губах привкус крови и слез. Нет никакой нежности, и Гарри рассеянно понимает, что ему это и нужно, чтобы забыть Ремуса: колючая щетина Снейпа, его ногти, его зубы. Снейпу не нужно время, чтобы изучить тело Гарри, ласкать, растянуть — сейчас он так же безжалостен, как и всегда; горячая рука сжимает Гаррин член и двигается так быстро, что он едва дышит; насаживает Гарри на себя, когда тот пытается выгнуться. Он никогда не медлит, когда Гарри больно; его черные глаза блестят так беспощадно, что Гарри решает: ему наконец-то встретился волк, и Снейп выходит на секунду, а потом безжалостно вбивается внутрь. Заниматься сексом с ним всегда неудобно, он всегда тычет локтями Гарри под ребра, и больно бьется худыми бедрами о бедра Гарри, и тяжело наваливается всем весом сверху, будто тело Гарри — карта, нарисованная для другого путешественника. Для Ремуса. Но со Снейпом он всегда кончает — так жарко и так сильно, что кружится голова, и быстрее чем с Ремусом, и Гарри не запутывается пальцами в его волосах — его пальцы плавают в жиру, а потом он опускает руки на плечи Снейпа и впивается до крови, и Снейп шипит от боли и толкается в Гарри так сильно, что тот едва не слетает с кровати. Теперь на лице Дамблдора, когда он смотрит на Гарри, нечто вроде разочарования, но Гарри думает: пошел он в задницу со своими неиспользованными возможностями и военными планами, если Гарри не заслуживает этого. Кожа Гарри по утрам пахнет Снейпом, и он едва может вспомнить запах Ремуса. На первой паре его голос неизменно хриплый, дыхание мятно-свежее, но Гарри, вопреки всему, помнит соленый вкус спермы Снейпа. На педсоветах он сидит напротив Снейпа и почти на него не смотрит — ничего не изменилось с тех пор, как он только стал преподавать; на собраниях Ордена он неизменно вежлив со Снейпом, говоря о методологии, технике и тактике, ведь то, что они со Снейпом делают, оставаясь наедине, никого не касается — он Гарри не любовник и не друг, Гарри к нему равнодушен. Пусть даже в течение дня он вспоминает горячий язык Снейпа на своем ухе, пусть он вспоминает, как руки Снейпа с силой разводят его ноги, пусть он вспоминает его член, такой уродливый и с глубокими венами, — пусть, это ничего не значит, потому что это просто секс, потому что это не имеет ничего общего с тем, что было у них с Ремусом, чья тень почти совсем исчезла из мыслей Гарри. Теперь именно Гарри испытывает чувство вины. Занятия окклюменцией подходят к концу, и он отправляется на задания, всегда с партнером, и часто со Снейпом. Иногда они трахаются до задания, после целого дня уроков, у стола Снейпа или на его кровати, и Гарри смывает вкус Снейпа глотком огневиски, а Снейп проводит пальцами по синякам Гарри, перед тем как встать и одеться. Они обсуждают предстоящее задание, место встречи и цель (обычно разбежавшихся Пожирателей смерти), и Снейп не целует Гарри перед уходом, но сильно сжимает его руку, перед тем как взяться за портключ. Снейп говорит, куда им нужно попасть, спокойно, четко, и не смотрит на Гарри. Время теперь измеряется не в годах, а в заданиях, числах и количестве жертв. Однако Гарри помнит, что со смерти Ремуса прошло уже два года, а его плащ — изорванный и пропахший дымом — по-прежнему висит в комнате Гарри, Снейп его подчеркнуто игнорирует. Они трахаются когда могут, но нечасто, и если Гарри получает ранение, Снейп не навещает его, и Гарри платит той же монетой — время идет, и Гарри уже едва помнит тело Ремуса, ему оно уже не снится, и теперь у него встает от голоса Снейпа. Они мало говорят, что неудивительно: они еще не простили друг друга за существование, и Гарри видит в этом странную иронию, юмор, который только Снейп способен оценить, но он никогда не видел, чтобы Снейп улыбался по-настоящему. Иногда Гарри задумывается, как же все-таки улыбался Ремус — легкая улыбка, которая на вкус как… но когда они со Снейпом наконец встречаются после месяца несостыковок в расписании, все мысли об улыбках улетучиваются, когда Гарри оказывается на столе с задранной мантией, а Снейп яростно сжимает его член. Снейп даже не говорит с ним, даже не смотрит, но Гарри открывает рот навстречу его губам. И только когда однажды утром к директору прилетает сова, а тот в непривычном молчании читает письмо и серьезно смотрит на Гарри, он понимает, что для него значил Снейп. И только когда Дамблдор протягивает ему письмо, его глаза потемнели от чего-то похожего на горе, Гарри ломается. «Нет. Только не это. Только не это», — бьется у него в голове, но он спрашивает: — Когда? — и Дамблдор отвечает: «Прошлой ночью». Гарри спрашивает: — Было ли что-нибудь для меня? — на что Дамблдор качает головой: «Боюсь, что нет, Гарри». Гарри не устраивает истерику, хотя все за преподавательским столом напряженно замерли — вместо этого он встает, медленно отодвигает стул и уходит с таким самообладанием, которому позавидовал бы и Снейп. Гарри не приходит на занятия в тот день, и на следующий тоже, но никто ничего не говорит — они тихо нашли учителя на замену, и Дамблдор присылает еду в комнату Снейпа, из которой Гарри так не выходил. Конечно же, Снейп не оставил записки — да им со Снейпом и говорить-то было не о чем. Он смотрит на зелья Снейпа, на его безупречные, отдраенные студентами котлы, на педантичные записи, сваленные на стол. Он смотрит на кровать, но не ложится на нее; он спит на диване — незнакомое прикосновение кожи успокаивает, и, когда он наконец засыпает, Снейп ему не снится. Гарри выходит из подземелий через несколько дней на оглашение завещания — у Ремуса его не было, но Снейп оказался как обычно обстоятельным. Гарри сидит тихо, слушая, что личную библиотеку Снейп оставил Хогвартсу, лечебные зелья — Помфри, научную работу — Алоизию Брамблу, своему старому коллеге, а думосбор — из всех вещей — Гарри. Его думосбор. Гарри кривит губы, когда юрист, сухопарый мужчина в очках и коричневой мантии, заканчивает читать завещание. Дамблдор просит его уйти. Гарри замечает, что глаза у Дамблдора усталые и потускневшие, и Дамблдор говорит, что они нашли человека, который убил Снейпа, он сейчас в камере в Министерстве. Выбора тут особо никакого, правда? Дамблдор не успевает закончить предложение, но Гарри уже выскакивает за дверь; он выбегает из замка, сжимая «Ветерок» в руках, и летит в Министерство. Все это время он вспоминает, как Снейп его ругал — во время всех этих бесконечных занятий Снейп шипел, что Гарри слишком слаб, что у него нет того, что необходимо для борьбы с Пожирателями смерти, что у него не хватит духа, не хватит гребаного духа, даже чтобы наложить Круциатус. Но теперь Гарри знает, как это. Теперь Гарри знает, как этого захотеть. Фадж не препятствует, когда он требует доступа к заключенному, только резко говорит: «Он нужен нам живым для допроса», на что Гарри спокойно отвечает: «Просто. Пустите. Меня». Авроры отходят в сторону, есть что-то такое в Гарриных глазах — в конце концов он Мальчик-Который-Выжил, и Гарри заходит в камеру, едва замечая колтун немытых волос, босые ноги, лицо в синяках, прежде чем поднимает палочку. Авроры молча стоят в стороне, слушая, как крики эхом отражаются от стен. Они отступают, когда Гарри наконец выходит, но мантия Гарри чистая, на ней нет ни капли крови. Через открытую дверь они видят заключенного, он дрожит, но по-прежнему жив, лицо все в слюне, он что-то невнятно бормочет. — Он ваш, — равнодушно бросает Гарри. Все его мысли занимает другое имя. Имя Пожирателя смерти, любезно сообщенное этой тварью; имя человека, убившего Ремуса Люпина три года назад. Он вспоминает о том, как его ругал Снейп, но знает: теперь он научился. У него есть имя. У него есть место. Голова немного кружится после Круциатуса, но он все равно садится на метлу — еще одно лицо, еще одно искаженное мукой лицо, и все будет кончено. Конец