Феникс

Однажды в одном мире жил человек. Каждое утро он выходил из дома в поисках Янтаря. Его лучи играли во всём - в волосах женщин, в глазах детей и возлюбленных, в движении света фонарей и огней фар. Человек рисовал. Краски покрывали холст, но множество янтарного на холсте не было живым. Краски застывали и засыхали, и цвета замирали вовек - чуждые, неживые. Он плакал. Каждую ночь во сне он видел янтарную горечь небес и золотые руки, зовущие его к себе… Однажды, проснувшись, человек посмотрел на свои рисунки. Он спал в мастерской - тёмном зале, увешанном полотнами, что прятались за шторами. Замершие и застывшие, они пугали его. Человек поднялся. Оделся. И вышел на улицу. Он шёл, глядя на асфальт под ногами, стараясь не видеть весь Янтарь, что сочился из фонарей и вывесок, битого стекла и полной Луны… Вдруг он увидел золотой всплеск. Возвращаясь домой, он уже не мог вспомнить, кто он такой. Только горячие руки. Слова. Стихи. “Меняются и время, и мечты…”. Чувство тела, такого неловкого и удивительно певучего, пахнущего Золотом и Янтарём, и Пламенем и Кровью. Как руки гладили его по груди и между ног, а человек стоял, не в силах сказать слово и захлёбываясь Янтарём, стекающим вместе с дождём с небес. Теперь он стоял посреди мастерской с ведёрком краски в руке. Рассматривая шторы, он наконец решился - и одёрнул их. Десятки лиц, городов и парков, кофеен и окон смотрели на него, застыв и умерев на холсте. Сгорая от жажды, он достал кисть. Последний чистый холст был перед ним на мольберте. И сейчас он рисовал. Красный, жёлтый, кремовый и золотой ложились на холст, составляя лицо юноши, чьи безумные губы делали с ним то, чего бы он больше никому не позволил. На неудобной, жёсткой, мокрой лавочке, которую он, кажется, исцарапал, пока пытался не кричать от безумия, впервые укрывшего его янтарной пеленой. Все страхи испарились. Вдруг нас увидят? - Ну и пусть. Неужели я так могу? - Ты можешь быть свободен. Ты можешь быть счастлив. Стань, словно феникс, сгори и возродись тем человеком, которым ты хочешь быть, вот что он шептал он ему, наполняя теплом и утоляя жажду. Черты лица, заострённые и грубые, но такие привлекательные, застывали на холсте. Нет, он не хочет, чтобы они умерли!.. Подушечками пальцев он прижался к влажным краскам. Проводя руками, он почти не дышал. В теле отдавался ритм безумия под дождём из Янтаря. Золото в беж, а беж в алый, цвета соединялись воедино, порождая линии и пятна, похожие теперь на потоки песка и ветра, кожу и сперму. Он проводил руками по одежде, пачкая её краской. Подходя к стене, в исступлении касался застывших картин, оживляя их цветами со своих рук. Ногти понемногу впились в один из холстов… он начал разрываться под ногтями, проникающими под слои застывшей краски. Движение, ещё движение. Всё более резкими становились его жесты, всё более яростными движениями смешивались краски, сыпались лохмотья и вскоре весь паркет был усеян маленькими разноцветными хлопьями. Он сам не заметил, когда изорвал на себе одежду, горячо кончил на бельё и ноги, на ошмётки застывших рисунков, теперь живые и подвижные… А на следующий день он купил новые краски. Теперь в его глазах был Янтарь. Он покупал синий и красный для огня и бабочек, он искал самые мягкие кисти, валики… в мастерской теперь он рисовал на стенах, погружая пальцы в прохладные краски и оживляя их своими движениями. Злость знакомых перешла в недоумение - зачем, почему он сделал ЭТО с мастерской, почему разорвал все картины и к чему всё это безумие? А он нёс в сердце ту ночь и дождь с небес, смешавший в нём краски отчаяния и наслаждения. Теперь мягко ступал он по влажным и иссохшим обрывкам, каждую ночь смешивавшимся в новые узоры. Теперь перемешивал их со стеклом. Смотрел, как Луна и Солнце танцуют в живых - теперь по-настоящему живых - вещах. На стенах же разрастались деревья, сперва голые, потом обрётшие листья, разросшиеся и зацвёвшие, потом листья опали - и наступил покой. Он не помнил, сколько времени прошло до дня, когда он захотел увидеть, как среди его искр из бумаги, красок и стекла танцует огонь. Оказавшись далеко от людей, так, как только можно, он разбросал свою магию из смыслов и ошмётков по асфальту. Луна с интересом наблюдала за ним - за тем, как он садится на колени, зажигает свечу, поджигает куски холстов… Рыжее, красное, алое, янтарное неслось и танцевало, вновь даря жизнь рассыпавшимся картинам, давно мёртвым - теперь живым и бессмертным. Он поднялся. В босые ноги впился асфальт. Сияние пламени окутывало его, всего перемазанного краской, и он смотрел на него, вбирая Янтарь, который хотелось кожей чувствовать, поглощая отовсюду, находя везде - и в городе, и в людях, и в небесах над головой... И тогда горячая рука схватила за талию, другая - за горло, и те губы прижались к его щеке, и тот же голос, что смешал в нём Янтарь с Золотом и Пурпуром, прошептал: - Наконец я вновь встретил тебя. Феникс.