Порок сердца

Глава 31 Прошли ещё два месяца. По всему миру отгремели праздничные салюты. Наступил новый, 2005-й год. В праздничный день к Биллу пришёл Альберт, который стал частенько навещать друга, а, заодно, и его пленника. С последним парень всегда как-то слишком мило, слишком по-дружески разговаривал. Тео же всякий раз зажимался, когда к нему подходил блондин, отвечал скомкано и часто невпопад. А когда доктор как бы невзначай прикасался к нему, что парень позволял себе часто, юношу и вовсе передёргивало и бросало в слёзы. Билл всегда был рядом в такие моменты, всегда тяжёлой тенью наблюдал за другом, чтобы он не позволил себе лишнего. Несмотря на живой интерес, который продолжал гореть в глазах блондина по отношению к юному пленнику, Кофман больше не позволял товарищу трогать Тео, пользоваться им, так сказать. Юноша был вещью Билла, его собственностью, а к своим вещам парень всегда относился очень ревностно, он был редкостным собственником. Тео знал это, он видел, точнее, скорее чувствовал, как напрягается кареглазый, когда Альберт подходит к нему. Это было приятно юноше и заставляло его ещё более ластиться к хозяину, становясь похожим на маленького игривого щенка. А в моменты, когда у них гостевал Штагельберт, ласковость Тео в отношении Билла и вовсе приобретала такие масштабы, что становилась демонстративной и смешной. Юноша подходил к мучителю, садился на колени или устраивался на полу около дивана, на котором сидел парень, и слушал их долгие-долгие разговоры, не вникая толком в суть, не смея вставить своё слово. В тот самый день, в канун праздника, когда в их дом – а иначе Тео жилище Билла уже и не называл – пришёл Штагельберт и юноша узнал от него о том, что сегодня праздник, он закрыл глаза и даже задержал дыхание и загадал желание. Он не знал, пришло ли для этого время, но душа просила чуда. Тео пожелал тогда, произнося эти слова сбитым голоском внутри своей головы: «Выжить». Всего одно слово – «выжить». Но там, на границе между сознанием и тёмным и диким бессознательным, присутствовало и иное желание, которое в своей парадоксальной мощи много превосходило по силе первое. Этим желанием было: «Пусть Билл сможет когда-нибудь меня полюбить». А потом наступил новый год, всё вернулось на круги своя. За эти два месяца Билл успел найти и наказать ещё двух своих обидчиков – тех самых братьев, у которых работал подростком. Их, как и приёмную мать, парень убил на глазах пленника. Во время истязания и убийства Гюнтера, который был третьей смертью для Тео, юноша уже даже не плакал, не дрожал, лишь руки его и плечи как-то странно вздрагивали, на манеру зарождающегося эпилептического припадка. Несмотря на очевидный ужас смерти, она стала для Тео практически привычной, привычной в той мере, в которой к ней вообще способен адаптироваться семнадцатилетний подросток, да ещё и в таких давящих на психику условиях. Ему было практически всё равно, он не ощущал того, что здесь, совсем рядом с ним, на его глазах вершится страшный самосуд и жутко обрывается чья-то жизнь. Пусть эти люди и не были хорошими или праведными, но такого конца не заслуживал никто. Но Тео об этом не думал. Защитные механизмы его вконец расшатанной психики вновь потрудились на славу, отделяя юношу от того, что происходило вокруг. Он словно не осознавал, что там, в углу этого подвала, что был и его темницей не так давно, истекает кровью и заходится в агонии живой человек, он относился к ним, как к куклам, манекенам, кому угодно, но не живым людям. Это абстрагирование работало настолько хорошо, что юноша даже глазом не моргнул, когда Билл вырвал сердце последнему мужчине, Гюнтеру, и с улыбкой протянул пленнику, приказывая, чтобы он его порезал на кусочки. Тео с ничего не выражающим лицом протянул руки и взял в ладони всё ещё сокращающийся мышечный орган, положил на разделочную доску, которую парень подготовил заранее, и осторожно, словно боясь ранить неловким движением, погрузил в сердце лезвие ножа. Он даже не обратил внимания на тёплую, даже горячую кровь, брызнувшую из затихающего органа и запачкавшую его руки почти до локтя. - Всё, - произнёс тогда юноша, покончив с разделкой уже мёртвого органа и протягивая хозяину доску с его кусочками. - Умница, - ответил тогда Билл и ухмыльнулся. – А теперь, иди и вымойся, а потом в постель. В ответ Тео лишь кивнул и поставил доску на пол, направляясь в дом. Он не оборачивался, не видел, не слышал, чтобы Билл шёл за ним, но он это знал. Так было всегда. Смерть, кровь и секс – вот те вещи, которые стали самыми главными составляющими жизни юноши, единственными устойчивыми переменными в ней. А, нет, был ещё он, Билл, который и вмещал в себе все три этих понятия. Этот парень, несмотря на всё, что он сделал с Тео, стал для него жизненным ориентиром, единственным маяком. Кроме него ничего не было. Ничего. Юноша, несмотря на своё новогоднее желание «Выжить», уже не мог себе представить, как это – жить по ту сторону стен этого дома? Мир за дверью казался теперь чужим и враждебным, холодным и страшным. Тео больше не помышлял о побеге, более того, он начал безумно бояться того, что однажды он вновь окажется на улице. Ему не хотелось ничего и никого. Ничего и никого, кроме его любимого мучителя – Билла, потому что только рядом с ним было не так страшно. Только рядом с этим жутким, больным парнем он не ощущал холодного дыхания смерти на своём затылке. И потому юноша был готов отдать всё за то, чтобы подольше задерживаться в объятиях мучителя, чтобы он приходил чаще. Он стал для Тео смыслом жизни. Единственным смыслом, который был возможен в условиях, в которых юноша находился уже почти четыре месяца. Больше ничего не было. Больше ничего и не было нужно. Потому что человеку во тьме нужен хотя бы один блеклый лучик света и даже не столь важно то, что этот «лучик» является тем, кто и поместил тебя во мрак.