Укутанные мелодией эрху

Утром в Облачных глубинах обычно тихо. Здесь не принято шуметь; и даже музицирование не гневит холодные горы. Но по утрам, когда по земле стелется прохладный туман, а солнце еще не коснулось лучами земли, это место полно особой звенящей тишины. Лань Сичэнь больше всего любит именно это время. Он еще не надевает тяжелые одежды главы клана. И даже корона еще покоится на прикроватном столике. Волосы заплетены в простую косу, на нем обычное домашнее ханьфу. У него есть совсем немного времени, прежде чем он превратится в главу клана и будет занят делами. А пока он — просто Лань Хуань в домашнем ханьфу. Сидит на террасе, рядом со своим цзинши, накинув на плечи одеяло, и наслаждается жасминовым чаем и мелодией эрху. Не принято в Гусу играть на эрху. Лань Хуань даже раньше не задумывался — почему. Неприменимо в бою? Но последние полгода, время от времени, утренние часы согреты этим инструментом. Лань Хуань улыбается, глядя на Вэнь Чао, играющего для него. Нервные пальцы умело летают по струнам, обычно хмурое лицо расслаблено и спокойно. Волосы еще не стянуты в тугой пучок, рассыпались медовой патокой по плечам и спине. Лань Хуань не может отвести глаз. Мог ли он подобное предсказать тогда, когда Вэнь Чао сидел напротив него с гордо выпрямленной спиной, отрывистым голосом передающий приказ своего отца? Или когда позже встречал его вместе со своим старшим братом на пороге Знойного дворца, после отречения Вэнь Жоханя? Левая рука — забинтованная — спрятана в рукаве, под глазами тени, в зрачках — звериная боль? Тогда Лань Хуань впервые и подумал, что Вэнь Чао — это рысь. Дикая, лесная, хищная, зализывающая раны в одиночестве. Рысь — смеющаяся вместе с Вэй Ином и прячущая желтые огоньки в глазах. Вэнь Чао помогал Цишань Вэнь удержаться на плаву и, кажется, отдыхал душою на переговорах с Лань Сичэнем. Он пил чай, смотрел в окно и не слушал ни слова из того, что говорил глава Гусу Лань. Дождь лепестков магнолий отражался в зрачках, уже не таящих в себе боль. Боль отцовского меча, разрезающего ладонь, боль стояния на коленях перед запертой дверью, боль недопонимания. Лань Хуань видел сильную, несломленную этой болью душу. Видел личность — волевую, колючую, порой жесткую, порой — насмешливую и яркую. Видел человека, решившего в одиночку тащить на себе тяжкий груз бед других людей. Видел тяжесть невысказанных слов и то, как тяжело было Вэнь Чао шагнуть ему навстречу и обнять. В ответ на протянутую руку, он порывисто вытащил сердце из груди и вложил его в раскрытые ладони. Кем был бы Лань Хуань, если бы не сделал все, чтобы удержать этого человека? Скрыть ото всех, от всего мира — как его отец матушку? Нет. Дать приют; отпускать, чтобы ждать возвращения, приходить самому, по зову и без приглашения. Наградой были вечера, когда они лениво общались на разные темы. Когда Вэнь Чао расчесывал ему волосы, мурлыча под нос обрывки мелодий. Когда облокачивался на плечо Лань Хуаня, переплетая их пальцы в уютном молчании. Сичэнь рисовал иероглифы на раскрытых ладонях А-Чао и целовал тонкий шрам. Запускал пальцы в распущенные волосы и опускал бережно на кровать. Наградой за сохраненное сердце были ночи, когда Вэнь Чао вспыхивал огнем и обжигал ладони жаром обласканного тела. Когда выгибался по-кошачьи гибко навстречу и изнеможенно падал на простыни. Доверчиво подставлял шею под поцелуи и тихо-тихо смеялся, пряча лицо на чужом плече, щекотно задевая ресницами кожу. Вэнь Чао открывался ему, позволяя зайти так далеко, как только вообще возможно. Позволяя увидеть самое потаенное; то, что чужим не расскажут. Свои чувства. Ворчливую привязанность к Вэнь Сюю и благодарность его супруге за принятие его старшего брата. Такие же братские узы с Чжулю, который учил и растил его, как родича. Привязанность к Вэнь Нину и Вэнь Цин. Раздраженно-теплое отношение к Вэй Усяню, омраченное странной горечью — дойдет и до нее черед; Лань Хуаню откроют и эту тайну, он уверен. Тяжкое ожидание ответа, преклоненные колени пред запертыми изнутри покоями. Когда Вэнь Чао обмолвился, что хочет сказать отцу об их отношениях, Лань Хуань вызвался пойти с ним. Он просто не мог оставить своего возлюбленного одного в такой момент. Он не догадывался, насколько это будет тяжело. — Отец, со мной пришел глава Гусу Лань, Лань Сичэнь. Отец, я хочу сообщить, что он — мой спутник на пути совершенствования. — Господин Вэнь Жохань, я клянусь беречь вашего сына, любить и почитать его. — Отец, думаю, когда Вэнь Сюй окончательно освоится в роли главы клана, я перееду в Облачные глубины к Лань Сичэню. — Отец… Мы не будем устраивать пышной свадьбы, но однажды преклоним колени в храме. Отец, я сообщу дату, ты придешь? — Отец, еще я хотел сообщить, что Вэнь Мулан, жена Сюй-гэ, скоро родит. По всем признакам — мальчика. Ты хотел бы увидеть внука? Я скажу им, чтобы принесли новорожденного к тебе. — Отец, давай поговорим. Вэнь Чао не позволил себя обнять, когда уходил от запертой и безмолвной двери. Лань Сичэню показалось, что он услышал шорох в покоях бывшего главы Цишань Вэнь. Но, скорее всего, ему послышалось. Лань Хуань обнимал Вэнь Чао ночью, целуя жадно, пытаясь потушить желтое звериное пламя боли, заменить теплым медовым жаром страсти и нежности. Кто бы знал, что во втором сыне Вэнь Жоханя целое море нежности? То, как Вэнь Чао целовал его волосы с улыбкой, говоря, как преступно быть таким красивым. То, как разминал плечи после долгой работы, предлагая помощь. Молча держал его руки в своих ладонях, изредка целуя их и прижимаясь к ним лбом. Обнимал, закутывая их обоих в теплое одеяло. Утешающе целовал, едва касаясь губами лица, распуская волосы и массируя кожу головы. Обессиленный после общения со старейшинами и кратких визитов к своему отцу, Лань Сичэнь наслаждался, отдыхая душой в руках Вэнь Чао. Они становились приютом друг для друга. Вэнь Чао любил рисовать Лань Хуаня, особенно обожал делать наброски спящего мужчины, вставая ради этого раньше него. Лань Сичэнь научился делать расслабляющий массаж с любимым А-Чао лавандовым маслом. Вэнь Чао играл по утрам на эрху — и Лань Хуань готов был вечность слушать его музыку. Лань Сичэнь поставил свой клан перед фактом, что его спутник будет с ним жить. Что они сыграют свадьбу, когда придет благоприятная дата, рассчитанная астрономами. Что после зимы, как сойдут снега и распустятся первые цветы, он и Вэнь Чао наденут красные одежды и поклонятся Небесам, родителям и друг другу. Вэнь Чао пообещал в первый день зимы попрощаться со Знойным дворцом и последний раз преклонить колени перед покоями отца. И остаться в Облачных глубинах уже не как гость. — Составлю компанию Вэй Ину, когда он и твой брат, наконец, перестанут страдать ерундой и тоже станут супругами, — смеялся негромко, низко, с удовольствием касаясь своих меток на белой, как нефрит, шее. — Бедный наш дядюшка!.. Боюсь, молодого господина Вэя он не перенесет, — Лань Хуань с улыбкой ловил его пальцы и прижимая к губам. — Может, помочь ему найти спутницу или спутника? Тогда у него не будет времени переживать из-за Вэй Ина или меня. — Лань Хуань целовал шаловливую улыбку, радуясь озорным огонькам в глазах. Мелодия эрху окутывала теплой шалью, согревая лучше чашки жасминового чая. Вэнь Чао играл самозабвенно, отдавая свой огонь мелодии, согревая ею чопорные горы Гусу. Лань Хуань улыбался — он с радостью сгорел бы в этом огне. Но это медовое пламя только согревает ласковым жаром его сердце, не опаляя душу. Вэнь Чао откладывает смычок, открывает глаза. Усмехается. Без слов садится рядом. Лань Хуань накрывает его краем своего одеяла, притягивая поближе под бок. Вэнь Чао удовлетворенно вздыхает, потершись холодным носом о шею Сичэня. Ловит добродушную усмешку губами, коротким поцелуем. Рассветные лучи, едва теплые, прогоняют слабый туман. Путаются в распущенных волосах и вспыхивают золотом в любимых глазах. — Доброе утро, А-Хуань. — Да, доброе… Лань Хуань уверен — он хочет, чтобы такие рассветы были каждый день, всю их жизнь. Вэнь Чао — в этом он уверен тоже — думает также, когда прячет непривычно нежную улыбку.