Эрос и Антерос

      — Потому что Любовь не может расти без Страсти.       Фемида откинула локон с тряпицы на глазах. Чаши весов звякнули друг о друга, и лучезарные хариты вспорхнули, покидая Дельфийский оракул и унося благую весть пенорожденной Афродите.       Спустя пламя соития, спустя чудо рождения сладострастная Афродита поднесла младенца вечному своему ребенку Эросу, златокудрому, пухлощекому, с искристыми, озорными глазами.       — Твой брат, — объявила она. — С ним ты взрастешь, повзрослеешь, и вместе вы привнесете вдвое больше любви, мои верные помощники, мои любимые боги.       Эрос принял в куцые детские ручки младенца, что распеленался из черных крылышек и взглянул на Эроса угольками глаз.       — Здравствуй, братец, — Эрос опалил поцелуем чело под смоляными завитками, лелея младенца в объятиях.       Вздрогнула тетива, и стрела пронеслась меж листвы, вонзилась под лопатку Еврибата. Тот ахнул при виде юного Алкионея.       — Что ты сделал? — спросил младший Эрос, смоляные кудри его рассыпались по хрупким плечам.       — Влюбил, — хохотнул старший Эрос и взметнул золотистые крылья. Подрос братец, и Эрос, застрявший в детстве, подрос. Спала припухлость, вытянулись руки и ноги, уже не малыш, но отрок порхал меж ветвей в поисках мишени.       Еврибат кинулся наперерез процессии, что волокла Алкионея к подножью Парнаса.       — О, пощадите прекраснейшего из людей! Отдайте Ламии меня вместо него! — воскликнул Еврибат.       — Ужели смерть разлучит их? — встревожился младший Эрос.       — Как знать, — пожал плечами златокудрый бог и устремился прочь, но братец не отступал, покуда Еврибат не сгубил Ламию и не сомкнул объятий с возлюбленным.       Три стрелы легли на тетиву и звонко рассекли воздух.       — Искусно стреляешь, брат! — восхищался младший Эрос, смоляные кудри его вились вокруг шеи и щекотали ключицу.       — Красота Аполлонова отпрыска благоволит, — усмехнулся златокудрый юнец. — Куда ни стреляй, не промахнешься.       Он опустошил колчан и спустился меж людей, дабы выдрать из сердец отверженных свои стрелы. А младший Эрос все вился вокруг прекрасного Кикна в ожидании, когда же тот одарит взаимностью Филия, коему чернокрылый бог придал сил исполнить наказы красавца. Только Кикн отвергал любовь Филия пуще прежнего.       — Отчего не сдается он, раз исполнены все наказы? — вопрошал Эрос старшего брата. Златокудрый бог пожимал плечами, беззаботно молвив:       — Не всякая любовь обретает ответ.       — Так пронзи сердце Кикна стрелой! — взмолился младший Эрос.       — Красота — прочный щит, едва ли попаду, — отмахнулся старший. — Сам попробуй, если угодно, — и протянул братцу лук.       Чернокрылый Эрос натянул тетиву, стрела постукивала о древко, руки дрожали. Ни разу прежде не стрелял он и не чаял попасть в цель. Со стыдом опустил лук, потупился. Меж тем в присутствии черноокого Эроса Филий так воспылал страстью, что рвался овладеть Кикном. В отчаянье сын Аполлона бросился со скалы и разбился о водную гладь, обернувшись лебедем.       Звенела тетива, и звук этот ранил слух Эроса, чьи буйные смоляные кудри, стянутые в хвост, покоились на крепкой юношеской груди. Вновь златокрылый бог жалил сердца безответной любовью к красавцу Нарциссу. Будто потешаясь над братом, златокудрый Эрос особо влюблял тех, кому благоволил черноокий Эрос. Подопечный его Аминий, исступленный любовью, покончил с собой. Кроткая, нежная нимфа Эхо уверовала во взаимность и обожглась жестоким отказом. Когда же старший Эрос вновь занес стрелу, чтоб походя пронзить дриаду, взглянувшую на Нарцисса, брат дернул лук из его ладоней.       — Отдай, на сей раз я попаду и лишу покоя его сердце!       — Не смей! — златокудрый лучник отбирал свое оружие. — Матушка не велела! Нарцисс обречен не любить, покуда не встретит столь же прекрасного…       Но чернокрылый бог не уступал брату, в борьбе они упали оземь и кубарем катались в траве. Рассыпались стрелы, отлетел лук, и поверженный лучник откинулся на спину. Младший Эрос сжимал запястья брата и нависал над ним, разгневанный, разгоряченный. Грудь старшего вздымалась, ланиты пылали румянцем, а глаза лучились, точно море, пленившее солнечный отблеск. Младший будто впервые узрел его красоту — и золото кудрей, и жемчуг кожи, и рубины губ. Лукавая улыбка Эроса манила сладостью нектара, и победитель возжелал утолить жажду. Но за мгновение до поцелуя златокрылый бог скинул разомлевшего брата, толкнул и вжал в землю.       — Глупец, — усмехнулся старший Эрос. — Не дорос еще тягаться со мной, — и щелкнул брата по носу.       Ничего больней не ведал Эрос, поверженный и отверженный.       Хрустнула ветка под поступью Нарцисса. Заплутал он в родном лесу, упустил всякую живность, и фляга с водой соскользнула с пояса да разбилась, будто кто-то нарочно чинил ему козни. Незнакомая тропка, последняя надежда его, вывела Нарцисса к ручью. Усталый, истомленный охотник припал к воде, и стопа чернокрылого бога прижала его к берегу. Узрел Нарцисс свое отражение.       — Кто ты, прекрасный незнакомец? — страсть опалила Нарцисса. — Выйди ко мне, молю!       — …молю!       Он клонился к отражению и целовал ледяной поток, не в силах глотнуть воды под неведомой тяжестью.       — Отчего же не выходишь, не любишь меня? — вопрошал Нарцисс. — О, горе мне, горе!       — …горе!       Он пронзил ручей руками в поисках объятий, но никого не нашел под толщей холодной воды, лишь взволновал отражение.       — Какая жестокость, любимый, ты всего лишь мой образ! — воскликнул охотник в озарении. Слезы подступили и сорвались с щек, тревожа воду. — Нет, не покидай меня, дай же налюбоваться. Люблю тебя, люблю!       — …люблю!       Прикованный к берегу стопой чернокрылого бога Нарцисс иссыхал от тоски и страданий. И несчастная Эхо вторила его стенаниям.       — Отпусти его, Эрос, — молвила златокудрая, пышногрудая Афродита, что спустилась возле сына, едва касаясь земли ножкой, нежной, точно розовый лепесток. — И возвращайся к нам.       — Не зови меня так. Отныне я Антерос. И я не вернусь. Передай брату, — черноокий бог обернулся, — пусть не всякая любовь находит ответ, — и продавил Нарцисса насквозь. — Но всякая безответная любовь будет отомщена.       Потому что Любовь не может расти без Страсти, а самая сильная Страсть - Ненависть.