Удачная неудачная неделька

— Неудачная у тебя неделька выдалась, — резюмировал напарник, помогая мне снять давно потерявшую приличный, а теперь уже и вовсе какой-либо вид куртку. — Чем-то ты крепко не угодил Зоне. — Да Зона твоя, — сев на откидную койку, я с чувством топнул по дну кабины «Малыша» подкованным ботинком, едва не отдавив присевшему передо мной на колени Пригоршне ногу, — взбеленилась! Поглумиться надо мной решила! — Хе-хе, проказница. — Нечего радоваться! Это же надо: целую неделю из-за какой-то ерунды калечиться! Не в бою с мутантами, не в стычке с бандитами, нет! Без какой-либо уважительной причины… — Ну, с подножки ты навернулся знатно, — усмехнулся Никита и, вооружившись антисептиком, принялся обрабатывать мое «боевое ранение». Я попытался было порычать на него, что, мол, сам справлюсь, но, после того как этой самой перекисью я чуть не залил себе на днях глаза, напарник категорически, ни под каким предлогом не даст мне в руки бутылек. — И про бандитов не скажи, смотри, какой у тебя фонарь здоровский под глазом. Супер! С таким и ночью отлить не страшно пойти — все осветит в радиусе метров трех. Я поморщился, пощупав синяк под глазом. До сих пор не прошел, хотя когда еще поставили. Мы тогда с Никитой обмывали мою «сверхудачную» покупку, из-за которой насилу смогли унести ноги от вызверившихся вояк. Приобретенный гаджет им до поры до времени и принадлежал, и не суть по закону ли. В любой другой день я бы обязательно усомнился в этих клятвенных заверениях вольного бродяги, с пронзительно честными глазами демонстрирующего мне любопытную, оказавшуюся бы полезной для «Малыша» примочку, но тогда… Ну просто в приметы поверишь, вспомнив дурную славу понедельников! Пригоршня, как мог, утешал меня, а я, изрядно подвыпив, бурно и излишне громко возмущался. Ну как же, ведь обычно с грацией беременного бюррера в переплеты попадал мой напарник. И именно мне приходилось вытаскивать его. Вот я и ляпнул в запале: «Развели меня — меня! — как лоха! Надули, как какого-нибудь „гайку“ зеленого, шпындика конченого!» — Я не знаю, почему мне это слово идиотское в голову пришло! — вспомнив события прошедших дней, раздосадовано воскликнул я. — Ну откуда мне вообще было знать, что этого кабанину, праправнука Колосса Родосского «Шпындиком» нарекли?! Пригоршня покатился со смеха. Ведь это он, мой десантник, и отбил меня от разбушевавшейся компании. И вот так я целую неделю, вплоть до этой субботы, попадал в самые дурацкие ситуации. Например, умудрился едва не вляпаться в «зыбь», невесть что забывшую в том месте, и оказаться вытащенным в самый последний момент уже ничему не удивляющимся партнером. Венцом же моих, как мне пока кажется, злоключений стало низвержение пред сталкерами с лесенки собственного броневика во время наставительной отповеди о сталкерской внимательности, адресованной одному из них. Как следствие — неплохое сотрясение. — Ну, — отсмеявшись, Никита вновь взялся за обработку кровоточащей царапины, — сегодня тебе, можно сказать, повезло. Подумаешь, ну оступился в темноте, хоть я тебя два раза предупреждал о коряге, ну прокатился кубарем по склону, ну испохабил куртку и разодрал руку. А ведь мог и в «электру» угодить. Я застонал от бессильной злости. Мой белобрысый ангел-хранитель вовремя хватился отсутствия подопечного и, тревожно взмахнув крыльями из оружейной стали, успел за шкирку выхватить его из-под носа у заинтересованно ожившей аномалии. И лично оттащил на загривке оного, отчаянно матерящегося, до авто. Ну так, чтоб уж наверняка. — Так что повезло тебе, — зудел он. Мне? Повезло? Ну да, может и так. Да только вот оно, везение мое, напротив сидит… Но волна сантиментов была быстро задавлена здоровым негодованием: — Нет, это уж слишком! Зона эта одурела совсем, если уж, по твоим словам, ее это шутки. — Чш-ш, — партнер приложил палец к губам, — спокойнее, Химик, она ж к себе роптания не потерпит. Вот разозлится, подкинет тебе что похлеще. Я фыркнул, дернулся, когда в фингал от гримасы отдало болью, но все же замолк. — Эх ты, несчастье ходячее, — по-старушечьи вздохнул Никита, завидев то, как меня перекосило. — Где болит? — Нормально со мной все. — Андрю-юха, — Пригоршня изогнул густые светлые брови, пытаясь повторить мой взгляд исподлобья, которым я обычно смеряю артачащегося напарника. — Не дразнись, — нахмурился я, но сдался, решив вознаградить его безуспешные старания: — Не болит ничего. Но тошнит немного и голова кружится. — Ну, значит, вот что, — подытожил Никита, берясь за бинт, — ночью мы никуда не покатим, а с утра сразу же двинемся к Кордону. Устроимся в гостинице, и там ты будешь отлеживаться. Безвылазно, чтоб твоя тощая задница не нашла себе еще каких приключений на голову. Оставив без внимания пассаж об афедроне с черепушкой, я возмутился по другому поводу: — Что ты со мной как с ребенком малым? Уж постарше буду. Сам-то — то еще сокровище Корнелии, как раз на мою голову! С самым непроницаемым, понимающе-участливым лицом напарник закивал. — Да-да, конечно, голубчик. — Да пошел ты… к Монолиту! — обозлился я, выхватывая и запуская в того рулоном бинта. Повязка тут же распустилась, а мне заломило руку. Смеясь, решивший выбесить меня во что бы то ни стало партнер ловко поймал моток. — Ну что ты нервный такой? Расслабься, не нервничай, для здоровья вредно. Он попытался было снова взяться за перевязку, но я, набычившись, отобрал у него бинт и буркнул: — Сам справлюсь. И тут Никита совершенно обезоруживающе улыбнулся мне, заглядывая в глаза с каким-то едва различимым нежным укором. Неожиданно поняв бесповоротную глупость собственного поведения, я протянул партнеру комок марли и покорно позволил латать свои дыры. — Ты все-таки смешной, когда злишься, — оповестил Пригоршня, завязывая откусанные кончики сетчатой материи на моем плече. Вдруг мне в голову, разомлевшему непонятно отчего, ворвалась мысль о том, что известный бабник, скорее всего, именно этой отработанной методой успокаивал своих неисчислимых истеричных бабенок. К щекам, наверное, прилила кровь, но сил бушевать, сокрушаясь о поруганном самолюбии, у меня не осталось. — Дай закурить, — устало попросил я. — Ты ж бросил, — удивился партнер. — Тут бросишь… — А тебе можно? — усомнился Никита, прибирая медпринадлежности в чемоданчик. — Вон какая морда красная. — Курить можно всегда. Никотин — первое лекарство, — отбрил я. — И что только за ребенок? Горе для родителей… — Пригоршня притворно заохал. Моего лба сначала коснулась шершавая мозолистая ладонь, мгновение спустя она сменилась губами. — Вот что ты, по-твоему, делаешь? — у меня не было ни сил, ни желания отбиваться от почувствовавшего безраздельную власть над положением партнера. Так или иначе весовая категория у нас разная, а чувствовал я себя и вправду нехорошо. — Как часто нам местами меняться удается? Не ломай кайф. — Нашлась мать-наседка, — я потер глаза и зевнул во весь рот. — Ну кому о тебе еще заботиться? Старый, одинокий, ни бабы под боком — одни кровососы, — залопотал Никита, дурашливо поджимая к груди руки. — Приедем, родной, бульончик тебе из псевдоплотей наварю, откармливать тебя буду, ишь какой тощий. Компресики спиртовые из тушканов накладывать… — Кретин, — беззлобно констатировал я. И тем не менее позволил напарнику, засыпая «на сиду», взбить себе подушку, уложить на жесткую койку и подоткнуть одеяло. Закрывая глаза, сам не знаю почему, ехидно ляпнул: — Ну, мамаша, ты для полноты картины, может, еще и на ночь поцелуешь? Честно говоря, ожидал хихиканья или даже веского моего морального определения, но Пригоршня же, хлопнув себя по лбу, воскликнул: — Блин, ну точно! Не успела до меня дойти мысль о том, что за этим последует, как, карябнув меня щетиной, окончательно развеселившийся напарник запечатлел на моей щеке звонкий поцелуй. Как ни странно, но в привычном запахе офигевшего в край Никиты я не уловил ни намека на спирт. — Это уж не моя роль, и отыгрывать таковую я не согласен, — не знаю, сказал я или подумал, проваливаясь в сон. Я проснулся, вернее нет, я никак не мог проснуться ни от резкого толчка, ни от беснующейся сигнализации, ни от грохота в салоне. Наконец, через общий шум я разобрал голос напарника почти в самое ухо: — Не вздумай подниматься. Лежи! Как мне показалось, я мгновенно распахнул глаза, но Пригоршни уже не было. По темному салону метались красные всполохи, до сих пор противно пищала сирена. Попытавшись оторвать голову от подушки, я потерпел полнейшее фиаско. В ушах гудело, конечности же будто налились свинцом. Однако стоило снаружи загрохотать очереди и раздаться заглушающему ее мату Никиты, меня словно подкинуло над матрасом. Впотьмах я скорее машинально отыскал стенку с оружием, схватил «АКМ» и выскочил на улицу. Темно было, как у бюррера… под капюшоном. Сыро. А еще тихо, даже слишком. Цепляясь за лесенки, я спрыгнул с броневика и покачнулся. Передернул затвор, в ответ на что в кустах неподалеку что-то зашуршало. Я было подумал, что напарник успел справиться со, скажем, слепыми псами, как по ту сторону «Малыша» короткими очередями застрекотал «калаш», а кусты заухали. Снорк. Я вскинул автомат, прислушиваясь к рыку, и вдруг меня ни с того ни с сего повело в сторону. Желудок, по ощущениям, бросился к горлу, голова закружилась, перед глазами нависла мельтешащая сетка. Ну вот, меня бы еще сейчас вывернуло прямо перед приготовившимся к знатному ужину мутантом. Тут я покачнулся и, едва устояв на подогнувшихся ногах, навалился на борт броневика. Снорк как ждал этого — он выскочил, да совсем не с той стороны, с которой ожидал его встретить, и тут же бросился на меня. Когда скачущей твари до меня оставалось лишь несколько метров, которые та могла запросто преодолеть в один прыжок, мне удалось нечеловеческим усилием воли вернуть контроль над телом. Рык. Прыжок. Зона, прости идиота! Я мгновенно отскочил в сторону, перекатился, а снорк впечатался с лету безмозглой башкой в крыло броневика. Раздался гулкий удар, и, пока мутант приходил в себя, я, вдавив курок пальцем, залил черепушку с хоботом противогаза свинцовым дождем. Я ошибся, мозги в ней все же были, и именно они сейчас неаппетитной кашицей стекали с бронированного авто и с противным хлюпаньем падали на траву. Понаблюдав, как подергивается обутая в изгвазданный армейский ботинок нога, я вновь ощутил прилив тошноты. Понимая, что с моей удачливостью мне во второй раз так может уже не повезти, я по полнейшей темноте покинул открытое пространство и зашел за «Малыша». Темно, слишком темно… Шажок, аккуратненько, еще шажок… Потом ногу потянуло. Земля, обезумев, с замаха ударила меня в лицо. Спина вспыхнула острой болью. Вскрикнуть сил не было, кажется, из моего горла вырвался жуткий хрип. Потом грунт и небо стали быстро-быстро сменять друг друга. Потом — выстрелы, треск, взвизги, крик… Потом — белое-белое лицо Никиты… Странно, в Зоне как-никак, ему б подзагореть. А потом — темно, слишком темно… Даже сквозь веки настойчиво пробивался дневной свет. Я потер глаз, так как до лица смог дотянуться только одной рукой, распахнул его. Комната. За окном светло, видны деревья. Окно и край кровати — вот все, что на сей момент оказалось пред моим мутным взором. Чуть позже пришло осознание того, что лежу я на животе. Рука моя правая — та, что не повиновалась, была подогнута под грудь и безжалостно придавлена всем весом моей туши. Я пощупал отнявшуюся конечность, ущипнул ее и горько вздохнул. Ну чудесно, отлежал! А еще через пару минут я понял, что почиваю отнюдь не в тишине. Комнату за моей спиной сотрясал молодецкий храп. Просто именно к этой тональности звуков из искривленной носовой перегородки я успел привыкнуть за долго тянущиеся здесь годы. Собравшись с силами, я приподнялся на локте, чтобы освободить руку и перевернуться заодно на другой бок. Однако какая-то странная полуломящая-полусаднящая боль планы заставила пересмотреть. Кроме того, по всей длине правой верхней конечности точно принялись усердно носиться раскаленные иголки, болезненно прокалывая кожу. Пригоршня, разбуженный, видимо, моим шипением и кряхтением, радостно воскликнул: — Химик! Ты как? Я пришел к неутешительному выводу, что лучшей позы, чем на животе, мне не найти и, повернув голову на затекшей шее к напарнику, хмыкнул: — Чудесно. Будто ты вдоволь в отместку за все хорошее накатался по мне на «Малыше». Никита заулыбался, снял со стола ноги, поднялся с жалобно скрипнувшего под ним стула и принялся с хрустом потягиваться. Судя по отросшей щетине, сидел он тут довольно давно. Кстати… — А давно мы здесь? И где «здесь» вообще? — Мы? В «Звезде», я ж говорил, что вывезу тебя подальше. Ну и… третий день уж. — Я все это время спал? — Ну, — напарник хихикнул, — нет. Просыпался периодически. Бредил. Что-то про «белобрысую мамашку» твердил. Я закашлялся. Судя по многозначительной ухмылке партнера, мне лучше не знать никаких подробностей. Пригоршня вдруг спохватился, быстро пощупал мой лоб, налил из графина на столе в стакан воды и принялся чем-то шуршать. — Что это? — я недоверчиво скосил глаза на протянутую к моим губам таблетку. — Жаропонижающее. Температура у тебя, вот, не сходит. — Тошнит что-то… — Ну, а то ж, ты тушенкой той траванулся, вот тебя и мутило так. Я застонал. Зона, вот что ты творишь? Напарник пресек мои попытки приподняться. — Э нет, лежи лучше. Спину не тревожь. Я скинул с плеча его руку. — Да ладно, нормально все-е-о-о-о!.. — О-о, — поддакнул Пригоршня, видя, как меня начало плющить от боли. — Я ж предупреждал. Вот непослушное ты дитя, не слушаешь добрую мамку, а она тебе добра желает, радость Кармелиты. Проглотив таблетку, я поперхнулся водой. — Сокровище Корнелии, — машинально поправил партнера, откашлявшись. — Как скажешь, — не стал тот спорить. — А что со мной? — обняв подушку, все-таки удосужился спросить я. — Что тогда случилось-то? Никита плюхнулся рядом и рассмеялся. Я мрачно и терпеливо ждал, пока его отпустит веселье, и мое терпение в конце концов было вознаграждено. — Мы спать легли, — начал он. — А через пару часов на нас напали снорки. Тебе ж плохо было, я думал, все, хе-хе, не боец, и решил от них удрать. Но куда там от снорков, да еще и по темноте удирать. Пришлось взяться за пушку и пойти по их душу. Благо не стая огромная — трое их было, может, или четверо. Думал, справлюсь, а ты, хи-хи, ты прикинь… — Так, ты давай, сатирик, по делу и без лишнего зубоскальства. — А что я? — обиделся Пригоршня, но зуд рассказать историю до конца оказался сильнее, и он продолжил: — Тебя сама Зона спасла! Я постарался их от «Малыша» отманить, да, заразы умные, не все пошли. От первого ты, конечно, ничего так отбился, но сзади, прямо у турели, еще один снорк заныкался. Ты его не видел, верно? Накрыло тебя? — Ага, — кивнул я, вспоминая. — Голова кружиться начала, сознание, казалось, потеряю. — Так вот, — в нетерпении перебил меня напарник, азартно блестя глазами, — я ж отъехал от того места, где мы встали, и, прикинь, как раз к тому обвалу, где ты себе разодрал руку! Ты об ту же корягу споткнулся, а снорк как раз тогда на тебя и прыгнул! Я к тебе кинулся, видел — все, конец, — ничего не слышишь, шатаешься. Ору, стреляю, а этот придурок через тебя упавшего перелетел и хребтом прямо в «электру»! Меня передернуло — ужасная смерть. — Если б не вся та хрень, если б тебя так не плющило, если б ты не споткнулся там же… — А со спиной-то у меня что? — прервал я захлебывающуюся речь напарника, не разделяя его энтузиазма. — А, ерунда! — отмахнулся тот. — Ты ему, видать, приглянулся, и он тебя в «свои» посвятить решил, позвоночник вскрыв. — Глядя на мою вытягивающуюся физиономию, он быстро успокоил меня: — Да не нервничай, цепанул слегка когтями, видимо, задержаться попытался. А куртка у тебя ведь уже совсем никакущая была, так что он с куском твоей футболки и улетел. Вот представь, не испоганил бы ты ее за эту неделю вконец, не вышел бы в одной майке… — Да ерунда это все. — Ничего просто так не бывает, Химик, — наставительно поднял палец вверх напарник. — Случайностей не бывает. — Это даже и совпадением назвать нельзя, — отбивался я. — Вот и нет. Зона говорит тебе, что бережет твою шкуру. — Никита, — закатил я глаза, — ну ты как ребенок. Не говори только, что сам веришь в это. Вдруг внезапно я вспомнил свой отчаянный мысленный извиняющийся крик о спасении за секунды до того, как я чудом увернулся от мутанта. Ну бред! А вот это уже совпадение. — Ну да, а что? — не смутился партнер. — Мол, намекнула, какого мощного Ангела-хранителя тебе вручила. — Кого? — высота моего изумленного восклицания удивила даже меня. Вдруг я почувствовал, как раздражение волной покидает мою голову. На его место пришла какая-то приятная затуманенность рассудка, а еще меня начал бить озноб. — Может и так. — А? — Никита от неожиданности вытаращил на меня свои голубые глазищи. — Может, и правда испытывала его на профпригодность. — Кого? — Моего назойливого, болтливого, порой раздражающего до зубовного скрежета, слишком часто для рода деятельности вляпывающегося в неприятности, обалдуя ангела-хранителя. И он с блеском прошел проверку. И фиг эта Зона дождется моей шкуры, пока мой небесная мамка-десантник рядом, а, Никит? Ни на кого его не променяю ни за какие Монолиты вкупе с Исполнителями Желаний. На несколько секунд в комнате повисла звенящая тишина. Наконец, Пригоршня оторвал ошалевший взор от моего лица и тихо сообщил: — Тебе б проспаться, Андрюх. — Пожалуй, ты прав, — легко согласился я и тюкнулся носом в подушку. Уже засыпая, я слышал растерянное бубнение напарника: «Блин, ну говорили же мне: температура, бредит, перенервничал — не разговаривай пока с ним, не напрягай. Черт, и ведь в пятый раз уже…» А неплохая неделька выдалась.