Девочка.

девочка, которая просто хочет любви

Когда Дин одним ударом разбивает ей бровь, Сэм молча скатывается по стене вниз, жмурится, чтобы кровью не залить глаза, едва слышно всхлипывает. Дин переводит дух. Они всегда дрались, они всегда бились до крови. Он забывает, что она девочка. И бьет ее, как бил бы брата, мальчишку. Но отец научил, отец выдрессировал. Джон следил за тем, как занимается его дочь, натаскивал сам, нападал, ожидая или защиты, или ответного удара. Отец бил не так серьёзно, понимал, что Сэмми - девчонка. Хрупкая, тонкая, худая. Маленькая. Дин иногда забывается. Сегодня, например. Очередная ссора, которые тупой липкой паутиной следовали за ними, принося в их и без того хрупкий мирок боль и большую разруху. — Считаешь меня монстром? — Сэм стирает кровавую дорожку со щеки, размазывает красное по коже. — Смотришь, как на какую-то мразь, как на тварь, на которых мы охотимся. Тогда почему ты не убьешь меня? Почему, Дин?! Дин терпеть не может эти разговоры. Пыл его остывает, он смотрит на сестру, которой и так достаётся от жизни, еще и от него теперь, от человека, которому она глупо доверяет, идёт к нему, ластится, жалится, сама жалеет и любит. А он отталкивает, морозит ответами, разбивает маленькое сердечко в груди. — Идиотка. Скрипит дверь. У Бобби, зашедшего в комнату, взгляд с презрением, обращенный к Дину. — Пошёл вон. Винчестер сплевывает прямо на пол, выметается за дверь. Сингер присваивается напротив Сэм, поднимает ее голову двумя пальцами, смотрит на рассеченную бровь. — Иди, промой, а потом лед приложи. Из-за чего хоть? Девушка поднимается, не отвечает, молча идет в ванную. Охотник тяжело выдыхает: знает, как ей трудно. Охотников в этом поганом мире больше, чем охотниц. И уж тем более, вынужденных. Сэм знает, что ее ненавидят. Это из-за нее начался Апокалипсис. Коллеги по оружию мечтают лишь о том, чтобы убить ее. И Сэм уже сама согласна на это. Уже не первую неделю она крутит в ладони лезвие. Нет сил, нет решительности. Она боится. Не умирать, нет. А того, что придурок-брат всё равно ее вытащит, снова пожертвовав своей душой. Она не хочет этого. Ничего не хочет. Но кто ее спрашивает. Поэтому, лишь тонкие порезы под рубашкой. Живот, ребра, предплечья... Сегодня, кровь сочится по запястьям. Несильно, не смертельно. Сэм завороженно наблюдает за рубиновыми каплями, прикрывает глаза. Всего лишь углубить порез, подумаешь ведь... Не смертельно. Не смертельно... Дин резко хватается за сердце. Острая боль мешает дышать. Он оседает на землю, прислоняется спиной к разобранной тачке, шумно выдыхает, прикрывает глаза. На руке всё ещё кровь сестры. Охотник касается ее пальцами. Маленькая, милая, родная Сэмми. Да что же он?! За что? Разве можно ударить котёнка? Только больные ублюдки поднимут руку. А Сэмми - котенок. Царапающийся, выпускающий зубки. Но при этом, ищущий ласки, тепла и любви. Получающий заботу от брата. Дин неосознанно вспоминает. Малышка, раскрыв ручки, бежит к нему, еще совсем маленькая, просто издалека увидела его, подорвалась, повисла на шее, спрятала личико на плече. Сочный всхлип, цепкие пальчики. Теплый поцелуй в губки. — Ди... Не уходи больше. Я не хочу здесь. Здесь - у пастора Джима. Люди, приходившие на службу, или те, кто жил еще здесь, всё время рассматривали маленьких Винчестеров. А одна женщина, однажды схватила Сэмми за руку. — У тебя нет родителей? Пойдешь ко мне? И девочка зарыдала. Дин, выглянувший из дома, подскочил к ней, отбирая сестру, прижимая к себе. Оба смотрели на прихожанку волками, а потом Дин, которому на тот момент было всего семь, рявкнул: — Убирайтесь. За что тут же получил от пастора подзатыльник. Еще Дин резко вспоминает, как отец притащил ножницы. Сэм что-то писала, выполняя домашнее задание, ее волосы волнами растрепались по ее спине. Джон был зол, он схватил дочь за локоны, одним взмахом перерезая ей хвост, оставляя рваные лохмотья. Сэмми проплакала почти весь вечер и половину ночи, а на утро Дин увидел, что она сама подравняла причёску. Как он привык к ее гривке, а теперь смотреть было непривычно. Локоны отец сжег, а потом то и дело отрезал девочке длину. Пока Сэм не взбунтовала. Девочка, которая хотела бы быть настоящей женщиной, стала пацанкой. Охотницей. Вся жизнь пошла наперекосяк. У любого сдали бы нервы, а уж у девочки, которой в девять лет отец подарил не куклу, как остальным, а пистолет, совсем поехала крыша. Дин поднялся с земли. Стоило бы извиниться перед сестрой. Плохо поступил. Бить он ее не должен был. Руку поднимать на нее - грешно. И стыдно до одури теперь в глаза ей смотреть. Глаза, как у матери на фотографиях. Маленькая Сэмми... Глупый Дин. Глупая, глупая Сэмми. Не закрыла дверь, не спрятала лезвие. Ярость брата льется ядовитым соком. — Рукава закатай! Девушка поднимается с пола, роняет острие, которое звенит об кафель, пачкаясь в крови. Спина прижата уже к стене, но Сэм все ещё упирается, ищет пути отхода. — Я сказал, руку дай сюда! — Не трогай! Ее голос звучит убито, тихо. Дин рывком хватает израненое запястье, тоже пачкается в кровь. Теплая... Родная. У него такая же. — Дура, Сэм, дура!!! Пуговка с рукавчика отлетает от резких движений. Все руки сестры, вестимо, изранены, изрезаны, поцарапаны. Дин уже не церемонится, тянет ее с плеч. У Сэмми кружевное белье, Дину нравится, но не нравится, что на предплечьях все в царапинах. Какие-то уже сухие, другие - кровоточат. Винчестер падает на колени перед ней, с трепетом прикасается к ранам на кистях. Губы в крови. Лицо в крови. Так плевать на это. Он дрожит, понимая, что его Сэмми это делала с собой! — Как давно? Сэм молчит. Ее колотит от страха, а ещё от легкой потери крови. Хочется сладкого. Хочется спать. — Сэм! — Недели три назад. — Идиотка, — стонет он, продолжая целовать порезы. Как ему страшно и горько. Он клянет себя, отца, даже Бобби. Ведь это всё происходит из-за них. Из-за него, Дина. Он поднимает глаза. Сэм тихо плачет. — Не надо. Сэмми, не надо. — Тебе не надо, Дин, не жалей. Лучше уж ругай меня, бей. Но не жалей. Потом очень больно, когда ты переходишь черту. Очень больно, когда ты отвергаешь, не принимаешь, ненавидишь. Снова любишь, а потом ненавидишь. Оставь, Дин. Винчестер аккуратно перебинтовывает ей запястья, моет свое лицо от крови, выходит на улицу. Ему невыносимо. Хочется сдохнуть. За Сэм тоже. Ради Сэм. Хлопает дверь. Стук каблуков от сапожек. Сэмми садится позади него, а потом перекидывает ноги по бокам брата, прижимается грудью к горячей и сутулой спине. Дин ловит ее за колени, отклоняет голову, чтобы сестра умостила подбородок у него на плече, прикасается к ее щеке своей, в спокойствии закрывает глаза. Говорить не хочется. Не о чем особо. Говорить Сэм о том, что так делать нельзя - глупо. Ей не пятнадцать, у нее не переходный возраст. Просить прощения - глупо. Такое не прощается так просто. Дину хочется целоваться. Вечереет. Прохладный ветер колышет кусты, трепет волосы Сэм. Она тянет руки к воротнику рубашки Дина, поднимает его, застегивает верхнюю пуговку, чтобы тому не надуло шею, удобнее мостится сзади, шумно выдыхает. Сэм хочется целоваться. Дин ловит ее пальцы. Касается их губами. Сэмми водит по ним подушечками, отмечая обветренность и сухость. Отмечает резкую влагу на ладони. Дин плачет. Сэм молчит. Склоняет голову, касается поцелуем кромки волос брата, закрывает глаза, так и прижавшись к загривку. Пальцы переплетаются нежно и тепло. Тучи медленно сгущаются, ветер становится прохладнее. Капли холодного дождя хлопают по разгоряченной коже. Еще, еще, еще... Сильнее. Дин оборачивается, ловит губы сестры. Сверкает молния. Ливень рушится на них с двойной силой. Сэмми перебирается к Дину на колени, обнимает ладонями лицо, целуется горячо, умело. Так, как желает. Рука Винчестера гуляет под мокрой насквозь рубашкой. Он плывет, сходит с ума, просит прощения этим поцелуем, просит прощения за этот поцелуй. Уходить не хочется. Но Сэм дрожит от холода. Бинт на кистях намок, оросился красным. Надо сменить. Но так не хочется домой. — Поедем? — Угу. Переодеваются быстро, бегут в Импалу. Дин гонит по мокрой трассе, разбивая корпусом машины резкие капли. Тормозит черт знает где, хватает сестру за руку, переплетает пальцы. Говорить всё так же не хочется... Да и не о чем. Не о чем. А о том, что произошло, они всё знают.