quod me nutrit me destruit

      Мегуми не сразу почувствовал кровь носом. Конечности все в ссадинах, ребра наездами простреливают. Тренировка ближнего боя, по его мнению, не принесла ничего хорошего, а только повышенное давление, удары головой об деревья благодаря Тодо и изобилие сарказма со стороны Сатору. В силу своего черствого и скрытного характера ни вопля не выдал, а только смиренно встречал удары. Но за него все показали поникший взгляд, неустойчивые позиции и проигрыш.       Чтобы немного приободрить себя и смотаться от друзей, сбежал. Надо было освежиться. После тренировки не домой ушел, а в лес, вглубь: хотелось погладить гончую, почесать ревущий затылок, развеяться.       Смахивает пальцами — кровь идти не перестает. В самой носоглотке тяжелый металлический вкус. Скверно, думает Мегуми, вспоминая, где в комнате есть хотя бы кусочек ваты. В медотдел идти в такое время нет резона: врача нет, а если встретится с кем-то, то это обязательно будет Сатору. Получит пару ласковых на свой счет, и уже захочется под плинтус слинять. Поэтому лучшее решение для себя — мысленно абстрагироваться и нормализовать самочувствие.       Расстегивает испачканный грязью комбинезон, подходит к тумбе. Кровь не перестает бесить. Толстые капли разбиваются рядом с носками, и наплевательски стирает ими кровь. Нужную аптечку не находит на своем месте, а только белье, какие-то провода, мангу, расческу и остальные флаконы. Сбрасывает комбинезон с плеч, придерживает на бедрах и поправляет темно-синюю майку. Косится на кровать — на изголовье висит банное полотенце, но белое. Им попросту идиотизм останавливать кровотечение. Держит пальцы у ноздрей. С носа течет как с пожарного гидранта.       Время около полуночи — об этом пишет телефон — и Юдзи, вроде бы, давно должен спать по соседству. Если вежливо попросить, то не пошлет нахер, а даже добродушно отдаст аптечку. Стоит попробовать и миленько извиниться.       Разворачивается — в глаза бросается четкий силуэт в темном углу комнаты: острые волосы торчат вверх, руки сложены на груди, ноги фривольно скрещены; на теле только расхлябанные спортивки. То, что видит напротив, явно не его техника решила проявить независимость.       Ведь он узнает этот силуэт даже при смерти.       — И что ты здесь делаешь?       Тень отпрянула от стены и вышла под свет луны. Фушигуро инстинктивно делает шаг назад, когда видит перед собой тело Итадори, полностью покрытое татуировками, и все четыре красных глаза засияли неестественным блеском. Сукуна бесстыже пялится на стекающую по губам кровь. Хмыкает.       — Выглядишь просто отвратительно, — Мегуми предпочитает проигнорировать.       — Мне нужен Юдзи. Прямо сейчас.       — Кажется, меня это не ебет.       — У меня идет кровь из носа.       — Я вижу.       — И мне нужно ее остановить.       Фушигуро не заметил, как Сукуна уже достаточно близко подошел, и их разделяет только один шаг. Судя по оголенному торсу, спокойному дыханию и тому, что Юдзи никак не пытается помешать — все идет по самой кривой пизде.       Сукуна принюхивается. Слышит отчетливый смрад слякоти, мускуса и напряжения.       — Как же от тебя пасет. Где ты был? А то запашок, как от колхозного скота.       — Проветривал мозги. И ты можешь спокойно отойти от меня. А еще закрыть дверь с другой стороны, — Сукуна громко смеется, вызывая недоумение.       — Ну да, прям взял и послушал тебя. Сам-то в свои слова веришь? Или так, попиздеть горазд?       У Фушигуро начинает копиться возмущение в груди, капать раз за разом, как из раковины вода, когда Сукуна смотрит так, как на самый легкий уровень в игре. «Пришел, увидел, победил», но ни разу неудивительно: это самая обычная формальность — показ своих королевских прав и привилегий, даже перед Мегуми в его владениях. В его, блядь, царстве, Сукуна построит свой замок, напишет свой свод правил, перестроит империю под нуль. Мегуми не станет даже возникать: это питает, придает жизни вкус.       Но вызывает неистребимую привязанность.       Сукуна пальцами собирает кровь с ключиц, ведет к подбородку, придавливает кадык, заставляя посмотреть на себя. Кожа идеальная, ровная, юношеская. Никаких изъянов и пробелов. Полуприкрытые глаза ничего не говорят, и это не из-за острой челки: своей полной безэмоциональностью известен в техникуме. Но не известен тем, что без ведома Юдзи трахается с его соседом по телу, не находя в себе чести отыскать причину прекратить это делать. Как низко.       Фушигуро то ли в ужасе, то ли в перспективе, вжимается в тумбу сильнее, когда Сукуна облизал пальцы, не оставляя ни капли крови. В голове начало ебашить давление набатом.       Сукуна делает последний шаг вперед, похуистично вклинивает колено между ног, притягивает к себе. Про себя ахает, поражаясь, что это больше на Мегуми не работает: грудь дышит ровно, а лицо все еще нечитабельное. Неприступная стена — так можно назвать Мегуми, когда дело касается достоинства в сексе с Сукуной.       Его пальцы мозолистые, а сама ладонь мягкая, нежная, уютная. Нет. Нет-нет, не его это рука. Вовсе не его. Эта мягкая и сильная рука принадлежит Итадори, соседу по комнате, другу и напарнику, которого обводит вокруг пальца как идиота. Сильно жмурится, пытаясь отогнать от себя предательские мысли, чтобы не сойти с ума и не закатить истерию о правильности, доступности, о морали.       Мораль и Сукуна… забавно.       — Мегуми.       Нельзя так поступать с друзьями. Итадори никогда бы такого по отношению к нему не сделал. Никогда бы не предал, начиная с первой их встречи. Всегда протянет руку помощи, даст совет, вбросит неуместную шутку или скорчит рожицу. Сердце пропускает удары, кислород стал обжигать легкие. Косит взгляд на Сукуну — видит татуированные скулы, красные яркие глаза, злобную ухмылку, покрытые мраком, тысячелетней силой и ненавистью.       Это все еще не Юдзи.       Сукуна хороший, не сделает больно.       Так он себя успокаивает.       — Фушигуро.       Это все еще не голос Юдзи.       Сукуна жутко бесится с принципиального молчания и приближается к лицу, слизывая поступающую кровь с верхней губы, заканчивая на кончике носа. Мегуми побледнел и стал схож на полуобморочного. Заставит мальчишку заговорить, заставит стонать и корежиться в наслаждении, и в охапку берет его волосы на затылке. До треска. До боли.       — Давай, продолжи меня игнорировать, и ты сделаешь только себе хуже. Давай, ну же, будь, сука, целомудренным. Тебе ведь так нравится из всего делать проблему, Фушигуро.       Мегуми не сильнее своих принципов. Пришел к выводу, если прикусит язык, то это отличная защита, даже Сукуна не пробьет, но как бы не так: кожа на голове заныла адски, острые концы стали как иголки у ежа из-под пальцев. Тянет вниз, окровавленный подбородок смотрит в потолок, парочка позвонков хрустнуло в районе шеи, но темно-синие зрачки упрямые: смотрят прямо, на татуировки, недовольное лицо. У Сукуны нездоровая слабость к своей игрушке. К игрушке ли на самом деле — разберется, но не обещает, что скоро.       Мегуми решает защитить свою прическу, нежели себя самого:       — Ты так и не ответил на мой вопрос… — тембр холодный, наплевательский. Расхлябанный комбинезон давно сполз на уровень таза.       — На какой, блять, твой вопрос?       — Что тебе от меня надо.       — А ты, что, до сих пор и не понял? — раздраженно кривится, в наказание оттягивая волосы. — Сильно волосы пережал? Или вновь думаешь, что уместно показывать свой характер? Удивлен, что он у тебя вообще есть.       За словом в карман не лезет.       — Все-таки, ты заботишься обо мне. При чем уже дважды успел.       — Нет, конечно. Слишком много на себя вешаешь. Я просто беру то, что по праву мое.       — Сомневаюсь, что мы оба думаем об одном и том же. Потому что на мне нет нигде пометок.       — Так это исправимо, как и твое наигранно-каменное лицо. Только посмей меня потом умолять о большем, перед этим поебав мне мозги. Я тебе не ебаный аперитив и ты задаешь очень, очень тупые вопросы, Мегуми.       Мегуми себя не на помойке нашел. Но ему в сотый раз доказывают обратное: пару раз больно прижимают к тумбе, в качестве наказания за долгий пиздеж и тупорылые вопросы, и цинично швыряют на кровать как какую-то тряпичную куклу. Длинное тело — даже длиннее самого тела Итадори — пару раз отскакивает от матраса, голова почти ударяется об стену. Сукуна приближается к кровати, покрываясь легким лунным светом от плеч до бедер. Смотреть сверху всегда богаче.       Сжимает насильно Мегуми нос, пару раз оттягивая кончик к себе. Указательный и большой давят на крылья, уходят к переносице, выбивают из парня болезненное шипение. Чтобы кровь хлынула, тревожа лопнувшие капилляры. Фушигуро от резкой боли вскрикнул, ударил по руке, но Сукуне глубоко поебать: кончилось ангельское терпение, тотально подзаебал Мегуми, у которого есть маски на все случаи жизни. Но маски ли это на самом деле, а не нрав, Сукуне тоже глубоко поебать. Не за это он трахает мальчишку.       Кровь хлынула из двух ноздрей.       Сукуна вытянулся и величественно ждет жалобы из разряда «ты мудила сраная» или «за что?», но Мегуми, даже сейчас, собирая капающую кровь ногами, молчит. Молчит, молчит, молчит. Кровь впитывается в темно-синий костюм, вновь течет по губам, заползает в рот. Зубы пачкаются. Мегуми не знает, что делать. Сукуна понял: это заводит до адского стояка и мышечных судорог.       В любом случае от такой кровопотери не откинется. Но все равно будет следить, если совсем захеровит. А по-другому никак.       В несколько слаженных движений лишает Мегуми комбинезона, оставляя на нем только испорченную футболку и белье, приказывая прекратить перечить и перестать нянчиться с носом: Мегуми не перестает хлюпать им.       Проглатывая кровь и придумывая план, как тактично придумать отмазку, не заметил, как Сукуна вытащил веревку из спортивок, перевернул его на живот и завязал ему руки. Запястья сдавлены не намертво, чтобы кровоток был нормальным, но там морской узел. Пытается вырваться — результат нулевой, тянет локти вверх — отзываются болью после Тодо.       — Это вовсе необязательно, — отозвался Мегуми куда-то в одеяло, но недовольства не показал. — Развяжи меня.       — С чего мне это делать?       — Ну… потому что я попросил?       Сукуна громко рассмеялся, заливисто, как от какой-то мега смешной шутки, которую не слышал тысячу лет, и Мегуми попросту не мог не взглянуть через плечо. Красные глаза светятся в полумраке. Черные татуировки мрачнее самой ночи. Тело Итадори… не в его власти. У Фушигуро до сих пор не стоит. Вообще никак. Никакого намека на возбуждение. Если и есть, то оно мизерное, скудное, жалкое, которое разогревать придется с особыми страданиями. Сам виноват, потому что ставит психологические барьеры, постоянно думая, что этот раз — последний. Но каждый раз ошибается.       — Эй, может, мне еще начать тебе блядь ботинки вылизывать? Нет? Не слышу ответ, — злобно бросает, и лопатки Мегуми сжались. Кожа на голове все еще ноет от хвата. — Слышишь, не теряйся. Иначе из принципа превращу тебя в непонятное месиво, и это уже жирный вопрос, каким чудом. Ты услышал меня? Отвечай.       Отвечает кивком, мычанием, кряхтением.       Сукуна не задает себе вопросы, почему Мегуми еще живой. Ответ давно найден: он ему нужен. И для каких целей — вопрос человечества.       Мегуми переворачивается не без помощи Сукуны, спина вдавливает руки в матрас. Начинает кружиться голова, на секунду смотрит в потолок, во лбу начинает пульсировать. Но в целом состояние стабильное: зрение не подводит, чувствительность не пропадает. Но возбуждение все так же остается в стагнации. Нельзя показать, что это на самом деле нравится.       Сукуна садится на Мегуми, вдавливает в матрас. Даже запахом отличается от Юдзи, не говоря уже о внешних чертах и манере речи. Не только магия, а характер, принципы, задумки сейчас выльются на бедняжку ведром. Чувствует задницей, что у пацана даже не стоит — опять выебывается — и ярость вздымается: хватает за тонкую шею, вжимает голову в покрывало. Черные игольчатые волосы окропили покрывало.       Сукуна еще раз докажет: демонстрация своего характера в постели — роковая ошибка.       — Блядь, не беси меня. Снова, сучонок, думаешь, что самый умный?       — Ты еще даже ничего и не сделал, что может мне понравиться, — Мегуми лжет.       Сукуна засмеялся так, что запинался в словах и в итоге ничего не ответил. Говно вопрос, Мегуми.       Мегуми резко выдыхает последний кислород, и Сукуна вновь вылизывает лицо. Насилие и контроль прекрасно потрошат процессы в мозгу мага, и только сейчас, когда Сукуна второй рукой сжал член через трусы до визга, понял следующее: еще!       Ноги приподнялись, случайно ударил Сукуну в спину, но тот простил. Ему можно все.       Ищет нужные точки, оттягивает член ниже, вылавливая языком шипение, при этом контролируя все от начала до конца. Копит немного вязкой слюны, чтобы опять взбесить, и слизывает кровь с шеи разом. По всему лицу слабо-красные пути. Сукуна давится кровью большим глотком. Мегуми для него прекрасен по-своему; так, как никто не поймет: парень талантлив, превзойдет всех в техникуме, если не самого Сатору. Момент, когда Фушигуро получит первое место — вопрос времени.       Сукуна резко встает с парня и утягивает за собой. Липкое от крови и слюны лицо тянется по инерции, Мегуми не хочет в этом участвовать — нет, блядь, хочет — изрядно провоняв медным запахом. Но даже так много крови Сукуну не устраивает: Сукуна еще раз зажимает ноздри.       Если бы Мегуми это не нравилось, он бы сказал об этом.       Если бы Мегуми это не нравилось, он бы подумал об этом.       Сукуна выпячивает член в серых спортивках, который уже не хило так залился кровью от странных прелюдий, и Мегуми не особо спешит работать зубами.       — Руки завязаны.       — И что?       — Помоги мне и сними свои штаны. Пожалуйста.       — Нет.       — Умоляю.       Сукуна ухмыляется. Еле душит в себе желание прописать пощечину. Синие радужки смотрят исподлобья: их хозяин ждет, когда демон поймет, что зубами делать ничего не намерен. Сукуна недовольно закатывает глаза, бросает пару словесных оплеух, и большим пальцем игриво стаскивает спортивки вниз. Тазобедренные косточки сейчас разрежут кожу, хороший татуированный пресс напряжен, член оголяется полностью. Фушигуро начал хоть что-то делать: подвинулся ближе, перемял руки, лизнул кровавым языком.       Кровь с носа окрасила член, огибает и тянется с уголков рта. Фушигуро лижет, слюнявит, дразнит член по всей длине. Пытается морально настроить себя на смелые действия, но пока хватает только на ленивые мазки, изредка поднимать взгляд на Сукуну и изумляться, что тот просто наблюдает.       Мегуми знает, каков член Итадори. Итадори же ничего не знает об этом.       Черт.       Сукуна решает помочь, но не сильно: бьет членом по губам, мажет кровь сильнее, приказывает копить слюну и прекратить дразниться. Мегуми же, в силу своего характера, делает по-своему: собирает львиную долю крови и плюет, распределяя по длине дальше. Сукуна еле слышно выдохнул. Давно такого зрелища не видел.       Мегуми бьется в противоречиях: перед лицом Сукуна, но тело… мхм…       — Хватит ебать мне мозг. Соси уже.       — Не гони меня.       — Не заставляй меня повторять дважды. Я сказал не тяни, паршивец, — Сукуна повторил.       И перестал тянуть: покосил головой в сторону и погрузил стояк в рот медленно, аккуратно, пытаясь удавить рвотный рефлекс. Убирает зубы, Сукуна держит двумя пальцами член у основания, помогая сделать нужный угол. Сосет с хмурыми бровями, будто бы его, блядь, заставляют. Нижняя часть ласкается языком, проходится по вздутым венам, сверху капает новая кровь, пачкая лобок и следуя за губами, когда делает поступательные движения.       Комнату заполонили хлюпающие и жадные звуки. Сукуна не может себе отказать и хватает Фушигуро за волосы, опять на том же месте, и без отдыха трахает рот, будто это вовсе не его любимчик. Желудок бьется в спазмах.       Травмированный нос встречается с лобком, Сукуна напряг бедра от душной глотки и вакуума, от мягких щек и изредка царапающих зубов. Когда становится неприятно — тянет волосы вверх, к ебаным небесам; в ответ Мегуми сердито хандрит. Но это не мешает ему отсасывать полторы минуты кряду, эпизодами вдыхая кислород с позволения Двуликого. Уши хочется залить свинцом от отборных звуков. Кровь заполонила вкусовые рецепторы.       Сердце уходит в бег, голова побаливает, легкие сокращаются в судорогах, воплем крича Мегуми вдохнуть побольше. Но тот этого не делает: не позволяют. Пару грубых движений вновь до лобка, задыхаясь и хлюпая, и Сукуна отпустил его, на секунду сгибаясь, не давая парню придти в себя и слизывает все со рта. Никакого отвращения. Весь Мегуми — сплошной кусок сахарной ваты.       Мегуми силой стискивает зубы, борясь со злобой из-за связанных рук.       — Сукуна… развяжи руки.       — Я же сказал нет. С хуев думаешь, что передумаю?       — Я… я не чувствую пальцев.       Мегуми сам себя сдал, когда взгляд отвел.       Требуешь — соответствуй.       — Теперь точно не развяжу. Напросился.       — Развяжи меня!       Фушигуро проиграно мычит, будто избили, когда с него стаскивают белье. Сукуна заценил его театральные способности изображать горе, но понимать не стал. Насрать, чего он умаляется и корчится, когда ставит раком и достает из-под матраса небольшой тюбик лубриканта. Сукуна заставил его купить смазку, как бы не сопротивлялся. Все переросло в это: связанные руки, окровавленное и смущенно-недовольное лицо Фушигуро.       Кровь пачкает любимое покрывало, щека давит изнутри на зубы. Мегуми слышит хлюпающие звуки смазки. Матрас продавливается — позади пристроился Сукуна, свободной рукой лаская хорошенькую поясницу плавными движениями, невесомыми. Но мозоли Итадори портят все. Не дают упасть в омут с головой. Мегуми еще не скоро свыкнется с еблей с Сукуной, а днями дружить с Юдзи, как ни в чем не бывало. Только потом вопросы задает, что за взгляды косые, но тут демон сам проявляется и в угаре бросает: «нравишься, видимо»       Рука ползет к бедрам. Сукуна бьет с размаху, да так, что Мегуми вскрикнул.       И еще, и еще, и еще, блядь, пока не появился багровый след.       Сукуна выдавил смазку, согрел, проник двумя пальцами. Никаких уведомлений, моментально проникая глубже, погружая фаланги.       Мегуми стонет. Лицо изменяется: рот тянется на гласной, глаза закрываются. Сукуна легко дразнит простату, не дает парню привыкнуть к сладости, изрядно наслаждаясь эмоциями и стонами.       Сукуна трахает любимого мага, трахает, трахает, трахает без сожаления, слушая в тишине комнаты эти сладкие крики любви; как его лопатки выкручиваются от экстаза, а руки тянутся вверх, желая обрести свободу. Мегуми косится через плечо, но угол обзора не позволяет толком ничего: Сукуна стоит на коленях позади него, дразнит задницу, и вторая рука перемещается на руки Мегуми, тянет на себя.       Долго потешаться не пришлось: их регулярный тайный секс говорит об этом.       Сукуна разводит ноги Мегуми еще шире, дабы тот переместил центр тяжести, давит в поясницу, дабы выгнулся; заменяет пальцы членом, дабы умолял о большем. Фушигуро инстинктивно поддается вперед, когда задницу начали растягивать по всему диаметру. Закусывает язык, упрашивая себя прекратить стонать и таять под Сукуной. Но работает крайне отвратительно.       — Насаживайся сам.       Фушигуро не находит повод не делать этого: двигается сам, утыкается щекой и не прекращает сжимать лопатки. Сантиметры входят, не зная преграды, и Сукуна стонет от узости. Член хорошо смазан, постарался ради строптивого Фушигуро, ведь обидится еще. Но Мегуми делает все сам: аккуратно и под нужным углом насадился, ощущая яркую заполненность. От нахлынувшего удовольствия сжимает стенки, и за это Сукуна рычит и кусает, приказывая прекратить сжиматься.       Сукуна стал двигаться. Старательно поначалу, будто трахает «самого дорогого человека за всю жизнь», и только потом, когда Мегуми привык, приступил трахать с необузданной страстью, насилием, рвением; бить кожу об кожу. Мегуми сдерживает протяжные стоны как может, аж горло дрожит, но оборона не долго держится. Рука Сукуны держит его руки поверх веревки, и тянет на себя, вылизывая ушную раковину, носом убирая назойливые волосы. Мегуми умирает, съеживается, а член уже молится о внимании.       — Сукуна… мхм…       Сукуна внимательно слушает, вылизывая ушную раковину.       — Глубже…       Сукуна скалится в самой довольной улыбке.       Такому сорванному голосу и тонким губам невозможно отказать: делает два быстрых и три медленных, превращая Фушигуро в бесформенное нечто. Бесполезно хныкающее, стонущее, умоляющее и требующее больше и больше, еще и еще, истекающее кровью и смазкой. В комнате стоит зловоние из смазки, крови, потного тела Мегуми и похоти. Влажный язык спускается до шеи, забирается на ключицы, кончиком размывая кровь. Парень дрожит в его руках, не отрицает, не паясничает.       Сукуна смог выдавить из него эти странные рожицы.       Простата передает приветы на каждую стимуляцию. Фушигуро срывается на отчаянный рев, упрашивая развязать руки, потому что ему надоело, но Сукуну не волнуют его эмоции и меняет позу, кидая его на спину. В полумраке засматривается на сладость: нижняя часть лица Мегуми вся в крови, майка испачкана, волосы растрепаны, в глазах презрение и желание. Видит естественный румянец. Ни за что его не спутает с кровью, как и постепенно алеющие уши.       Потому что Мегуми ненавидит эту позу.       Сукуна ядовито улыбается. Поза радует глаз.       — А кто-то у нас краснеет, да?.. — сильнее подстегивает, цокая языком. — Такими темпами научишься получать удовольствие и не скрывать этого.       — Прекрати… хватит. Стоп, прошу, остановись.       Сукуна вздергивает бровями. На них падает розовая прядь.       — Скажи это еще раз, смотря на меня, и я подумаю над твоими словами.       Иллюзия выбора. Проверка на прочность. Которую Мегуми, естественно, всрал: послушно разводит ноги в стороны и стонет, не сумев обуздать противоречия.       Хороший мальчик. Прекрасный мальчик. Чувствительный мальчик.       Сукуна тянет его за бедра, разводит врозь и входит. Стало вновь узко, влажно, душно, горячо. Мегуми кусает губы, аж белыми становятся. Шипит, когда Сукуна нагибается и для опоры упирается в подушку у черной макушки. От него пасет кровью, за милю бы услышал, и вылизывает смазливое личико, трахая миленькое тельце. Фушигуро теряется в летаргии, грозится упасть в обморок, и хочется то ли взвыть, когда шершавый язык проходит по носу и заползает в рот, то ли кричать. Конфронтации бессмысленны: Сукуна возьмет свое войной.       Мегуми сам тянет в поцелуй. Хочет еще поделиться с ним кровью, измазать сильнее лицо, посасывая его губы и язык, изучая каждый острый из четырех клыков. От мощного импульса Фушигуро дернулся, и ему прокусили губу. Сукуна, само собой, зализал.       Руки затряслись, пальцами Мегуми уловил, что узел начал медленно распускаться и сползать к предплечью. Парочку нужных мощных толчков в задницу — руки развязываются. Сукуна опешил: тонкие пальцы обхватили его лицо, ползут к выбритому затылку, и тянут глубже в поцелуй, отдавая душу.       Мегуми ненавидит, что не снял с себя футболку.       Фушигуро впервые прикасается к себе. И его ебнуло так, как не бьет высоковольтный ток. Застонал и выгнулся, голова встретилась с грудью Сукуны, ударяясь об нее. То есть, с грудью друга.       — Тщеславие не позволило мне помочь, да, Сукуна? — брезгливо начал Мегуми, старательно надрачивая.       — Почему же? Я тебе рот не затыкал.       — Да даже если бы и попросил, ты бы и не дернулся.       — Смелое заявление. Не попробуешь — не узнаешь. Хотя… ты, наверное, прав. Я не согласен выполнять всю работу за тебя.       Фушигуро застонал недовольно как капризная недотраханная девка. Нет… скорее всего, он просто жертва обстоятельств.       — Точно… в следующий раз мне стоит попросить тебя мне помочь. Опять во всем виноват.       — Блядь, не начинай…       Рассасывая кровь на языке, с особой страстью сжимает бедро мальчишки, впиваясь ногтями в мясо и кончает в него, делая заключительные толчки. Мощь оргазма атаковала каждый кусочек тела, и слегка придавил Фушигуро, кусая подбородок.       Делает последние аккорды — вся сперма оказывается в заднице.       Что Мегуми страшно ненавидит.       У Мегуми начал падать градус страсти.       — Ты все испортил, — вновь безучастно плюнул, наблюдая за вялыми и неживыми движениями Сукуны после оргазма, когда выходит из него. — Исправь ситуацию.       «Исправь ситуацию» — значит, что ты должен взять мой член в руки и додрочить, хочешь того или нет. Но насильно мил не будешь. Не в этом случае.       — Обойдешься.       — Ах, вот как значит? Я понял тебя.       Делает обиженную гримасу, и так, чтобы раззадорить Сукуну, собирает кровь и слюни и мажет по члену от основания до конца медленно, нерасторопно, заглядывая в глаза Сукуне, растягивая собственный оргазм как жгут. Скулеж застревает на полпути, оргазм поспевает вовремя. Кончики пальцев сжимают, задевают вены. Мозг уже готов кончить, вот-вот, еще парочку прекрасных движений.       Сукуна не двигается с места: стоит на коленях, заправляет член в испачканные спортивки кровью — ну пиздец теперь — и просто наблюдает, как зритель в амфитеатре, за Фушигуро.       Фушигуро надеялся, что после такой картины Сукуна присоединится. Но был наивен.       — Только не вздумай потом этой рукой креститься, Мегуми…       — Ага… конечно, мхм… как скажешь.       Ничто не пройдет мимо его взора. Ни одна деталь не сползет с Мегуми без внимания.       Мегуми истошно стонет, кончая в кулак. Ноги рефлекторно поджимаются, схож на эмбриона. Сукуна не может оторвать взгляд от этой кульминации: Мегуми накрыл сильный оргазм, лицо перестало быть отрешенным. Тощее и длинное тело корежится в приторности оргазма, резко выдыхает горячий воздух. Затылок ноет, будто уебали сковородой с плеча. Давление вновь бьется в висках, как птица в клетке, и старается предотвратить очередную кровь из носа.       Но не получается.       Не волноваться, пока рядом Сукуна, попросту невозможно. Мегуми взирает на испачканные пальцы и устало падает на измученную подушку, громко выдыхая. Кровь тянется к ушам. Тело ноет, задница отомстит наутро за такую вечеринку; постельное белье нельзя сдавать в чистку.       Сукуна безобразно тянет парнишку и забирает кровь языком. Вкусно.       — Ты не знаешь меры, — начал Фушигуро, пытаясь не хлюпать носом. — Судя по всему, к отказам вообще не привык.       Отстраняется, помогает снять грязную футболку с тела и бросает на пол, не придавая этому большое значение. Фушигуро сам уберется в своей комнате.       — А зачем мне привыкать к отказам, когда у меня есть ты? — Фушигуро фыркает на него, за что получает укус.       — Действительно, чего это я, — Сукуна видит, что травит на скандал и делает это на протяжении всего вечера. — Мне же остается только бревном лежать, да жрать по расписанию. Простите, а в душ пустите?       Теперь от Мегуми веет настоящей обидой: пинается в сторону, отпихивает Сукуну от себя, пытается встать с кровати. Но Сукуна не разделяет такой показ эмоций и за шею откидывает обратно. Теплые и влажные пальцы покоятся на ключицах, не сдавливают. Выяснять отношения сейчас вообще не огонь. Если, конечно, их своеобразный союз вообще можно расшифровать как «отношения». Срач после секса, будто они в браке тридцать лет — стандарт.       Сукуна не смотрит на Мегуми — на стену, на которой гуляют тени листвы.       — Начнем с того, что тебя никто не принуждает, — спокойно отрезал Сукуна, чувствуя кончиками пальцев сердцебиение парнишки, как свое собственное. — Потом, если бы тебя что-то не устраивало, ты бы сказал мне, так?       Он бы выстанывал это.       — Ну.       — Так что не смей строить возмущенные гримасы, ебать мне мозг, провоцировать на конфликт и говорить, что я не прав, — Сукуна большим пальцем очерчивает его грязную ключицу, неумолимо косится на торчащие волосы Фушигуро, которые давно надо обстричь. — Так что пиздуй куда хочешь, потому что пацан просыпается. Молись, чтобы не заметил кровь на спортивках и члене. Я оправдывать не буду. Скажу к тебе обращаться.       — Так протри все!       — Нет, Мегуми. Ты наказан.       — Сукуна!       — Удачи придумывать отмазки.       Мегуми что-то еще кричит нечленораздельное, угрожает техникой теней, уже складывает руку в жест гончей, но тому насрать. Похуй. Поебать абсолютно! Сам ебись с проблемами и нытьем Юдзи! И со своим тупорылым максимализмом тоже!       Мегуми в бешенстве встает с кровати, но следом не идет. Дверь закрывается с другой стороны. Сукуна исчезает. Слышит, как вернулся в комнату через стенку. Нервы опять растут вверх как градусник, кровь откровенно заебала Мегуми идти из носа. Включает свет, смотрит на себя в зеркало и понял: Сукуна сделал ему сливу. Специально.       Не хочет разбираться. Не потому, что не может по каким-то причинам, а потому, что, блядь, не хочет.       Это не его тело.       Сукуна — отблеск, чужеродное. Хочется откреститься.       Итадори — заложник, стоит ему лечь спать, отдавая тело на произвол монстру.       Если бы Фушигуро был этим недоволен, он бы Итадори все рассказал.       Но Мегуми так и продолжит спорить с ним, делать безжизненные лица, выкрикивать имя в усладе и делать несокрушимый вид, что его бессонница — обычный побочный эффект.       И что за него волноваться не стоит. Все в порядке.       Так и должно быть — отнекиваться от Сукуны, сбрасывать его руку с себя, обижаться, забирать грязную майку и мылить себя в душе до зуда.       Так и должно быть — делать отсутствующую физиономию, когда Сукуна бросает неоднозначные комментарии Итадори, намекая, что каждую ночь сексуальный опыт пополняется: «эй, Мегуми, хватит морозиться. посмотри сюда, да-да. на меня смотри, а теперь на мальчишку. чего краснеешь? хватит увиливать. иначе приду ночным кошмаром, которому позволяешь случиться. только глаза на этот раз не закатывай»       Пожалуй, если бы Фушигуро воистину возмущался сексом с ним — не стал бы отрицать правду хотя бы перед собой.       И перед лучшим другом.