нас не спасти

      Лаура не всесильная, хоть все упрямо продолжают вешать этот ярлык на женщину, по истечении срока годности просто меняя дату. Лаура до дрожи боится высоты, вздрагивает каждый раз, когда с грохотом захлопывается настежь открытое окно, и сторонится тёмных переулков, нервно сжимая в тонких пальцах рукава мягкого свитера. Как и она. Женщина мягкая до тонких венок на запястьях: ласково смотрит на каждую ученицу и трепетно сжимает в объятиях, бросая нелепые обещания, которые вряд ли сможет исполнить, проводит невесомо материнскими руками по макушкам, оставляя после себя призрачное чувство спокойствия. Лаура не всесильная. Абсолютно точно нет. Нет.       Её пронзительный взгляд всего лишь грань роли, отведённой ей на этой площадке. Она замечает все отклонения девочек, подмечает каждую неправильную эмоцию на их лицах и сверкает сталью, если проскальзывает шлейф алкоголя. Но она упрямо не хочет замечать Третьякову. Вернее, не может. Маша - совершенно другое существо на этом проекте, она особенная просто потому, что продолжает держать на плаву всё шоу. Она - оплот адекватности и чистоты всего пятисезонного цирка, с неизменной труппой из двух человек и режиссёра. Лаура не всесильна и именно здесь её идеальная игра даёт трещину, ведь напускная чистота Маши - ещё одна роль. Это не театр одного актера, их здесь на каждом шагу много.       Когда Лаура первый раз сжимает плечи девушки, Маша молча глотает все заранее подготовленные слова, поднимая в неверии глаза, и скользит пальцами по ледяной коже напротив. Невинного ангела так нещадно жмут руки, охватывая каждый сантиметр чистоты и добавляя теневые штрихи к белоснежному полотну. Лаура вжимает животную похоть в Машин шёлк, проводит языком по необычайно сладкому горлу и замирает в нескольких сантиметрах от аккуратного ушка. Пронзительный взгляд сверлит профиль девушки, но упрямо продолжает не замечать её сущность. Роль слепого ягнёнка заочно отведена Маше, но почему то именно Лаура подозрительно хорошо вживается в этот репертуар. Она не ягнёнок, точно нет, но слепо моргает мутными глазами и кусает пульсирующую жилку на шее девушки, обретая одну единственную зависимость на всю оставшуюся жизнь.       Лаура может сколько душе угодно хвастаться своей непоколебимостью и жёстким нравом, но каждый на этой площадке знает, кем она является на самом деле. Машу же не разгадал никто. Она продолжает безупречно играть роль чистоты, в тайне ото всех кусая в ответ жилку на шее Лауры и хватая грубо за бёдра, обволакивая собой каждую клеточку женщины. Она не стесняется громко хныкать в коридоре, царапая маленькими пальчиками стену, шептать в исступлении пять заветных букв, складывая из них любимое имя, и прижиматься к своей женщине, тонко намекая на скорейшее продолжение. Маша сама открывает глаза Лауре на то, кто она такая внутри, и судорожно ждёт судьбоносного вердикта. Лаура не всесильна. Но её слабости с благоговением принимает Маша, лелея эту особенность и считая, что именно в этом кроется красота женщины. Лаура становится всесильной, когда обретает полную, абсолютно завершённую картину своей девушки. - Ты искусство, Маш, - лёгкий выдох и закушенная губа в попытке не улыбнуться. - А ты грех, - девушка задорно хихикает и тянется к женщине пальцами, прося разрешения окунуться в этот неподражаемый омут снова.       Принято считать, что грех портит искусство, добавляя в него извращённые ноты и заново перекраивая устоявшиеся традиции. Но разве это так? Грех открывает новые ответвления, позволяя свободе окутывать каждую грань искусства, чтобы можно было просто дышать всей грудью. Лаура даёт Маше долгожданный полный вдох. Маша даёт Лауре стойкий фундамент спокойствия.

а теперь вспоминай ариозо брошенных улиц. шепот волн, что произносит «прости». ведь память - море, в котором мы утонули, и нас не спасти. не спасти. не спасти. не спасти.