forlorn, undestined

      Романы, написанные живыми существами, совершенно не имели веса - любовь там описывалась как неведомая страсть, пронзающая сердце при первом взгляде на лик возлюбленного (не то чтобы у Альбедо было это сердце); либо как тлеющая весна, медленно перерастающая в плавящее лето (в Мондштате, в конце концов, не было так сильно варьирующихся климатических уловий).       Поэтому, как опытный учёный, Альбедо учится любви сам, внимательно наблюдая за своими чувствами рядом с одним крайне экстравагантным капитаном.       Лишь Кэйа знал, что он не-человек - догадку об этом можно прочитать в задумчивых взгляда на звезду на горле - отметку Золота, клеймо Кхемии.       Иной человек, узнав, что он из мела, а не из органики, вероятно, тут же начал бы задаваться миллиардами вопросов, а также питать крайнюю степень недоверия. Но не Кэйа - кому как не ребёнку проклятого государства знать, что порой созданные искусственно были чище и светлее смертных.       За вежливыми, привлекательными улыбками и хитринками в лазурном глазу скрывалось запретное знание, присущее всему его роду - передаваемое с кровью вместе с трагедией и болью поколений. Такова была суть детей Хаенрии; и от неё нельзя было убежать.       Альбедо казалось, что его присутствие рядом с капитаном кавалерии - очередное колючее и неприятное напоминание о родине, но Кэйа... был в действительности удивительным человеком.       Как продолжал он наведываться в таверну, к своему брату, в очередной раз окольцовывая льдом своё сердце - также он продолжал появляться неоткуда рядом с Альбедо и составлять ему компанию.       Может быть, потому что у него больше ничего нет - кроме это слабой, но ноющей боли. От разрушенной без надежды на восстановление семьи и погибшей без возможности перерождения родины.       Момент рождения столь прекрасен, как и момент затухания. Совершенно логично, что Альбедо тянет к тому, чье существование противоестественно, чью грешную кровь ждёт лишь уничтожение на земле Архонтов. Тянет к такому же, как он.       Даже самого Альбедо удивляет факт, что это он, а не вечно флиртующий и самоуверенный капитан, делает шаг перед первым - валит его на землю, в двух метрах от незаконченного холста: на густую траву, укрытую тенью веток дуба.       Алхимик перехватывает запястья, несмотря на то, что Кэйа вряд ли будет сопротивляться. Он сжимает их сильнее положенного, забывая что сила гомункулов намного превышает человеческую; забывает, что может причинить боль так просто смертному телу, потому что ничего не желает сильнее, чем в этот момент подарить хоть капельку любви - несовершенной, искусственной, не до конца осознанной - лишь бы сердце, что так громко стучит под чужими ребрами, не замерзло окончательно.       Чужие губы замирают удивленно, но потом раскрываются нежно, как лепестки сесилии на утреннем солнце.       Поцелуй - это странное явление, требующее дальнейшей практики, думает Альбедо: его пальцы, касающиеся тонкой смуглой кожи на запястьях слегка немеют, а иголочки щекочущего чувства следуют по шеи и ниже, ослабляет его хватку своей интенсивностью.       Холодные ладони в миг оказываются на его щеках, скользя на шею нежно и щекотно, как бриз, играющийся с опавшим листиком. Эмоцию, которую выуживают эти ладони из глубин его не-настоящего сердца Альбедо не в состоянии описать с привычной сухой точностью: она как огонь, разливается по его органам; она ярче, чем дорогие краски из Фонтейна на позабытом холсте; она заполняет пустой сосуд, где у смертных сердце, чем-то невероятно похожим.       Альбедо скользит руками под чужую поясницу и прижимает ближе - вновь не рассчитывая силы, поражённый новым открытием. Его прижимают в ответ, но в свою очередь мягком и щепетильно, не как охотничья птица на страже безопасности Мондштадта, а певчая. Хриплое признание скользит убаюкивающей песней в сладости голоса:       - Я думал, что не смогу тебя целовать, не вспоминая о...       Руки Кэйи безвольно падают ему на плечи - затекли; Альбедо же и не думает отпускать, даже в его природе можно найти свои плюсы.       - Ты представлял наш поцелуй?       Альбедо спрашивает не стесняясь, а в его ясном голосе ни капли усмешки - лишь сдержанное любопытство. Кэйа чувствует щекотку смущения у себя на щеках - он благодарен, что Альбедо не спрашивает его о ком он так боялся вспоминать; но все же игнорирует вопрос алхимика, продолжая свою мысль.       - Но я ошибался, - он обдает теплым воздухом свисающие над ним русые волосы, - я чувствовал только тебя       А в лазурном глазу - непозволительная надежда. Что Альбедо не покинет его, останется с ним - в отличие от его брата, приемного отца и биологического.       Альбедо хочется сказать правду - как и всегда. Что сам он - механическая бомба на таймере, что ему так или иначе когда-нибудь придется обернуться против Мондштадта, пускай и не по своей воле.       Он хочет сказать ему, что зря тот вновь дает своё сердце на растерзание очередному проходимцу, который в миг его раскрошит. Потому что это неправильно, несправедливо по отношению к душе Кэйи - Альбедо не желает ему страданий ещё больше.       Есть некая грань страданий, как выяснил он, через которую способен пройти смертный прежде чем окажется сломлен. Есть, но всё же...       Альбедо молчит. И в этом глупом, необоснованном самообмане прослеживается влияние этих дешевых, плохо написанных книжек из библиотеки Ордо. Эгоистичность главных героев, их трагическая судьба. На его губах - горечь вина и сладость цветов, а значит можно винить в затуманившемся суждении именно их.       Небо постепенно потухло, открывая свои неизмеримые объятия миллионам звёзд.       Кэйа поднимает ладонь - она кажется совершенно хрупкой на фоне массивных созвездий, на фоне их предписанного рока.        - Павлинье перо, - указывает он пальцем куда-то; Альбедо не надо смотреть на звёзды, чтобы знать расположение созвездий, ведь он вызубрил их наизусть, - и Меловой Принцепс.       Но алхимик всё равно послушно переводит взгляд: два созвездия практически рядом, но несоизмеримо далеко, окольцовывают друг друга - то ближе, то дальше - в зависимости от времени года.        - Наши созвездия, - говорит Кэйа тише, словно наступление ночи забирает у него все силы, - может быть, когда-нибудь они встретятся.       Изящный павлин с хвостом-мириадами светил и немного угловатый принцепс - нельзя было придумать более диаметрально противоположную пару.       Альбедо знает, что этого никогда не произойдёт - они не те, у кого есть будущее, особенно вместе. И всё же, впервые он отрицает очевидное: логически обоснованный и триста раз доказуемый вывод. Он отвечает, также тихо, разрывая пузырь на своём пути, что отделял его "нечеловеческое" от "человеческого".       Он выбирает болезненный, но столь человеческий самообман.        - Наверняка.