ID работы: 10499453

Шокируй(других) и дискредитируй(себя)

Гет
R
Заморожен
41
XimKinsky соавтор
Размер:
24 страницы, 4 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
41 Нравится 19 Отзывы 14 В сборник Скачать

Пролог

Настройки текста
      В каждом человеке есть скрытая эмоционально неустойчивая частичка. Она до последнего не показывается, лишь изредка влияя на нашу повседневность, на то она и скрытая. Но, если произойдет событие, на достаточном уровне расшевелившее эту самую частичку… Пиши пропало. Человек, под влиянием эмоций, превращается в зверя, сметает все на своем пути, чтобы потом успокоиться и либо продолжить жить, как и раньше… Либо навсегда и бесповоротно измениться.       Как и все проблемы в мире, это началось с женщины. Точнее, девушки.       С Рэй Миямото мы с детства были вместе. А как иначе, если члены наших семей — школьные друзья и у них явные виды на то, чтобы мы с Рэй стали счастливой ячейкой общества? Пелёнки, детский сад, младшая, средняя, позже старшая школа — всё это мы прошли неотрывно друг от друга и, как-то уж так вышло, что, впрочем, немудрено… Мы стали парой. Где-то на третьем году средней школы. Удивительно, но я отлично помню, тот день и сейчас: ярко-розовые лепестки сакуры, красиво кружащие в аномально теплом даже для Японии воздухе, солнце, что било в глаза и не давало увидеть её выражение лица, всепоглощающее смущение, неизмеримая радость и горячие объятия.       А, на самом деле, и волноваться не стоило. Ведь могла-ли она вообще мне отказать? Особенно после той клятвы… Клятвы в вечной любви, которую она мне дала в далёком детстве. Тогда я подумал, что эта самая клятва, те самые слова, сказанные Рэй десять лет назад, связали нас навсегда. Но без проблем жизнь не была жизнью.       Следующие два года были волшебными: неловкие касания, после них свидания, первые поцелуи, а позже и развитие отношений в горизонтальной плоскости — и я окончательно уверился — это любовь. То самое светлое чувство из рассказываемых в глубоком детстве сказок, местами донельзя невинное, временами откровенно страстное, но такое дорогое, что всеми силами хочется холить и лелеять, защищать, в конце концов, и, главное, хочется, чтобы оно продолжалось вечно. И, на самом деле, думал я, что так и будет.       Случайный поворот не туда, в прямом смысле, и я вижу, как Рэй целуется с другим. И, ладно бы, этот «другой» был незнакомым мне парнем, тогда бы, может, и произошло всё по-другому, так судьба дала очередной удар под дых — этот «кто-то» оказался моим лучшим другом.       Как назло, они заметили меня. А я убежал. Трусливо, поджав хвост и не сказав ни слова, убежал. И даже сейчас иной раз думается мне, что лучше бы тогда я пошел домой обычным путем, но, после осознания этих мыслей, становится так мерзко за себя, за своё мышление, что хочется со всей силы врезать себе по лицу.       Никогда не считал себя особо чувственным человеком, но в тот день мне было по-настоящему плохо. Тогда я стал чуть-чуть понимать людей, что кончали жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Тех самых людей, которых раньше презирал. Конечно, и уподобляться им я не стал. Пусть обидно, горько и больно, но я не настолько слаб, чтобы так умирать.       Весь оставшийся день и часть ночи я думал над этой ситуацией. Сначала, конечно, пришла мысль отомстить. Как-нибудь подставить Рэй и Хисаши, так звали моего бывшего лучшего друга. И надолго я зациклился на этой мысли, даже начал строить конкретные планы, но потом решил… Неважно. Верь я в Бога настолько же сильно, насколько в него верит моя мать, подумал бы, что он все равно покарает предателей. А если и не покарает… Что ж, тогда уж это со мной что-то не так и я заслужил.       На следующий день я пошел в школу. И, как ни странно, встретился со сладкой парочкой. Волосы Рэй выглядели растрепанней, чем обычно, глаза её были красные, а под ними присутствовали круги, говорящие мне о том, что эту ночь она провела не менее весело, чем я. Лицо Хисаши казалось менее смазливым, его взгляд был наполнен раскаянием, а руки с завидной регулярностью подрагивали, что странно — это у меня должны подрагивать руки… От желания набить рожу этому индивиду.       Они подбежали ко мне, начали сбивчиво что-то бормотать, пытаясь объясниться, Рэй для большей убедительности взяла меня за руку и неотрывно смотрела в глаза, Хисаши низко склонился передо мной, не заканчивая говорить… Из этого спектакля я вычленил одно — «Ты не правильно всё понял».       Мои глаза застлала красная пелена. Значит, я неправильно все понял? Значит, тут есть какой скрытый подтекст или и вовсе все это — чистой воды случайность, они просто шли, столкнулись губами и смогли расцепиться только к моему приходу.       До того момента я никогда ни с кем не дрался. Не то чтобы я был слабым, просто неконфликтным вовсе, незачем мне это было. Но рожа моего бывшего лучшего друга стала для меня просто невыносимой… Бил я со всей силы, так, что собственные руки болели позже еще несколько дней, бил так, что Хисаши лишился нескольких зубов и чуть впоследствии не лишился глаза, бил, игнорируя крики и слёзы Рэй, что умоляла меня перестать, бил, полностью отдавая себя этом процессу, полностью им наслаждаясь. Но никакое удовольствие не бесконечно: на крики сбежались ученики, которые, в свою очередь, позвали учителей, который меня от Хисаши и отлепили. Дальше — родителей к директору, отметочка в моем личном деле и отстранение от школы на месяц. Но, честно, я был собою доволен. Я почувствовал себя живым и… Мне понравилось. И понравилось не то чтобы избиение или сам факт доминирования, я просто почувствовал, что освободился от каких-то незримых оков, что теперь все мне по плечу и все я могу.       Хисаши ко мне больше не подходил, чего не скажешь о Рэй, к которой оный, кстати, тоже не приближался. Она до сих пор пыталась извиниться, сказать, что ей было трудно, ей нужна была поддержка, а я тогда зациклился на экзаменах, что, собственно, чистая правда, зато «Иго-кун» оказался поблизости в критический момент и всё так произошло… Обвинив всех, кроме себя, она закончила свой спич тем, что любит меня, что жить без меня не сможет и очень надеется, что её, глупышку, я прощу. И именно в этот момент полностью исчезла та сладостная дымка, что с самого детства обволакивала её, заставляя видеть Рэй лишь в хорошем свете, заставляя её любить, и я увидел неплохую, в общем-то, девушку, которая и вправду просто ошиблась, наломала дров и сейчас искренне передо мной извиняется, но… Это был конец.       — Извини, — хриплым голосом сказал я при очередной её попытке извинений и, развернувшись, начал уходить, — но я тебя больше не люблю.       Странно, наверное, что я разлюбил её за какой-то миг, хотя раньше думал, что это чувство, очевидно, для гроба, но… Видимо, такой уж я человек, даже не знаю, хорошо это или плохо. Может, было лучше простить предательство и счастливо жить дальше, но что сделано, то сделано.       Конечно, бесследно это все для меня не прошло. Постепенно я становился все более раскованным, начал относиться ко всему легче, по словам моих старых знакомых, у меня испортился характер, хотя сам я так не считаю. Но на учёбу, как ни странно, я не забил, а, наоборот, налёг, в первую очередь, чтобы мать, с которой у меня знатно подпортились отношения во время моего акта «бунтарства», не разочаровалась во мне окончательно. Всё же, она мой единственный родной человек, отец бросил нас ещё в детстве, уйдя от неё к другой, более молодой девушке. И, хочется сказать, учиться у меня получалось неплохо, если «неплохим» можно считать второе место в общей таблице учеников.       В общем, всё в моей жизни не так уж и плохо и Рэй за тот поступок я даже отчасти благодарен, ведь именно он стал катализатором для моих изменений и сделал меня таким, какой я есть: местами неказистым и непонятным, местами умным и решительным, но главное — свободным. Может, не полностью, полностью свободным человека сделает лишь что-то такое, что заставит его отринуть всё внутреннее, плохое и хорошее, даже не знаю, какое событие должно произойти, чтобы это случилось, но я и той малостью доволен.       Я усмехнулся, лёжа на кровати и пуская никотиновые колечки, временами неровные, а временами и не колечки вовсе, в потолок. Чего это меня потянуло на подобные размышления? Сентиментализм начинает потихоньку проникать в подкорку мозга? Или это из-за чёртового порошка?       — Х-ха… — я сладко потянулся, прежде затушив убийцу лёгких и кинув её в пепельницу, стоящую на прикроватном столике, параллельно глянув на часы, висящие на стене напротив. — Через час в школу, — бормочу сам себе.       Я где-то слышал, что ранние подъемы тренируют силу воли и именно поэтому школа начинается в подобное время: чтобы молодые умы приспосабливались к подобным ситуациям в будущем, и я склонен с этим согласиться — подняться с теплой кровати, особенно после того, как ты вкусил расслабляющего никотина, особенно, если ты проснулся сам и у тебя есть час, чтобы умыться, позавтракать и сесть на автобус до школы, — действительно, то ещё испытание воли.       И, видимо, испытание мною было полностью провалено, так как я лишь укутался в одеяло и, уткнувшись головой в подушку, прикрыл глаза, в надежде увидеть увидеть царство небезызвестного бога сновидений. Через секунду после этого раздался настойчивый стук в дверь, говорящий о том, что мать бдит и чувствует все мои мысли, даже через метровые стены.       — Не судьба, — раздался мой приглушённый голос.       — Вставай, Такаши! — прозвучало из-за двери. — Умывайся и спускайся кушать!       — Ла-а-адно… — лениво тяну, спуская ноги на пол и чувствуя стопами бодрящий холод, особенно бодрящий после уютных оков кровати.       — И футболку одень, к нам в гости пришла Рэй с родителями!       — Опять они? — спросил я дверь, чувствуя, что даже утренняя естественная реакция чуть опустилась, ошарашенная новостями. Не то чтобы я плохо относился к Рэй или, уж тем более, к её родителям, людям, которые меня воспитали, но, хоть я и был достаточно расслаблен и в приподнятом настроении, в школу мне хотелось ехать в одиночестве, как, собственно, и завтракать.       — Не опять, а снова! — в этот раз её голос был бодрее, очевидно, она рада приходу старых друзей и их чада больше, чем я.       В момент, когда я одевался, у меня проскользнула мысль «А, может, вопреки просьбе-тире-приказу мамы, не одевать футболку, а посветить своим спортивным торсом?» Всё-таки, живя по правилу «Шокируй и Дискредитируй», можно получить много ярких воспоминаний. После мгновений раздумий эта мысль была откинута. Зачем попусту портить отношения с семьёй Миямото, а главное с родной матерью…?       Одев футболку с надписью «Nirvana — Shit!», я покинул родное гнездо. Коридор второго этажа встретил меня отголосками разговоров, стуков ложек с первого этажа и тихим шипением кондиционера. Подумав, что, если охлаждать дом и дальше, то мы помрём от гипотермии, я прошёл в ванную комнату. Быстро завершив рыльные омовения, я, предчувствия бессмысленные разговоры, спустился на кухню.       — Эхе-ей, Такаши! — тут же оглушила меня криком Кирико Миямото — мать Рэй, бывшая полицейский и просто хорошая женщина.       — Доброе утро, Кирико-сан, — улыбнулся я ей и кивнул её мужу, — Тадаши-сан, — в ответ получив, кроткую отцовскую улыбку, — Рэй.       — П-привет, — чуть отведя взгляд, ответила мне девушка.       Заметив, что свободное место осталось только возле неё, я подивился настойчивости нашей родни в желании свести нас вновь и, про себя вздохнув, уселся рядом с ней, не показывая недовольств, на что в глазах Кирико-сан вспыхнула маленькая звёздочка надежды, а в глазах её дочери вспыхнуло лишь смущение, и она старалась как можно меньше смотреть в мою сторону. М-да, и эта та самая уверенная в себе девушка, сохранявшая гордый и невозмутимый вид с копьём в руке на соревнованиях года три назад? Надеюсь, это она только со мной так себя ведёт, а то будет неловко, если я нанёс непоправимые раны её стойкому характеру, за который когда-то её и полюбил.       — Тадаши-сан, есть что-то интересное по работе? — я решил сразу перейти в наступление и спросить полицейского, очень любящего свою работу, об оной, дабы меня самого не мучили различными расспросами, тем более порой у отца Рэй бывают и вправду интересные истории.       — Не знаю, насколько это интересно, — сразу же начала говорить он, — но месяц назад у меня была командировка в Токио и, так уж сложилось, что я патрулировал местность возле Акихабары, — Тадаши-сан прервался на то, чтобы прикончить чуть кофе. — Был солнечный день, ничего не предвещало беды, но вдруг я слышу визг шин, и из-за ближайшего поворота выносится грузовик и на полной скорости въезжает в толпу людей, причём не случайно, за рулём был какой-то антисоциальный псих, который посчитал, что раз уж его жизнь не сложилась, то нужно уйти и ещё с собою забрать людей… — он снова замолчал, пройдясь по компании за столом внимательным взглядом.       — Общее количество жертв? — строго спросила его жена, видимо, вспомнив своё полицейское же прошлое.       — Семь человек… Он вышел из грузовика с ножом и начал кромсать тех, кто под колеса не попал… Было бы больше, если бы я не подоспел, — сказал он горько, но всё-таки с толикой гордости за себя. Да и я, честно признаюсь, почувствовал если не гордость за то, что знаком с подобным человеком, то, как минимум, к нему уважение.       — И что с ним? — несмело подала голос дочь семейства Миямото.       — Сначала медицинское обследование, если его признают невменяемым, то положат в психиатрическую лечебницу до выздоровления, если он окажется вменяем, то тюрьма, суды и остальные последствия, — сказал мужчина, всё больше хмурясь. — Ставлю на то, что, в конце концов, приговор будет такой: смертная казнь.       На последние два слова каждый среагировал по-разному: мама болезненно свела брови, хотя, было видно, что такой уклад её больше устраивает, чем она против него; Тадаши-сан, очевидно, ликовал, а его жена молчаливо его поддерживала; Рэй же факт смертной казни не понравился — это можно понять по лицу, благо, эмоции она не сдерживала, хотя от комментариев всё же воздержалась. Я, в свою очередь, сделал нейтрально-одобрительное выражение лица. На самом же деле, я и сам не разобрался, как относиться к этому вопросу, с одной стороны — убить убийцу, вроде, и справедливо, а с другой — это всё-таки убийство, поэтому и принял сторону большинства, дабы Кирико-сан, которая, к слову, очень любит поговорить, не развела дискуссию на эту тему.       Дальнейший завтрак прошёл в более спокойных тонах и разговор меня таки зацепил. Благо то были повседневные темы, вроде «Как учишься?» или «Чем занимаешься?», или, например:       — Почему в гости не заглядываешь? — спросила с лукавой улыбкой Кирико-сан, указав чайной ложкой, которой она прежде захватила со стола какую-то пироженку, на дочь. — У Рэй на тебя всегда есть время.       — Мама! — бурно среагировала оная, запунцовев в районе щёк. Я же на это только улыбнулся и ответил:       — Некогда, — и разговор продолжился дальше. А Кирико-сан, видимо, понравился вид своей смущающейся кровинушки, так что она старалась поднимать всё больше неловких тем.       — Такаши, а ты знал, что Рэй до сих пор спит с той игрушкой, которую ты ей подарил четыре года назад?       — Мама!! — хех, а это и вправду забавно.       Но ничто не вечно, как и этот семейный завтрак. Время приблизилось к половине восьмого и мать сказала, чтоб я шёл одеваться.       — Можешь не торопиться, — полуулыбнулся Тадаши-сан, — мы вас подкинем, — плакала моя поездка в тишине.       Но в ответ я лишь улыбнулся и, ничего не сказав, пошёл в свою в комнату. Прибыв на место назначение, я, как мне и сказали, не торопился: полежал на кровати, параллельно выкурив сигарету, чуть поиграл на гитаре и только потом приступил к делу и то со скоростью пол пуговицы в минуту.       Полностью собравшись, я уж было подошел к двери и собирался уходить, как в мозгу кольнуло, будто бы я забыл что-то, что забывать явно не стоило. Чуть постояв, я наконец понял, в чем дело, подошел к столику возле кровати, открыл второй сверху ящичек и вытащил оттуда маленький прозрачный пакет с грязновато-белым порошком, спрятав его в карман джинс. Вот теперь можно уходить.       — Не торопиться — это значит делать всё с нормальной скоростью, а не со скоростью беременной черепахи, ползущей через Антарктиду, — такие словами меня встретила мать, когда я спустился на первый этаж.       — Справедливо, — покивал я с умным видом, на что она только тяжело и медленно вздохнула.       — Иди уже в машину, — махнула она на меня рукой. — И давай сегодня без происшествий, хорошо?       — Ничего не могу обещать, — теперь уже вздох сорвался с моих уст. — До вечера, — попрощавшись, я вышел в прихожую и одел черные ботинки, недавно отполированные гуталином.       Выйдя на улицу я увидел полицейскую машину. «Круто, — проскользнуло в моих мыслях, — они взяли служебную, а не личную.» Вот будет весело, когда меня на этой красотке подвезут к школе, а когда со мной из машины выйдет одна из самых популярных в школе девушек… Ух-х.       Рэй со смущающимся видом сидела на заднем сидении. Причину её смущения я понял быстро: ехать нам придётся плотно прижавшись друг к другу плечами — часть пространства было занято большой коробкой неизвестного содержания. Вопросов про багажник не возникло, и не только потому, что раз уж коробка уже там, значит он занят и задавать тупые вопросы — репутации вредить, но и потому, что… А кто откажется ехать в тесном контакте с красивой девушкой, даже если она твоя бывшая? Особенно, если эта девушка так забавно смущается? Уж точно не я.       — Извини за вторжение, — мило улыбнулся я этой самой девушке и сел в машину.       — Н-ничего… — ответила она, вновь покраснев в лице.       Поездка проходила в бесконечных разговорах, с которых я кое-как пытался съезжать, да ещё и Рэй быстро приспособилась к нашему телесному контакту и перестала смущаться, поэтому настроение, когда мы прибыли к школе, у меня было в отметке «Неопределённое, но хорошего мало».       Мы с Рэй, попрощавшись с её родителями, вышли из машины и нашему виду предстало длинное четырёхэтажное здание — Академия Фудзими. Вообще-то, это интернат, но, помню, Рэй жить здесь запретили её родители, хотя мы уже предвкушали отсутствие контроля свыше, и, чтобы ей не было обидно, я также остался жить дома. К слову, Академия эта была довольно престижной — мне сюда удалось попасть с трудом, но ради великой любви я был готов на великие свершения.       — Ну, — посмотрел я на девушку, что мялась возле меня, — увидимся? — она посмотрела на меня странным взглядом, но ничего не сказала. Несколько неловких секунд молчания, её взволнованный кивок и я разворачиваюсь и иду ко входу в школу, попутно вспоминая, какой там урок идет первым.       Японский язык. Честно признаться, этот урок мне всегда был близок. Было в нём что-то… Завораживающее, что-ли. Все эти запутанные значения, правила, тысячи кандзи невольно заставляли восхищаться и в то же время ужасаться величию языка. Любви к этой науке прибавилось так же то, что давалась она мне с неимоверной лёгкостью. Некоторые это явление называли талантом, подразумевая под этим некую врождённую предрасположенность к чему-либо, хотя мои убеждения прямо противоречат такой вещи как талант.       Тем не менее, несмотря на свою явную симпатию к языку, я решил прогулять урок. Этому поспособствовал одноклассник, пробегавший мимо и сообщивший, что сэнсэй сегодня вновь в плохом настроении из-за чёртовых приколистов, что выместили свою потребность в смехе прямо на машину учителя. В виде краски. А, зная сэнсэя, злость он решит выплеснуть на первых попавшихся людей, то есть на своих учеников. И не то чтобы я боялся гнева Токиты-сана, хотя, надо сказать, в гневе он по-настоящему страшен, просто не очень хочется слышать ор с утра пораньше. Тем более, после пыток разговорами от родителей моей бывшей подруги.       Прятаться в школе особо негде, несмотря на то, что она достаточно немаленькая: крыша да парочка лестничных клеток, одна выходит на лицевую часть здания, другая на задний фасад. В подобный солнечный день сидеть на крыше больше получаса — самоубийство, поэтому оставалось два варианта. В итоге, я выбрал лестницу, выходящую на ворота школы, с неё хорошо просматривается город, а видок там не Токио, конечно, но тоже неплохой.       Несколько минут и я на месте. Облокотившись на перила, машинально отметил, что ворота закрыты. Вспомнив свою прошлогоднюю выходку с машиной, за которую меня отстранили на месяц, я также отметил, что при случае эти ворота не особо помогут.       — Хех, — я негромко усмехнулся, из-за всплывших в памяти воспоминаний.       Следующие двадцать минут я просто стоял и смотрел на живущий своей жизнью город, минут пятнадцать из них даже ни о чём не размышляя. Когда мысли таки полезли в голову, я вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку, зажал первую в зубах и поджёг, затянулся и почувствовал, как никотин лезет в лёгкие, настраивая мозг на нужный лад.       — Кхм-кхм, — не успел я начать отвечать даже на самые банальные, но тем не менее ни разу не лёгкие вопросы, по типу «Что такое жизнь?», «Зачем эта самая жизнь нужна?» и «Почему мать сегодня пересолила мясо?», как сзади раздалось раздражённое покашливание.       — Э-э-эй, Сая… — протянул я, махнув рукой с сигаретой, даже не поворачиваясь к девушке.       — Такаши, — её голос был всё ещё раздражён, хотя она была явно удивлена, что я смогу узнать её по одному «кхм-кхм».       А как же не узнать? Такаги Сая — моя подруга детства… Ещё одна. Мы вместе пережили детский сад, младшую школу, а вот в среднюю она поехала учиться в Киото, поэтому где-то три года мы не виделись. Честно говоря, она странная девушка. Бесспорно, красивая, ох уж эти прекрасные ярко-розовые волосы, заплетённые в две косички, и этот полупрезрительный взгляд завораживающих карих глаз, но странная — вроде и считает меня другом, а порой относится негативно, даже, не совру, враждебно, а иногда, наоборот, чересчур добра… Я однажды просил её сходить провериться на шизофрению, так она меня чуть не похоронила на месте. Хотя это, наверное, реакция более-менее адекватная на моё тогдашнее высказывание, но всё-таки опасно иметь такие знакомство, ох опасно.       — Ну и что ты здесь делаешь? — я прямо-таки почувствовал, так же не поворачиваясь, что она, сложив руки на груди и чуть приподняв подбородок вверх, встала в горделивую позу, как бы говоря «Скажи спасибо, что я удостоила тебя вниманием!».       — Аналогичный вопрос, — проговорил я, решив повернуться наконец к ней, опершись спиной на перила. — Наша отличница прогуливает уроки? Папочка-то не наругает? — насмешливо улыбаюсь, надеясь тем самым её вывести из себя.       — Я ведь гений, мне можно, — беспечно ответила Сая, махнув рукой, — а вот вечно второму стоило бы поднапрячься… Хотя, чего уж, меня ты догнать никогда не сможешь! — и вновь нахальная улыбка.       — Куда мне до тебя, умной, красивой, популярной, в позапрошлом месяце таки уступившей мне первое место девушке? — сначала на её лице вырисовывалось выражение, вроде «хвали меня больше», но под конец предложения её глазки злостно вспыхнули.       — По-моему, ты слишком гордый для человека, потерявшего это первое место на следующий же месяц, — прошипела девушка, мило сжав кулачки.       — А ты слишком гордая для человека, пытающегося ударить парня, отнявшего твоё лидерство, — Сая, видимо, вспомнила тот эпизод, когда она, увидев результаты ежемесячного тестирования, попыталась зарядить мне по лицу, и её щеки чуть покрылись румянцем.       — Я не со зла, да и вообще уже извинилась ведь… — вообще-то, я давно познал эту мысль, но, в который раз, она подтвердилась: «Любая девушка в смущении делается милее в несколько раз».       — Да, я ведь и простил, просто почему бы не напомнить тебе об этом случае? — чуть усмехаюсь, на что Сая бормочет что-то вроде «Действительно». А я, тем временем, замечаю, что она уже секунд тридцати смотрит на мою сигарету, дымящуюся у меня меж пальцев. — Хочешь? — протягиваю я руку в её сторону. — Ох! — и решаю чуть подшутить. — Но это ведь будет непрямой поцелуй! — почему-то я подумал, что такая невинная девушка как Такаги Сая смутится после чего-то подобного, но мне ответом было лишь неловкое молчание и лаконичный вопрос после его конца:       — Дурак, что-ли? — посмотрела она на меня как на оного. — Во-первых, я хотела сказать, что ты таким образом обожжешься, а, во-вторых… Тебе десять лет что-ли?       — Почему сразу десять? — спросил я, потушив сигарету об перила и выкинув её вниз, на что получил неодобрительный взгляд от моей собеседницы. — В любом возрасте нужно оставаться ребёнком и… — я только начинал разгоняться, как Сая меня перебила:       — Так! — подняла она руки перед собой. — Ты меня утомил, пойду-ка я на урок, хорошо? — мне оставалось лишь покорно кивнуть, но девушка некоторое время не спешила уходить и, чуть подумав, сказала: — Знаешь, Такаши… Иго-сан вновь начинает пытаться возобновить общение с Рэй. Я бы на твоём месте поторопилась… — в этот раз настала моя очередь перебивать.       — Я вроде уже говорил, что между нами уже не может быть ничего, кроме дружбы?       — Да кому ты врёшь! — повысила голос она. — Ты ведь её любишь!       — Хах... — и что у неё в голове? Напридумывала того, чего нет, ещё и верит в это, — с чего ты взяла?       — …С того! — при отсутствии других доказательств, в ход всегда идёт один и тот же непобедимый аргумент — «Потому что!».       Не знаю, что у неё там в мозгу. Возможно, она так пытается помочь Рэй, по старой дружбе, так сказать, а может, наоборот, решила, что так будет лучше для меня и пытается помочь мне, но, в любом случае, мне не нравится, когда решают за меня, кого я люблю, а кого нет…       — А, может, я тебя люблю? — поток злости Саи быстро иссяк и она, покраснев и пытаясь глубоко вдохнуть, что, впрочем, получалось не особо хорошо, вонзила в меня свой ошарашенный взгляд. Очевидно, некоторое время она осмысливала мои слова и, когда наконец это произошло, девушка, запинаясь и заикаясь, прокричала:       — О-очень смешно! Придурок!! — и, в который раз зло на меня глянув, развернулась и убежала вверх по лестнице, пытаясь скрыть горящие от смущения уши.       Кхм... Не думал, что она отреагирует так остро. Она всё же красавица да такая, которой парни должны штабелями признаваться в любви и остальных непристойностях. Хотя, может, это потому что именно я… Не, вряд-ли.       Вскоре после ухода моей розововласой подруги я услышал стук со стороны ворот…
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.