Открытым кодом в никуда

В каюте, рассекающего вакуум, корабля стояла тишина. Общий полумрак комнаты едва рассеивала безмолвная голограмма Авокато. Рыжий вентрексианец, замерев, исступленно смотрел на отца. Его пальцы зависли над небольшой клавиатурой, руки дрогнули и, будто со скрипом, механически задвигались. Силуэт Авокато ожил: – Сын… Я хотел поговорить с тобой. Что происходит? Ты сам не свой. Ходишь как тень, и глаза постоянно прячешь. Я ведь вижу: что-то не так. Слышал, что ты играючи одолел самого себя в прошлом. Три года без тренировок, это действительно так много? Или не три..? – программа реалистично отыгрывала участие и взволнованность, будто бы ей правда было очень важно знать, что происходит с Като младшим. – Не три папа…Шестьдесят. Я шестьдесят три года искал тебя, и большую из них часть был один, – голос вентрексианца предательски дрогнул, он подтянул колени к себе и, обхватив их лапами, отпустил от души пару слёз. Като младший постарался сделать это тихо, чтобы без всхлипа, чтобы не дрогнули плечи, чтобы и вовсе не плакать как девчонка… Но у него ничего не вышло. Всегда поддерживающий и подтрунивающий других, он не нашел силы подтрунить над собой. Эти годы не прошли мимо, они навсегда впечатались в сознание, оставив большой след, на том, что и так было потоптано. Страх одиночества. Страх потери. Страх, он теперь преследовал Като младшего почти повсюду, только во снах маленький вентрексианец мог найти краткосрочный отдых, почувствовать спокойствие и уют, почувствовать, что не одинок и будет оставаться таковым вечно. Правда, просыпаться после такого было в разы труднее. Маленький котёнок, брошенный в море реальности, увидел не самые лучшие её стороны. До того храбрый, отважный, не страшащийся смерти сейчас он был маленьким, сжавшимся комочком. Сошедшим с ума. Нашедшим и не нашедшим одновременно. Затерянным в этом огромном космосе. Дверь в каюту, шелестя металлом, открылась. Внутрь ворвался свет лампы, Като младший даже не обернулся. – Уйди, Гэри. – Я всего лишь хочу знать, когда мой сын успел постареть, – из проёма раздался низкий, гнусавый, обычно ворчливый, и такой родной сейчас, голос. – Папа? – вентрексианец крутанулся на стуле. Авокато молча шагнул в каюту, нажатием кнопки закрыл за собой дверь и, наконец, подойдя к сыну, опустился на колено, сжимая Като младшего в крепких объятиях. Они не скоро смогли отпустить друг друга без потаенного страха, что все вокруг это галлюцинация, морок, обман... Авокато отстранился и положил лапы на плечи сына. – Я безумно рад. Пойдем присядем. Они расположились на постели и, как оно бывает после долгой разлуки, не нашли что сказать друг другу. – Не знаю с чего начать. Я очень много думал о том, что скажу тебе, когда мы встретимся, но сейчас чувствую себя очень глупо. Авокато поднял лапу, призывая послушать его: «Есть у меня идея. Так на Вентрексии обычно начинали разговор близкие друзья, давно не видевшиеся. Скажи мне три вещи о которых хочешь узнать моё мнение, затем я говорю то, что мне хочется тебе сказать. Потом твоя очередь.» – Хорошая идея… Наверное. Что ты думаешь об этом? – Като младший указал на всё еще горящую голограмму. – Я ушел очень не вовремя и во многом виновен перед тобой, но верю, что ты справишься с этим, – он снова поднял лапу. – Не надо, продолжай. – Гэри? – Друг, ставший отцом моему сыну. Хороший человек и лучший отец нежели я. Завидую и ревную. – Я? Старший вентрексианец весело усмехнулся, ещё раз оглядел сына с головы до ног, щурясь, всмотрелся в лицо. – Никогда не думал, что смогу начать гордится тобой так рано, – отец потрепал сына по голубому ирокезу. – Ну, пап! Авокато вздохнул, убрал ладонь и погрустневшим голом начал, отведя взгляд в сторону: «Я очень рад тому, что мы все живы. Я знаю, что был безответственным отцом и во многом твои беды идут от меня. Мои тренировки лишили тебя детства, моя работа разлучила нас и чуть не погубила тебя, единственное хорошее, что ты получил от отца это друг присмотревший за тобой… Прости сын. Над ними повисла тяжелая, неприятная по консистенции тишина. Като младший улыбнулся, быть может он неосознанно и винил отца когда-то, но победил это в себе немногим позже чем осознанную вину. А прощение – это не то, о чем стоит молчать. – Когда-то я злился на тебя за это. Злился за всё. Мне было очень плохо и одиноко, но знаешь, сейчас ты здесь и теперь все в порядке. И, неверное, моя очередь. – … Как ты сынок? – Я хорошо, пап. Почти хорошо… Теперь я больше боюсь тебя потерять, ещё раз, уже в третий. Иногда я начинаю пугаться тишины и мне кажется, что вокруг ничего не существует есть только я, пустой корабль и космос... – Като младший встряхнулся, что-ж это такое, сколько можно жаловаться? – Много чего произошло, бывало совсем кисло, но теперь все позади. Теперь все хорошо, все в порядке. – Шестьдесят лет? – Да. Мы тогда застряли в осколке времени, и я очень надолго остался один. Я сошел с ума там… Постарел… Это было ужасно, пап. Никому бы такого не пожелал. Прости, мне трудно говорить об этом… – Вентрексианец говорил рублено, силой выталкивая из пересохшего горла слова. Он опустил взгляд, а лапа сама потянулась к груди, где нарастало чувство леденящего одиночества, пустоты, той самой пустоты. – Я просто дам тебе совет. Победи это в себе, – Авокато ткнул когтем в грудь сыну. – И все другие страхи тоже. Ты уже стал сильнее, выжив, но если одолеешь их внутри себя… Я верю в тебя. Ты мой сын и обязательно справишься с этим. – Я понял. – Последнее. Что думаешь обо мне? – вентрексианец клыкасто улыбнулся. – Хах, ты украл мой вопрос! Ты все такой же, но только лучше. Выглядишь ещё круче, чем раньше, чаще смеешься и улыбаешься и теперь не болтаешь со мной о светлом будущем и планах лорда командующего. Честно я не особо слушал тебя тогда… – Като младший хихикнул. – Ты смелый, сильный, очень сильный, я хотел бы быть таким же как ты, папа номер один. – Я знал, что ты не слушаешь. Эх, сколько было ошибок... Пора уже становится правильной семьей, как считаешь, сын? – Обсудишь это с папой номер два? – Не называй его так, это звучит двусмысленно, – проворчал Авокато. – Я знаю, – хмыкнул Като младший. Хмыкнул и как-то незатейливо, без всяких кошмарных образов и концовок проснулся, резко открыв глаза. Он нахмурился, сел в постели, вздохнул, ощупал грудь и, победив легкое веянье лени, встал. *** – Авокато. – Да? – вентерексианец отвернулся от звезд. –Ты по-прежнему ничего не помнишь? – Ничего. – Я отвлеку тебя на пару минут? – Като младший встал сбоку от отца, вглядываясь в звезды. – Ты же видишь, что я ничем не занят, – развел лапами вентрексианец. – Я хочу сказать тебе пару вещей. Сейчас они почти ничего не будут значить, но потом, когда ты все вспомнишь… – Программируешь отца? – усмехнулся Авокато. – В точку. Слушай внимательно. Ты – самый безответственный из моих отцов, – Като младший ткнул пальцем в грудь старшего вентрексианца. – Но также ты – мой папа номер один. Я давно простил тебя за все и прошу только об одном, вернись, пожалуйста, и… Обними меня. Авокато вгляделся в младшего вентрексианца и серьезно кивнул. Повернувшись к стоящему рядом уже юноше он опустился на одно колено и чуть покалебавшись сжал сына в объятиях. Рыжие лапы обхватили его широкую спину. – Спасибо… Ты и правда жив… Ты рядом… – Я всегда буду рядом. Только одолей свой страх, я верю: ты справишься. – Что? – Я что-то сказал? – Ничего, пап… Ничего…