И мир взорвется после твоих слов

Полумрак. В помещении прохладно, почти не ощущается бывалого когда-то раньше уюта и прежнего тепла. Словно в один момент напряженная до максимума лампочка взрывается и в мгновение ока остывает, соприкасаясь с холодным каменным полом. Только уже по отдельности. Каждый кусочек. И дикая, невероятно удушающая, тишина; она как будто нереальная, фальшивая и на самом деле это просто слишком высокой частоты рев [крик], и он разрывает барабанные перепонки. Можно было бы сказать, что пустота сейчас переполняет все вокруг, но это слово — даже думать о нем непросто — так болезненно отзывается в груди, где-то в пределах легких, возможно, или ребер. Словно невидимой метровой иглой в грудь. Мгновение. Еще одно. И еще. Ничего. Дин сидит на грязном полу, прижимая руки к голове, зарывшись пальцами в собственных волосах. Он ничего не чувствует. Совсем. Будто бескрайняя темная бездна разместилась там, где сердце отбивает ненормальный ритм, с каждым ударом осознавая суть произошедшего. А что вообще только что произошло? Так стремительно, что он даже понять не успел. Не успел как следует осмыслить последние слова, ответить на них. И вот оно понимание, но почему-то ускользает меж пальцев золотистым легким песком, как будто Винчестер не хочет, чтобы оно оставалось. Как будто сам Дин не хочет понимать. Понимать, что потерял его. Потерял еще одного, очередного близкого человека. Скольких он уже так терял? Сколько умирали на его глазах, а он не мог ничего с этим поделать? Сколько рисковали своей жизнью, чтобы спасти его и других таких же, как он? Охотников, спасителей мира, героев. Да только, как он может называться героем, когда не смог уберечь даже ближнего своего? Один Сэмми только чего стоит. Хотя, если припомнить, быть может, Кас вполне способен посоревноваться с младшим Винчестером в количестве официальных похорон. И не официальных. Так сколько же всё-таки смертей лежит на его плечах, сколько литров крови на руках и сколько чертовых колотых ран на сердце? Ком медленно формировался в глотке — невозможно думать об этом. Невозможно чувствовать этот проклятый отпечаток на плече. Единственный, что спасает среди всего этого холода вокруг. Единственный, что согревает [даже сейчас] остатки души, что сейчас просто еле держаться, являясь миру разорванными клочьями. Последнее прикосновение. Абсолютно такое же, как первое. Кастиэль. Тот самый, что вытащил из ада. Кастиэль, который в начале их пути не умел даже разговаривать по-человечески, стоит ли говорить о первых попытках контакта с людьми? Кастиэль, который защищал Дина чего бы это самому ему не стоило. Кастиэль, который готов был пойти на все, лишь бы Дину жилось хоть чуточку лучше. Кастиэль, который всегда желал лишь добра. Кастиэль, который первым за долгое время смог рассмешить Дина, сделать его по-настоящему счастливым. Кастиэль, который был самым светлым уголком в жизни Винчестера. Кастиэль, который предал небеса, братьев и весь мир… …ради него. Как-то даже забавно и глупо осознавать это только сейчас. – Ты изменил меня, Дин, — продолжали воспроизводиться раз за разом слова ангела, чего они добивались? В мыслях мужчины вновь и вновь мелькали голубые глаза, наполненные горячими, горькими слезами. Были ли они наполнены болью? Нет, точно нет. Он был счастлив. Он улыбался. Исчез с счастливой улыбкою на устах. [ –You change me, Dean…] — Кас… — тихо, почти не слышно, одними губами произносит Дин. — Кас… Кастиэль, черт тебя подери! — Волна боли, ненависти и отчаянья в одно мгновение накрыла охотника. Прошлась острыми коготками по спине, зацепилась за шею и впилась в кожу, самовольно нежелая уходить. Почему он не заметил этого раньше? – Я люблю тебя. [ – I love you.] Почему он не смог понять его? Почему даже не попробовал? Кастиэль был рядом столько времени. Столько дней, недель, месяцев и лет, но Дин все равно не смог увидеть. Он не смог помочь Касу. Он не смог ответить своему ангелу. Не смог догадаться о чувствах друга раньше и не смог разобраться в своих собственных. Почему сейчас эти чувства захватывают так, что дышать становится невозможно, даже больно? Только короткими, резкими вдохами вбирать в себя воздух, что на клеточном уровне теперь причиняет дискомфорт. Хочется задохнуться в этом. Хочется утонуть в собственном разуме, в собственных воспоминаниях, которые отчего-то именно сейчас — как будто назло! — появляются перед глазами, поддаться этому давящему чувству. Что это за хрень? Почему это происходит с ним?.. — Кас!.. — Воздух спертый, в нем почти физически можно ощутить этот гнетущий запах смерти, несправедливости, безумия, ужаса. Обжигающие слезы медленно скатывались по щекам, оставляя за собой мокрые соленые дорожки, что чуть поблескивали от контакта с единственным источником света. Его нет. Он больше не услышит. Пустота отняла у него Каса. И ни одна молитва больше не поможет ему вернуться. Ни в этот раз. Больше некому будет появиться без разрешения, хлопнув краями плаща в полуметре от самого охотника. Никто не обнимет, так крепко, словно в последний раз. Словно уходит на войну. Да что уж там, наверное, вполне справедливо можно сказать, что вся жизнь Дина — война. Семейное дело! Серьезно? Это чертова битва Проклятое сражение, разрушающее все вокруг себя. Оно приносит за собой боль, волочит смертоносный плащ по земле, захватывая даже то, что хоть раз сделало Дина счастливым. Что хоть раз заставило улыбнуться сквозь всю эту непроглядную тьму… Невероятно, все это время Кас скрывал свои чувства и сейчас наконец решился рассказать о них. Зная, что погибнет. Нет, это много хуже смерти. Он обрек себя на вечные страдания, которые нескончаемо будут приносить ему столько боли, сколько он уж точно никак не заслужил. Никакими своими проступками. Понимая, что Дин не сможет ответить ему взаимностью. Но ему и не нужна была она, ему нужна была правда, возможность ее рассказать, потому что он не хотел больше ничего скрывать. И он сумел смириться с этим. Он не мог больше хранить в тайне то, что творится у него внутри? Или просто потому, что вновь спасал проблемную шкурку Дина? — КАС! — Удар кулаком по стене да такой, что хруст костей слышен. — КАСТИЭЛЬ! — Еще удар. Может быть даже с бòльшей силой, уже непонятно. Рука онемела и теперь совсем ничего не выходит чувствовать. А хочется, до скрежета зубов хочется почувствовать хоть что-нибудь. Попытаться понять ту малую часть всего, что испытал Кас, готовясь к этому разговору всего за доли секунд до его совершения. Но Пустота, как будто вместе с Касом, забрала и частичку Дина, чуть запоздало, но забрала. Ту самую, что отвечала за желание жить, чувствовать, здраво мыслить и понимать. С помощью этой самой частички Винчестер понял, как был дорог ему Ангел Четверга, да только какой теперь от этого смысл? Теперь, когда нет Каса не хочется и существовать самому. Как бы трудно не было, кого бы они с Сэмом не теряли за весь свой прожитый на земле неполный век — они справлялись. Было тяжело, больно, горько, но они были вместе. Они жили друг для друга и продолжали бороться. Чтобы не происходило. Они понимали, что их жизнь не кончается, когда умирает кто-то другой. Даже дорогой друг. Даже семья. Скорее наоброт — они не должны были сдаваться, чтобы чужая смерть не оказалась напрасной. Они справлялись со всем вместе. Но сейчас даже думать о брате тошно. А видеть и подавно нет желания. И как бы сильно Дину не хотелось, он не может винить Сэма или вообще хоть кого-то на этой прогнившей Земле, только себя. Один только Дин Винчестер на всем белом свете виноват в гибели Ангела Кастиэля. Ноги разъезжались, подгибались и подкашивались, а колени потряхивало, как на электрическом стуле. Но Винчестер все равно встает. Поднимается на ноги, что не желают слушаться, будто издеваясь или — еще хуже — насмехаясь, над мужчиной. Пошатываясь и цепляясь за стены и косяки, словно за спасательный круг, Дин плетется. Медленно, но верно охотник приближался к выходу из хранилища, стягивая с себя куртку прямо на ходу. Одной рукой он прижимал ее к груди, как будто боялся, что это — последнее, что осталось у него от Каса, — тоже исчезнет совсем скоро, подобясь своему хозяину. — Я верну тебя. Только дождись, Кас. — Шепчет Винчестер, толкая тяжелую металлическую дверь, которая всегда защищала их от любого зла. Она была тем щитом, что сдерживал монстров по другую сторону от них. — Дождись меня. Пара твердых — насколько это вообще было возможно — шагов, и вот охотник уже стоит на свежем воздухе, обдуваемый ласковым ночным ветром, который слегка посвистывает у мужчины над самым ухом. Однако, этот свист больше похож на очередной сегодняшний плач неба. Очередной ангел умертвлен, и небесам больно. Они воют, кричат и, наверняка, бьются в агонии, но по-своему, как умеют. Удивительно, что все еще не идет дождь. В паре метров от Дина стоит шевроле. Родная импала, в которой столько раз Винчестер разговаривал с Касом. Иногда по душам, иногда о деле, а иногда ни о чем совершенно. Автомобиль навивает воспоминания, болезненно впивающиеся в голову. Помнится, как он сидел на этом же месте и давал наставления другу перед его первым свиданием, которое, к слову, так и не состоялось. Как давно это было, невероятно… Через сколько всего они прошли вместе? Сколько раз мужчина вот так же, как сейчас сидел на переднем, за рулем и разговаривал с Кастиэлем, разрабатывая, один из множества, план по спасению мира? Сколько раз Ангел жертовал собой, чтобы Дин продолжал жить и сколько раз Дин опускал оружие, не смея нанести увечья Кастиэлю? Сколько раз теряли друг друга, и сколько раз смирялись с потерей? Так почему именно сейчас так не хочется свыкаться с утратой? Почему только после высказанных Касом чувств, Дин начинает понимать насколько дорог он ему был?.. Секунда. Дин втягивает побольше воздуха, поглубже — до самых костей, — и задерживает в легких, прежде чем выдохнуть. Мужчина опускает голову на руль, тем самым прислонившись лбом к обшивке. Как он посмел допустить это? — Чак… — Молчание. Винчестеру страшно? Или просто нечего сказать? Впервые в жизни он не пытается грубить и прятаться за маской жестокости и безразличия, только не сейчас. — Чак, я знаю, ты слышишь меня. Прошу тебя, верни его. — Ничего. Никаких признаков присутствия Бога. Если бы он не знал его лично ни за что бы не поверил в его существование. — Я не знаю, чего ты там хочешь взамен, но мы это уже проходили. Я отдам все. Все, что ты захочешь. Сделаю все, что смогу, только вытащи Кастиэля. Ты же можешь, я знаю, ты можешь, ты — Бог! Не дожидаясь ответа, ждать которого и не за чем было (ведь все равно не дождешься), Дин завел машину. Приятное и до боли знакомое рычание двигателя слегка успокаивало, придавало сил — это не конец. Он сможет все изменить, так же, как изменил когда-то далеко в прошлом Каса. Так же, как первый раз изменил события апокалипсиса. Так же, как сумел изменить Кроули, чертова короля Ада. Так же, как сумел сотню раз изменить свою и Сэма жизни. Так же, как и сейчас. Он просто возьмет себя в руки, найдет какую-нибудь древнюю книженку в каком-нибудь черт знает откуда взявшемся месте, прочитает заклинание, достанет нужные ингридиенты и вернет друга в настоящее. И потом уже они все вместе будут разбираться с проблемами, которые принесет в их мир, это событие; и, быть может, более серьезными, чем потеря одного Ангела, но не для него. Все потом, главное вернуть. Снова увидеть, обнять и сказать наконец, как дорог. Дорога под колесами шумела, когда машина все же тронулась с места, и этот мягкий шорох приводил в чувства мужчину, медленно вытягивая из обволакивающей потерянности. Все будет хорошо, всегда было. Они справятся, найдут способ. Нет же ничего невозможного, это уже столько раз было доказано. Когда начинаешь думать, что все, древнее ничего уже быть не может, предел — вновь появляется что-то такое, что заставляет сжать кулаки и идти дальше. Искать информацию, информаторов, правду, какой бы жестокой она не была. В какой-то момент всегда хочется все бросить, наплевать на всех и просто предаться судьбе, прикрыв веки и выдохнув. Но потом вспоминаешь о людях, что пожертовали собой ради всего этого и… И не можешь позволить себя сдаться. Не время ныть, из статуса ребенка уже давно вырос. На тебе минутку, Дин Винчестер, приходи в себя и пошли дальше убивать монстров, спасать людей и мир. В конце концов двигатель все-таки глохнет. Машина аккуратно останавливается, что привело охотника сюда? Что вообще это за место? Он не знал, но надеялся, что это не «послание свыше», а его собственные соображения. Нет, он даже не надеялся, а точно знал. Он приехал сюда сам, потому что сам захотел. Кладбище. В общем оно выглядит каким-то захудалым, и вряд ли его можно назвать официальным. Дин вообще не уверен, что хоть одна из могил тут хранит человека. По обыкновению охотники сжигают тела тех, кого потеряли, но… Это место для тех, кто был захоронен. Для тех, кого по какой-то причине не смогли кремировать. Совсем рядом пролегает трасса, а по ней переодически проезжают самые разные автомобили. Но Винчестеру нет до них дела. Один небольшой каменный памятник, привлекает его внимание. Маленький мраморный ангелок с пострадавшими крыльями, восседает на белой пустопи. Почему сейчас Дин стоит именно здесь? Что привело его сюда и почему? Для чего главное, ведь он абсолютно без понятия, что здесь ему делать. Помолиться? Вызвать, как какого-нибудь жалкого демона-перекрестника? Опоить постамент своей кровью? Да разве есть в этом всем хоть какой-нибудь смысл? Мужчина как-то скорее интуитивно расслабляет пальцы, и из его ладони выпадает испачканная куртка. С легким шорохом, — будто шепот — она опускается на землю, касаясь коротко состриженной зеленой травы. Лунный свет освещает открытое пространство и кажется, что глаза маленького фальшивого ангелочка поблескивают. — Дин? — Этот голос. Быть не может… Боязливо поворачиваясь, словно страшась того, что одно лишнее движение — и все рассеиться, как туман или предательская галлюцинация, Дин замечает раньше им никогда не виданный и уж точно не знакомый рисунок. Похоже, что он начертен кровью и, видимо, его самого, но когда он успел? А впрочем уже не важно. Прямо перед ним стоит Кастиэль, совершенно такой же, каким исчезал несколько часов назад. И ведь все было до смешного просто. — Кас, — выражение лица Винчестера как-то смегчается при виде личшего друга. Он здесь, живой и вроде как, даже совсем не вредимый. — Ты… — Что я здесь делаю? — Ангел смотрит с недоумением, пытаясь обдумать все, что произошло. Понять и вспомнить. — Я же… — Да, я знаю. Недолгое молчание, прерываемое только порывами ветра да шелестом листьем. — Что ты сделал? — Спрашивает Кас, а Дину даже и ответить нечего. Он пожимает плечами, глупо улыбаясь и отходя в сторону от плачущего постамента. — Кас, я… — Ты понимаешь, что это может значить? — Не успел еще как следует вернуться, а уже нападает. Как и всегда. Так привычно, что Винчестер не может сдержать легкой улыбки. — В этом мире ничего не случается просто так, а вдруг это снова выходки Чака? Или, может быть, чего-то более древнего! Может быть своим действием ты пробудил убийственную силу, Дин? Или это чей-то план, котор… — Я тоже. — Перебивает мужчина, и Ангел замолкает, не понимая. — Что? — Вопрос звучит тихо, почти неслышно, но Дин не может упустить ничего сказанного другом. Не сейчас. — Я не успел ответить тебе, — он начинает нервничать. Что говорить? — Я…знаешь… — Тебе и не нужно, — выражение лица Кастиэля и его голос смегчаются, он больше не напряжен, говорит по-обыкновенному, без повышенного тона и разрастающейся ярости, с чуть заметной дрожью. — Я люблю тебя, Кас. — Дин… — Кажется, словно весь мир отошел для него на второй план. Он остановился. — Я… И мужчина даже не даёт другу договорить, прижимая к себе в крепком объятие. Таком же, как и раньше, но все равно ином. И сколько бы он еще мог отдать за то, чтобы сказать это вновь? Сколько бы он готов был пережить? Слезы снова подступают к глазам. Так приятно, тепло и уютно, как будто оказался дома. Это как вернуться в беззаботное детство, которого у Дина никогда не было. Не надо ни на кого охотиться, ни кого защищать. Нужно только просыпаться по утрам рано, завтракать тем, что с таким трудом и заботой приготовила мама, а потом идти в нелюбимую школу, зная, что никуда не надо будет уезжать через неделю, две или месяц. Зная, что здесь твоя жизнь. Дин отстраняется от Ангела, внимательно всматриваясь в его лицо. Кастиэль улыбается, в его глазах стоят слезы. Губы его чуть поджаты, видимо, для того, чтобы хоть как-то сдержать нахлынувшие эмоции, но все равно подрагивают. Ему больно? Или он счастлив? Не понятно, Дин не может разобрать, он словно впервые видит его. Как будто стоит перед незнакомцем, смотрим в голубые глаза неизвестного. Он понимает, что это ошибка. Самая большая ошибка в его никчемной, жалкой, короткой человеческой жизни. Ошибка, о которой он со стопроцентной уверенностью пожалеет чуть позже, как только разум немного отчистится, но сейчас она казалась такой правильной, верной. Кастиэль казался таковым. Он казался нужным, необходимым. — Я люблю тебя, Кас, — повторяет Дин и целует мужчину. Почти невесомо, еле касаясь теплых сухих губ. Отстраняется. Они смотрят в глаза друг другу, боясь пошевелиться. Заглядывают в самые укромные уголки аппонента, что-то высматривая. Подсказку? А потом, возможно, ничего так и не увидев, они вновь сливаются в поцелуе. Этот иной. Он мокрый, страстный, обжигающий. Рука Дина проскальзывает на затылок Кастиэля, а язык — внутрь рта ангела. Сейчас все по другому. Это не признание в любви. Это желание. Безысходное, возможно слегка поспешное, но Винчестер точно не будет о нем сожалеть. Только не о нем. — Дин… — Оторвавшись от мужчины, ангел тяжело дышит. Почему? Почему его голос так дрожит? Разве не этого он хотел? — Это не ты… — Блестящая слезинка спадает с подбородка Кастиэля. — Что ты несёшь, Кас? — Ты сломлен, Дин. — Он улыбается, но эта улыбка разрушает Винчестера. Ангелу больно. Больно, как никогда. Он всегда, постоянно причиняет ему боль. Он не может, не умеет по другому. — Ты запутался. Дин молчит. Не знает, что сказать. Боится. Не может. Язык словно прилип к нёбу. — Это не ты… — Глаза опущенны к земле, мокрые дорожки не успевают высыхать. — Очнись, Дин Винчестер. Вспомни, кто ты. — О чем ты говоришь, Кас?.. — Мужчина говорит это неуверенно, он пытается разобраться, сложить два и два, но не выходит. Что-то мешает ему. Невидимая стена между разумом и воспоминаниями и чувствами, настоящими. Его чувствами. Как-то робко и обречённо Кастиэль проводит ладонью по щеке Дина. Рука скользит по лицу охотника. — Спасибо, Дин, — еле различимым шепотом произносит ангел, и приближается, чтобы вновь поцеловать мужчину. Невесомо. Нежно. Больно. Голова взрывается от взорвавшихся фейерверков пробудившейся памяти. Ледяная волна обдает тело, а сердце пропускает удар. Картинка перед глазами меркнет, расплывается. Последнее, что видит охотник перед тем, как упасть на колени — губы ангела, растянутые в несчастной улыбке. — Что скажешь, Дин? Восхитительная работа, да? — Чак присаживается, чтобы заглянуть в лицо старшего Винчестера. Он вспомнил. Он проиграл. Он один. Кастиэль исчез, Сэм мертв. Джек, Михаил, Люцифер — никого не осталось. И весь его мир был жалкой иллюзией, созданной Чаком, чтобы повеселиться перед тем, как уничтожить весь мир и его, Дина, тоже. — Зачем ты это делаешь? — Это забавно. — Замолкает, задумываясь. — Вот и все. — Я люблю тебя, Кастиэль. — И это последнее, что шепчет Дин, перед тем как весь мир разрывается на мелкие кусочки.