Верность Мондштадту

Кэйа уже несколько минут сидел в кабинете на винокурне и тупо смотрел на конверт в своих руках. Это пятнышко в углу той самой формы... Специфичное, идеальное. Не случайность. Знак. Намёк. Подпись. Отец. Отец решил написать спустя столько-то лет. И раз он оставил тайную подпись, то это явно письмо не как от любящего папочки, а как от агента разведки Каэнри’ах. Письмо пришло на адрес поместья. Его усердно пасли и знали, что Кэйа практически официально съехался с Дилюком? Или на него так забили, что не знали, что он вообще уезжал? Сложно сказать. – Что там у тебя? Кэйа вздрогнул. То ли Дилюк подкрался совершенно бесшумно, то ли Кэйа слишком глубоко ушёл в свои мысли. Он поднял глаза. Когда-то правда развела их. Три с лишним долгих года. Возможно, Дилюк ушёл из города и Ордена даже не из-за смерти отца, не из-за предательства самого Ордена. Возможно, он ушёл, потому что узнал, кто на самом деле такой Кэйа, кем он был, кем оставил его отец. Спящий агент, потенциальный предатель. Тот, кто может разрушить всё, ради чего они сражались днями и ночами. Лгун. Шпион. Кэйа не выбирал эту судьбу, но он выбрал лгать столько лет... Лгать всем и самому себе. Лгать человеку, ближе которого у него никого не было. И тогда, когда Дилюк ушёл и разорвал их связь, Кэйа пообещал себе, что если Дилюк простит его, если позволит вернуться в свою жизнь, то ему Кэйа больше никогда не солжёт. Прямо уж точно. Дилюк простил. Не сразу, но простил. И вернулся к нему. – На, – Кэйа протянул ему конверт. – И что это? – Письмо. – Я вижу. Почему ты смотрел на него, как на змею, даже не открыв? – Это от моего отца. Ну знаешь, того, что поучаствовал в моём зачатии. А ты знаешь, кто он такой. – И чего он хочет? – Не знаю, я не открывал ещё. Но вряд ли пригласить на чай. Уже лет десять ни одной весточки, а теперь... вот. – Уверен, что от него? – Дилюк задумчиво перевернул конверт без видимых опознавательных знаков. – Пятно в углу – его знак. – Или кто-то капнул чаем, – со скепсисом возразил Дилюк. – Это он, – с уверенностью подтвердил Кэйа. – Тогда открывай, – и протянул письмо обратно. – Что? – А как иначе мы узнаем, что хотят он и Каэнри’ах? Кэйа вздохнул, но послушно взялся за нож для бумаг, вытащил тонкий лист бумаги. – Выглядит как письмо от глупенькой поклонницы, – заметил Дилюк, заглядывая через плечо. – Ага, – рассеянно ответил Кэйа, ощупывая края на предмет еле заметных выпуклых чёрточек. Ага, вот и они. Он быстро принялся складывать письмо по проведённым воображаемым линиям от чёрточек. Столько лет прошло, а пальцы сами помнили, что и как делать. – Вот, – протянул он импровизированное оригами. – Оборонные системы Мондштадта? Это нехорошо. – Нехорошо, – подтвердил Кэйа. И что ему делать-то? С одной стороны долг и родина, с другой... тоже долг и родина. Новая, там, где его приняли, дали дом и то, за что сражаться. Отец вспомнил о нём, но Дилюк... Дилюк... Хватит ли сил предать его? А отца? Отца, который бросил его одного – ребёнка, но бросил ради высшей цели, ради своей страны и людей. – И что ты собрался делать? – в голосе Дилюка было что-то нехорошее. Ну да, главный тайный защитник Мондштадта, он не мог допустить, чтобы с городом что-то случилось. Однажды он уже ушёл из-за даже возможности предательства Кэйи, но если то станет реальным... Кэйа представил, как вонзает нож в спину Дилюка, реально ли, фигурально... и даже от мысли передёрнуло. Он не может, просто не может так поступить. Не может предать Дилюка. Не может предать Джинн. Не может предать всех тех жителей, что так любят своего капитана кавалерии. Не может, не имеет права. – Ничего. – Ничего? – Ничего, – подтвердил Кэйа. – Огоньку не найдётся? – и помахал листком перед ним. Очень хотелось верить, что с сожжением бумаг сожжётся и сама ситуация. Пожалуйста. Дилюк щёлкнул пальцами с явным удовольствием, а Кэйа, покрыв льдом свои, до последнего держал листок на весу, пока не остался лишь крошечный уголок. – Он продолжает писать, – поделился Кэйа, рисуя пальцем абстрактные узоры на чужой обнажённой груди. – Твой отец? – Да. Спрашивал ещё, с чего это я не сообщил ему о личности Архонта и что Барбатос потерял почти все свои силы. Наехал, мол, почему он узнал всё от источников в Снежной, а не от меня. Нет, ну какая наглость! Он мне писал в последний раз больше десяти лет назад, а я должен отчитываться перед ним? Чтоб его! – И сомнений у тебя нет? – как-то слишком ровно спросил Дилюк. – Есть немного, – честно признался Кэйа. – Мой отец, моя родина... старая родина. Но... я столько сделал ради Мондштадта. И я пообещал себе, что больше не солгу тебе и не предам тебя. И я не солгу и не предам. Дилюк ничего не ответил. Словами. Зато притянул к себе, а потом подмял собой к кровати, затянул в протяжный глубокий поцелуй, огладил руками вдоль туловища, вновь вызывая желание, хотя предавались они этому самому желанию только полчаса назад. Но у них всегда было так, друг другом насытиться до конца было почти нереально, хотелось большего, практически всегда хотелось большего. А сейчас тем более, сейчас хотелось забыть обо всём – о политике, о противоборстве стран, о своей роли в этом. Просто подчиниться любимому человеку, слиться с ним в одно целое и не думать, вообще ни о чём не думать. Острые зубы сомкнулись на загривке, будто ставя клеймо, и с губ Кэйи сорвался первый жалобный просящий стон. Кэйа притёрся всем телом, уже чувствуя чужой горячий стояк, что был в нём всего ничего. Внутри же ещё влажно, скользко, расслабленно. И Дилюк вошёл по остаткам смазки легко, будто домой. Новый стон вырвался из груди, и Кэйа запрокинул голову, дабы отыскать больше свежего кислорода, не нагретого их жарким дыханием. Дилюк быстро вернул его лицо к себе цепкой хваткой за подбородок, не давая толком отдышаться и затянул в новый поцелуй, будто пытаясь вылизать его до самого нутра, до собственного члена, неумолимо ходящего внутри растянутого зада. Дилюк словно доказывал что-то каждым прикосновением, каждым движением. Доказывал, что им лучше быть вместе, что на этой стороне есть всё, что необходимо, что нет там ничего, на что можно променять их жизнь. Будто Кэйе надо было что-то доказывать, ему было хорошо, слишком хорошо дома. Это был его дом. Дом. Он задыхался, он горел изнутри, будто Дилюк поджигал его, а все внутренности тлели от распускающихся алых цветков прикосновений. Кэйа бы кричал, если бы его не затыкали чужим ртом так умело и настойчиво. Оргазм пронёсся по телу как освобождение, вспышка ослабила пламя и позволила сделать вдох. – Твою же мать, – простонал Кэйа, чувствуя, как буквально растекается безвольной лужицей по простыне. – Ты так пытаешься наградить меня за честность и верность или пытаешься убедить и дальше их придерживаться? Дилюк только хмыкнул, растягиваясь рядом. Его кожу красиво высвечивал с одной стороны лунный свет из окна и с другой мерцание свечи в прикроватном канделябре. Где-то посредине сходились краски золота и серебра. И алый всполох красных волос прекрасно довершал картину. Кэйа в который раз уже подумал, как ему повезло. И что он не может это всё потерять из-за прихотей так называемого отца, даже если что-то внутри будет ворочаться от предательства тех, кого он когда-то считал своими людьми. Сейчас у него другие «свои», и один из них так красиво лежал рядом, будто произведение грёбанного искусства. Произведение искусства, явно вытрахавшего ему все мозги, раз такие мысли вообще на ум приходят. На этот раз письмо было даже без шифра. Наверное, чтобы можно было написать куда больше, вставить всяких витиеватостей и угроз. – Да что там у тебя такое? – прервал уже вторую минуту громких ругательств Дилюк. – Да папаша вновь. – И? – И если вкратце, то письмо сводится к «ах ты, сука такая, удобно устроился? А ну шпионь на меня, или я сдам тебя твоим же людям». Падла! – Делать-то что будешь? Ну, после того, как обматеришь его всю родню, хотя она и твоя тоже? – Бля, придётся идти к Джинн. Я правда надеялся, что вся эта ситуация разрешится сама собой, что тайна так и останется тайной для всех, кроме тебя, но... Мне ничего не остаётся, кроме как рассказать Джинн. Мне крышка, капец и... крышка. Но не могу же я ему и вправду сдать оборонительные системы Мондштадта! Ладно бы какую-нибудь экономическую информацию попросил, я бы ещё подумал, но оборона! Я что, зря столько крови за этот город пролил? – Угу, – только и ответил на всю эту тираду Дилюк. – Ты меня вообще слушал? – Я уловил общий посыл того, что ты не собираешься предавать Монд, мне этого достаточно. – Ты тоже гадёныш тот ещё, – Кэйа всплеснул руками. – Но тебя я хотя бы люблю. – И как это понимать? – Джинн явно гневалась. – Так и понимать, – прямо ответил Кэйа. – Всё это время мой самый доверенный человек был агентом разведки чужой страны! – Я был ребёнком! Меня просто выкинули перед поместьем Крепуса и сказали, что у меня миссия. А потом кинули совсем, скоро забыв о моём существовании! Что ты от меня хочешь? – Мог бы сказать и раньше, а не... – Я и сказал, как стало необходимо! – Ты – шпион! – Я – защитник Мондштадта! Мондштадт стал моим домом! И меня здесь не кидали на года, будто мусор! Я сделал для этого города больше, чем кто бы то ни было! – Дилюк за его спиной еле слышно хмыкнул. Кэйа только отмахнулся от него, не до дискуссий о пользе Ордена сейчас. – Мондштадт – мой дом, – повторил Кэйа. – И ради своего дома я тебе и рассказываю всё это, хоть и знаю о последствиях. Моему папаше нужны оборонительные системы города, которые я не могу ему сдать, точнее могу, но не хочу. – А может, стоит? – подал голос Дилюк. – Что?! – в унисон воскликнули Кэйа с Джинн. – Я не говорю про реальные планы оборонной системы. Подредактируем, сделаем ловушку. Пусть Кэйа сделает вид, что поддался на шантаж, а мы поймаем разведку Каэнри’ах на горяченьком. Они же так стараются не ради праздного интереса, не просто так разгневались из-за недонесения о Барбатосе. Похоже на вторжение, которое случится и без информации Кэйи, а так хоть преимущество будет. – И почему этот план придумал не я? – спросил очевидную вещь Кэйа. – Потому что ты явно не в том состоянии, – жестоко напомнил Дилюк. – Тогда можно сказать, что у нас в задних воротах почти нет охраны, – начал Кэйа. – Мол, там только слабейшие из рыцарей, да и вообще один. Ещё, что стена там послабее из-за нападения Ужаса Бури, так и не починили... И они начали втроём составлять план ловушки. – Сильно злишься? – спросил Кэйа у Джинн сильно за полночь, когда Дилюк ненадолго отошёл. – Не злюсь, я скорее... разочарована. Я мало кому так верила, как тебе. – Верила? Уже не веришь? – Не знаю, ты такое от меня скрыл... – Ты же понимаешь, что это всё не было моим выбором? Выбрали за меня, а я... просто пытался жить. Но я хочу пообещать, что не сделаю ничего против Мондштадта. Теперь это мой выбор и только мой. – А этому я верить могу? – А почему нет? Тут моя жизнь, мои друзья, моя карьера, человек, которого я люблю. А там... не знаю, есть ли там что-то у меня. Отец не сильно пытался сохранять со мной контакт, матери давно нет... Я уже забываю, каковы пески и жар Каэнри’ах, они словно уходящий сон, Мондштадт же... ну да – мой дом. – И всё же ты мог мне сказать. – Я за всё это время признался только Дилюку. И в ту ночь мы впервые обнажили клинки против друг друга. И он ушёл. На три года. А ближе друг друга у нас никого не было. – Могу это понять, но... мне нужно время. И когда всё это закончится, нам придётся поговорить, серьёзно поговорить. – О, я понимаю. Даже пойму, если вышвырнешь меня из Ордена. Только помни об этом понимании и том, что я всё равно пришёл к тебе, когда пришлось сделать выбор. Джинн не успела ничего ответить, так как вернулся Дилюк с тремя чашками кофе. Принимая свою, Кэйа на секунду сжал его пальцы своими в жесте немой благодарности. В прошлый раз Дилюк ушёл, узнав правду, сейчас же, когда та же самая правда всплыла и угрожала Мондштадту, был рядом, помогал, разрабатывал с ним план. И они продолжили. – Нет-нет-нет, это совсем не то, – запротестовал Кэйа. – Слишком сухо и полно. Если бы я поддался на шантаж, а я напоминаю, что не поддался, то выложил бы как можно меньше и при этом подправил бы десятком мелких незначительных деталей, дабы убедить, что выложил всё. А это слишком уж похоже на ловушку. – Ты уверен, что твой папаша так хорошо тебя знает, раз столько не связывался? – спросила Джинн. – Может и нет, но чем ближе к правде, тем лучше. Он мог и следить за моими... успехами. – Думаешь, следил? – А хрен его знает, – Кэйа пожал плечами. – С него бы сталось следить, но так и не выходить на связь, то ли потому, что считал небезопасным, то ли просто мудила, который посчитал, что это не нужно, а я и после стольких лет побегу к нему по щелчку пальцев. – Значит, он точно тебя не знает, – подытожил Дилюк. – Капитан Кэйа за бумажками, какое удивительное зрелище, – было произнесено с явной издёвкой со стороны двери кабинета. – Мне и без тебя тошно, – отозвался Кэйа, откинулся в кресле и потёр уставший глаз. Ненавидел он бюрократию всю эту. – Джинн меня явно наказывает, – добавил он со стоном, будто ябедничал. – Думаешь? – Дилюк хмыкнул и прошёл в кабинет, в когда-то свой кабинет, пока был капитаном кавалерии Ордо Фавониус. И это Кэйа, будучи обычным рядовым рыцарем, захаживал сюда по поводу и без. А Дилюк работал. В том числе с бумажками. – А то. Официально сделать ничего не может, не раскрыв всей правды, зато вместо интересной работы заваливать бумажками – пожалуйста. – А выдать правду – поставить пятно, даже пятнище, на репутации Ордена. Джинн ведь не может так поступить. – Опять ты о своём, – Кэйа замахал на него рукой. – Я тут страдаю, а ты ещё и издеваешься, – он почти ныл, причитал, давил на жалость. – О, Архонты... – Дилюк покачал головой и присел на подлокотник кресла, взял один из бланков пробежался по нему глазами, подхватил автоматическое перо и быстро принялся что-то черкать. Нытьё сыграло свою роль, Кэйа спрятал ухмылку в меховом воротнике и взялся за свою стопку. – Что, ты настолько соскучился по Ордену, что готов возиться с бумажками? – не смог не поддеть Кэйа, прекрасно понимая, что после этого его вполне могут оставить с писаниной наедине. – Я обещал, что буду сопровождать тебя в битвах с твоими самыми страшными врагами. Насколько я помню, бумажки – твой самый главный и жуткий враг. – Ты слишком хорошо меня знаешь, – эту улыбку Кэйа прятать не стал, да ещё и благодарно сжал чужое колено. Дилюк внезапно решил ответить полноценным поцелуем, склонившись с подлокотника вниз к его губам. Как же Кэйа любил этого человека... И отец правда думал, что он всё это бросит, что потеряет ради условного долга перед какой-то там Родиной? Так они и сидели пару часов, разбирая всякую ерундовину, когда заглянула Джинн. Недовольная Джинн. В последние дни она вообще была всем недовольна, и Кэйа вполне мог её понять. – Это, вообще-то, внутренняя документация Ордо Фавониус, – хмуро напомнила она, рассматривая Дилюка со стопкой листков в руках. – И жутко секретная, я полагаю? – ответил тот. – Ведь узнай кто, сколько рыцари тратят на шмотки, в городе начнутся бунты, – фыркнул он. – В моё время так не шиковали. И ещё эти новые общежития... Когда я служил и надо было задерживаться сутками на работе, все спали на диванчиках или даже стоя, а у вас... – Ещё один повод вернуться и оценить наши хоромы, – села на привычного конька Джинн. Ну хоть от Кэйи отстала. – Даже не знаю, дай подумать... особняк или койка в общежитии, особняк или койка в общежитии... хм, так сложно понять, что лучше, – Дилюк смеялся, пусть только одними глазами и приподнятыми уголками губ. Губ, что тут же захотелось ещё раз поцеловать. – Я же не предлагаю отказаться от особняка и всех богатств. Хотя финансирование нам бы не помешало, раз уж читал наши отчёты тут. – О, я всё понял. Меня хотят заманить обратно не ради меня же, а ради моих денег. Действующий магистр, вы ранили меня в самое сердце! – Кэйа на тебя дурно влияет, – Джинн сложила руки на груди. – Опять я во всём виноват?! Да что ж такое-то! – Кэйа даже для пущего драматического эффекта потряс кулаком в воздухе, но, возможно, из-за зажатого в этом же кулаке пера жест не выглядел столь эффектно, как хотелось бы. – Он сам засранец, просто хорошо это скрывает... скрывал раньше! – Вот я и говорю, что дурно влияешь, – не стала отступать Джинн. – Проваливайте уже. Оба. Завтра закончишь с бумагами, Кэйа. – Мэм, есть, мэм! – Кэйа шутливо стукнул себя кулаком по груди, вскочил с кресла и дёрнул за собой Дилюка. Такими предложениями не разбрасываются. Сообщение от разведки пришло намного позже, чем следовало. Огромная армия оказалась всего в нескольких днях от самого Мондштадта. Они явно прошли по морю, а потом умудрились пройти через Снежную Гору. И это жители песков и пустыни... Но нет, умудрились преодолеть пики и снега, лишь бы оказаться так близко к столице чужого государства. А затем пришло ещё одно письмо. С предложением (от которого нельзя отказываться) о встрече. Ну вот и началось. – Сколько же на тебе всякого тряпья! – почти рычал Дилюк, дёргая за бесконечные застёжки. Кэйа же торопился снять с Дилюка сюртук и прочее. Он был прижат к стене, обнимал ногами талию Дилюка, а ожесточённые поцелуи в шею заставляли пылать и желать побыстрее слиться с ним в одно целое. – Ну же, давай, – промычал Кэйа, стукаясь затылком о деревянную панель за собой. Дилюк промычал ему что-то в шею, наконец, разбираясь с ремнём. Пришлось встать на пол, дабы не просто расстегнуть штаны, но и стащить их, забросить куда в угол вместе с бельём. А потом он вновь подпрыгнул и вновь обвил ногами чужие бёдра. – Бля, бля, бля, бля, – Кэйа уткнулся носом ему в щёку, чувствуя жадные исследующие движения, а потом – как скользкие пальцы в смазке коснулись его входа. Не было никаких сил справиться с возбуждением, прожигающим каждую клетку тела. – Давай же, давай, – нетерпеливо повторял он. – Быстрее! – Ты – мой, – прорычал Дилюк, входя на всю длину сразу, вызывая лёгкую боль, но наслаждения – куда больше. – Тво-о-о-й, – протянул Кэйа, выгибаясь в спине, сильнее прижимаясь бёдрами к бёдрам, насаживаясь ещё плотнее. Чужие зубы прикусывали загривок, кожу за ухом, даже язык в грубых неистовых поцелуях. – Давай, покричи, покричи для меня. Для всех, кто может услышать. Пусть узнают, что ты только мой и никуда не денешься, – жарко зашептал ему на ухо Дилюк, прерывая свою цепочку засосов-укусов. Гортанный стон сорвался с губ, по спине прошлась крупная волна дрожи, а член с яйцами, казалось, вот-вот взорвутся ко всем бездновым тварям. Ему было так хорошо, так блядски хорошо, что он даже не знал о чём ему просить или умолять. Так что он просто умолял о... чём-то, чём-то ... – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – тараторил он пересохшими губами, цепляясь за чужие плечи, всё ещё затянутые плотной тканью рубашки. Сгребал ткань, портил её ногтями, наверняка, оставляя синяки и царапины на бледной коже. Будут красиво смотреться... – Дилюк, твою мать! – почти проорал он, двигая бёдрами навстречу, пытаясь поймать всё ускользающий окончательный кайф и одновременно мечтая, что это никогда не закончится. Он не мог думать ни о чём – ни об отце, ни о войне, ни о каких других вещах. Только о том, что было здесь и сейчас, о смазанных поцелуях, о хриплом дыхании в ухо, о божественном давлении на комок нервов и скользящих движениях внутри. О, Архонты, это... это... это просто неописуемо. Он едва мог дышать от этих грубых быстрых движений, от порывистых бессистемных ласк, от зубов, то и дело впивающихся в чувствительные участки кожи. – Мой! – в очередной раз рявкнул Дилюк. – Да твой-твой, – Кэйа запустил ему пальцы в волосы в грубом подобии ласки или попытки успокоить. – Твой. – Мой, – чуть более удовлетворённо с более глубоким и протяжным движением внутрь. Словно удовлетворённый (но не слишком) хищник, увидевший, что жертва перестала сопротивляться. И Кэйю внезапно и без предупреждения накрыло оргазмом, будто ему дали на то разрешение. Он сжался вокруг таранящего его члена и Дилюк вновь зарычал, а потом стукнулся лбом о стену и со сдавленным стоном излился внутрь. – Это... надеюсь, ты так не прощался со мной? – спросил Кэйа, как только смог нормально двигать языком. – Не смей оставлять меня, не смей, – Дилюк помотал головой, возя ей по дереву стены. – И не думал. Мы пройдём сквозь это, пройдём вместе, – заверил его Кэйа. – Вместе. Я с тебя глаз не спущу. Убью ублюдка, если захочешь. Он тебя не заберёт. – Сам убью, если надо будет, – ответил Кэйа, наконец, ступая на пол и аккуратно отодвигаясь. Вымыться у них времени не было, так что надо хотя бы хорошенько вытереться и привести себя в отдалённое подобие порядка. Следы на коже вряд ли удастся скрыть, но... но... какая разница? Пусть завидуют, что самый желанный холостяк Монда – его и только его. Кэйа застегнул последний ремень, перевязал по-новому хвост волос, поправил сбившуюся повязку на глазу. А теперь подбородок выше и не реагировать на чужие шепотки и взгляды. Они были довольно... громкими, а совсем рядом, всего в паре дверей от них, был оперативный штаб, где разрабатывалась стратегия против вторжения Каэнри’ах. Впрочем, ничего особенного не было, никто не выглядел слишком шокированным, в конце концов, весь город, так или иначе, знал об их отношениях. Хотя, возможно, для кого-то было новостью что под маской вечной угрюмости и сдержанности в Дилюке полыхает настоящее страстное пламя. Так вот, собрание... Джинн не стала его отстранять, позвала не только членов Ордена, но и того же Дилюка. Сейчас правило о том, что только Ордо Фавониус должен стоять на страже Мондштадта можно было забыть, им нужна была любая помощь. Например, одного из лучших бойцов этих земель. Джинн вообще не церемонилась, хотя, почему-то, так и не сказала никому правду о Кэйе. Зато вот с личностью Дилюка не посчиталась. И на вопрос, почему это она прислушивается к выкладкам о партизанских нападениях от какого-то винодела, сказала просто и лаконично: – Это не «какой-то винодел», перед вами тот самый Полуночный Герой. – Вот хотя бы в лицо меня так называть не надо, – Дилюк поморщился по поводу своего прозвища, но на счёт тайны личности не беспокоился. – Ноги бы поломал тому, кто придумал это глупое имя. – Тем не менее, он знает о чём говорит, – подытожила Джинн. И раз даже Дилюк сдал своё «ночное хобби», если даже он... – У нас есть шанс послать мощную дезинформацию, но только один раз, – решился Кэйа. Он не имел права скрывать что-то такое, когда на кону была жизнь и свобода родных земель. По-настоящему родных, а не просто тех, где он родился. Земель с родными и любимыми им людьми. – О чём это ты? – спросил один из других капитанов Ордена. – Меня в детстве отправили сюда как спящего агента Каэнри’ах, – выложил все карты на стол Кэйа. По зале пробежали удивлённые шокированные возгласы. Шока явно было больше, чем от странных шумов из соседней комнаты до собрания. Кэйа решил продолжить, как только стало немного потише: – Но я решил, что Мондштадт мне больше дом. Мой... отец, насколько я знаю, важная шишка в разведке, но он догадывается, что мне не нравится его вмешательство, я не отвечал на множество их писем, пока он не применил шантаж, и мне не пришлось обратиться к действующему магистру Джинн, рассказав ей обо всём. Мы уже отправили им подкорректированные планы оборонной системы, и есть шанс сдать им что-то ещё, но потом он точно поймёт, что я вожу его за нос. Так что дезинформацию надо подобрать с умом. – А мы вообще можем тебе верить? – раздалось с другого конца стола. – Если было бы нельзя, меня здесь бы не было. Как я уже сказал, я рассказал о всей ситуации действующему магистру. И вот я всё ещё здесь. Может, вернёмся к вопросам по существу? – Значит, вторжение готовилось уже давно? – Не думаю, раз обо мне не вспоминали больше десяти лет... А потом мне в письме недавно предъявили претензию, что я не рассказал о том, что наш Архонт потерял свои божественные силы, а узнал он это из других источников. Видимо, это и стало поводом для вторжения и захвата наших территорий – больше нет основного защитника Мондштадта. Без обид, Дилюк. – Заткнись, – буркнул тот. Словно всего пару десятков минут назад не шептал всякую жаркую хрень ему в ухо. Вновь хмурая лисичка. – В любом случае, – продолжил Кэйа. – Те фальшивые планы, что мы отправили, были направлены на создание ловушки для небольшой партизанской группы, а не целой армии, так что, с одной стороны, мою верность Мондштадту может ещё и не раскрыли, но и преимущества у нас пока нет. – Основные силы Ордена всё ещё в дальнем походе с магистром Варкой, я отправила ему весточку, но не думаю, что он успеет вернуться вовремя, – продолжила Джинн. – В прямом противостоянии без армии и Архонта нам не выстоять. И у нас нет ресурсов для долгой осады города, на вине и закусках к нему мы долго не продержимся. – Остаётся один вариант, – подал голос Дилюк. – Обезглавить верхушку. Напугать их одним точным нападением так, чтобы они все штаны обмочили и свалили куда подальше. – И как нам это сделать? Они так просто пропустят нас в лагерь? – спросила Джинн. – Нет, но судя по скорости их передвижения, их лагерь завтра встанет у этих скал, – Дилюк ткнул пальцем в участок карты. – На противоположной стороне недавно произошёл обвал, открывая потенциальное узкое ущелье, думаю, можно пробить ход парой сильных элементальных ударов. Так мы выйдем прямо к сердцу их лагеря. Небольшой отряд лучших бойцов прорвётся к командной палатке и уничтожит там всех, а потом уйдёт как пришёл. Даже если это их не остановит, то хотя бы лишит командования, а значит, и координации. – Ещё предложения? – спросила Джинн, обводя взглядом стоящих вокруг стола. Ответом стала тишина. – Значит, так и сделаем. Пойду я, со мной Кэйа, Дилюк и Лиза. Катерина, предоставь список местных приключенцев из тех, кто отличается в бою и готов вступить в битву. Нам нужны лучшие. И прежде чем разойдёмся, напоминаю, что всё сказанное здесь предназначено лишь для ушей находящихся здесь, мне не нужно будет это повторять? – Джинн вновь обвела всех суровым взглядом, дождавшись кивка от каждого. Так она пыталась защитить их с Дилюком? Но если на Дилюка только ещё больше барышни будут вешаться, выйди правда в свет, то вот Кэйа... Кэйа разом растеряет всю любовь горожан к самому себе. И если Дилюку, в общем-то, не было дела до общественного мнения, пока то не мешало делу (например, не влияло на уровень закупок вина), то Кэйа жить не мог без периодического купания в лучах обожания окружающих. Только представить, что его больше никто не встретит одобрительным криком в таверне, не нальёт за свой счёт, не расскажет байку-другую... Очень не хотелось бы всё это потерять. И всё же, Кэйа рискнул всем этим, раскрыв правду, потому что иначе мог бы потерять гораздо большее – весь Мондштадт. Дилюк перехватил его у выхода из зала и кивнул подбородком в сторону, намекая, что неплохо бы отойти. – Только не говори, что у тебя есть силы на ещё один раунд, – хмыкнул Кэйа, впрочем, понимая, что дело не в этом – слишком серьёзное выражение лица было у Дилюка. Кто-то мог бы сказать, что у него оно такое всегда, но Кэйа научился различать его настроение по микроскопическому изменению линии губ или крошечному прищуру алых глаз. – Среди командиров будет скорее всего твой отец, – сразу перешёл к сути Дилюк, стоило им оказаться в отдалении от чужих ушей. – Я догадывался, – кивнул Кэйа. – И я серьёзно, я убью его для тебя. Чтобы тебе не пришлось. – Дилюк... – Кэйа покачал головой. – Это мой отец. И моя ответственность. – Уверен, что хочешь жить с таким грузом? – Твой отец был мне куда больше отцом, чем тот, что поучаствовал в моём зачатии... – Но всё же... – И потом, – перебил его Кэйа. – Может, и не придётся его убивать. Одного всё равно надо будет оставить, чтобы доложил о серьёзности наших намерений, почему бы и не его? Мы с тобой производим неизгладимое впечатление на врагов, верно? – Верно, – Дилюк даже с новым хмыком немного нос вздёрнул, всего на миллиметр, но Кэйа заметил. В этот самый нос Кэйа его и коротко чмокнул. Шли в итоге вчетвером. В гильдии Искателей Приключений нужные бойцы были или слишком далеко от Мондштадта, или не отсюда, или Джинн сама отвергла кандидатуры, мол, дети ещё совсем. Рвалась ещё Ноэлль, как и всегда, Кэйе еле удалось придумать, чем её занять. Все в Ордене защищали её. Она талантлива, но ещё не рыцарь, ей рано присутствовать на поле настоящей брани. – Готовы? – спросила Джинн перед уязвимой точкой конца ущелья. Все кивнули. Лиза с Дилюком соединили руки, создавая общую элементальную сферу, позволили той воспарить, и тогда Джинн нанесла узкий Анемо удар, расширяя область воздействия и усиливая взрыв. Громыхнуло знатно, камень осыпался, открывая проход. И все рванули вперёд. Первыми пали от их клинков и магии оглушённые взрывом стражники. Позже пришлось прорываться с боем, прикрывая спины бегущих рядом, используя способности друг друга для усиления атак. Когда сталкивались Крио и Электро, клинки прорубали хрупкую броню с лёгкостью, когда Пиро и Электро, взрывы оглушали и относили прочь врагов, когда в дело вступало Анемо, то все вокруг страдали от воздействий ещё в большей степени. И так до самой ало-золотой палатки лидеров армии Каэнри’ах. Их оружие не знало жалости, они сами её не знали. Они сражались за свой дом, за свою свободу, за своих близких. Никогда не недооценивайте тех, кто бьётся за это, они убьют любого на своём пути. Внутри шатра отца Кэйа заприметил почти сразу. Тот постарел, но не так, чтобы совсем его не узнать. Что ж, он останется «на сладкое». – Стой! – крикнул Кэйа, когда клинок Джинн уже готов был оборвать ту жизнь. – Этот мой. Остальные уже лежали в лужах собственной крови, и скоро сюда ворвутся остальные бойцы, но... минута у них была. – Ты!.. – глаза отца расширились, когда он понял, кто перед ним. – Я. А ты можешь умереть как остальные, или взять командование и отвести армию прочь. Это была лишь одна атака, и мы вас обезглавили. Даже если вы захватите Мондштадт, это не закончится. Это земля Свободы, мы не сдадимся, мы будем убивать всех, кто пытается нас поработить, и ты будешь следующим. А потом каждый, кто встанет на твоё место. И на его место. – Ты предал меня, щенок! – А ты мог бы быть лучшим папочкой, тогда бы я подумал ещё, на чью сторону встать. Твоё решение? У тебя пять секунд, а потом мы уйдём. А ты будешь или мёртв, или жив. Мне, в сущности, всё равно. Договоримся со следующим командующим. – Я не сдамся какому-то мелкому... – договорить он не смог, так как узкое лезвие полоснуло по его горлу, выпуская кровь и шипящее бульканье смешанного с ней последнего вздоха. – Ну что ж, не вышло. – Кэйа покачал головой. – Надо уходить, скоро здесь будет вся их армия! – крикнула Джинн. И они поспешили прочь через то же ущелье, прорубаясь сквозь тела врагов. Он вжимал Дилюка собой в узкую койку своей комнаты в общежитии. Естественно, что жить в поместье они уже не могли, город всё ещё был в осаде. Вывезли только ценности и Мору, что не должны были достаться врагам, ведь Мора – везде Мора, нехорошо отдавать даже часть богатства врагам, чтобы они пустили его в свою экономику. И глупую аляповатую вазу – Дилюк не пожелал её бросать, подарок же от Кэйи, хотя тот был готов хоть ещё десять таких из Ли Юэ привезти потом. А сейчас они желали получить друг от друга всё, что только можно, пока... можно. Времени у них было не так много на отдых между партизанскими вылазками за стены, и, возможно, разумнее было бы потратить его на сон, но... В атмосфере постоянно нависшей опасности голод друг по другу ощущался просто невероятный. Так что да, вместо сна он вжимал Дилюка в грубый лён простыней на своей кровати – не чета дорогому тончайшему хлопку или шёлку в поместье, но кого это сейчас волнует? Кэйю вот волновала только горячая, влажная от пота кожа под руками, он как зачарованный водил по чужой спине пальцами, то и дело останавливаясь на шрамах, не все из которых появились во время службы рыцарем, но во время одиночного путешествия и ночных вылазок после. Он так долго был один, без прикрытия... а ещё что-то Кэйе по этому поводу высказывал, навязываясь в напарники (не то, чтобы Кэйа был сильно против). А сейчас этот великий герой, защитник Мондштадта подставлял уязвимые спину и шею под касания, поцелуи, укусы, сжимал до скрипа сильными пальцами уголки подушки, дышал жарко, прерывисто, подчиняясь сильным, но медленным движениям члена своего любовника внутри себя. Невообразимо прекрасный сейчас. Невыразимо прекрасный всегда. Кэйа оставил ещё один лёгкий укус за ухом, впрочем, не оставляющий за собой следа и не приправленный болью: сегодня хотелось быть нежным, хотелось свести с ума не столько обжигающей страстью, сколько тягучим и обволакивающим как волны удовольствием. Так, будто у них есть всё время этого мира. Кэйа вышел из его тела, и Дилюк издал недовольный стон, подался бёдрами назад, пытаясь поймать уходящее ощущение. – Тщ, – Кэйа погладил его между лопаток, а потом повернул лицом к себе, позволив непослушным алым волосам, что почти постоянно находились в плену тугого хвоста, рассыпаться по подушке пламенным беспорядком. Устроил одну из его ног у себя на талии и плавно въехал обратно под протяжный и уже куда более одобрительный стон. Дилюк плавился в его руках будто масло, был таким податливым, таким покорным, как никогда в реальной жизни, за пределами их постели. Ради таких моментов и стоило продолжать жить, несмотря ни на что. Кэйа уткнулся ему в плечо, не в силах больше смотреть на самое прекрасное зрелище на свете – аж глаз жгло. Сомкнул зубы на чужой мышце и вновь задвигал бёдрами, наслаждаясь не только непосредственными физическими ощущениями, но и жарким дыханием, щекотавшем волосы, хриплыми стонами, вцепившимися почти до боли ему в спину руками. И уже потом, едва вытершись чистой тряпицей, оба провалились в сон без сновидений, тот, что и нужен для восстановления сил перед новой битвой. Пока остальные рыцари держали стены города, избранная четвёрка совершила ещё несколько вылазок во вражеский стан, каждый раз приходя с неожиданной стороны (спасибо знанию родных земель), то вырезая новых командиров, то саботируя осадные сооружения, то портя запасы боеприпасов и провианта. В итоге они добились того, что войска врага стали крайне разобщёнными, ведь уже никто не горел желанием назвать себя командующим, да и среди простых солдат пошли шепотки о дезертирстве. Через неделю армия Каэнри’ах снялась с места и направилась обратно в свои земли. Они победили. Победили. – Ты доказал свою преданность Мондштадту, – впервые за последнее время вернулась к этой теме Джинн. – Да ладно, быть не может, – Кэйа картинно приложил руки к груди. Мог бы ещё танец устроить, но ноги еле двигались после всех этих битв. Как только непосредственная опасность их землям отступила, усталость разом свалилась на плечи, пригибая к земле. Вот Кэйа и сидел на полу, не в силах подняться. Пусть кто-то менее отличившийся занимается восстановлением города, а он, наверное, вот тут и ляжет и пролежит ещё неделю-другую. И пусть хоть переступают через него – плевать. – Не паясничай, – Джинн тяжело опёрлась о стену. Наверное, она тоже хотела сползти и разлечься на прохладном мраморе, но имидж не позволял. – Я уверена, что и никто другой не усомнится в ней после твоих действий. И мне жаль, что тебе пришлось убить своего отца. – Мой отец погиб годы назад, тоже защищая Мондштадт. – В любом случае, мне жаль. А где Дилюк? – Не знаю, где он взял силы, но ушёл смотреть, насколько пострадала винокурня. Ох, не завидую я всей Каэнри'ах, если кто-то на обратном пути решил из вредности поджечь виноградники... – Передай ему, что Орден поможет восстановить всё, что было разрушено. Мы в долгу не собираемся оставаться. – Если он только пустит всяких «бесполезных праздных гуляк» в свою святая святых. – «Праздные гуляки» больше всех заинтересованы в том, чтобы винодельческий бизнес не угас в Мондштадте. – Это да. Ладно, ты как хочешь, а я тут впаду в кому прямо на этом удобном полу до следующего месяца. Прошу не сильно пинать ногами. – Ну уж нет, поднимайся давай и хромай до комнаты. – Отстань. – «Отстаньте, действующий магистр», во-первых. А, во-вторых, не отстану. Подъём, это приказ, – и даже нагло начала дёргать его за руку наверх. – Садистка, – простонал Кэйа, но кое-как поднялся на ноги. – Однажды я отомщу, однажды, – последнее слово смазалось из-за несдержанного зевка. А потом понял, что не выспится на своей койке один. Не после всего. Так что пошёл к выходу из штаба Ордена, даже если придётся приложить нечеловеческие усилия для небольшого похода. – Ты куда? – На винокурню. – А не свалишься по дороге? – Может и свалюсь, – Кэйа помахал рукой. – Надеюсь, какой-нибудь сознательный гражданин меня тогда дотащит до куда-нибудь. – Жду с рапортом по возвращению, – это явно была издёвка. – Да идите вы, действующий магистр. В спину ему раздался тихий смех Джинн.