На верхних этажах, в чародейской квартире

В глубоком кресле Отабек почти задремал и, когда Юра вернулся в комнату, с большой неохотой распрямил спину и сел по-человечески. — Сиди, — отмахнулся Юра, — сиди. Он сгрудил на стол целый ворох пластиковых, похожих на лабораторные пробирки, контейнеров с герметичными крышками, выставил рядом банку с оранжевым концентратом и принялся шприцем распределять его по контейнерам. — Спасибо, — сказал Отабек, — я знаю, ты не любишь этим заниматься. Юра только неопределенно пожал плечом и закачал в шприц следующую дозу. Эликсиры Отабек старался готовить сам, а ингредиенты доставал в одной старой аптеке, где даже в век повальной электроники можно было найти и травы, и суспензии, и занять на весь день маленькую лабораторию в подвале. Готовил с запасом, хранил со всеми предосторожностями, расходовал экономно, и всё же эликсиры заканчивались. А аптека взяла и закрылась. Умер старый аптекарь, а наследники продали помещение — и делу конец. Отабек оказался в затруднительном положении, тут-то ему на помощь и пришел Юра. Отабек ещё не знал, как отблагодарить его, Юра отказывался даже от благодарности на словах, говорил, что это ему полезно. Чародею не вредно обновлять знания, которые пригождаются так редко, что их запросто можно окончательно растерять. А знаниями Юра дорожил. — И что было на этот раз? — поинтересовался Юра, расставив наполненные контейнеры в держатель. — Брукса, оборотень? — Высший вампир. Проездом. Застал его с жуткого похмелья. По правде, он и сам был не рад, что сорвался. С ним был друг, мы договорились, что присмотрит за своим болезным товарищем, а пострадавшей они перечислили материальные извинения. Девушка выжила, так что мы спокойно пришли к соглашению. — Только ты договариваешься с чудовищами, которых тебя нанимают убить. — Неправда. Геральт из Ривии тоже предпочитал этот стиль работы. Юра хмыкнул, поднял банку и вышел из комнаты. Отабек тут же забрался обратно в глубину кресла. Как и многие чародеи, склонные к комфорту, роскоши и обласканные любовью власть имущих, Юра жил совсем рядом с центральной площадью, на верхних этажах обнесенного сквером жилого корпуса. Из его окон открывался непередаваемый вид на огни города, сверкающие фарами нити проспектов, блеск речных вод, мерцающую набережную и мосты. Отабек любовался пейзажами с открытого балкона, окидывал взглядом город и всякий раз думал: сколько же для него работы на этих улицах и в переулках, а всё чаще — в домах и таких же роскошных квартирах. Ещё учителю Отабека, как тот с ухмылкой рассказывал, прочили голодную старость и советовали овладеть какой угодно профессией, потому что профессия ведьмака вот ещё каких-нибудь десять лет — и перестанет кормить. Однако же учитель ступил на Путь, на Пути состарился, воспитал учеников, а ведьмачья работа всё не переводилась. Обещали, что вымрут чудовища. Что люди просто вытеснят их, как вытеснили когда-то коренные народы. Что-то оказалось правдой. Неразумные, руководимые инстинктами монстры действительно либо исчезли совсем, либо их осталось так мало и они забились так далеко, что Отабек, к примеру, и не видел их никогда. Что-то не сбылось. Монстры разумные в свою очередь оказались не менее дальновидны, чем люди, и сделали всё, чтобы укрепить себя в мире, не дать исчезнуть своему виду. Но если в чем-то люди и обходили кого угодно, так это в хитрости, и можно ли винить тех, кто, ища спасения, попал в сети зла. Людского зла. Мир изменился со времен Каэр Морхена, великой ведьмачьей школы Волка, и юный Отабек, который зачитывался когда-то старыми книжками, со всей ясностью понимал, как сильно он изменился. И этому новому миру нужны были новые ведьмаки и новые чародеи. Однако не так уж и редко, засыпая, Отабек заново открывал для себя на зыбкой границе яви и сна, что самая суть его Пути не так уж сильно отличается от Пути его далеких предшественников. Отабек не слонялся по трактам, потому что трактов почти не осталось. Нечисть разлюбила деревни, да и деревни нынешние не сравнить с теми, в которые старые ведьмаки привозили навьюченных на лошадь кикимор: авось староста выкупит. Перевелись кикиморы, болота высушены, а места сельских старост заняли председатели жилищных товариществ. Они иногда звали ведьмака вычистить всякую вредную мелочь, которая плодится, как мошка, и нет с ней сладу, и платили неплохо, и хоть это мало походило на книжные приключения, где село терроризировал оборотень или не давал спать поющий на болоте прибожек, Отабек не отказывался. Ему нравились эти проселочные дороги и пути наискось через лес. Всё другое, не городское, исконное. Ведьмаки стали горожанами, как чародеи. Богатств чародейских, правда, не имели по-прежнему. Отабек обвел взглядом комнату, кожаные кресла, стеклянный бар, два широких дивана, напольную вазу со свежими подсолнечниками, и покачал головой: всю его студию можно впихнуть в одну эту залу, вместе с санузлом. Совмещенным, конечно же! У Юры в одной только ванной при желании могла бы жить целая семья, сложив на полу — стык в стык — десяток матрасов. В ванной было окно! Огромное! Окно выходило на шумный проспект. И если подойти к нему ночью, обнаженным, с мокрыми волосами, нетрудно было представить, что ты — новорожденный бог, а огни лежащего у ног города — твои владения. Не исключено, что ради этого ощущения Юра и отмокал в ванной часами. Сама ванна, возвышавшаяся над кафельным полом на гнутых изящных ножках, походила больше на произведение искусства, чем на простую лохань для купания. Отабеку после его старенькой душевой кабинки казалось, что ему перепала милость какого-нибудь царя или князя, никак не меньше. Чародеи тосковали по давним временам уж куда больше, чем ведьмаки. Считалось, что уж они-то утратили доступ к былой роскоши, утратили свои помпезные дома, бархатные наряды и положение в обществе. Ну, думал Отабек, сталкиваясь с чародейским обиходом, кому жемчуг мелкий… Юра вернулся в комнату, неся в обеих руках серебряный поднос. Отабек сглотнул, приподнялся в кресле, опустился обратно и с усилием перевел взгляд на угощение. На подносе стоял серебряный чайник и фарфоровые чашки, украшенные тонкой росписью, неразрывная линия сплеталась в силуэты лежащих, сидящих, охотящихся котов. Ягодные и лимонные кексы, переложенные веточками мяты, занимали две плоские тарелки, на вытянутой деревянной подставке стояли башенки канапе с сыром. Сам же Юра вернулся к гостю в длинном шелковом халате цвета сливового вина, наглухо запахнутом и перевязанном поясом-шнурком. Именно эта запахнутость и ещё босые белые ноги заставили Отабека так пристально разглядывать кубики сыра, собранные на шпажку. Юра потянулся за чайником, и широкие рукава соскользнули, обнажив белые предплечья. Насыщенный и цветом, и ароматом чай потек из длинного изящного носика в ближнюю к Отабеку чашку. — Ну а до вампира где ты полгода шлялся? — поинтересовался Юра. Полгода были на самом деле тремя неделями, но Отабек не стал возражать, а просто ответил: — Ездил в Ирпень, разбираться с инкубом. — Куда-куда ездил?! — Это недалеко от Киева. Инкуб попался хитрый, как бес. Пострадали несколько солидных женщин, а подходящего ведьмака в округе не оказалось, чародеи марать руки брезговали по-прежнему, и тогда заказчицы вышли на Отабека. Тяжело, должно быть, было в давние времена, когда едешь-едешь по тракту, находишь на перекрестке доску, а есть там объявления, нету — как повезет. Теперь Отабеку писали на электронную почту. В ватсап, в телеграм, в фейсбук, к своему резюме он прицепил все свои контакты, не рискуя тем, что заказчик посмотрит, поморщится «нет у меня такого мессенджера, только ради этого заводить?» и работа уйдет какому-нибудь коллеге. Не так много осталось ведьмаков, ещё меньше, чем раньше, но и нечисть не та, что прежде. Уже не нарубишь десяток гулей за плату от деревенского старосты, и не погонишь с поля подъедающего запасы сатира. Отабеку написали, и он помчался. Когда-то ведьмаки ездили на лошадях, Отабек не изменял традициями, но конь у него был, конечно, железный. Такой же верный друг, так же просит ухода и корма, так же везет поклажу, а для асфальтированных дорог колеса даже надежней нежных копыт. С делом Отабек справился за три вечера (пришлось немного покараулить, тогда-то запас эликсиров и истощился). Хитрющий инкуб и сам смекнул, что пора ему убираться из тамошних мест, но Отабек, крепко взяв его за рог, отработал плату по совести: сделал внушение, пригрозил амулетом, и инкуб, шипя и жмурясь, обещал впредь не бесчинствовать. Хорошо бы, чтобы залег на дно. Всего украденного у жертв он не отдал, сказал, что что-то уже сбыл и потратил, но на деле наверняка приберег. Ну что же, надо и нечисти на что-то жить в изменившемся мире. Ночлега Отабеку не предоставили. Расплатились — и до свидания. Пиетета к ведьмакам за последние двести лет у людей не прибавилось. Наверное, можно было остановиться на ночь и в хостеле или даже снять отдельный номер, заплатили ему прилично, но погода была хорошая, теплая, в городе был красивый парк с площадкой вокруг фонтана, и Отабек воспользовался редким случаем — заночевал под открытым небом. Палатки у него с собой не было, но не было и туч, и даже легоньких облаков. Отабек расстелил на земле каремат, лег, заложив за голову руки, а небо над ним было усеяно низкими звездами, такими бархатными и большими, что при желании их можно было бы и в самом деле собрать в мешок. Собрать все звезды и подарить их Юре. Юра, дослушав до этого места, вздохнул. Может быть обещание подарить звезду и показалось ему до оскомины банальным, но по лицу его этого невозможно было понять. — И что, даже не прицепились к тебе в этот раз? — спросил он. Отабек покачал головой: — Как же без этого. Он уже почти уснул. Легкий ветерок ласкал ему щеку, Отабек подогнул колени и казалось, что он в древнем глухом лесу, в самой чаще, и вовсе это не автомобиль прошуршал колесами по дороге, а ночная птица ухает и расправляет крылья на скрипучих ветвях. Он поднялся, как только заслышал шаги. Патрульная служба, двое молодых, не старше Отабека, парней с вытянутыми в недоумении лицами. Рассчитывали прогнать бездомного, но Отабек на бездомного никак не тянул. Спросили документы — Отабек показал медальон. Прошли времена, когда, предъявив ведьмачий медальон, можно было избежать всех остальных вопросов. Один из патрульных даже взял медальон пальцами, повертел литую медвежью голову с пропущенной через неё цепочкой в руках, и спросил: — И что? — Ведьмак, — сказал Отабек. Ведьмакам разрешалось устраиваться на ночлег под открытым небом и это не считалось бродяжничеством. Отабек относил это на счет того, что заказчикам и по сей день охота сэкономить на размещении наемного работника и уж точно совершенно не хочется ночевать с такими под одной крышей. Так что пусть сам, по старинке устраивается. Что ведьмаку-то будет? Кто бы попробовал к чародею так отнестись, хоть сейчас, хоть раньше. Даже и теперь за неуважение чародей затаит обиду, а кому в здравом рассудке захочется ссориться с чародеем. Всё равно потребовали предъявить документы. Отабек предъявил. Вот и всё приключение. Юра слушал, подперев рукой щеку, и то хмыкал, то закатывал глаза. Сам он редко покидал город по делам. Как и в старину вся работа чародеев была там, где люди, и желательно люди богатые. Исключения случались настолько редко, что каждое Юра мог на пальцах пересчитать. В одно из таких исключений они когда-то и познакомились. Юра перенес приключение стойко, но не его это была сфера и не его жизнь. Хотя вряд ли Отабек с уверенностью сказал бы, что Юра этим доволен. Он с такой жадностью расспрашивал, где Отабек был и чем занимался, словно все эти ванные на гнутых ножках, глубокие кожаные кресла и терпкий чай с нотками брусники и шоколада, так мало стоили для него, что он не колеблясь променял бы их на расстеленный каремат под высоким небом над степью. Сам Юра был самым молодым чародеем, какого Отабек вообще встречал. Он начал практиковать в том возрасте, когда положено быть ещё даже не помощником настоящего чародея, а студентом академии, но быстро завоевал признание чародейского сообщества. Особый талант. Глубинная, врожденная предрасположенность к магии, благодаря которой многое давалось ему до пугающего легко. Юра поднялся из кресла напротив. Шелк скользнул по его стройным ногам и упал почти до самого пола. Юра отодвинул в сторону столик вместе с чашками, кексами и остальной чепухой, шагнул, едва не наступив на полу халата, оперся коленом в кресло у бедра Отабека. Отабек почувствовал его прохладные ладони у себя на щеках, Юра настойчиво повернул его лицом к своему лицу и сказал: — Да посмотри уже на меня, куда ты там косишься весь вечер. Отабек посмотрел и всё, что увидел — глаза. Большие, зеленые. Словно это кот забрался к нему на колени и сейчас замурлычет. Вместо мурлыканья Юра тихонько зарычал, и Отабек, вздрогнув, положил руки поверх складок невесомого шелка, собрал их пальцами и задрал ещё выше. Гладкие бедра с редкими, заметными только на ощупь волосками, нагрелись у Отабека под ладонями, как нагревается тело от горячей воды, и Юра качнулся вперед, прижался крепко стоявшим членом к паху Отабека, наклонился к его уху, прикусил мочку, провел языком по раковине и шепнул: — Пойдем в спальню. — О господи, — застонал Отабек против воли, — нет. Юра отклонился. На лице читалась обида. — Шлялся где-то полгода, явился и — нет? Ну ладно, ладно. Он попытался было соскользнуть с колен вбок, на диван, но Отабек прижал его бедра к себе покрепче и сказал: — Может, всё-таки в кровати? — Ну конечно, — Юра отвернулся и теперь сам на него не смотрел. — Может, ещё и в ванной? В ванной, в кресле, на диване, на барной стойке, в кресле-качалке на балконе-террасе — да, Отабек с радостью бы, но Юра… У Юры свои предпочтения. Отабек сдался, как сдавался почти каждый раз. — Хорошо, — сказал он, — если тебе так нравится. Юра тут же поднялся на ноги, развязал пояс. Халат упал с его узких плеч и превратился в шелковое озеро под ногами. Отабек тоже поднялся, словно пристегнутый на поводок. Он шел за Юрой след в след, не отрывая взгляда от мраморной узкой спины, от фарфоровых бедер, от ягодиц, словно вылепленных руками гениального скульптора. Считается, что в старину в чародейские академии отдавали детей с каким-нибудь внешним изъяном, и те, овладев мастерством, лепили из себя невообразимых красавцев и красавиц, к которым не могли и приблизиться простые смертные. Отабек шел за Юрой, на ходу избавляясь от рубашки, от джинсов и, наконец, от белья, и знал, что никакое чародейство не обманывает его зрение. Юра красив, как бог. Потому что таков от рождения и потому что молод, почти что юн. И потому что эльф. Ну, в каком-то там поколении. В спальне из-под огромной, шириной в два роста Отабека кровати, выскочил крупный пушистый кот, белый, в пепельных чулках и маске, и пулей прошмыгнул к выходу. — Вот ты где прячешься! — крикнул ему вслед Юра и рассмеялся. Кот всегда прятался, когда приходил Отабек. Тут с давних времен ничего не изменилось: коты ведьмаков не любят. Не дойдя трех шагов до кровати, Юра обернулся. Отабек скользнул взглядом по гладкой груди с розовыми сосками, золотистым, коротко подстриженным волоскам в паху и остановился взглядом на ровном, с аккуратной головкой члене. Вправо, туда, где стоял главный его в этой комнате неприятель, даже смотреть не хотелось. Отабек широко шагнул, опустился на колени на пушистый белый ковер, и безо всякой паузы накрыл Юрин член ртом. Юра зашипел, запустил пальцы Отабеку в волосы, потянул, но едва-едва, на самом деле не стараясь оттянуть его от себя. Он что-то пробормотал, Отабек, не выпуская член изо рта, поднял глаза. — Я так соскучился, — повторил Юра, глядя на него сверху вниз. Его белые щеки стали алыми, зеленые глаза засверкали, словно он действительно был не чародеем, а оборотнем-котом. — Не пропадай так надолго. Вместо ответа Отабек плотнее сжал губы. Глаз он не опускал, и в итоге Юра не выдержал первым, задрожал и опустил веки. Тогда Отабек, поддев языком капельку смазки напоследок, поднялся на ноги. Он протянул руку вправо, и пальцы коснулись сухих жестких перьев. В спальне Юры, между кроватью и обширным, уставленным редкими фолиантами книжным шкафом, стояло чучело пегаса. Отабек знал, что однажды всё кончится плохо. Однажды они рухнут с него, свернут себе шеи, и все издания ещё месяц будут трубить, как самый молодой чародей города нелепо погиб, предаваясь плотской любви с ведьмаком. А какой позор постигнет достославную школу Медведя! Он заранее знал, что когда-то так и случится, и только любовь к Юре заставляла его так рисковать. — Ну давай уже, — Юра подтолкнул Отабека в плечо. Отабек подавил вздох, хрустнул шеей, и с приставленной низкой скамеечки забрался на спину пегаса, туда, где должно было быть седло, будь этот диво-конь ещё в силах носить наездника. Впрочем, после смерти ему приходилось выдерживать сразу двоих. Возможно, именно пегас, а не Отабек, меньше всего хотел в этом всем участвовать. Зато Юра хотел сильнее и настойчивее, чем они оба (Отабек с чучелом пегаса) чего-то там не хотели. Заднице было жестко. Тщательно выделанная короткая шерстка колола задницу, но Отабек уже мог этого не замечать. Он протянул руку и помог Юре забраться следом. — Ну и что тебе тут не нравится? — прошептал Юра, целуя его грудь, ключицы, подбородок и наконец губы. — Идеально. Отабек, наклонив голову, чтобы не мешались носы, накрыл губы Юры своими и не ответил. От тесноты, от того, что приходилось держать спину прямо, от жара, который собрался от распаленных тел между застывших расправленных крыльев спрятаться было возможно только одним способом — уйдя в ощущения с головой. Отабек потянул Юру ближе к себе, ещё ближе, так, чтобы Юрины колени оказались на спине пегаса позади Отабековых бедер. Чтобы его член уперся Отабеку в живот, а ниже, там, где не видно, собственный член Отабека уперся между гладких ягодиц, настоящего произведения искусства, и… Отабек запрокинул голову, и Юра укусил его в шею. Он был тесный, каждый раз одинаково горячий и тесный, словно всё случалось в первый раз, и никогда раньше ничего подобного между ними не было. Только теперь… Когда Отабек внутри… Только теперь всё по-настоящему. — Пожалуйста, — прошептал Юра, не замедляясь, поднимаясь подбородком над головой Отабека и опускаясь снова на его член. Отабек понял, о чем он просит, просунул руку между их животами и сжал в кулаке скользкую от смазки головку. Секунду спустя Юра вздрогнул всем телом, наклонил голову, спрятав расцвеченную засосами шею, и липкая сперма потекла Отабеку в ладонь. Тогда он, другой, свободной рукой, обхватил Юру за поясницу, крепко, словно собирался проткнуть насквозь, и кончил в него. Вряд ли пегасу пришлось терпеть это надругательство дольше пяти минут, но сползали они с него, как с горной вершины. Юра провел рукой по своему бедру, посмотрел на выпачканные спермой пальцы и улыбнулся. Отабек привлек его к себе и поцеловал. — А можно теперь на кровати? — попросил он. — И на кровати, — прошептал Юра, целуя его в уголок губ, — и в кресле, и на ковре, и в ванной. Сначала в ванной. В предвкушении Отабек зажмурил глаза. Юра взял его за руку и повел за собой, будто опасаясь, что Отабек заблудится в лабиринтах его квартиры. Он обернулся через плечо и сказал: — Не пропадай больше так надолго. Приходи хотя бы за эликсирами. Я в другой раз тебе какие-нибудь вкусные сделаю, с добавками. Отабек остановился, потянул его к себе, обнял за плечи и сказал, что будет приходить, как только сможет часто. Не ради эликсиров, не ради ванны, и не ради пегаса, конечно же. Ради Юры, лучшего чародея из всех, кого он встречал.