За завесой тайны

      Всё меняется. Мир, окружение, обстоятельства. Вот и жизнь Роджера претерпевает немалые изменения: взять хотя бы в пример тот факт, что он больше не обладает магическими силами. Ему больше не снятся кошмары и фрагменты далёкого будущего, теперь он видит лишь обычные (нормальные, как говорит Брайан) сны, в которых он встречается с друзьями и знакомыми, которыми он обзавёлся за последние месяцы, искажённые подсознанием события прошлого и, конечно, Брайан, без которого Роджер, кажется, уже не представляет свою жизнь. Вероятно, если бы не Мэй, который носился с ним первые недели, как курица-наседка, он бы свихнулся ещё в самом начале пути становления человеком. Но сейчас, по прошествии шести месяцев, Роджер чувствует себя хорошо и всеми силами старается показать Брайану, как благодарен за те моменты, когда он был рядом.       Когда они только вернулись в Лондон, Роджер был очень плох. Он не мог нормально спать и есть, его постоянно бил озноб, а температура превышала все допустимые значения — Брайан тогда абсолютно серьёзно думал, что Роджер умрёт на диване в гостиной, где он проводил большую часть времени, когда не проваливался в выматывающий сон и не мучался лихорадкой. Брайан тогда угрожал ему отвезти его обратно в Бейквелл, если Роджер не скажет, как можно облегчить его страдания, но Роджер упрямо молчал и игнорировал проклятия, которыми Мэй сыпал направо и налево. Роджер знал, что по всем ведьмовским правилам он должен был пережить это состоянии в полном одиночестве, лишённым поддержки и помощи, потому что он заслужил, потому что он отступник и предатель, которому не заслужить прощения, как бы сильно он этого не хотел. Но, чёрт бы побрал ведьмовские каноны, Брайан был здесь, рядом, успокаивал, когда боль становилась совсем невыносимой, держал за руку, когда Роджер чувствовал, как ломаются рёбра, укутывал в плед, когда он замерзал, и ласково целовал в щёку, потому что Тейлору это было нужно сильнее всего на свете.       Первые недели были настоящим адом, поэтому Роджер не любит вспоминать об этом периоде их с Брайаном отношений, он, по правде говоря, вообще не понимает, как Мэй не сбежал от него во время всего этого кошмара, только потом он вспоминает, что Брайан любит его, и успокаивается.       Облегчение наступило лишь к концу первого месяца, когда сначала на нет сошла лихорадка, не дававшая спать по ночам, затем спала температура, следом за которой один за другим пропадали остальные симптомы проклятья изгнания. Впервые Роджер смог вдохнуть, не чувствуя острой боли, ломающей рёбра и заставляющей сердце останавливаться на сотые доли секунды, на шестую неделю своего пребывания в Лондоне. В то утро, когда он выбрался из своего убежища, возведённого из пледов и одеял в гостевой спальне, было прохладно, поскольку Брайан ещё не успел разжечь камин, чтобы они не замёрзли на смерть, но Роджер был настолько счастлив не чувствовать адской температуры, что, совершенно не обращая внимания на щипающую за пятки утреннюю прохладу, прошествовал на кухню, где чуть не довёл Брайана до инфаркта, сонно сообщив, что хочет есть. После сытного завтрака, в течение которого Брайан пытался скормить Роджеру весь холодильник, Мэй утащил его в свою спальню, где закутал в очередной ненавистный плед и не выпускал из своих объятий, пока Роджер не пожаловался, что скоро задохнётся, если Брайан продолжит обнимать его с такой силой. В тот же день он поведал, как на самом деле происходит обряд «очищения», почему это произошло с ним, и поделился, как переживал, что Мэй выставит его за дверь, не смирившись с умирающей ведьмой в своём доме. Брайан тогда ласково щёлкнул его по носу, неодобрительно посмотрев в слегка посветлевшие голубые глаза, и поцеловал в щёку, тихо прося больше никогда не думать о подобных глупостях. С того самого дня жизнь начала налаживаться.

***

      За прошедшие месяцы жизнь Брайана тоже претерпела немалые изменения, и дело даже не в Роджере, неожиданно занявшем особое место в жизни Мэя, а в том, сколько всего произошло за то время, что он знаком с Роджером.       Брайан больше не работал штатным фотографом, более того, теперь он снимал исключительно для себя и своей домашней коллекции, отказываясь делиться снимками с кем бы то ни было. Более того, он даже смог открыть свою собственную фото-студию, которая пользовалась немалым успехом, поначалу из-за профессионализма Брайана, а потом и из-за неплохой рекламной кампании, над которой поработал уже Роджер. Вообще-то, именно он подбил Мэя на это дело, объяснив это тем, что Брайан безумно талантлив, а его бывший начальник (да, Брайан так и не вернулся из своего «безвременного» отпуска) просто-напросто его не ценил. Именно Роджер, втайне от Мэя (Брайан тогда немного поворчал, но скорее для вида), отправил несколько его снимков на различные фото-выставки, в некоторых из них его работы даже забрали первые места и немалые гонорары, которые и позволили Брайану открыть собственную студию, которую он без зазрения совести назвал «The Witch's Secret». Тогда ворчал уже Роджер, обещая превратить Брайана в жабу, прекрасно при этом понимая, что не сможет этого сделать не только потому, что лишён сил, но и потому что не сможет причинить Брайану боль.       Роджеру же нужно было каким-то образом избавляться от ночных кошмаров, которые мучали его на протяжении нескольких месяцев, пока он восстанавливался и пытался приспособиться к человеческой жизни. Чаще всего ему, конечно, снились Бейквелл и его семья, с которой он когда-то был связан кровью; они взывали к нему и просили вернуться, чтобы ведьмовской ковен вновь мог существовать, но всякий раз, когда Роджер отвечал согласием, его названные братья превращались в брызжущих слюной жутких монстров, рычащих о том, что Роджер проклят, что он будет гореть в аду за своё предательство, что он никогда не сможет быть счастлив. После таких снов Тейлор обычно просыпался в холодном поту и подолгу смотрел в потолок, пытаясь выровнять дыхание и пульс. Обычно в такие моменты Брайан просыпался и обнимал Роджера, прижимая к себе и шепча о том, что все его теперешние сны не имеют никакого отношения к реальности, что его сны — просто сны, на которые не нужно обращать внимания. Но Роджеру было тяжело понять, что он больше не предсказывает будущее, что он теперь просто человек, от которого не зависит судьба человечества или спасение мира, он просто должен смириться с потерянной силой и жить дальше, ведь он сам избрал этот путь.       Поэтому Роджер начал писать. Сначала он просто записывал свои кошмары, по привычке пытаясь их интерпретировать, но со временем он понял, что все его сны являлись, как правило, отражением его собственных мыслей. Он почти успокоился, когда осознал, что никакая небесная кара на него не обрушится за то, что он выбрал любовь, а не семью (хотя Брайан тоже был его семьёй). Затем он принялся описывать и свои обыденные сны, которые были лишены жутких ярких картинок, пугающих своей реалистичностью, в конце концов, некоторые сновидения с течением времени обросли незамысловатыми сюжетами. Так на свет появился сборник небольших рассказов, который Роджер любовно назвал «Реальные истории о нереальном», полагая, что в написанное никто и никогда не поверит, потому что даже он не поверил бы, если бы не был связан с миром колдовства всю свою жизнь. Брайан, конечно, творение Роджера оценил и даже предложил попробовать написать целый мистический роман, который, он был в этом уверен, смог бы претендовать на звание мирового бестселлера только за красочно описанные колдовские сцены, в том, что Тейлор справится с описанием рутины, которая всегда была неотъемлемой частью его жизни, он не сомневался. Именно поэтому Роджер решил прислушаться к совету своего парня и сел-таки писать мистический роман, в основу сюжета которого легка их с Брайаном история, что ж, если ему удастся запечатлеть их магическую историю любви в британской литаратуре, то это будет означать немалый успех. Брайан, кажется, не возражал, по правде говоря, он всегда поддерживал Роджеровы идеи, какими бы странными или безумными они не казались.       Наверное, в этом и заключался секрет их тихой и спокойной совместной жизни, пропитанной любовью и пониманием.

***

      Субботний вечер они по привычке проводили дома, как та самая семейная пара, женатая без малого десять лет. Брайан никогда не любил шумные компании, в которые его то и дело пытались затащить сначала одногруппники, а затем и коллеги, а Роджер ни разу не был на всякого рода вечеринках, так что его и не тянуло посмотреть, как проводят уикенд их одногодки. Поэтому они сидели на диване в гостиной, завернувшись в несколько пледов и попивая дымящийся горячий шоколад, заботливо сваренный Роджером, которого в последнее время потянуло на кулинарные эксперименты. На фоне негромко гудел телевизор, на который никто не обращал внимания.       — Мы с тобой выглядим как два старых деда, — улыбнулся Брайан, уткнувшись носом в макушку Роджера, перекинувшего ноги через его колени, — пропускаем всё веселье.       — О, не называй меня дедом, молю, — фыркнул Роджер, потянувшись за кружкой с шоколадом, — это напоминает мне о моём настоящем возрасте.       — Ужас, так может мне не стоить встречаться с таким стариком?       Роджер шутливо толкнул его под рёбра и отпил из кружки, обжигая язык.       — Проклятье, — прошипел он, беспомощно глядя на плещущийся в кружке горячий шоколад, больно укусивший его за язык.       — Очень больно? — Брайан пытался разглядеть Роджерово лицо через его плечо и выглядел довольно взволнованно.       — Терпимо, — пожал плечами Тейлор и слегка поморщился.       — Я знаю, что может помочь. — Улыбнулся Мэй и под вопросительный взгляд своего парня отнял у него кружку и, перегнувшись через Роджеровы ноги, поставил обе кружки на пол. Роджер выглядел заинтересованным.       — У тебя такой загадочный вид. Что ты задумал? — Он наблюдал за тем, как Брайан осторожно коснулся его щеки, поглаживая её большим пальцем.       — Мне так нравятся твои щёчки, они делают тебя таким милым. — Улыбался Брайан, не отводя взгляда от некогда небесно-голубой радужки, светящейся волшебной энергией, сейчас же цвет был намного бледнее и напоминал, скорее, серый, чем природный голубой, но кажется Роджера это абсолютно не волновало.       — Так и скажи, что просто рад, что я больше не выгляжу, как ходячий труп, — фыркнул в ответ Роджер, вспоминая, с каким рвением Мэй пытался его откормить после того, как он более или менее пришёл в себя, — или признайся, — он прижался щекой к ладони Брайана, прикрыв глаза, — что в этом доме хочешь быть единственным человеком, у которого есть скулы.       Брайан тепло улыбнулся, но Роджер этого не заметил, полностью отдавшись ненавязчивой ласке, даруемой тёплой Мэевой ладонью. Тогда Брайан поддался вперёд, осторожно касаясь губ Роджера своими, несмотря на то что прошло приличное количество времени, он всё ещё боялся причинить Тейлору боль, оттого и оберегал от всего, будто Роджер был фарфоровой куклой. Тот слегка вздрогнул, почувствовав неожиданное тепло на губах, но глаза не открыл, позволяя Мэю ненавязчиво целовать его.       Поцелуй был ласковым, даже трепетным, как будто они оба боялись потерять друг друга (хотя так и было) и оттого пытались каждым действием, каждым прикосновением, каждым поцелуем выразить свою любовь и привязанность. Брайан переместил свободную руку на Роджеров затылок, стискивая пряди между пальцами, Роджер отклонился назад, укладываясь на спину и утягивая Брайана на себя, но поцелуй не разорвал, наоборот, игриво прикусил Брайанову губу, вырывая из лёгких Мэя тихий стон.       Они самозабвенно целовались ещё пару минут, кусая губы и исследуя руками тела друг друга, прежде чем Брайан отстранился, его глаза, затянутые дымкой желания и всепоглощающей любви, смотрели с таким трепетом, что Роджер в очередной раз подавился воздухом. Мэй устроил острый подбородок на Роджеровой груди и внимательно оглядел растрёпанного и раскрасневшегося парня, вновь отросшие пряди перепутались и разметались по плечам, а румянец, покрывавший не только щёки, но и шею, и грудь, скрывался под расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашкой. Губы припухли и призывно блестели, словно намекая на продолжение, но Брайан прислушивался к стуку любимого сердца и не мог заставить себя оторвать влюблённого взгляда от Роджерого лица, отчего тот уже привычно смущался, всё ещё не привыкнув к мысли о том, что кто-то может его так сильно любить.       — Если ты хотел поцеловать меня, — хрипло начал Роджер, перебирая любимые кудри, — мог просто сказать, — Брайан негромко рассмеялся, — не обязательно было называть это способом лечения моего языка.       — Поначалу я просто хотел на него подуть, — пожимать плечами в таком положении было не очень удобно, но Брайан с горем пополам справился, из-за чего Тейлор тихо захихикал, — но потом передумал, ты выглядел совершенно очаровательно.       — Я бы не сказал, что это было эффективно, — задумавшись на секунду, с умным видом произнёс Роджер, — язык всё ещё щиплет, если хочешь знать.       — Это пройдёт, тебе просто нужно немного подождать.       — Я знаю, — Роджер поёжился, дыхание Брайана щекотало кожу даже сквозь плотную ткань рубашки, — хэй, ты ведь знаешь, что тебе никогда не нужно спрашивать разрешения, чтобы поцеловать меня? — Осторожно поинтересовался он, пытаясь заглянуть в полуприкрытые Брайановы глаза. — Ты не сделаешь мне больно.       — Знаю, — отозвался Брайан, — просто никак не могу привыкнуть к тому, что могу касаться тебя, не боясь за твою жизнь.       — Ты спас мне жизнь, — Роджер провёл свободной рукой по напряжённой спине, Брайан не стал уточнять, что он виноват в случившемся, — и ты прекрасно знаешь, что мне больше ничего не грозит.       — Знаю. — Сонно пробурчал Брайан куда-то в солнечное сплетение, отчего Роджеру снова становится щекотно.       — Пойдём в постель, — он бросил взгляд на часы, стрелка на которых показывала половину первого ночи, — иначе ты уснёшь прямо здесь, а завтра у тебя будет болеть спина.       Брайан проворчал что-то непонятное в ответ, но с дивана поднялся и, взяв Роджера за руку, повёл на второй этаж, где осторожно уложил в кровать, укутав одеялом, и покрепче обнял, чтобы защитить от ночных кошмаров.       Две чашки горячего шоколада одиноко остались стоять на полу возле дивана.

***

      Роджер ненавидел просыпаться по воскресеньям слишком рано, поэтому до обеда он был ворчливым и колючим, если не мог поспать подольше. Со сном иногда всё-таки случались проблемы. Вот и сейчас будильник на прикроватной тумбочке показывал девять часов утра, а Роджер уже не спал, недовольно глядя на лёгкие сумерки за окном и думая, что он должен сейчас делать, если больше не хочет спать, а Брайан проспит по меньшей мере ещё часа полтора.       Он грозно выругался про себя и, осторожно выбравшись из Брайановых объятий, поднялся, недовольно глядя в новый день, который уже обещал стать отвратительным, хотя бы потому что он не выспался. Выскользнув из спальни и прикрыв дверь, чтобы случайно не разбудить и Брайана, который в отличие от него не должен был страдать воскресным утром, он направился умываться, по пути пытаясь напеть какую-нибудь песню, которая могла бы поднять ему настроение.       Закончив со всеми утренними водными ритуалами, он спустился на первый этаж, где тут же наткнулся на вчерашний беспорядок. Тихо вздохнув, Роджер направился в сторону дивана, планируя привести гостиную в божеский вид, но так и замер около дивана с чашками в руках, потому что то, что происходило на подъездной дорожке не могло быть реальным. Похоже, он всё-таки не до конца проснулся, Тейлор старательно поморгал и даже планировал потереть глаза ладонями, если бы не занятые руки, но видение никуда не пропадало.       За окном, прямо перед порогом, копошились Фредди и Джон, о чём-то ожесточённо споря и размахивая руками. И Роджер не был уверен в том, что хочет знать о причине их визита.       Кажется, спокойной жизни пришёл конец, если, конечно, конец не пришёл его жизни в целом.