Выпусти меня отсюда

У Гамова постоянно мерзнут ноги. Даже сейчас, в средине августа ему нестерпимо холодно в этих вьетнамках с рынка. Зимой же он натягивает несколько пар шерстяных носков, спасаясь от морозов. И не понятно уж – это на улице холодно, или в душе. Он шевелит пальцами, чувствуя едва теплый ветерок, и вдыхает полной грудью. Ошибочное ощущение свободы переполняет создание. Здесь, на крыше Эмпайр-Стейт-Билдинг, все кажется глупостью. И люди, занятые своими важностями, и их нелепые механизмы, и мир в целом. Америка ничуть не лучше России. Он думал, что где-то в другом месте спрятан настоящий Бог. Но юноша ошибся. Бога нет, или же ему абсолютно плевать на существование мелких букашек вроде людей. Людей, шныров, ведьмарей. Нет особой разницы. Он устал, махнул рукой, предоставив их самим себе. Бога нет, или же он их всех просто ненавидит. Гамов бездумно улыбается миру. Ему нет дела до людей, богов, прочих мнительных существ. Его самолет прибудет через час. Он смотрит на город, залитый алыми лучами предзакатного солнца, сверкающего в их величии и в его груди бешено колотится кто-то живой, невероятно счастливый. Как же он хотел увидеть этот свет белым, чистым, критически стерильным. Он оставил позади все. ШНыр, ведьмарей, родителей, Аля, даже плачущую веснушчатую девочку Рину. Хватит с него этих громоздких цепей из обязанностей, чувств, слов. Да, это было сложно, даже немного страшно. Зато теперь – легко. Юноша чувствует, как ветер блуждает в волнистых прядях, в тонких пальцах, в душе, где рушатся его ледники. Он – ничто и все. Он – пустота и мир. Он свободен. *** Стюардесса приносит зеленый чай с кусочком лайма и двумя кубиками льда. Гамов сидит у прохода, чтоб быстрее выйти, когда прибудут к месту. Он направляется в Грецию – родину древних богов. Летят они относительно недолго – не больше часа, как ему кажется. Сходя с трапа, он щурится и приставляет ладонь козырьком ко лбу. Солнце балует эту страну, отмечает Гамов и спешит поймать такси, которое довезет его к вокзалу. *** Говорят, перроны помнят поцелуи, радость и слезы. Так пусть они запомнят его чистоту и неприкаянность. Что может быть лучше? Подъезжает поезд и бетон дрожит под ногами Гамова. Визг рельсов заполняет сознание и он, улыбаясь, поправляет рюкзак за спиной. На нем шорты (когда-то джинсы) и белая футболка с черной надписью на груди. Он шагает на железную ступень, показывая улыбчивой проводнице билет и оказывается в поезде. Проходя по тесному коридорчику, юноша находит свое купе. Распахнув дверцу, он сталкивается взглядом с крепким парнем. У того мутно-зеленые глаза, густые брови и темно-каштановые волосы, сражающие своим колючим беспорядком. «Наш» - с лету определяет юноша. - Женя, - улыбается Гамов, садясь на свободное место. - Миша, - он стягивает огромные наушники на шею и улыбается в ответ. Они негромко переговариваются о несущественных вещах, и Гамов узнает, что его спутник направляется в тот же городок у моря, что и он. Юноша улыбается, смотря то в окно, то на собеседника. Ему абсолютно безразлично, сколько они пробудут в компании друг друга – сейчас ему уютно. Миша слушает старые рок группы, вставив карту памяти в маленькую колонку. Это тоже нравится Гамову. На землю опускаются сумерки, и юноша ложится на подушку, принесенную девушкой-проводницей, укрываясь пледом, который он достал из рюкзака. Глаза слипаются под тихую медленную песню. « Никому не говори, наших самых страшных тайн, Никому не говори, как мы умрем» *** Утром ему приносят крепкий черный чай. Настолько крепкий, что даже сахар не в силах ему помочь. Гамов морщится, но все же пьет горячую жидкость, обжигая язык. Миша что-то рассказывает, но Гамов слышит лишь в пол уха. Он увидел полоску бирюзовой воды, и его сердце забилось часто-часто, безумствуя от счастья. Так, как ни билось никогда ранее. Женя сам не понимает, почему так радуется, ведь он был на море, да и не раз. Но это чувство было особенным, несравнимым ни с чем. Поезд останавливается, качнувшись. Гамов смеется и, хватая рюкзак, бежит по узкому коридору, приводя в ступор людей, открывших дверцы. Миша вопит где-то сзади, пока Евгений выбирается из поезда и оглядывается по сторонам. - Быстрее! – вот Миша уже стоит впереди и активно машет рукой. Гамов улыбнулся, и в голове мелькнула мысль, что его новый знакомый изображает вертолет. Но он мотнул головой и побежал за ним. А дальше все происходит слишком быстро: они садятся на автобус с потертыми сидениями, который неспешно везет их к морю. В окнах скользят смуглые люди, путешественники с фотоаппаратами, дети в купальниках. Но это все забывается, когда Гамов окидывает море тигриными глазами. Такое необъятное, неподвластное абсолютное ничему, тихое, но таящее в себе великую тайну и опасность. Что же там, на дне? Гамов шагает ближе к краю скалы. Что же? Юноша вглядывается в безумно-синюю гладь воды, в медленно бегущие волны, но не видит ничего. Прохладный бриз щекочет щеки, соленый воздух набивается в легкие. Кажется, лучи проходят сквозь него, прогревая каждую клетку. Он смотрит вниз – высота метров в двадцать-двадцать пять. В груди уже клокочет буря, так долго молчавшая. Гамов вытягивает руки вперед, наслаждаясь таким желанным телом. Уже не холодно. Чайки парят в вышине, опираясь крыльями на пушистые облака, изредка перекрикиваясь. У них – целое небо. Золото песка сверкает где-то внизу. Казалось, здесь живут некие внеземные существа, а не люди. За спиной хлещет ветер, подталкивая вперед. На горизонте белеет одинокий парус. Гамов смеется, запрокидывая голову. Смех разрывает его изнутри. Смотря вперед, он делает небольшой шаг. Теперь его пальцы висят над пропастью. Вдохнув полной грудью, юноша прыгнул. Потоки воздуха нещадно били по лицу, заставляя прищуривать глаза. Он раньше падал, но только сейчас летел. Долгожданная свобода замаячила перед самим носом. Гамов закрыл глаза и встретился с водой вытянутыми руками. Его тело стрелой пронзило прохладную материю. Теперь он находился в совсем другом мире, где-то несоизмеримо далеко. Он распахнул глаза и не увидел абсолютно ничего, кроме синего занавеса, за которым была лишь тайна. Молчащая океанскими рыбами тайна, которую оплетали водоросли, которая спала на коралловых рифах, ту, что ласкали хвостами русалки. Гамов взмахнул руками, поднимая стайку мелких пузырьков, тем самым продвигаясь вниз. С каждым взмахом он был все ближе к ответу. Шар воды над ним давил на глаза, сжимал грудь невозможностью вздоха, но Гамов двигался вниз. И вот впереди уже показался светлый слой песка. Это было похоже на пустыню с маленькими дюнами. Юноша взмахнул руками и коснулся руками бархатного песка. Пропустив его через пальцы, Гамов увидел небольшую керамическую фигурку. Схватив ее в кулак, он оглянулся. Ему казалось, что играет тихая, но различимая музыка. Он был уверен, что это поют русалки, хотя никого и не было видно. Юноша взмахивал руками, желая еще удержаться внизу, но сунув фигурку в карман, оттолкнулся от дна и устремился вверх. И вот уже солнечные лучи пробиваются сквозь синеву воды. Еще одно усилие и Евгений показывается из воды, жадно глотая воздух. Он был рад, что жив и вдруг засмеялся. Для счастья нужно всего лишь жить. Гамов ощупал карман и достал фигурку. Это было нечто, очень похожее на волчью голову. - Ну ты и дурак! – заорал сверху перепуганный Миша. – Я-то думал – ты помер там! Гамов только сильнее засмеялся. Нет, он бы не умер. Умирал он раньше и только сейчас ожил. - Тот, кто видел море, помереть не может! – закричал юноша, сжимая волчью голову в теплой ладони.