asbestos in the walls

дом в горах кукуро гудит в преддверии свадьбы. тут давно не было такой шумихи – со времен рождения каллуто-сама. для канарии это первая свадьба золдиков, хотя старшие дворецкие помнят свадьбу сильвы-сама и кикё-сама, и суматоху, которую это вызвало, – молодой наследник, выбравший себе простого человека из метеор-сити. долгое время все говорили о том, как сильва золдик ушел в метеор сити работать, а вернулся с новой невестой и новой репутацией. старым дворецким, в большинстве своем, не нравилась кикё-сама. в большинстве случаев, канария с ними была согласна. и сейчас иллуми-сама, старший сын, идеальный золдик, собирался выходить замуж, и его муж, – персонал только о нём и говорил. канария видела его лишь мельком, когда он проходил через ворота испытаний, легко открыв четвертые, заходя внутрь и с интересом изучая горы своими золотыми глазами. он шел медленно, беззаботно, изучая роскошь, в которой жили золдики. его губы изогнулись в улыбке. она знала, что это был человек, убивший гото. когда он зашёл, сказала амане, его отвели прямиком в кабинет сильвы-сама, в котором они проговорили несколько часов. о чём они вообще могли говорить, недоумевала канария. не то чтобы у неё было время об этом подумать – ей нужно было так много сделать. дом отмыли до блеска, из шкафов достали всё самое лучшее, кладовые ломились от изысканных деликатесов. свадебный торт представлял собой девять ярусов сплошного удовольствия, а на верхушке стояли марципановые фигурки иллуми-сама и его мужа. каллуто-сама возвращался домой ради свадьбы. зено-сама снимал свой траур по исааку нетеро ради свадьбы. она знала, что была надежда, что атмосфера пышности и торжества вернёт киллуа-сама и аллуку-сама домой. была надежда, что это сверкающее празднество отвлечёт от факта, что ещё один сын уходил из семьи. и в самом сердце хаоса уборки, переезда, приготовлений иллуми-сама был, как всегда, таким же тихим и вежливым, почти незаметным. словно его тут и не было, словно это всё было сделано не ради него. он собирал сумки, пакуя вещи и убирая их. иллуми-сама и его новоиспеченный муж должны были переехать в резиденцию в центральном йоркшине. в квартиру, ради всего святого, причитала кикё–сама. словно простолюдины. амане потом рассказала ей, что квартира, на самом деле, была двухэтажным пентхаусом на последнем этаже самого высокого здания йоркшина, с которого просматривался весь город, и что хисока-сама заплатил за него триста семьдесят миллионов дженни… наличными. и сколько же он заплатит, задавалась вопросом канария, за роскошь забрать первенца семьи золдик из дома? хисока сидел в кабинете сильвы золдика, рассматривая мрачный интерьер. на полках шкафов из вишневого дерева стояли книги и другие интересные вещи. скелет змеи в прекрасной стеклянной банке. череп животного с изогнутыми рогами. алые глаза, смотрящие на него с осуждением. пугающе и со вкусом, как и всё остальное в семье, частью которой он планировал стать. испуганный дворецкий принёс чай на подносе из белого серебра, чашки из костяного фарфора украшены великолепными рисунками поверженных величественных таинственных зверей. очень своеобразно, и абсолютно точно отравлено. он щедро насыпал в чай сахар и взял чашку в руки. она была теплой. сильва сидел за своим широким столом, огромный, внушительный… умная кикё-сама, охомутала такого человека. его большие руки вытянуты, ладони лежат на столе, взгляд бледных глаз устремлен на хисоку. хисока был бы целиком и полностью рад продолжать это молчаливое противостояние, не начиная разговор. иллуми говорил, что в его семье часто занимали такую выжидательную позицию. и, так как ты никогда не знал правил, то и выиграть ты не мог. поэтому его возлюбленного было так сложно затянуть в разговор, хотя хисока и не любил играть с ним в такие игры. “так ты серьёзно”, в конце концов сказал сильва, “насчёт моего сына.” хисока приподнял брови, сделал глоток из чашки – точно отравлено – “я же выхожу замуж за него?” “свадьба может быть отменена.” “я уверен, что ваша замечательная жена была бы очень рада услышать, что вы сказали это”, – отвечает хисока, тонко улыбаясь. он ни на минуту не обманывался. он разговаривал с сильвой, но это кикё хотела, чтобы он был мертв, так же, как и хотела, чтобы гон-кун умер, а он – ушёл, и она бы смогла заполнить голову иллуми-чана ужасной, ужасной болтовнёй. у всех здесь была своя цель. как же освобождающе, что единственной целью хисоки был иллуми–чан. “у нас было иначе”, отрывисто продолжил сильва. “я уверен, ты знаешь... я принёс её. я ею владею.” и в то же время она – та, кто управляет этим домом, хотелось ответить хисоке, но он промолчал. его тоже принесли, им тоже владели. по его опыту, это было так же ненадежно, как и брак. “я не хочу владеть иллу-чаном”, говорит хисока серьёзно. он положил ногу на ногу, затем выпрямил, поставив чашку на колено, и прямо посмотрел на сильву. “да”, выдохнул сильва. не совсем вздох, но близко. “я знаю. это единственная причина, по которой я это позволяю”. “о?” как же интересно. и всё это, подумал хисока, всего лишь один большой фарс для того, чтобы он был достаточно близко, чтобы поводок оставался натянутым, как и у всех остальных детей. даже несчастный киллуа-кун, который был таким умным со всеми, кроме своей семьи, который думал, что избавился от них, когда избавился от доброжелательности иллуми, хирургическим путем установленной в его черепе. в отличие от него, хисока был достаточно умён, чтобы распознать ловушку, когда он её видел. очевидно, недостаточно умён, чтобы избежать её. но иллу-чан не был киллуа. он бы никогда не оставил эту семью, поэтому у хисоки не оставалось выбора. он должен быть присоединиться. и это сделало иллу–чана нас-толь-ко-счастливым. и, в конце концов, это было настоящей долгосрочной целью хисоки. сделать иллуми–чана счастливым и убить всех пауков. “иллуми просил у меня разрешения на эти безрассудные отношения ещё тогда, когда ты даже не думал о том, чтобы сделать ему предложение”, сказал сильва. его голос даже стал ровным. он откинулся в кресле. это были новости, и хисока хотел знать больше. “что он сказал?” сильва всё ещё помнит тот день: иллуми, промокнув насквозь под дождем, пришёл доложить, что очередная миссия выполнена безукоризненно, даже не вздрагивая от холода. глаза широко распахнуты и бездонны, вода капает с волос и одежды, впитываясь в ковёр. кончики его длинных пальцев посинели, как и бескровные губы. “очень хорошо”, сказал сильва тогда, практически не отрываясь от бумаг. уведомление о переводе пришло практически сразу, подробный отчёт иллуми был просто формальностью. только через какое-то время он понял, что иллуми не покинул его кабинет, несмотря на прямое распоряжение. “да? что такое? выкладывай”, сказал сильва, раздраженно поднимая голову. иллуми не был милуки, который постоянно ныл, постоянно чего-то просил, или киллуа, который просто брал то, что хотел, и ставил сильву перед фактом. он не был даже каллуто, который всегда пытался, совсем как его мать, ластиться к нему, прежде чем озвучить свои детские требования. иллуми никогда ничего не просил. даже если он что-то просил, он всегда формулировал это так, что ему было легко отказать, потому что отказ подразумевался. “у меня есть просьба”, сказал иллуми. неудивительно. сильва оглядел его; его педантично-бесстрастное, пепельно-бледное лицо, так похожее на лицо кикё, с его тонкими чертами, длинные волосы, – и задумался. что он вообще мог попросить? еще больше свободного времени, чтобы проводить его с киллуа? увеличить пособие, даже если он практически не тратил заработанное на миссиях? чего мог захотеть иллуми, если он никогда ничего не хотел? сильве было почти любопытно, – этот незнакомец в его доме, который называл себя его сыном, про которого он даже не знал ничего; не потому, что он не хотел, но потому что про иллуми просто нечего было узнавать. миллуки нравились его странные игры и шоу, и он просил консоли и компьютеры, и редкие экземпляры книг, и фигурки, которые не выпускались годами. киллуа хотел игрушки, и шоколад, и увидеть аллуку. каллуто хотел девичьи штучки – куклы, и платья, и украшения. аллука хотела… то, чего аллука хотела. но иллуми… иллуми ничего не хотел, ничего не просил… ничего не имел. у миллуку было любимое шоу. у киллуа была любимая видеоигра, в которой миллуку его всегда побеждал, и у каллуто была любимая песня, которую он играл вместе с кикё на фортепиано. у аллуки, в её тихой, искусственно освещенной комнате, были любимые игрушки и любимые книжки с картинками. у иллуми не было ничего. он переступил с ноги на ногу. сильва внезапно осознал, что иллуми нервничает. он внезапно осознал, что это – что-то важное. потому что, если у иллуми ничего не было и он ничего не хотел, то, чего ему сейчас хотелось, – действительно для него что-то значило. “мне нужно твое разрешение”, сказал иллуми. и уставился не на ковёр, а в глаза отцу. “мое разрешение?”, повторил сильва, чтобы удостовериться, что он услышал всё правильно. “у меня есть отношения”, сказал иллуми. “я закончу их, если ты прикажешь. но я… надеюсь, ты так не сделаешь. поэтому я прошу твоего разрешения.” “у тебя есть отношения”, сильва попробовал слова на вкус, незнакомые и странные. иллуми, тихий, пустой, как его вообще могло быть достаточно, чтобы поддерживать отношения? что это был за человек? в нём разгорался жгучий интерес – узнать больше. это не миллуки, рассказывающий о своих вайфу, это его первенец, объявляет – “он… могущественный”, продолжил иллуми осторожно. его взгляд блуждал по комнате, ни на чём не останавливаясь, он взвешивал каждое слово так, словно старался не допустить даже возможности узнать этого таинственного любовника. другой мужчина? ну, это не было большим сюрпризом. сильва всегда приписывал отсутствие интереса к женщинам у иллуми к его отсутствию интереса к кому бы то ни было, но это… поймав взгляд сильвы, иллуми не отвернулся. “он зовёт меня дорогим. я ещё не… готов отказываться от этого. я не хочу отказываться от этого. хотя бы не сейчас.” всё, что сказал сильва: “твоя мать не обрадуется”. что он хотел сказать: я даю тебе своё разрешение. что он хотел сказать: мне жаль, что я подвел тебя. что он хотел сказать: ты правда не побоялся разгневать меня ради того, чтобы кто–то продолжал называть тебя дорогим? “он сказал, что ты хорошо к нему относишься”, говорит сильва хисоке. мужчина, сидящий в его кабинете, – странный, словно диковинная птица – яркий, и громкий, опасно развалился в кресле, пожирая его золотыми глазами. “очень надеюсь, что это так”, – отвечает хисока достаточно легко. волшебник хисока. про него можно было узнать не так уж много. на несколько лет старше иллуми, бывший цирковой акробат, жестокий, неразборчивый убийца, с недавних пор лицензированный охотник, бывший член группы фантом троп, чемпион небесной арены – это практически ничего не значило, мир полон жестоких могущественных мужчин. “ты никогда не просил у меня разрешения”, говорит сильва. “мне нужно твоё разрешение, чтобы купить у тебя иллуми?”, голос хисоки звучит игриво, но в глазах – сталь. “иллу–чан принадлежит себе. он может самостоятельно принимать решения насчет нашей свадьбы.” “и если мы лишим его нашего позволения?” “я бы никогда не заставил иллу-чана выбирать между мной и его семьей”, отвечает хисока серьезно. он элегантно ставит чашку на подставку. “это было бы жестоко и нечестно, и я знаю, что он бы не выбрал меня.” сильва кивает. “значит, ты понимаешь.” “мне кажется, ты нет”, хисока улыбается. это нагло. сильве практически хочется разбить его самодовольную физиономию. “я сделал предложение иллу-чану, использовав мой собственный смертный контракт. если он решит убить меня – или если ты прикажешь ему это сделать – он сделает. потому что я пришёл из ниоткуда, и у меня нет ничего, и это – единственное, что я могу отдать твоему сыну. считай это моим приданым.” “твой щедрый дар?” каких–то шестьдесят миллионов дженни, мелочь по сравнению с богатством золдик. волшебник покачал головой. “моя жизнь.” сильва должен сдержать свою насмешку, но решает, что это не нужно. “твоя жизнь ничего не стоит. артист погорелого цирка, который стал убийцей… моя семья убивала королей и крушила империи.” “моя жизнь ничего не значит для вас”, соглашается хисока. “но она не бессмысленна для вашего сына. и, как я уже сказал, я здесь не для того, чтобы договариваться о выкупе невесты. в любом случае, любая цена, которую ты назовёшь, будет слишком маленькой. если быть честным, сильва-сан, я вообще не знаю, зачем я пришёл. но мой –зять– велел мне прийти, и кто я такой, чтобы не исполнить его волю.” когда-нибудь, возможно, даже скоро, в один прекрасный день сильва сотрёт это самодовольное клоунское выражение лица своим кулаком. “да, я позвал тебя сюда. я хотел поговорить с тобой. насчёт иллуми.” “ммм? ну, я могу говорить об иллу-чане весь день”, весело говорит клоун и устраивается в кресле поудобнее, словно именно этим и собирается заняться. “ты продолжаешь говорить, что иллуми – самостоятельная, самодостаточная личность. но я уверен, что ты понимаешь, что это абсолютно не так. иллуми не… личность. в любом случае, не полноценная.” волшебник двигается, изящно, почти незаметно, но сильва в любом случае видит недоброе намерение в его движениях, совсем как у змеи, приготовившейся напасть. “ты можешь меня очень сильно… разочаровать накануне свадьбы, отец”, весело говорит он, и предупреждение уже здесь, в его голосе. “иллуми сломан!”, рявкает сильва. “и ты дурак, если не видишь этого! ты должен понять… он не всегда здесь, не совсем. он сломан, и –” “и я сейчас смотрю на причину”, заканчивает хисока за него, очень довольно улыбаясь. его ухоженные руки сцеплены на коленях. “я уверен, что ты лучше, чем я, знаешь, что случилось с моим дорогим иллу-чаном, но, уверяю тебя, я отлично знаком с его состоянием и тем, как правильно о нём заботиться. я бы сказал, что я, скорее всего, знаком с этим больше, чем ты.” сильва становится тем, кто отшатывается из–за того, что его перебили, из–за слов хисоки – жестоких и честных. он часто спрашивал себя, сколько на самом деле иллуми помнит из того времени. как много из того, что он делал, он делал, обвиняя себя. в конце концов, он вел себя так, словно он просто забыл, спрятал всё на задворках своего гениального разума, разделяя на части до тех пор, пока не осталось того, что можно было бы разделить. он смотрит на хисоку моро, на его яркую, цветную одежду, на его шальные волосы и золотые украшения, на его дерзкие каблуки, и разрисованное лицо, и задается вопросом, как мог кто–то, кто настолько здесь любить кого-то, кто был настолько очевидно потерян, как иллуми. он не особо часто думал о том времени. он тоже умел разделять на части. было сложно представить, что иллуми когда-то был кем-то другим, кем-то, кем он уже не был. он всегда был тихим, послушным, прилежным, кротким, всегда хотел угодить, почти не думал о себе, словно пустой сосуд, беспрекословно принимая всё, чему его учили, и он был… ну. он был идеальным. золдики бы им гордились. сильва и зено самостоятельно тренировали его, несмотря на все протесты и причитания кикё, что, мол, он был слишком маленьким. она тоже понимала, что его необходимо подготовить к той жизни, которая его ждёт. она ведь тоже прошла через что-то такое. как и все они? иллуми был наследником, которого сильва всегда хотел. иначе и быть не могло, и иллуми носил его имя, и сильва так гордился. миллуки – ладно. это была случайность. он думал, что они были осторожны, но кикё была так счастлива – и он не нашёл в себе сил отказать ей. к тому же, у неё был бы ребёнок, которого она могла бы баловать и обожать, и он бы смог сфокусироваться на тренировках иллуми без её вмешательства. отправить иллуми на небесную арену было единогласным решением. у кикё были свои трущобные суеверия из метеор-сити – она не хотела, чтобы иллуми, в своей детской ревности к младенцу, случайно проклял его. или любая другая чепуха, но она была беременна и напугана, поэтому он решил побаловать её. в любом случае, это было бы полезным опытом для иллуми. иллуми был маленьким, чувствительным, словно куколка рядом с ним, длинные тёмные волосы с любовью заплетены матерью. он был одет в элегантное кимоно и выглядел почти как милая девочка. он сжимал руку сильвы в своей маленькой ладошке. сильва отвел его к стойке и зарегистрировал. у иллуми был замечательный почерк – точно лучше, чем наполовину безграмотные закорючки его матери, хотя, на самом деле, он ожидал не меньшего, чем совершенства, учитывая, сколько он платил за учителей. “ты можешь вернуться домой, когда достигнешь двухсотого этажа”, сказал сильва. “позови гото, и он заберёт тебя на дирижабле. и когда ты закончишь… у тебя будет новорожденный брат.” глаза иллуми расширились, на лице читалась неуверенность, словно он не мог решить, может ли он выражать эмоции. сильва точно обескуражил его, и это точно не способствовало пониманию. “как вы хотите, отец.” затем иллуми поклонился, развернулся и ушёл. в течение следующих трёх лет сильва его не видел. иллуми, который вернулся с небесной арены, не отличался от иллуми, который ушёл на неё – тихий, закутанный в тяжелый шёлк и ещё более тяжёлое молчание, большие пустые глаза, а в них хранятся мысли, которые сильва даже не пытался понять. он набрал немного веса – но совсем немного, и подрос на несколько дюймов. конечно, он отстал по школьной программе, поэтому ему приходилось навёрстывать. он поприветствовал миллуки с соответствующим теплом, что очень порадовало кикё. из его комнаты убрали все детские вещи, сделали ремонт, чтобы показать, насколько он вырос. он осмотрелся и никак не отреагировал. он уже вёл себя как настоящий золдик – стойкий, полный самообладания, – так, как даже сильва в его возрасте не умел. иллуми бродит по комнате, осторожно поднимая каждую вещь, оценивая её значимость. соляная лампа точно поедет с ним в йоркшин – это полезно для здоровья. и тёплый, мягкий свет приятно видеть ночью. к тому же, она хорошо подходит к его кабинету в новой квартире. большая часть уже была обставлена – хисока хорошо повеселился, занимаясь этим, ну, или так он сказал. иллуми провел пальцами по шторам – тёмно-синим, парчовым, с бронзовыми узорами, – ему нравились старые, – тёмно-зеленые, с золотой отделкой, – намного лучше, но у его мать случился очередной приступ, и она опять хотела всё переделать, и он ей позволил, и ничего не сказал. в его комнате ничего особо не поменяли, потому что он уже был в том возрасте, когда мог убивать. они просто перестали об этом беспокоиться. его книжные шкафы были забиты биографиями и историями, которые он прочитал, – не все были любимыми, конечно, но теми, к которым он привык. ему нравились знакомые вещи. когда он вернулся с небесной арены, ничего знакомого не осталось. всё, что он знал, исчезло, упакованное в коробки и убранное подальше, потому что он больше не был ребёнком, как сказал отец. некоторые вещи отдали новому ребёнку – уже младенцу – миллуки. миллуки был большим, тёплым, он улыбался и приносил с собой запах солнца и маминых духов. иллуми тогда подумал, что, наверное, ребёнок больше, чем он, заслуживал все эти хорошие вещи. что, если бы он вернулся с небесной арены раньше – быстрее смог бы достичь верхнего этажа – он смог бы сделать так, чтобы его вещи не забрали. но ничего из этого родителям он не сказал. слова казались такими неправильными, и он выбрал молчание. той ночью он забрался в новую двуспальную кровать. она была выше старой. простыни ощущались холодными и неправильными. и подушек было недостаточно, но он не посмел попросить дворецких принести ещё. он не был уверен, что ему это позволят. он не был уверен, что цубоне не расскажет отцу, и что его снова не изобьют, как в последний раз, когда он просил – ладно, он не особо помнил, что именно. он уставился в потолок, теперь покрашенный в белый, туда, где раньше на тёмно–синем фоне были нарисованы созвездия. мама открыла дверь и зашла, тихая, как тень, но он всё равно её почувствовал. она положила руку ему на плечо. “я знаю, что ты не спишь”, произнесла она. она была без визора, в шёлковой пижаме, розовой, той, которую отец привёз с его работы в сахерте, с серебряной вышивкой. “я знаю, что ты расстроен из-за комнаты и твоих вещей”, сказала она. “я не расстроен”, ответил иллуми, потому что это было тем, что от него ожидали услышать. “я сохранила это для тебя.” это было мягкое серповое одеяло, которое он получил на рождество несколько лет назад, и он скучал по нему, когда был на небесной арене. он купил себе так много подушек и одеял. но он не позволил себе привезти их домой, хотя они и принадлежали ему. он спросил гото, можно ли это сделать, и гото сказал нет, и гото был взрослым, а иллуми всегда делал то, что взрослые хотели от него. он забрал одеяло, обнял и прижал к груди. “я могу оставить его?” “я же сказала, что можешь”, кикё приподняла тонкую бровь. “у тебя должны быть вещи, которые ты хочешь, иллу. однажды ты будешь управлять и этой семьёй, и всем этим домом.” “отец говорил, что именно поэтому мне нельзя… теперь... иметь некоторые вещи.” в мире иллуми слово отца было библейским заветом. это всё еще было так. кикё провела рукой по его волосам. “ты должен быть сильным для своего брата”, произнесла она. “и быть хорошим примером для него. когда-нибудь он очень сильно будет любить тебя.” иллуми молча кивнул. что-то большое застряло в горле. он дождался, пока она уйдёт, чтобы зарыться в одеяло и разрыдаться. он скучал по своей комнате. он хотел вернуться в свою комнату. он скучал по своему одеялу. он хотел вернуть свои мягкие игрушки с небесной арены, на которые он заработал. он поднял плюшевого хисоку. казалось, это было в прошлой жизни – когда хисока впервые отдал ему игрушку, почти за год до экзамена на охотника. она была ручной работы, конечно же, – хисока был бесконечно талантлив. она была очень-очень мягкой, набита облачками чистейшего хлопка, и волосы были шёлковыми, и глаза были вышиты золотом. это была грубая имитация хисоки. это было чем-то, что могло понравиться ребёнку. но иллуми часто чувствовал себя ребёнком – глупым, растерянным, которому нужно, чтобы о нем позаботились. “и что я должен с этим делать?”, спросил он, озадаченный. игрушка была мягкой в его руках. она казалась хрупкой, драгоценной. он не хотел её случайно раздавить. настоящий хисока пожал своими широкими плечами. в руках он держал другую игрушку – похожую на иллуми, только на его лице была вышита улыбка и… хисока добавил румянца на его щёки? “я сделал эту для себя. и я решил, что будет эгоистично не сделать ещё одну для тебя”, он улыбался. “так что ты всегда будешь со мной, даже когда работаешь.” он подошёл к иллуми ближе, заправил прядь волос за ухо и поцеловал в лоб. хисока спал с мягкими игрушками. это было странно. в его квартире на небесной арене был беспорядок, потому что хисока никогда не переживал из-за хаоса. она не была грязной. только беспорядочной. его большая двуспальная кровать наполовину была занята таким количеством мягких игрушек… странные животные с мягким мехом, войлочные фигурки знаменитостей… “ты обещал не смеяться”, пропел хисока за его спиной. они были изрядно пьяны; выпили после того, как закончили с уборкой после работы. ладно. это была работа иллуми, хисока просто был там. так оно и было, в первые дни их флирта. но иллуми не хотелось смеяться. ему хотелось заплакать. иллуми мог поспорить, что никто никогда не забирал мягкие вещи хисоки. он мог бы поспорить, что, если бы кто-то это сделал, хисока убил бы его. “я на самом деле никого сюда не привожу”, хисока подошёл, чтобы пропустить его волосы сквозь пальцы. “я... мне кажется, я стесняюсь. но ты-то особенный, сладкий.” иллуми хотел, чтобы хисока замолчал до того, как иллуми успеет разрыдаться, и поэтому иллуми заставил его замолчать поцелуем. хисока толкнул его вниз, на кровать. они уже занимались сексом – короткие свидания, иллуми опускался на колени в переулках, или сидел на коленях у хисоки во время полетов на дирижабле, но этот раз был в квартире хисоки и в кровати хисоки. хисока трахался жестко. он намотал волосы на руку, сильно их натянув, оставил дорожку укусов, кровь из которых струилась по плечам, впился ногтями в бёдра иллуми. казалось, это было наказанием. казалось, что иллуми заслужил это. и это было хорошо. большая часть игрушек оказалась на полу, когда они потной кучей свалились на одеяла. иллуми зарылся в шею хисоки, чувствуя собственнический захват на талии. он проснулся несколько часов спустя – один в кровати, уставившись в темноту. по ощущениям всё было в порядке. он почти мог разобрать фигуру хисоки, которая тихо перемещалась по комнате, словно танцуя, посвятивший всего себя завораживающему выступлению, которое никто не смог бы увидеть. хисока аккуратно поднимал каждую игрушку двумя руками и целовал в лоб. “спокойной ночи. извини, что я тебя толкнул”, – и ставил их на покрытую подушками кушетку в читальном уголке. иллуми смотрел, как он повторял это с каждой игрушкой. эта большая штука, которая иногда поднималась в горле, опять всплыла. он чувствовал себя больным. ему хотелось заплакать. ему хотелось сбежать. он задавался вопросом: сделал бы хисока то же самое и для кукол иллуми? ему хотелось, чтобы он тоже это сделал, годы назад, прежде чем ушёл и вернулся к себе домой. он не понимал, что плачет, пока случайно не всхлипнул, тихо и жалко. хисока как раз занимался большим кроликом с длинными висячими ушами. он резко повернулся к иллуми. “дорогой? ты плачешь? я сделал тебе больно, лапушка?” и был хисока, предлагавший плюшевую версию себя, которая дополняла бы плюшевую версию иллуми, которую он взял бы на руки, поцеловал и сказал бы спокойной ночи. и был иллуми, который за день до свадьбы держал ту же самую игрушку мужчины, за которого он собирался выйти замуж. ему никогда не хватало смелости взять куклу хисоки с собой в постель. это было слабостью. это было привязанностью. он не хотел, чтобы её забрали. он не хотел, чтобы родители узнали. он не хотел, чтобы хисоке сделали больно. он просто хотел свою куклу. он посадил её на одну из разбросанных подушек, под солевую лампу, чтобы она никогда не оставалась одна в темноте. возможно, ему стоит дать ей одеяло. все игрушки хисоки на небесной арене спали в кровати под пуховым одеялом. но у иллуми вообще-то не было кукольного одеяла. в конце концов, он вытащил старый шерстяной свитер – кашемировый и невозможно мягкий. он надевал его однажды, во время зимнего ужина, и мама отметила, что цвет не подходит к его бледному лицу. он обернул свитер вокруг куклы хисоки – приятный и мягкий, он сохранял тепло, и иллуми мог видеть её с кровати. а сейчас настало время забрать куклу в её новый дом. он обернул руки вокруг неё, прижав к груди. в комнате был беспорядок из-за коробок и чемоданов. какие-то вещи поедут сразу в йоркшин, а какие-то отправятся с ним на яхту в свадебное путешествие вдоль побережья йорбина, которое запланировал хисока. он хотел показать иллуми прибрежные города и пути, по которым путешествовали караваны – места, в которых он вырос. он не особо испугался, когда мама постучала в его дверь. он всегда перемещался по дому с выпущенным эн. он не хотел, чтобы его могли застать врасплох. всё вокруг было всего лишь одним большим тренировочным упражнением. “входи”, рассеянно сказал он, хотя она уже пробиралась сквозь поле битвы его сборов. “о, солнышко! почему ты занимаешься всем этим один? где все дворецкие? в этом доме вообще хоть кто-нибудь на что-нибудь годится?” она подняла шерстяное пальто, насчёт которого он сомневался. в йоркшине было теплее, чем на горе кукуро, поэтому ему не особо было нужно самое тёплое пальто, но, с другой стороны, если когда-нибудь придется работать на севере… “всё в порядке, мама. я предпочитаю разобраться с этим самостоятельно.” он аккуратно подвинулся, так, чтобы кукольный хисока скрылся за спиной. “о, что за чушь, иллу! у тебя есть более важные вещи, о которых нужно беспокоиться, ты же выходишь замуж!”, она сделала ещё один шаг к нему, изучая его через стеклянный экран визора. “пускай кто-то другой займётся сборами, уборкой и прочей ерундой! этот.. твой жених приехал, ты знаешь. он пьёт чай с отцом в кабинете, но только представь что они скоро закончат – правда. тебе стоит позволить цубоне разобраться со всем этим–” “я не хочу, чтобы дворецкие прикасались к моим вещам, мама!” она сделала шаг назад, поднимая руки. её нижняя губа опасно подрагивала. с тех пор, как кил забрал аллуку и исчез, её настроение было невозможно предугадать. “хорошо. очень хорошо, тогда”, она прикусила нижнюю губу и расправила юбки. “я, пожалуй, спущусь, чтобы убедиться, что мы успеваем с ужином. я сделаю это. хм.” она промаршировала из комнаты. руки, сжатые в кулаки, тряслись. иллуми хотелось бы чувствовать себя плохо, но всё, что он почувствовал – как сердце колотилось в груди. он уберег кукольного хисоку. он быстро завернул его обратно в свитер и запихнул на дно одного из чемоданов, который он планировал взять с собой в медовый месяц, к одежде, которую он планировал подарить хисоке. она спустилась по лестнице вниз, перешагивая две ступени за раз, практически ослеплённая невыплаканными слезами. визор хорошо справлялся с тем, чтобы спрятать такое неприглядное проявление эмоций. эта... ужасная девчонка канария устроила полный бардак, пытаясь приготовить канапе, и поэтому кикё выгнала её вон из кухни. “я закончу их сама! найди цубоне и скажи ей, что моему сыну нужна помощь в его комнате… честное слово… почти сотня горничных в этом доме, и моему иллу приходится самостоятельно собрать вещи… боже. может кто-нибудь ему помочь хотя бы раз!” как только тяжёлая дубовая дверь захлопнулась за канарией, кикё рухнула на стол, содрогаясь. иллуми уходил! иллуми хотел уйти. чтобы выйти замуж за этого ужасного, нахального человека. циркового артиста! за обыкновенного… обыкновенного путешественника! она взяла канапе и запихнула в рот, чтобы приглушить рыдания. выглядели они так себе – у канарии не было таланта к украшениям, но всё равно были достаточно вкусными. подойдут для ужина, но точно не для завтрашней церемонии. иллуми… он просто уйдет, совсем как его неблагодарные, эгоистичные братья, и оставит семью, оставит свою бедную маму совсем одну… это просто нечестно. это не честно, думала канария, пока шла по территории поместья. хозяйка дома злилась из-за того, что её старший сын выходил замуж, и вымещала злость на всех, кто попадался под руку, и это было несправедливо. “кикё-сама хочет, чтобы ты поднялась и помогла иллуми-сама со сборами”, механически произнесла она. цубоне коротко кивнула и передала ей ножницы. канария заняла её место рядом с амане за розовым кустом. “ты правда думаешь, что ему не наплевать?”, спросила амане. “хм?”, канария всё ещё кипела от злости из-за стычки с кикё. “иллуми-сама, то есть. как думаешь, ему есть дело до свадьбы и всего этого? торта, и роз, и всего остального? ну, то есть”, тут амане понизила голос, “я слышала, они уже женаты… я слышала, что они сделали это тайно в свардани–сити, во время выборов главы организации охотников, и что это всё просто формальность!” “это ведь не имеет значения? они сказали, что устраивают свадьбу, значит, мы устраиваем свадьбу”, канария пожала плечами. цубон постучала по дверной раме, заглядывая в комнаты иллуми-сама. как и всегда, они были бесцветными, безжизненными, похожие на своего владельца, но сейчас каждая вещь была вытащена со всего места. три коробки стояли прямо под дверью, аккуратно подписанные: книги, фильмы и музыка. книжный шкаф и выдвижные ящики были пустыми. он оставлял телевизор, компьютерный стол и музыкальный плеер. миллуки-сама заберет их в считанные часы, если у него будет возможность. иллуми-сама стоял около кровати, аккуратно складывая одежду в свои чемоданы. он поднял на неё совиный взгляд. “я вас не звал”, сказал он. в его голосе не было упрека, только утверждение факта. “ваша мать сказала–” “очень любезно с её стороны. но, как вы видите, мне не нужна ваша помощь.” цубон вздохнула. среди всех своих братьев и сестер иллуми был наименее трудным и требовательным. он не был избалованным, как миллуки, и точно был более самостоятельным, чем киллуа–сама, один бог знает, как он там справляется сейчас. его нужды были менее вычурными, чем у каллуто-сама, привередливого в своих ожиданиях от еды, одежды и приказов, – на самом деле, иллуми–сама нашел свой собственный путь, на котором не просил их ни о чем, дойдя до того, что запретил заходить в комнаты и сам убирался в них, яростно защищая свое пространство, практически одержимый этим. цубон предполагала, что в таком доме и с такой матерью, он ценил то немногое, что смог получить. “я поняла”, произнесла она. “прошу прощения.” он кивнул, не взглянув на нее. “коробки, которые нужно отправить в йоркшин, можно забрать, когда я закончу, – я сообщу вам.” “хорошо.” она двинулась к выходу. он бережно складывал одежду отработанными движениями, и она взглянула на прямую спину и уверенные руки. еще один ребенок покидал этот отравленный дом. в тайне она всегда надеялась, что однажды они все уйдут. “иллуми–сама?” “хм?”, он повернулся к ней. его лицо было пустым и озадаченным. “да?” “я только… хотела сказать… поздравляю вас. со свадьбой.” “о? спасибо?” это прозвучало как вопрос. он часто звучал так, словно бы задавал вопрос. она внезапно осознала, что очень редко разговаривала с ним, даже когда он был наследником. “я бы ещё хотела сказать…извините.” “извините? из-за чего вы просите прощения? вы что-то сломали?” она сломала. она точно знала, что она сломала все эти годы назад, когда из комнаты маленького мальчика забрала со стеллажа плюшевых львов, и слонов, и лис, и овец, собрала их в картонные коробки и отправила в глубины кладовой. она знала что она сломала, когда маленький мальчик вернулся в комнату, в которой не было ничего мягкого и все казалось неподъемным. “я прошу прощения за то… я никогда не помогала вам. когда вы были маленьким. я должна была, но я не помогала.” “так… не беспокойтесь из–за этого”, он все еще казался озадаченным, словно не мог до конца понять, что она говорила ему, и отвечал только из-за осторожной вежливости, вбитой в него. “я никогда не просил вашей помощи.” “да, но я… да. я ведь помогала вашим братьям и сестре?” иллуми-сама полностью повернулся к ней. в руках он держал наполовину сложенный темно-фиолетовый свитер. “им, должно быть, нужна была помощь”, медленно, осторожно произнес он. “мне – нет.” она не особо любила его тогда. не так, как любила остальных детей, не так, как любила киллуа-сама или аллуку-сама. “любому ребенку иногда нужна помощь.” иногда она задавалась вопросом, понимал ли он, насколько колоссально они все его подвели. она задавалась вопросом, видел ли он когда–нибудь, как она тайком передавала киллуа-сама шоколадного робота, и чувствовал негодование. “как я сказал… мне – нет”, он изящно пожал худыми плечами. “к тому же, вы не были обязаны помогать мне. это никогда не входило в ваши обязанности. я был странным, глупым и уродливым ребенком. я спал в грязи, ел камни, днями не разговаривал. я уверен, что наника составила бы вам лучшую компанию. вы не должны ни извиняться передо мной, ни объясняться. вы помогли киллуа – и это все, что имеет значение. вот и все.” он отвернулся, возвращаясь к прерванному сбору вещей. она застыла в дверях, потом ушла. у нее не было слов, чтобы сказать, что она никогда не считала его глупым. никто из дворецких так не считал. у нее не было слов, чтобы сказать, что дети не могут быть уродливыми, что быть странными – это их работа, что, – ладно. она уже сказала ему о том, что сожалеет. однажды цубон видела, как он возвращался с, как она теперь понимает, одного из свиданий с его женихом. его горло и запястья были покрыты синяками, но он часто ходил так. они с гото спускались вниз из крыла зено, после того как отнесли ему вечернюю газету. гото шел немного впереди, по какой-то неизвестной причине в хорошем настроении. иллуми остановился как вкопанный. в темноте она не могла точно сказать, что он держал. по форме это напоминало подушку? “добрый вечер, иллуми-сама?” гото доброжелательно поздоровался. мужчина кивнул. “что вы держите –” она увидела, как глаза иллуми в ужасе распахнулись, как его руки на этом – плюшевой игрушке, как потом сказал гото, одной из тех, которая была практически у каждого ребенка в метеор-сити, потому что обрывки тряпок можно было легко связать вместе и притвориться, что это что-то важное, – сжались, когда он прижал ее ближе к груди. “у меня ничего нет. это неважно. это мое –”, она слышал шепот, хотя и была уверена, что это всего лишь была игра воображения. “пожалуйста, не забирайте.” а затем он исчез. сколько вещей он так приносил, важных для него, которые они вырывали у него из рук по приказу отца или деда? так они и делали. так и должно было быть. он должен быть стать наследником семьи золдиков. и сейчас он не мог выдержать даже мысли о том, что она могла бы складывать его одежду. все, что у него осталось – благодарность за то, что она более охотно нарушала правила для киллуа. и теперь он тоже собирался покинуть этот дом. его красноволосый демон проследит, чтобы так и было. потому что даже если иллуми не затаит обиду, она знала, что этот человек – хисока моро – не забудет. смерть гото, если что, была доказательством. она часто задавалась вопросом как все сложилось бы, если бы его вытащили отсюда в то время, когда его ещё можно было спасти. а сейчас, несмотря на все усилия волшебника, она сомневалась, что там еще оставалось что спасать. хисока избегал взгляд сильвы золдика, глядя в алые глаза. он должен потом рассказать об этом курапике. после того, как иллуми уйдет из этого дома, конечно. а иллуми уйдет из этого дома очень, очень скоро. “мне просто интересно – ты говоришь это потому, что хочешь, чтобы я отказался от идеи выйти замуж за иллуми”, произнес хисока, когда почувствовал, что тишина слишком затянулась. сильва помотал головой. “я хочу, чтобы ты понял”, сказал он вместо этого. “иллуми…” – опасный – “хрупкий.” иллуми было едва ли тринадцать. его горло покрывали синяки от укусов. ожоги от веревки на стертых запястьях были еще свежими. майк отсыпался после обеда, которым стали учителя иллуми в искусстве обольщения. они прошли через ворота испытаний вместе. иллуми не то чтобы хромал. он не смотрел на отца. сильва потерял девственность в том же возрасте с лучшими шлюхами, которых мог купить, и они хорошо его обучили. он узнал все, что ему нужно было знать, и даже больше. точно достаточно, чтобы затащить кикё в постель и оставить ее там. он учился и у мужчин, хотя они были и не в его вкусе. зено настоял на том, чтобы он попробовал. так он и сделал. никто из мужчин и женщин, пришедших, чтобы сделать то же самое для иллуми, не знал, что ценой за возможность прикоснуться к обнаженной силе станет их собственная жизнь, как и те, кто работал в муравейники сильвы, этого не знали. иллуми убил их всех тихо, своими иглами. его мастерство нен росло медленно, но хатсу, маленькими шажками, поднималось все выше и выше. это была тихая и надежная сила, как иллуми, тихий и надежный. жаль, что там, на алом постельном белье, осталось слишком много крови и прочего… дворецким опять придется все поменять. если бы иллуми так не упирался… возможно, это из-за того, что сильва настоял на том, чтобы он отказался от своих одеял и плюшевых игрушек. в первую очередь, теперь он был мужчиной, ну, или почти был, по крайней мере. детские вещи – даже то малое количество, насчет которых он делал вид, что не знал – и кикё разрешала – не могли занимать место в его жизни. он был золдиком. “ты начнешь брать одиночные миссии, прямо сейчас”, сказал сильва. иллуми кивнул. с помощью косметики он спрятал синяки на лице, так, как показала ему одна из его преподавательниц. он был одет как официантка в заведении, в которое должен был проникнуть. его тело все еще было маленьким и худым, и со своими длинными волосами, собранными сейчас в два хвостика, в которых было спрятано еще больше игл, и огромными глазами он легко сойдет за девушку. “я буду сегодня ждать тебя на борту. и в следующий раз я не пойду вообще.” иллуми кивнул, хвостики подскочили. работа была простой. две мафиозные семьи. злятся друг на друга. ведут мирные переговоры в йоркшине. третья семья хочет, чтобы они все были мертвы. иллуми принесет им столько мышьяка, что хватило бы убить слона. никто не обратит внимания на новенькую официантку. он выскользнет, растворится. в целом, само путешествие займет больше времени, чем работа. в самолете иллуми изящно, как девочка, положил ногу на ногу и смотрел в окно, прислонившись к стеклу. он был ещё больше похож на куклу, в пышном платье с оборками, в униформе этого заведения. это была пародия на школьный класс, в котором должны были ублажать грязных старых мужчин. сильву это не беспокоило, но это давало преимущество прикрытию иллуми. эти мужчины будут думать о куколке–официантке как о куске мяса. так легко можно остаться незаметным. он достал свой ноутбук, чтобы пройтись по нескольким контактам в свардани, проверить счета – работа, которой он займется, когда иллуми выскользнет из дирижабля. сильве нравился йоркшин – ему зачастую не нравились яркие и шумные места, но йоркшин был приятным – здесь всегда было на что посмотреть, здесь были интересные люди. странные люди, поэтому он не выделялся. работы в йоркшине всегда были легкими и оплачивались хорошо. иллуми проскользнул в лаундж-бар через дверь для персонала, стащил бейдж с именем и прикрепил его к платью спереди, затем схватил один из подносов и прошел в главную комнату. там пахло спиртом и сигаретным дымом. вип-зону охраняла пара теневых зверей на входе, которые не уделили ему и толики внимания, когда он вошел, покачиваясь на каблуках. его голос звучал высоко и сладко, когда он сказал: “я здесь, чтобы служить вам. джентльмены?” он подарил им долгий медленный взгляд. как оказалось, людям нравилось видеть такое, как сказала та женщина. ее руки были слишком горячими. ему не понравился ее парфюм. мужчины за столом рассмеялись. они хотели саке. они хотели его. он мог прочитать это в их глазах. как же ему повезло, что в таком заведении он был убийцей, а не официанткой, хотя ему и нравилось носить платья. он почувствовал руку. ему это не понравилось. когда тот мужчина положил руку ему на бедро, ему это не нравилось. когда тот мужчина прижал его к полу – это ему тоже не понравилось. но это было частью его тренировки, и он должен был – это не было частью его тренировки. это он не должен был терпеть или. шел третий час ожидания, когда до сильвы дошло, что что-то пошло не так. иллуми должен был уже закончить. даже если что-то отвлекло его на обратном пути – чего никогда не происходило – он уже должен был вернуться. сильва закрыл лэптоп. вряд ли иллуми мог провалить настолько простое задание – подлить яд – он занимался этим с тех пор, как ему исполнилось пять. здание было… тихим. неестественно тихим. музыки не было слышно. сильве стало интересно, смогли ли теневые звери учуять игру, которую затеял иллуми. ему было интересно, хватит ли его наследства метеор-сити – через кикё – чтобы защитить его. он зашел через широко распахнутую дверь для персонала. кухня была оставлена в спешке. запах крови плотно висел в воздухе. в главном зале… запах был настолько густым, что дышать было практически невозможно. ковер хлюпал под ногами, насквозь пропитавшись кровью. стены были забрызганы ей же. он активировал свой эн. он смог почувствовать присутствие только одного человека. один выживший. сильва задавался вопросом, кто мог это сделать. была возможность, что это устроили теневые звери – или, может, борьба за контракт. кто-то хотел отправить сообщение – он услышал звук до того, как смог соотнести его и картинку перед глазами. это было жалко. это было похоже на дыхание, но какое-то неправильное. никто не должен так звучать, если пытается дышать. иллуми, в своем пышном платье, сидел у стены. с его волос капала кровь. его руки были до локтей покрыты красным, он обнимал свои узловатые колени, спрятав лицо. сильва смотрел, как поднимались и опускались его худенькие плечи. на один ужасный, ужасный момент осознание повисло в воздухе. иллуми превратил тихую, быструю работу в бойню. иллуми выпустил двух теневых зверей. и сейчас иллуми смотрел на него, мягко всхлипывая, слезы стекали по бледным щекам, пока он пытался дышать. сильва понимал, что он должен был разозлиться. из-за проваленного задания, из-за неряшливой работы… но он был просто… он был потрясен. “иллуми…” начал он тихо, подходя ближе к сыну, присев, чтобы быть на уровне его глаз. иллуми выл. сильва никогда не видел, что он так плакал – он вообще никогда не видел, чтобы кто-нибудь рыдал вот так, громкие тягучие всхлипы, практически рев, сотрясали его тело. “ты р–”, он начал, протянув руку, чтобы взять иллуми за плечо. он хотел спросить “ты ранен?”, но иллуми завизжал, ужасно громко, и пополз прочь, как животное, подтягивая себя, хватая и собирая иглы. “не трогай меня!”, взвыл иллуми. “не трогай меня! не трогай меня! мне не нравится! я не хочу! не хочу! не хочу! не трогай меня!” хрупкий цилиндр его грудной клетки трясся от силы дыхания, от мощи легких, когда он кричал, готовясь защищаться. “иллуми! успокойся сейчас же!” он смотрел, как иллуми трясущимися руками пытался ввести иглу в руку. умный, умный иллуми. приказа на автопилоте было достаточно, чтобы он продолжал это. иллуми продолжал пытался ударить себя иглой и промахивался. сильва встал, сделал шаг назад. иллуми был диким; одичавшим, совсем как кикё, когда они впервые встретились. он должен двигаться быстро, или есть риск, что иллуми ударит его, и ранить его, и ранит себя. сильва оборачивает руки вокруг иллуми, захватывая его и удерживая. иллуми визжит и вопит. “отстань, отстань, отстань я сказал мне НЕ НРАВИТСЯ!” сильва оборачивает ладонь вокруг покрытого синяками горла и давит, пока глаза иллуми не затуманиваются, а потом – закрываются. иллуми легко нести обратно на дирижабль. он ничего не весит. он словно бы вообще ничего не ест. сильва должен уточнить у дворецких – иллуми нельзя пропускать приемы пищи, это может повлиять на его рост его толерантности. кикё на застекленной террасе, воркует над младенцем, пока миллуки страдает над школьными учебниками. он все еще толстый, хотя еще можно надеяться, что он перерастет это. “скажи дворецкому заняться детьми”, говорит сильва. он не оборачивается. он слышит ее шаги за спиной. они не разговаривают. на тонком теле иллуми нет ран, не считая следов с его тренировки обольщения, все еще видных и в большинстве своем не заживших. кикё вычищает кровь из-под ногтей иллуми. “да” говорит она отвлеченно. “ему понадобится небольшой перерыв. как минимум несколько дней –” “кикё”, начинает сильва. затем останавливается. ей это не понравится. ей и не должно нравится. он тоже не в восторге. она прекращает нежно намыливать руки иллуми, и компульсивно проходится пальцами по следам от игл на предплечье, от неудачной попытки успокоить себя. “иллуми больше не мой наследник”, сильва говорит просто и тихо. он может представить, как расширяются ее глаза за стеклом визора. “нет!” “ты должна отдать мне киллуа”, он продолжает. “иллуми не сможет… ты не не видела то, что видел я. он не сможет. он не подходит.” “н–но –”, ее нижняя губа дрожит. “у нас будет ещё один, тот, которого ты сможешь нянчить”, обещает сильва. “так, как ты нянчила миллуки, да? ты ведь всегда хотела большую семью.” “о, но это разобьет иллуми сердце”, она вздыхает. она сжимает серебряную расческу, и механически начинает расчесывать иллуми. “он справится.” “но что он сделал?”, кикё настаивает. сильва смотрит на красную воду ванной. “не важно, что он сделал. только вот… я не знаю, сделает ли он это снова. такое не должно повториться.” “он… он…”, она останавливается, глубоко вдыхает. его бедная жена, и ее трущебное воспитание – ей всегда нужно время, прежде чем сказать что-то важное. “ты сломал нашего сына?” “он не проходил через то, что ты или я не могли бы пережить”, тихо отвечает сильва. “следи за языком.” он поднимает иллуми. они оборачивают его в полотенца. “принесите обратно его глупое одеяло и игрушки”, добавляет сильва. “он может… теперь ему можно любые детские вещи, которые он захочет.” он смотрит на хисоку моро, который сидит напротив него. “как насчет того, чтобы позволить теперь мне беспокоиться об иллу-чане?”, – весело спрашивает клоун. “он теперь под моей ответственностью. и я… да. у меня нет никакого интереса в том, чтобы портить моих кукол.” “иллуми не–” “о, но вообще-то он да. не правда ли?” хисока встает, расправляет штаны. “именно вокруг этого вы и о-чень-красноречиво танцевали весь этот полдень. вокруг того, что иллу-чан – красивая смертоносная кукла, которая ничего ни о чем не знает, потому что вы – его дорогой папочка – тренировали его, и взбил мозги в его хорошенькой головке так, так сильно, что иногда он просыпается и думает, что ему все ещё пять и папочка оставил его одного в лесу.” хисока кладет руки на стол. ярко-красные ногти сверкают. “я знаю это”, продолжает он тихо. “я точно знаю, что иллуми такое и чем он не является. пожалуйста, не считайте все это чем-то большим, чем поблажкой с моей стороны – это желание моего возлюбленного, вот и все. потому что он любит эту семью, и любит своего папочку, и он хочет один большой, счастливый праздник, и это именно то, что мы ему и устроим… не надо ошибок. я знаю, что вы с ним сделали. а то, чего не знаю, я могу представить. я, может, и наполовину безграмотный, но не глупый .” теперь очередь сильвы вставать. в первые дни после той работы они держали иллуми на вкусных опиоидах, которые подмешивали ему в чай. большие глаза иллуми были такими пустыми. он прижимал сложенное одеяло к груди и перемещался по дому как привидение. они ждали, когда его синяки заживут, и эффект от лекарств сойдет на нет, прежде чем позвать в кабинет. сильва, зено и кикё, с киллуа у нее на руках. иллуми все еще обнимал одеяло, все еще был потерян, был где-то далеко. он сказал: “я понимаю.” его взгляд прошелся по киллуа так, словно его здесь и не было. в следующий раз, когда сильва увидел его, иллуми остриг свои роскошные, шелковистые черные волосы и сменил утонченные кимоно и красивую одежду на свободные джинсы и широкие худи. он сидел в комнате киллуа часами, просто уставившись на него. это все, что сказал дворецкий. просто… смотрел. хисока махнул головой. “этот разговор окончен”, радостно произнес он. “спасибо за то, что уделили мне время, отец.” он прошел через дом. такой большой, большой дом. он мог понять, почему он так нравится иллуми – на самом деле, он прекрасен. хисока самостоятельно нашел дорогу обратно. он и зено золдик обменялись кивками в коридоре. в обычное время хисока зудел бы от желания вступить в бой. иллуми в своей комнате почти закончил сборы. он выглядел безмятежно, словно единственный островок спокойствия посреди бесконечной бури семейных спектаклей. “хисока!”, повернувшись, сказал он с теплотой. он не улыбался, но все равно было тепло. “ мама сказала, что ты уже здесь. ты.. как это, ты поговорил с моим отцом?” “о, да. очень… плодотворная беседа. мы переоценили цену твоего брачного выкупа. он упрямый человек, но я уговорил его на сорок коз, десять верблюдов, и половину слона.” иллуми сощурился, и было приятно смотреть, как он старается не смеяться, потворствуя хисоке. “у тебя нет сорока коз, десяти верблюдов, и половины слона”, отметил он безучастно. “ммм… тогда тебе лучше сбежать со мной до того, как твой отец узнает!” хисока оборачивает руки вокруг талии иллуми и легко его поднимает. иллуми позволяет ему, наклоняясь в объятие и положив руки хисоке на плечи. “я думал, ты не должен меня видеть до завтра… или что-то такое?”, говорит иллуми. “мм…”, хисока пожимает плечами. “правила для… маленьких людей”, говорит он. его губы проходятся по щеке иллуми, по макушке. его любовь прячет лицо, всегда такая стеснительная, даже после стольких лет. “тебе нужна помощь со сборами, любовь моя?” иллуми неопределенно гудит, принимая предложение. “ты можешь разобраться с коробками в ванной – все полотенца, и средства, и все такое…” “как ты хочешь, лапушка”, хисока пробирается через хаос на полу – иллуми уже хорошо постарался, и с помощью хисоки он, возможно, закончит даже к ужину. он выбирает обувь, которую отправит в коробках. та, что для свадебного путешествия, уже лежит в собранном чемодане. “ты знаешь”, иллуми начинает. он слышит шум из ванной, показывающий. что хисока слушает. “я бы хотел, чтобы киллуа был здесь. ну или чтобы хотя бы прислал открытку.” он провел так много времени в комнате киллуа, когда он был младше. после той миссии в йоркшине, после его фатального провала, который разочаровал всех и стал причиной, по которой отец и дед забрали его титул – они даже не попытались наказать его физически, что показывало, насколько сильно он облажался. они даже не избили его. только сказали, что титул наследника переходит к киллуа, поскольку миллуки был слишком взрослым для того, чтобы как следует его натренировать, так, как тренировали иллуми. у иллуми теперь было новое, даже более важное задание. помогать растить киллуа наследником. правильно. иллуми посмотрел на ребенка, на его пушистые белые волосы и большие голубые глаза, большие мягкие щеки. он любил киллуа, потому что должен был любить его, так же, как он любил миллуки, и маму, и отца. иллуми всегда делал то, что ему говорили. он сидел в комнате младенца, и смотрел, как то спал. иногда младенцы забывают как дышать, потому что они маленькие и глупые. иногда иллуми тоже забывал, как дышать, и просыпался посреди ночи, задыхаясь. пока киллуа дышал, все было в порядке. он почувствовал, как мама подошла к нему со спины. она сел на пол рядом с ним, ее юбки красиво рассыпались по полу. он тоже хотел бы носить красивые платья, но… кое–что. он уже носил платье во время работы, на которой все пошло наперекосяк. джинсы тоже были удобными. “зачем ты тут, солнышко?”, спросила она. она смотрела на ребенка, не на него. она плакала, когда увидела, что он обрезал волосы. было много глупых причин, из-за которых она плакала. иллуми знал, что золдики не должны были плакать. он больше не плакал. теперь, когда ему хотелось заплакать, он просто доставал иглу, прижимал ее к затылку, и позволял миру быть спокойным и безмятежным, словно он смотрел на него со дна бассейна после того, как проплыл сотню кругов без перерыва. “я не… я ничего не делаю”, тихо произнес он. он не хотел, чтобы его отругали. это было даже хуже, чем быть отправленным в изоляционную камеру. “я знаю, я знаю”, сказала кикё. “я спросила тебя почему.” “отец сказал, что я должен помогать растить киллуа. защищать его, потому что он наследник золдиков. я… я защищаю его. от плохих вещей.” “в этом доме не происходят плохие вещи, глупыш”, сказала его мама. она была права. он знал это. никто не забирал игрушки у миллуки, или делал ремонт в комнате киллуа в то время, когда он был на небесной арене. не было больше никаких особенных учителей. с его братьями не происходило ничего плохого. возможно, плохие вещи не происходили и с ним. хисока вышел из ванной. он пах так, словно только что воспользовался одним из парфюмов иллуми. “у киллуа-куна сейчас свое собственное приключение”, тепло ответил хисока. “не переживай из-за него сейчас, когда мы отправляемся в наше.” иллуми кивнул. на автопилоте он продолжал разбирать вещи на полу и раскладывать их по коробкам. хисока стоял там, смотрел на него. легкая грация движений, колебание бедер, и его прекрасные длинные волосы. его любовь, его дорогой… он не мог дождаться момента, когда сможет забрать иллуми из этого дома. на десять лет позже, чем это было нужно, чтобы на самом деле спасти его, но что он мог сделать? хорошо, что гон-кун пришел и вытащил киллуа. хорошо, что киллуа вернулся за своей сестрой. этот каллуто-чан хорошо осознавал, когда нужно уходить, и уходил. и никто из них не возвращался ради иллуми. его любимый, тот, кто всегда возвращался сюда, кто проводил каждую секунду в объятиях хисоки, наполовину вне себя от ужаса, потому что, потому что он никогда не знал, какое наказание за это перемещение его будет ждать дома– в квартире в йоркшине не было пыточных камер в подвале, или всевидящих глаз дворецких, которые докладывали бы о каждом вздохе. хисока бы никогда этого не позволил. “ты же не передумал, правда?” хисока узнает тревогу, когда он слышит ее в голосе иллуми, в нарушении дыхания, которое сопровождает попытки звучать беззаботно. “конечно нет, детка, зачем мне это?” иллуми трясет головой. “это неважно. это глупо. я опять веду себя глупо.” “ты никогда не ведешь себя глупо”, говорит хисока. это правда. иллуми такой умный, и знает так много всего. даже если он растерян, хисока ни за что не назвал бы его глупым. он осторожно переступает чемодан. “это из-за того, что я говорил с твоим отцом, любовь моя?” иллуми молча кивает. хисока оборачивает руки вокруг иллуми. “ох, мой милый малыш, мой милый, милый маленький малыш. у твоего папочки не получится изменить мое решение, я обещаю”, он целует заднюю часть шеи, поверх шрамов. иллуми расслабляется в его руках. он позволяет хисоке держать себя, опираясь на его широкую грудь. “хисока?” спустя какое-то время бормочет иллуми. просто приятно, когда тебя держат. “да, моя любовь?” “как ты думаешь… ты мог бы… сделать ещё несколько мягких игрушек для меня?” хисока прижимает его ближе.” “детка. я сделаю для тебя целый зоопарк, если захочешь.” иллуми прикрывает глаза. “сорок коз”, говорит он. “десять верблюдов. половину слона… половину с хоботом…” хисока смеется. и смех его звучит как то, что может остановить плохие вещи.