***
— Бакуго, — Киришима томно вздыхает, материализовавшись в непозволительной близости от его уха. Бакуго отшатывается так быстро, что едва не запутывается в собственных ногах. Конечно же, он сглупил — Кэми уже хохочет, а на лице Тодороки столько гребанного превосходства, сколько не снилось даже его папаше. Все ясно — это месть. Вчера он неплохо повеселился, подговорив Кэми довести Тодороки иллюзиями, и сейчас его настигла расплата. Хуже всего, однако, не это, хуже то, что Тодороки знает. Бакуго понятия не имеет, чем себя выдал — даже его пронырливые друзья еще ничего не заметили. — Улыбнись, Бакуго, я хочу увидеть твое милое личико, — иллюзия Киришимы сияет вся, словно кто-то бахнул на нее глиттером. Смотрится по-дурацки. Он же не дошкольник, чтобы купиться на такую дешевку. Настоящий Киришима называл его милашкой, только когда дразнил, и хохотал потом, как гиена. Идиота кусок. Бакуго все равно на него повелся. — Щас пизды получите все по очереди, черти, поняли? В средней школе бывало такое — палили чью-то первую влюбленность и стебали потом еще вечность. Бакуго в таком не участвовал ни в качестве жертвы, ни в качестве булля. А теперь вот лучшая школа в стране и вторая, которая похуже, зато в беретах, возвращают его в стремное подростковое. Хрен там у них выйдет. — Ну же, Бакуго, не будь таким букой! — Киришима кокетливо стреляет взглядом из-под длиннющих ресниц. У людей такие вообще бывают? Хотя о чем это он, наверняка бывают, нарощенные или мутировавшие от какой-нибудь всратой причуды. Бакуго хочется рассмеяться — не с себя, конечно, а с Киришимы этого, словно сошедшего со страниц какого-то седзе. Клоуны эти вот смеются, даже Тодороки делает что-то странное со своим лицом. Бакуго их, конечно, за это взрывает, пока фальшивый Киришима реет вокруг весь в блестках и радуге. Разнимает их только появление Касатки.***
— Бакуго, помоги... Он не тормозит даже на секунду, когда видит перед собой истерзанного Киришиму. Кэми где-то тут, совсем рядом, ей не спрятаться за пустышками. Бакуго оставляет своего лучшего друга позади — окровавленного и избитого, снова и снова зовущего его по имени. Он знает, что это иллюзия, не дурак. Он даже замечает несколько несовершенств — Кэми видела Киришиму только на фото. И все равно, несмотря на это, у Бакуго привкус желчи во рту. Еще совсем недавно по всем каналам вещали о захвате банды якудза, показывали раненных героев и Киришиму на носилках, всего замотанного в бинты. Бакуго узнал об этом как обычный гражданский — по телевизору, когда спустился на кухню за ужином. Киришима был ранен, потому что занимался настоящей работой — спасал людей, Бакуго сидел на кухне с миской лапши, потому что он идиот, заваливший экзамен на ровном месте. Кэми похитили, Тодороки и ветряной мудак триггернулись о Старателя, а у него не было даже жалкого оправдания. И самое поганое то, что его друзья могли это предсказать. Киришима и Каминари весь экзамен провели за его плечами вовсе не от того, что беспокоились за себя. Они беспокоились за него. Они упрямо тащили его на себе все время — когда он подставился под удар Шишикуры первый раз; второй, когда вокруг вообще не было злодеев, и все, что было нужно — это вызволить из развалин пару склочных стариков. Не такое уж и большое дело, да? Но он все равно облажался. А Киришима спас стариков, своего наставника и закрыл собой людей на улице. Бакуго не хочет, чтобы спасать пришлось и его. И поэтому в этот раз он не облажается. Кэми прячется за фальшивой оградой, но это еще не конец боя. Кэми гибкая и текучая, словно ртуть. Бакуго непривычен к такому противнику — в их классе похожая гибкость есть только у Ашидо, но они редко спаррингуют вместе. Промахиваясь раз за разом, он думает, что, может быть, им стоит делать это чаще. Иллюзии создают не меньше проблем. Бакуго сносит взрывом голову какой-то девчонке, чтобы не закрывала обзор, пробивает грудную клетку Тодороки и игнорирует обрыв под ногами. Кэми не может долго поддерживать такую скорость, завеса из фальшивок вокруг нее рябит и исчезает. Бакуго ограничивается простым захватом и прижимает ее к земле. Сражение окончено. Следующая пара занимает арену. После занятий Кэми ловит его у дверей комплекса, выглядя виноватой. Бакуго нахер это не сдалось, он ведь все равно победил. — Я не хотела так, прости. Касатка велел так сделать. Сказал, что... — Я понял. Забей. Бакуго знает, что поступил бы так же. В этом весь смысл причуды Кэми — путать врага, заставлять видеть того, чего нет. Будь у него такая, он бы тоже не задумывался о морали и чувствах соперника. Кэми все сделала правильно. Тодороки тоже выглядит виноватым — начиная с выхода из комплекса и всю дорогу до общаги. Даже порывается открыть рот, но Бакуго пресекает это сразу. — Не начинай. Тодороки понимает и молчит. Оценить бы момент по достоинству, да настроение не то.***
Вечером Киришима падает рядом с ним на пол и беспечно улыбается. В комнату Бакуго он ходит как к себе домой: забрать тетрадку, стащить эспандер, поболтать под кинцо с чипсами и газировкой. Наверняка и сейчас начнет уговаривать посмотреть что-нибудь тупое и пафосное настолько, что сведет зубы. Он любит старые фильмы, а тогда часто такое снимали. — Как тренировка? — Нормально. Бакуго избит морально, эмоционально и физически. — М-м-м. Не верит, конечно. Бакуго не понимает, как можно быть таким наивным и проницательным одновременно, но Киришиме удается. — Нормально, сказал же. — Я тебе верю. — Хрена с два. Кто в ответ на такое смеется? Очевидно, Киришима. — Кино или устал? Бакуго устал, особенно думать. Ему нужно разгрузиться, но затевать по второму кругу уборку в комнате бессмысленно. В следующий раз надо будет убрать комнату Киришимы, тот опять ее засрал так, что не пройти. — Включи что-нибудь тупое. — Щас все будет. Говори только, если начнешь засыпать. Киришима притирается ближе, касается бедром и плечом — горячий, как в лихорадке. А может, Бакуго просто кажется, и Киришима нормальный, а он окончательно поехал крышей. Сидеть рядом теперь сложнее, чем до Кэми и ее иллюзий. Бакуго не вывозит — ни чувств этих, ни того, что сейчас происходит в его жизни. — Ублюдок! Киришима смотрит на него удивленно, но ласково. Стоит, наверное, прояснить ситуацию. — Я не тебе. — Я понял, ты проорал это в потолок. А. Ну да. Киришима ничего не спрашивает, и от этого легче. Не придется врать или огрызаться, чтобы уйти от темы. У него на это сегодня совсем не осталось сил. Такими темпами он вообще заснет, сморенный бубнежом из ноутбука и теплом от Киришимы. Один раз уже было, и придурок наделал стремных фоток, которые до сих пор не удалил. И зачем ему такие? Киришима шуршит чипсами и, не глядя, протягивает ему красную пачку — с острым перцем, а себе оставляет с морепродуктами. Язык привычно жжет. С момента заселения в общежитие такие вечера становятся нормой, позволяют привыкнуть к новому дому, комнате, изменившемуся раз и навсегда миру. — Я и забыл, какие они острые, — Киришима высовывает язык и хватается за бутылку с водой. А вот нечего было красть его чипсы. — Болван. Никаких блесток, сияния или крови. Киришима под боком обычный — шумный, ноющий, что Бакуго сдвинул ноутбук в свою сторону, роняющий чипсы на пол. Болван. Бакуго откидывается на спинку кровати и прикрывает глаза.***
Впервые за много лет Бакуго просыпается от непроизвольного взрыва. Поначалу он даже не понимает, что его разбудило, а потом срывается с кровати, чтобы потушить тлеющую простынь. Еще через пару секунд дверь комнаты чуть не слетает с петель, и в проеме показывается взлохмаченный Киришима. Бакуго вдруг вспоминает, что в его сне Киришима умер. Прямо там — в Камино. Он утянул его за собой вниз, на острые обломки зданий. Все попытки взлететь оказались бесполезными, как бы сильно он ни напрягал руки. Наверное, от этого и проснулся. — Бакуго! — Не ори, нормально все! Бакуго трясет головой, отгоняя наваждение, и уже осмысленным взглядом обводит комнату — в остальном все в порядке. Киришима кивает куда-то в коридор: — Ничего страшного. Прости, что разбудили, Шоджи. Бакуго матерится и трет лицо руками. — Проклятье! Чего вы оба подорвались? Киришима закрывает дверь и усаживается на кровать. — Прости, я услышал взрыв и подумал, что... Бакуго опасно щурится. — Что ты подумал? Что мне теперь необходима круглосуточная нянька? Киришима морщится — кажется, у него есть ответ, но Бакуго не желает слышать, потому что знает все наперед. — Думаешь, я не вижу, как вы теперь на меня пялитесь? Словно, блядь, моргнете — и я исчезну. Бакуго сжимает кулаки — его трясет от злости. Люди потеряли символ мира, Юэй стала школой-интернатом, и одноклассники не вылетели из нее, только потому что стране теперь важен любой герой. И все из-за него, Бакуго. — Мне не нужна ваша жалость, не нужна ваша помощь, ясно? Я справляюсь. Так что проваливай уже в свою комнату и дай мне поспать. Киришима заторможено кивает, не отрывая взгляда от своих рук. Бакуго следит за ним, и весь воздух выбивает из легких. Руки Киришимы дрожат. — Я, кажется, не справляюсь. Это заметно. Бакуго садится на кровать, смотрит на свои руки. С ними полный порядок. У него вообще все в порядке, если не считать чувства вины, которое выжрало все внутренности, и те дурацкие сны, где Всемогущий все-таки умирает. — Ну, и какого хрена? Бакуго помнит, что Киришима в ту ночь пялился на него всю дорогу до участка и так и норовил сцапать за руку. На улицах были толпы народу, это было разумно в какой-то мере, поэтому он даже смирился с тем, что часть пути они шли друг за другом, как утята, держась за краешек одежды. Но потом все стало как обычно — Киришима вился рядом, забрасывал руку на плечо и не делал ничего, что выходило бы за рамки привычного. Но вот сейчас он сидит на его кровати — и выглядит так, словно только что побывал под обстрелом. — Да, в общем-то, у меня все нормально. Иногда просто снится... всякое. — Киришима дергает плечом. — Не хотел тебя грузить, думал, скоро пройдет. А сейчас услышал взрыв, и... — И что? Решил, что меня опять похищают? Киришима виновато улыбается. — Придурок. Это же школа, здесь все под охраной. — Я испугался раньше, чем подумал. — Ничего удивительного, думаешь ты всегда в последнюю очередь. Киришима смеется и, наклонившись вперед, заглядывает Бакуго в глаза. — Это всего на пару минут, не злись, ладно? Бакуго возмущенно открывает рот и захлопывает, как полный кретин, когда Киришима берет его за руку. Это нихрена не успокаивает. Бакуго потеет — чувствует холодок между лопаток, а на ладонях знакомый жар, после которого обычно следуют взрывы. Киришима даже не думает укрепляться, просто сидит рядом, держит его за руки и смотрит в стену, словно буддистский монах. Успокаивается, пока внутри у Бакуго все опасно дрожит и потряхивает. Может быть, это так и работает? Утром Тодороки бросает на него виноватые взгляды, плохо спрятанные за безразличием, и Бакуго вспоминает, что комната придурка как раз этажом выше. Блядь. Запихивая в себя завтрак, Бакуго отмечает, что Киришима еще не спускался, хотя обычно он появляется вместе с Каминари. Каминари уже минут десять как закончил лопать шоколадные шарики. — Эй, что ты сделал с Киришимой? — спрашивает Мина, взъерошивая его волосы. Смертельный номер, но в последнее время она так и норовит потрогать Бакуго. Да здесь он, здесь. Живой и невредимый. — Растворился в лаке для волос? Я слежу? Он не ребенок. — Очень смешно. Бакуго не отвечает. И все же притормаживает перед комнатой Киришимы, прислушивается — тишина, то ли уже собрался, то ли спит. На всякий случай он пинает дверь, раз-другой, а потом стучит. Киришима открывает не сразу. — Полчаса до занятий, придурок, — сообщает Бакуго и хмурится — что-то не так. Киришима выглядит так, словно его переебало бульдозером, губы потрескавшиеся и кровоточат, когда он растягивает их в улыбке. — Ты... когда заснул? — Час назад, — вздыхает Киришима, бросив взгляд на настенные часы, трет ладонями лицо и мычит что-то невразумительное. Бакуго ничего не слышит, внезапно оглушенный пониманием — есть большая вероятность, что именно он виноват в бессоннице Киришимы. — Эй, Бакуго! — тот хватает его за локти и осторожно трясет. — Не парься, у меня такое часто. Врет. Дерьмоволосый ошибается, если думает, что он его плохо знает. Только становится хуже от того, насколько легко Киришима угадывает мысли Бакуго. — За идиота держ?.. — Ты опаздываешь, — перебивает Киришима и смотрит теперь прямо, отстаивая свою ложь. Бакуго застывает, думая, что ослышался, но нет. Просто отлично! Он уходит, хлопая дверью, уже не оборачиваясь на глухое «Бакуго» в спину. За день они не говорят друг другу и слова. Серо с Миной понимающе молчат, Каминари ворчит, что надо мириться. Гнев не утихает и разгорается все сильнее при виде Киришимы, которого шатает из стороны в сторону и клонит в сон, стоит тому закрыть глаза. Бакуго не мамочка, чтобы следить, но все внимание неосознанно переключается на него. Второй карандаш идет трещинами. Уже вечером Бакуго проигрывает всю ситуацию и понимает, что, возможно, он был не прав. Ему не нравится, когда кто-то лезет с заботой, почему это должно нравиться Киришиме? Бакуго падает на кровать, а потом утыкается взглядом в стену. День был отстойным, настроение — говно, ему нелегко признавать, что без Киришимы плохо. Неприятное чувство ворочается с самого утра, мелкая ссора кажется концом дружбы. Блядь. Бакуго не проиграл Кэми, оставив у себя образ Киришимы с его мелким шрамом на веке, и не собирается проигрывать Киришиму сейчас. Завтра нужно попросить прощения. И не успевает. Киришима лежит в неестественной позе, как будто рухнул с высоты, и не подает никаких признаков жизни, как бы Бакуго ни звал. Хочется взять его на руки и бежать искать помощь, но он помнит, что нельзя двигать пострадавших, и это противоречие разрывает на части. Отчаяние переходит в злость — как Киришима мог бросить его вот так, не простив! Когда Бакуго видит кровь на своих руках, вина окатывает с головы до ног. И он бы наверняка не выбрался из этого сумасшедшего омута, если бы Киришима не ответил. — Хей, я не виню тебя. Темнота не дает разглядеть лица, но Бакуго чувствует, как подрагивают пальцы, которые осторожно гладят по волосам. Он резко выдыхает и хватает руку Киришимы, прижимая к губам, чтобы почувствовать ее тепло. — Ты жив. — Живее некуда, — в голосе слышится смешок, Киришима ведет пальцем по щеке, а потом накрывает глаза Бакуго ладонью. — Нам надо поспать, завтра поговорим. — Здесь. — Что? — Спи здесь. Он тихо вздыхает, но не отказывает. Бакуго расслабляется, когда Киришима утыкается лбом в его спину. Утром все кажется сном — никаких признаков Киришимы. Голова раскалывается, в душе — полная неразбериха, спасибо чертовой Кэми. «Все нормально» — ширма, скрывающая правду. Бакуго готов признать, что у него проблемы, и не готов поверить, что утащил в них Киришиму. Если спросить, тот, конечно же, будет увиливать, снова врать, только чтобы никого не беспокоить. Потому что у мужиков не может быть слабостей, у будущих героев — особенно. Но Бакуго не собирается отступать. Сегодня суббота, обычно Киришима заваливается к нему в семь, поэтому он придирчиво выбирает фильм, достает припрятанный выпуск Джампа и чипсы. В семь ноль пять Бакуго сидит на кровати, пялясь на дверь, и уговаривает себя не двигаться с места — Киришима просто опаздывает. В крайнем случае, он и сам может наведаться в гости. — Да-да, присмотрю, Шоджи, — заверяет Киришима, закрывая за собой. — Прости, немного задержался. — За кем ты собрался присматривать? — Подозрения растут еще больше, когда он неловко чешет щеку и придумывает на ходу. Бакуго недовольно фыркает, бросает ему упаковку чипсов и хлопает рядом с собой. — Выглядишь лучше, чем вчера. — Спасибо. Сегодня хорошо спалось, — Киришима улыбается, разрывая упаковку, и опускается на пол. Фильм завлекает его с первых секунд, но чем дальше идет сюжет, тем сильнее хмурится Киришима. — Ты специально? — Да. Бакуго не ставит на паузу, а сразу выключает экран — посмотрели, и хватит. — Хорошо спалось, да? Киришима наконец-то поднимает голову, не отводит взгляд, но продолжает упорно хранить молчание. — Как часто это происходит? — Бакуго понимает, что его несет, но не может остановиться. — Прости, я больше не буду приходить. Что? Бакуго захлебывается внезапным возмущением. О чем вообще этот придурок, потому что он — совсем о другом. — Я спрашиваю, как часто ты не спишь и спишь ли вообще? Киришима судорожно вздыхает, закрывает глаза и обнимает его ноги, упираясь в них лбом. — Отвечай, ну, — Бакуго не тупой и уже знает правду, но ему нужно услышать. Услышать, что... — Ты не виноват, — Киришима качает головой и продолжает стоять на своем. А Бакуго получает ответ. Дикое напряжение внутри лопается, силы враз покидают тело, и он горбится. — Виноват. — Бакуго обхватывает ладонями его лицо и заглядывает в глаза, четко выговаривая то, что съедало изнутри: — Символ мира, школа, жалость — мне же было мало. Но я не думал, что утянул на дно и тебя. Мне жаль. Легче не становится. Киришима укрепляется, теряя контроль над причудой, пугается еще больше — сам себя, и дергается назад. Бакуго следует за ним, не отпуская рук, усаживается на его колени и осторожно целует в губы. — Тише, — просит он, поглаживая спину. Киришима цепляется за футболку, и слышится треск ткани, от чего тот вздрагивает. — Не бери в голову. Бакуго надеется, что Киришима не станет думать дальше — про следы, которые оставил на груди. Шарит рукой по кровати в поисках подушки, скидывает ее и утягивает Киришиму на пол. — Давай возвращайся, — ворчит недовольно Бакуго, сползая ниже, чтобы оказаться на уровне сердца, и прикрывает глаза. — Нам нужно о многом поговорить. Потом. И о поцелуях — спонтанных, незапланированных. Бакуго верит, что сможет объясниться так, что Киришима не станет избегать его и морщиться от отвращения. Это же Киришима, который принимает Бакуго любым, даже если не сможет принять его чувств. Защитная реакция идет трещинами, и вскоре вместо холодного укрепления ладонь жжет от тепла кожи. Шумный выдох и глубокий вдох разрезают давящую тишину, и Бакуго сгребают в объятия. Он не против, все страхи отступают на второй план, тело наконец-то расслабляется, и усталость обрушивается лавиной. Бакуго клонит в сон, которому он не противится, потому что рядом Киришима, и все теперь будет хорошо. Бакуго хмурится от недовольства, когда не чувствует на себе тяжесть руки Киришимы. Несмотря на общую вялость, реакции остаются при нем. Стоит податься вперед, чтобы обхватить поперек Киришиму, который решил свалить в... пять утра, и утащить обратно. — Бакуго! Как звучит. Неуверенность, возмущение, смех. Бакуго довольно улыбается в его спину. — Я пойду. — Останься. — Киришима молчит на его просьбу, не отказывается, не соглашается, и Бакуго поспешно добавляет: — Если хочешь. — Хочу. Рядом с тобой я сплю, потому что знаю, что ты... — Киришима запинается, наверняка, опасаясь его реакции, но продолжает: — Что ты никуда не исчез, а если исчезнешь, то я почувствую. Прости. Он находит руку Бакуго на своем животе и переплетает пальцы в замок. Этот жест переворачивает все внутри. — Я не могу удержать твою руку или... Ты падаешь, и только я остаюсь в живых. Сны разные, но итог один, и это... — Бакуго не договаривает, потому что не может. Он благодарен Киришиме, что тот не порывается повернуться, заглянуть в глаза. Они лежат еще какое-то время в тишине, каждый думая о своем. — Эй, Бакуго... — Что? — Но в Камино мы летели и остались в живых. И это не было сном. — Киришима вдохновенно тараторит, словно боится, что не сможет высказать все, что хочет. — Поэтому просто знай, что в этой реальности я никогда не отпущу твою руку. И ты... не отпускай мою. Бакуго сжимает зубы — он не будет плакать — и хрипло выдыхает: — Обещаю.