Полуночный господин

      Рыцари Льва шли с Севера и не спешили заходить в город. Мондштадт — город свободы. Те, кого они сопровождали конвоем, освободятся только со своей смертью. Рыцарь Лев — это не рыцарь Одуванчик, а свобода Мондштадта — не равно подчинению королю Каэнри’ах. Сидя на коне рядом с отцом, Дилюк внимал простой истине. Он — гражданин свободного города. Бредущие в цепях воины Каэнри были рабами. Их рабству оставалось пару часов, максимум — несколько дней. Богатые женщины высматривали себе любовников и наложников, охранников и просто рабов. Они с отцом… Тоже высматривали. Но слуги — это, не мятежные воины, а горничные отнюдь не должны иметь глаза матерых убийц. Дилюк видел ненависть в глазах каэнри и она рождала в нем ответную злость. И не только у него. Горожане вскоре подняли камни и на проигравших захватчиков обрушился град камней. — Убийцы! Архонт покарал вас, выродки! — орали в толпе, и Дилюк не мог не согласиться. Их Архонт ветренный, но он велик: он сохранил своих людей от захватчиков. И это было главным. Барбатос отнюдь не часто являл чудеса, но если уж делал что-то, то с размахом.       На его глазах ноги одного из рабов подломились и он упал. Строй нарушился. Другие попытались поднять его и даже понести, но град ударов заставил их согнуться. Дилюк с удивлением понял, что они… Защищают павшего. — Мальчишка, — задумчиво заметил отец. — Самим жить осталось чуть-чуть, а его закрывают так, словно сокровище. А, нет, смотри, сын. Сейчас все решится.       И все действительно решилось. Тяжелый двуручник насадил тела, словно куски мяса на шампур. Из-под испустивших дух мужских тел раздался полный боли вопль. — Мы же можем купить этого мальчика, если он жив? — заерзал Дилюк. Отец бросил на него странный взгляд. — Гарантированный калека? Зачем он тебе?       Дилюк улыбнулся до ямочки на щеке, бросил смущенный взгляд на родителя. — Мне нужен спарринг партнер моего возраста, — признался он. — И пора завести себе личного слугу. Лучше всего воспитать самому. Если его забрали с поля боя, значит, что-то он там делал.       Крепус хмыкнул. Делать что-то в таком возрасте на поле боя — он мог предположить лишь три вещи: подавать воинам вино, носить чужой меч и удовлетворять кого-то из высших чинов — постельные грелки в походе были не чужды и воинам каэнри, это Крепус знал наверняка. Иногда постельные грелки одних становились грелками победителей, но гораздо чаще они просто не успевали: слуги убивали сами себя и шлюх хозяев за компанию. Редко когда эта участь миновала тех, чьи хозяева проигрывали. — Эй, рыцари Льва. Вытащите мне шлюшонка из-под кучи. Я возьму, что там осталось, — небрежно бросил мужчина. — Без руки или без ноги он будет — мне без разницы. Рабы на винокурне всегда нужны.       Ему хотели отказать, он видел по глазам, но рассмотрев алую гриву поставщика лучшего вина Тейвата, не решились. — Тысяча моры, — рискнул воин. Крепус улыбнулся — самые простые напитки в его винодельне стоили дороже. И все же он решил торговаться. — За калеку, который не умеет ни бегать, ни драться, еще и мечом проткнут был только что? — приподнял он бровь. — Не дам больше двухсот, даже если у него под одеждой запасная рука спрятана. Чудо, если выживет после такого.       Горожане рассмеялись. Смущенный рыцарь получил свои двести моры, расковал и выволок на свет божий мальчика. Дилюк жадно рассматривал его залитое кровью тело и лицо: от боли мальчик плакал и трясся, стонал и вскрикивал, пока его волокли за волосы к покупателю, но потом воин не выдержал и замахнулся тяжелой латной перчаткой.       Раньше, чем он успел подумать, Дилюк уже вытащил из ножен меч и направил на рыцаря. Тот замер в непонимании. Остальные тоже. — Ударишь моего раба и двести моры придется отдать обратно. Раб без головы точно не жилец, — сухо прокомментировал мальчик и медленно заправил меч в ножны. Рыцарь неожиданно усмехнулся и кивнул. — И то правда, ваша милость. Голова у него пустая, ударю — только есть в нее и сможет. Потянете за собой на веревке или подсадить к вам в седло, как барышню? — рыцарь присел в издевательском книксене, отчего доспехи загрохотали. Толпа захохотала, Дилюк сузил глаза. Ответ его заморозил веселье начисто: — Просто подсади в седло, дальше он и сам справится. Он пешком прошел от границы до города, значит, не настолько бесполезный, насколько кажется. Выносливый. Полезное качество для раба, — Дилюк усмехнулся, отец одобрительно кивнул соглашаясь с выводами. Мальчик вытаращил на него глаз, зажимая второй ладонью; между пальцами у него сочилось вязкое. От изумления он забыл про боль, а рыцаря перекосило. Впрочем, тот быстро взял себя в руки. — Полезай в седло, маленькое отродье, — буркнул мужчина и даже сам усадил раба за спиной Дилюка. Тот поначалу отпрянул, но конь переступил и его толкнуло обратно. Дилюк почуял, как от него несет — кровью, мочой, грязью и дымом пожарища, немытым телом. Глянул на стертую в кровь ногу, на второй красовался очень неплохой сапог; мальчик явно был у кого-то богатого. Глянул на волосы, но удивительно длинные патлы, как у аристократа, отнюдь не походили на вшивую мочалку. И то славно — Дилюк видел много рабов, которые заслуживали того, чтобы их просто добили — жить с культями и паразитами было не весело. Но этому ребенку повезло, а Дилюку повезло, что он получил себе личного раба и почти за бесценок. — Благодарю, — благосклонно кивнул он рыцарю и вытащил из рукава расшитого камзола платок, бросив его через плечо, держа кончиками пальцев. — Приложи к ране и не пачкай меня кровью. Ехать долго, не вытерпишь скачки — побежишь пешком.       Мальчик вытащил платок у него из пальцев и помедлив, прошептал едва слышно: — Благодарю, ваша милость. — Зови меня хозяин Дилюк, — снисходительно кивнул мальчик восьми лет от роду, и приказал: — Держись.       Отец пришпорил лошадь, Дилюк последовал его примеру. В пояс вцепилась рука, в ухо шумно задышали, сдерживая вскрики боли, вместо этого более шумно вздыхая. — Глаз мы вылечим, — пообещал мальчик. — Что осталось. Хорошего зрения не обещаю, но внешне все будет благопристойно — ты же мой раб.       Не иначе, как от свалившегося на него счастья, его раб тут же обмяк и потерял сознание. Они уже прилично отъехали, но пришлось притормозить. Крепус помог переместить мальчика, усадив перед сыном. — Почему не положишь его в седло, как мешок? — недовольно спросил отец. — Ты не заметил? — Дилюк абсолютно счастливо тронул длинные густые волосы, собранные в низкий хвостик. — Тонкий, легкий костяк, аккуратный даже после недель пешего пути. Воины закрыли его собой. Не знаю, как определяли в Каэнри’ах до войны, но наши точно идиоты, раз просмотрели, — и пояснил все еще не понимающему отцу: — Он станет омегой, папа. Идеальный наложник, его нужно будет хорошо воспитать и я никогда не буду нуждаться в сомнительных услугах веселых домов в гон, папа.       Крепус недоверчиво вскинул брови, но сунулся носом за ушко бессознательному мальчишке и едва не заурчал от удовольствия: сын, даже не имея его обоняния, оказался пророком. От покупки веяло слабой, еще не сформировавшейся, но уже вполне уловимой ноткой особой сладости, присущей только омегам. Как и от его Люка пахло терпкой горечью альфы. — Ты вырастешь мудрым, — довольно кивнул мужчина сыну, и тот зарделся, принимая похвалу.       Они вновь устроились в седлах, маленький омега ехал перед Люком, надежно устроенный в седле, и вскоре показались высокие стены родного особняка. Конюх увел лошадей, а молодые парни приняли снятый с седла господина груз. — Вымыть, вылечить, — приказал Крепус. — Дилюк лично проследит, чтобы с его рабом ничего необычного не произошло, — он пригвоздил взглядом парней, с отвращением рассматривающих прибавление. — Первый раб моего сына должен стать идеальным учебным пособием по воспитанию. В ваших интересах, чтобы мальчик был жив, здоров и сыт — я не потерплю нарушений, а Люк не потерпит попыток украсть его добычу. Мой маленький хищник нашел идеальную… Дичь.       Всех пробрало и парни резво взялись за дело. Мальчонку под присмотром молодого хозяина вымыли, переодели. Домашний лекарь спас остатки глаза и лишь после этого позволил пациенту прийти в себя. Лежа в постели, вымытый и чистый, Дилюку он нравился больше. — Видеть он будет плохо, — Дилюк присел на край кровати, позволяя здоровому глазу мальчика увидеть себя. — Но я принес тебе пару подарков, чтобы это не было проблемой.       Он протянул мальчику повязку, дал рассмотреть довольно нежную внутреннюю часть и кожу внешней, потом лично завязал и поправил повязку. — Это чтобы ты не беспокоился о глазе. Первое время будет непривычно, но будешь пить отвар, чтобы снять нагрузку со здорового, так лекарь велел, — кивнул он мальчику и тот кивнул в ответ. — Мой второй подарок — это чтобы ты не забывал, кому принадлежишь, ну и остальные не распускали руки.       Дилюк вытащил из кармана полоску тонкого кожаного ремня с кольцом, покачал на пальце. — Тронуть тебя — все равно, что тронуть меня. Ты мой раб, и только мне принадлежит твоя жизнь, — жестко заявил он. — Не моему отцу, не слугам, не Архонту — лично мне. Только я могу тебя убить и только мне тебя наказывать. Будешь послушным — и все будет хорошо, нет — буду пороть лошадиной плетью. Мне было лень придумывать тебе имя, а звать мальчиком — невежливо. Как тебя звали дома?       Омега помолчал, прежде чем сознаться: — Кейя Альберих, хозяин Дилюк.       Дилюк кивнул. Смышленый. Уловил налету всю выгоду от послушания. — Отлично, Кейя. Сегодня отдыхай, можешь спуститься на ужин. Твое место будет у моих ног, но вечером мы решим, будешь ли ты есть со слугами, со мной, обучаясь этикету, или из миски, как собака.       Дилюк нацепил ошейник на любезно подставленное горло — Кейя даже приподнял волосы и Дилюк не смог удержаться — провел пальцем по коже над ошейником, оценивая вид. — Замечательно выглядит на твоей смуглой коже, — прошептал мальчик и тут же опомнился. — Отдыхай. Я приду немного позже, нужно будет выбрать тебе одежду для дома и снять мерки для вещей на выход: мой раб должен выглядеть достойно меня.       Дилюк поднялся и ушел, ощущая бешеную радость — ни одной метки на его личном омеге не было, даже на бедрах, он лично смотрел. Абсолютно чистый и нетронутый, хотя пленников-омег насиловали повально и не в одиночестве.       Крепус, слушая эмоциональный рассказ сына, лишь довольно прикрыл глаза. Маленький каэнри будет отличным приобретением, когда подрастет — уже сейчас экзотично красивый, омега вырастет смазливым. И абсолютно покорным — или он плохо знает своего сына.       Это важно. Каэнри’ах костью в горле застрял у всех стран, но повальный геноцид сделает его представителей диковинкой в следующие годы, а значит, поднимет статус. — С приобретением, сын, — Крепус отсалютовал бокалом и пригубил. Дилюк засверкал от удовольствия и ответил, отсалютовав большой кружкой апельсинового сока. — Благодарю, отец.

***

      Первая течка случилась у Кейи в шестнадцать, незадолго до дня рождения. Запах снегов и горных цветов поднял на уши все поместье, подмастерья с ума посходили: раб господина Дилюка пах просто умопомрачительно. Трахнуть Кейю мечтали все, буквально умоляя Дилюка разрешить им порезвиться, но подросток только оскалил клыки. — Я и сам справлюсь, — отрезал юноша, к разочарованию остальных.       Слышавший споры Кейя прятался под одеялом, поскуливая от ужаса и возбуждения. Он был в панике: из него текло, тело ломало, хотелось странного, зудели клыки и соски, капал член. Дилюк вошел в его комнату, смежную со своими покоями, держа в руках коробку. У него был опыт, были бесценные знания, а главное — был вкус. — Кейя, это я, — предупредил он, и комок под одеялом выдохнул с облегчением. — Покажись, иначе придется звать на помощь.       Омега хныкнул, заворочался. Дилюк нетерпеливо цыкнул и сам сдернул одеяло — впрочем, жалеть ему не пришлось. Юноша лежал на промокших от смазки простынях, сводя коленки и пытаясь натянуть ночную рубашку на свой вздыбившийся член. На скулах ярко играл румянец, глаза с поволокой мутно смотрели в никуда из-под длинных ресниц; изредка они закатывались под веки. Дилюк облизнул пересохшие губы — хорошо, что кроме него никто не видел этой сладкой картины — и отставил коробку на стул, взявшись за ремень. — На первый раз, — помедлил он. — Я буду терпелив и даже нежен. Потерпи. Скоро я облегчу твою участь.       Парень неторопливо разделся, использовал руны, чтобы уберечь себя от раннего ребенка и влез на постель, отпуская свой аромат и феромоны. Омега заметался, скуля, задышал чаще, между его ягодиц стало влажно. Дилюк потер его раскрывшийся вход, погрузил пальцы, и Кейя громко застонал, поддав бедрами. Дилюк темно улыбнулся. — Хороший мальчик, — прошептал он. — Теперь сними эту тряпку и покажи мне себя. Разве эти чудесные ноги должны быть скрещены передо мной? Разведи немедленно и покажи себя! — властно потребовал Дилюк. Кейя вздохнул прерывисто, но пальцы крепче сжали край ночной рубашки, медленно задирая, пока губы шептали отдельно от разума: — Да, мастер Дилюк.       Рубашка отлетела в сторону, бедра разошлись. Кейя цеплялся за простынь, глядя мутно, слепо, часто дыша. Его вздымающаяся грудь была покрыта каплями пота, член блестел смазкой на головке. Дилюк полюбовался, как его дырка охватила два пальца, и слегка согнул внутри, поглаживая, от чего омега задрожал, и запрокинул голову. — Я сделаю тебя моим, — пообещал юноша, неторопливо двигая пальцами. — Не заставляй меня пожалеть об этом, Кейя.       И услышал в ответ абсолютно смиренное: — Слушаюсь, молодой мастер.