Попугай Святого Франциска

- Пора вставать, друг мой, - сказал Конти. - Здр-р-равствуй, Франческо! - гаркнул по-итальянски попугай, сидевший на плече у принца. - Пошел к черту! - ответил Альберготти. Голова его и без того гудела, словно с перепоя, а тут еще эта проклятая птица! - Это вы мне? - осведомился принц со смешком. - Ну что же, я пойду. Мы с Данте пойдем. - Он достал из кармана халата горсть цукатов и стал кормить ими попугая. - Но не к черту, а туда, куда и собирались - в сад. Пока нет этой адской жары. А вы оставайтесь здесь, раз вам лень подниматься. - Он насмешливо посмотрел на графа и вышел из комнаты. Альберготти сел в постели и огляделся. Похоже, вчера он здорово набрался: голова была будто в тумане, он даже не мог сообразить, где находится - то ли в Исси (1), то ли в Л'Иль-Адаме (2), то ли в собственном доме в Париже. Какая-то мысль, какая-то настойчивая необходимость сверлила его голову как хирург трепаном, отдаваясь болью в висках. Что-то он забыл сделать. Что-то важное. Он встал и налил себе воды из графина. Шум в ушах то усиливался, то становился тише. Обрывки разговоров, молитвы, какое-то мерное перестукивание, похожее на звук бусин розария, ударяющихся друг о друга. Он огляделся вокруг - комната поплыла, а с ней и лица людей, толпившихся у кровати. Врач, священник, его младший брат - монах-траппист, его племянник. Племянник… Он оперся о спинку кресла и помотал головой как собака, отряхивающаяся после купания. Что-то он должен был сделать, связанное с племянником… или братом?.. Альберготти растворил окно - дышать сразу стало легче. Конти гулял по саду, одетый так же, как вышел от него - в халате поверх ночной сорочки. Попугай уже не сидел на его плече - он перелетал с дерева на дерево, следуя за хозяином. "Вы не боитесь, что он решит от вас удрать? - как-то спросил Альберготти принца. - В один прекрасный день взмахнет крыльями, и поминай, как звали". "Что ж, если ему у меня плохо, пусть летит, - ответил Конти. - Но, - принц улыбнулся, - не похоже, чтобы он замышлял побег". "Попугаи - птицы коварные", - заметил Альберготти. "Я знаю, вы его не любите, - с улыбкой ответил Конти. - Равно, как и он вас. Но объясните мне, чем он вам не угодил". "Эта птица слишком много говорит". "Странная претензия к попугаю. Их затем и держат, чтобы они говорили, разве не так? К тому же он говорит исключительно по-итальянски, а ведь вы сами стали учить его этому языку". "Нет". "Что - нет?" "Ваша птица говорит не по-итальянски". "Неужели? До сего дня я считал, что знаю итальянский. - Принц нахмурился. - Возможно, вы забыли, что во мне ровно половина итальянской крови". "Не забыл. И все же вы француз, Конти. По воспитанию вы француз, и итальянский язык учили во Франции. Вы ни разу не были в Италии и не можете знать, что настоящий итальянский - это тосканское наречие. А не этот… хм… римский говорок". "Римский говорок? Выходит, я говорю на неправильном итальянском? И моя мать, которая выросла в Риме, говорила на неправильном итальянском?" "Увы, это так". "Но мне казалось, вы превосходно меня понимаете. Когда на своем неправильном итальянском я прошу: 'Да, Франчо, еще! Не останавливайся, только не останавливайся, умоляю!' ты прекрасно меня понимаешь, черт бы тебя побрал!" Альберготти пристыженно замолчал. "Прости меня, - сказал он наконец. - Я наговорил глупостей". "Увы, это так!" - передразнил его принц. "Все эта проклятая птица! Я учил ее тосканскому - и что? На нем она и двух слов связать не может: 'Здравствуй, Франческо!' да 'Здравствуй, Франческо!' - Альберготти со злостью сплюнул. - А с вами, по-римски, беседует часами!" Конти рассмеялся: "Зачем вы назвали попугая Данте? Надеялись, что он наговорит вам вторую 'Божественную комедию'? Флоренция (3), безусловно, великий город, но как и в любом другом там урождается немало олухов. - Принц хохотал, не мог остановиться. - Поверьте, мой друг, у попугаев нет ни малейших способностей к сочинительству. Данте! Бог ты мой!" Альберготти слегка обиделся. "Вы не можете понять, потому что не флорентиец. Представьте, меня крестили в одной церкви с великим Данте!" "А меня - с великим Конде! (4)" - парировал Конти. Это был последний аккорд. Принц наконец отсмеялся. "Я все же куплю для попугая цепочку, - сказал Альберготти. - Чтобы не улетел". "Не стоит, друг мой, - ответил Конти. - Вы же не улетаете. Без всякой цепочки". Граф отвлекся от воспоминаний на какую-то мысль - все ту же, что зудела в его голове, как заноза: он что-то забыл или не успел сделать. Что-то важное. Какие-то бумаги… Письма? Шкатулка… Где же она? Конти, увидев его в окне, закричал: - Спускайтесь! - Что же, и мне выйти в сорочке? - спросил Альберготти. - Разумеется. Впрочем, можете ее снять. Становится жарко. К рекомендации принца он не прислушался и вышел в сад в ночной сорочке и домашних туфлях. Конти свистом подозвал попугая. Слетев с высокого дерева, тот опустился на плечо хозяина и снова принялся грызть цукаты. - Где вы этому научились? - спросил Альберготти. - Подзывать птицу свистом? Так созывают охотничьих собак, но я никогда не видел, чтобы птиц. - Дядя меня научил. Очень давно - когда я был ребенком и жил в Шантийи (5). Во времена его юности еще охотились с ловчими птицами - король Людовик Тринадцатый почитал это искусство, ныне забытое. Сокольничии подзывали птиц свистом. Как видите, попугая тоже удалось обучить. Это было непросто, но у меня полно времени для пустячных забав. Конти погрустнел. Альберготти знал, о чем он думает - о своей загубленной военной карьере. Стараясь отвлечь его, он спросил: - Вам не кажется, что это место напоминает райский сад? Нехватает только льва, который подошел бы и лег у наших ног. - А ведь верно! - воскликнул принц. - Льва нехватает! Добудете мне льва? - Эээ…- замялся Альберготти, проклиная свой язык. Конти засмеялся и взял графа под руку. Попугай тотчас взвился в воздух. - Я пошутил, не пугайтесь. Для нашего рая достаточно и этой птички. Данте. Для рая. Забавно звучит, не правда ли? - Весьма забавно, - подтвердил Альберготти. - Данте с куда большей любовью выписал свой ад. - Вот именно. Куда он поместил сладострастников, не напомните? Где мое место? - Наше с вами. Во втором кругу. - Думаете, он не разлучил бы нас? - Вспомните Франческу и Паоло. Он не разлучил их, даже осудив. - Чудно. Мы будем Франческо и Франческо, - принц снова засмеялся. - Но там же есть еще и содомиты, - вспомнил он. - Для них казнь более жестокая. - К нам это не относится, - сказал Альберготти. - Мы-то с вами не совсем содомиты. - Вы уверены? - Абсолютно. - Ну что же, будем надеяться, что вы правы. Принц свистнул и сине-желтая птица снова опустилась на его плечо, с ненавистью уставившись на Альберготти. Граф ответил ей тем же. - Кое-что великий Данте все же забыл описать, - заметил он. - Что? - спросил Конти. - Ад для попугаев. Смех принца плавно перетек в отходную молитву, которую читал духовник Альберготти. Монах-траппист перебирал четки, бусины мерно стучали. Врач и молодой человек в военном мундире тихо вторили священнику. Альберготти вспомнил, что не успел сжечь их с принцем письма - они хранились в той самой шкатулке, которую перед смертью передал ему Конти. Не успел или, вернее сказать, не смог их сжечь: когда он читал письма, он словно говорил с принцем и слышал, как тот ему отвечает. Сейчас Альберготти не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже языком, поэтому сжечь письма предстояло его племяннику, который наследовал все имущество. Сжечь или сохранить для семейного архива. Альберготти мысленно усмехнулся. Он попытался повернуть голову, но не сумел. Тогда он просто скосил глаза влево, где на стене висела картина, подаренная ему принцем. Это был портрет Альберготти в образе Святого Франциска Ассизского. На руке у Франциска, вцепившись когтями в рукав грубой монашеской рясы, сидел сине-желтый попугай. (6) - Вы в самом деле верите в бога? - спросил Конти, разглядывая ладанку, которую носил на шее граф. Они избавились от сорочек и лежали нагишом на халате принца, расстеленном на траве в тени деревьев. - Конечно. - Почему же тогда вы ведете такую жизнь? Со мной… - принц замолчал. - Бог милостив, - ответил Альберготти, притягивая его к себе. - Я надеюсь, он простит меня.