The waves that pull us under

Потягивая пиво, он прислоняется к краю автобуса. Что-то в сегодняшнем дне его особенно раздражало. Больше, чем обычно. Он не знает, в чём причина. Может, это Дэнни, который снова не может держать язык за зубами, или его гитара, решившая сломаться посреди песни. Или просто тот факт, что их тур затянулся, и он хочет вернуться домой. И, к сожалению, теперь кажется, что даже алкоголь не в силах затуманить его голову. Он выпускает облако дыма и смотрит на горящий край сигареты в его трясущейся руке. Остальные пошли в клуб, и он просто рад, что они даже не позвали его за компанию, вероятно, из-за того, что он был в дерьмовом настроении. Он просто доебался бы до Дэнни, чтобы выплеснуть свой гнев, и полились бы другие проблемы. Качая головой, он роняет сигарету на землю и бросает пивную бутылку в темноту, надеясь, что она рухнет о стену. - Какого хуя? Ты зачем бутылками кидаешься? - парень выходит из тени, потирая руку. - А какого хуя ты торчишь в темноте? Шпионишь за мной или чего? Он узнает в этом парне Келлина Куинна, хотя крашенные светлые волосы немного в новинку. Может, тот факт, что Бен не извинился, или просто злость в его голосе заставляет Келлина приблизиться к нему. - Нет, я просто мимо проходил. А чего ты так разговариваешь? - он прищуривается и смело смотрит на Бена. Бен думает про себя, нашёл ли он наконец, с кем пободаться? - Не твоё собачье дело, нет? - фыркает Бен, словно прощупывая почву. - Ну и пошёл ты тоже, - бормочет Келлин, решая, что пора уходить. Бен действует инстинктивно и хватает Келлина за волосы: - Эй, мы ещё не закончили! Келлин разворачивается, его рука сжимает запястье Бена. Пытаясь найти равновесие, он колеблется, заставляя их обоих прижаться к стенке автобуса. У него перехватывает дыхание, когда он смотрит на гитариста. Разум Бена на секунду замирает. Он даже не знает, что делает. Но Келлин так близко к нему, его глаза - недовольные и удивленные одновременно заставляют всё внутри закипать. - Так закончи то, что ты, блять, начал. На секунду Бену кажется, что ему послышалось. Что Келлин на самом деле ничего не говорил. Особенно, когда тон голоса был настолько уверенным. И тогда он действительно даже не думает. Он тянется, чтобы открыть дверь автобуса, продолжая держать пальцы в прядях Келлина, он заталкивает его внутрь и закрывает за собой дверь. Темно, и Бен едва может видеть. Он толкает Келлина мимо коек, пока тот пятится вперед, почти касаясь грудью Бена. То, как он выгибает спину, чтобы снять напряжение с черепа, заставляет Бена задыхаться. Плотно сглатывая, мягкие губы приоткрываются, а глаза сохраняют вызывающий взгляд. Это не то, что планировал Бен. Честное слово. Но ничто никогда не шло по плану. А это значит, что он доведёт всё до конца, если Келлин по-настоящему не скажет ему отвалить. Когда они наконец доходят до задницы автобуса, его даже не волнует, что Келлин ударяется спиной о стол. Он знает, что это больно, потому что это первое место, куда он всегда бьется после пьянки. А потом он не может пошевелиться. Все еще сжимая волосы в кулаке, он смотрит на парня в темноте. Келлин тяжело сглатывает, и Бен задается вопросом, чувствует ли он страх. Возбуждение несомненно, но остальное размыто. Тот, кажется, ждёт его следующего шага. Не то, чтобы смиренно, а больше дерзко. - Что дальше? - спрашивает Келлин, вероятно, разочарованный их положением. Поясница его по-прежнему упирается в шершавый край стола. - Я.. не знаю, - отвечает Бен. Но он знает. Он знает, чего хочет, но не должен этого делать. Его голова кружится, пульс учащается, пока он терпеливо ждет ответа. Хоть какого-то. - Закончи то, что начал, - снова говорит Келлин, выдыхая в шею Бена. Но Бен все ещё смотрит. Он ненавидит себя за то, что он такой, и, возможно, спрашивая разрешения, пытается хоть немного себя оправдать. - Сделай это, блять, - выдаёт Келлин сквозь зубы, и тон его голоса, такой вызывающий, сбивает Бена с ног. Выпустив волосы, он хватает парня за плечи и грубо толкает на диван. Он узенький и Бен прекрасно знает, как искусственная кожа ощущается на голом потном теле, но он здесь не для того, чтобы чувствовать себя комфортно. Он вообще не хочет чувствовать. Когда Келлин цепляется за его рубашку, Бен резко наклоняется к нему и сталкивается их ртами. Это даже не поцелуй. Это просто грубый рот, сталкивающийся с растерянным, быстро уступающим. Келлин тихонько стонет ему в губы, отчего по спине пробегает дрожь. Странная смесь боли и гнева, проходящая сквозь него, пронизана желанием, и он размышляет, поможет ли это. Поможет ли это. Пальцы нащупывают его пояс, изгибаясь, чтобы расстегнуть пуговицу. Затем тянутся к молнии, и он вынужден отодвинуться. - Не надо, - бормочет он и убирает руки. Не так. Келлин подчиняется, не спрашивая, и остается неподвижным. Насколько это возможно. Руки Бена быстрые и поспешные, но все ещё дрожащие. Он дёргает и тянет ткань, пытаясь хоть что-то сделать. Достичь какой-то точки, о существовании которой он и не подозревал. Он задыхается и на мгновение боится, что теряет себя. Когда он снимает с Келлина джинсы и ботинки, он уже горит. Остальная одежда - прочь. Теперь его очередь. Затем он наклоняется к парню, чтобы снять футболку. Кожа Келлина под его руками холодная, но такая невероятно гладкая. Он закусывает губу, чтобы ничего не говорить. Вещи, о которых он потом пожалеет. Тот смотрит на него, пока он замирает. Бен пытается поглотить это чувство. Все, что заменит гнев внутри него. Дрожащий Келлин ёрзает, когда от парит над ним. Он все еще не уверен. Может, это вовсе не лучшая идея. Сглотнув, он смотрит ему прямо в глаза. Затем хмурится и снова наклоняется, чтобы найти смазку. Каждую секунду он чувствует себя странно. Всё не так, как должно быть, но в то же время, ничто в жизни не было более правильным. Бен думает, что Келлин должен был что-то сказать, когда входит в него. Но он этого не говорит. Его рот открывается в беззвучном крике. Или это стон? Он даже не знает. И он сам чувствует боль где-то глубоко внутри. Пальцы сжимаются вокруг его бицепса, и теперь ему приходится бороться с желанием ударить парня. - Не надо, - рычит он, слова почти застревают у него в горле. Почти незаметно Келлин извивается под ним, когда он хватает запястья, поднимает их над головой и набирает неистовую скорость. Пытается достичь чего-то, чего угодно, не зная, поможет ли это. Но теперь он погружается в удовольствие. Каждый нерв обжигает, и теперь уже трудно сосредоточиться на движениях. Келлин снова стонет и кусает губу. Он выглядит так, словно пытается сдержать что-то. Разрывается между желанием разбиться на части и кричать, чтобы тот трахнул его побыстрее. Сведя брови, он пытается выдернуть руки, и на секунду Бену его жалко. Келлин просто шёл своей дорогой, а теперь его трахают как грязную поклонницу. И он видел это раньше так много раз, чтобы знать, к чему это ведет. И он больше не может на это смотреть. Только не на это лицо, которое так выразительно. Потому что уверен, что он истолкует всё неправильно. Что Келлин на самом деле не чувствует того, что кажется. - Повернись, - бормочет он низким голосом и отстраняется, чтобы дать место другому. Келлин садится, и прежде чем Бен приходит в себя, обвивает его ногой и оказывается у него на коленях. Он замирает. Холодные пальцы скользят по татуировкам на его груди и ключицах, в то время как Келлин медленно трётся о него. И теперь он думает ударить его. Чтобы было действительно больно. Но Келлин не заслуживает этого. Даже когда глаза как у лани так ярко блестят в темноте, умоляя его действовать. Сделать хоть что-то. Он совершенно невиновен. Но тогда он делает. Может, он уже и вовсе себя не контролирует. Какое еще может быть объяснение того, как они вообще здесь оказались? И Келлин даже не вздрагивает. Его губы слегка приоткрываются, а затем его язык стремительно слизывает кровь с уголка рта. Но Бен уверен, что теперь он видит тень сомнения в глазах, когда другой продолжает смотреть на него. Его ладонь жалит от пощечины, но даже, если грусть сейчас едва заметна, гнев все еще на месте. По-прежнему горько на языке. - Не надо. Ты, блять, не можешь этого сделать, - говорит он, и Келлин издаёт вздох, который был бы похож на испуганный, если бы Бену было не плевать. Схватив Келлина за руку, он грубо заставляет его подняться с колен, и, пока другой пытается не отставать, он с трудом его разворачивает. Его не волнует, что рука болезненно скручивается и лицо Келлина ударяется о подушку. Теперь это действительно то, что есть. Его охватывает гнев, и он едва дает Келлину достаточно времени, чтобы принять положение. Доносится тихое Блять, едва похожее на слово меж тяжёлыми вздохами, а затем пронзительный крик раздаётся в воздухе, когда он врезается обратно. И когда крик превращается в стон, Бен вынужден перевести дух. Сосредоточиться на дыхании. Все это так быстро обрушилось на него, и теперь он абсолютно точно знает, что проиграл. Он мешкает всего на секунду и отпускает запястье, которое все ещё сжимал. Пальцы Келлина хватаются за подлокотник, и с его губ срывается ещё один глубокий стон. Низко склонив голову, Бен съеживается и снова пытается найти какой-то устойчивый темп. И он, блять, ненавидит себя. Даже больше, чем обычно. Он перестаёт себя узнавать. Толкаясь и царапая нежную кожу на боках Келлина, он прикусывает губу, заглушая стон, который вот-вот сорвётся с его губ. Но то, как Келлин снова извивается под ним, как будто не может сдержать себя, бесит его, как ничто прежде. Тот просто умоляет его продолжать. Двигаться быстрее. Сделать что-то снова. А затем он выгибается навстречу Бену и тот задыхается. Инстинктивно он откидывается назад, и теперь Келлин стоит на коленях, прижавшись спиной к его груди, фактически сидя у него на коленях. Он может чувствовать, как другой судорожно дышит, и это так захватывающе. Длинные волосы касаются его лица, когда Келлин откидывает голову назад и кладет ее ему на плечо. Глядя на приоткрытые губы, издающие всевозможные восхитительные крошечные звуки, Бен чувствует, как разбивается внутри. Печаль овладевает им, и он должен заставить себя сохранять спокойствие снаружи, в то время как внутри он не смог бы гореть сильнее. Затем он проводит рукой по груди Келлина и по его горлу, в то время как тот продолжает седлать его. Он не может двигаться. Что-то внутри него крутится, сжимается, и это мучительно. Он хмурится, чувствуя, как Келлин сглатывает, а затем новый стон вибрирует в его руке. Может потому, что Келлин потерян в своем удовольствии и полностью податлив. Или из-за того, что он чувствует то, чего не должен чувствовать. Он крепче сжимает пальцы вокруг горла и прислушивается, как другой несколько раз задыхается, хрипит и затем вздрагивает. Собственные пальцы Келлина находят его руку, когти царапают кожу. И тогда он больше не может терпеть этот звук. Он бьёт пальцами по спинке дивана, теперь находя светлые пряди. Крепко держа Келлина за затылок, он пытается проглотить ком, нарастающий в горле, но это ничего не даёт. Ему хочется одновременно задыхаться, кричать и плакать. Он совершенно потерян, чувствуя себя разорванным на части. В отчаянной погоне за концом, своего рода завершением, он упирается пальцами в талию Келлина, хватая и царапая плоть. Дергая за волосы другой рукой, он вздрагивает, когда тот издает жалкий стон. Это должно быть больно. Но ему тоже больно. Кожа на шее Келлина натягивается, когда он поддается, голова запрокинута. Бен закрывает глаза, когда видит блестящую каплю на подбородке Келлина. Затем кульминация поглощает его, и он прячет лицо в спине Келлина. Вдыхая, он прислушивается к бешеному сердцу и пытается не обращать внимания на приглушенные всхлипы и дрожь Келлина. Теперь теплая кожа кажется идеальной, но все остальное - нет. Это просто один большой бардак, и выхода из него нет. Мучительное мгновение спустя, он берет на себя последнюю оставшуюся каплю самоконтроля и отступает. Келлин долго не двигается. Он просто лежит, пытаясь восстановить дыхание. Бен моргает, но сидит неподвижно, когда второй наконец поднимается. Низко опустив голову, Келлин сглатывает, и Бен уже знает, что его ждет. Келлин медленно поворачивается и подходит к нему, чтобы оседлать его, и Бен снова чувствует себя парализованным. Несмотря на всё, что только что случилось, другой все еще там. Все еще в грёбаном автобусе с ним. Заплаканное лицо пустое. У него перехватывает дыхание, когда рука Келлина направляет его руку, чтобы подрочить ему. Он повинуется руке, сжимающей его, и смотрит, как Келлин со стоном откидывает голову назад. Ошеломленный, он хмурится, гнев снова сжигает его. Другой рукой он тянется к волосам, сильно тянет. Келлин глотает воздух, но не волнуется. Он тянет сильнее и знает, что это уже слишком. Но ему все равно. Другой скулит и внезапно кончает на обе их руки. Задыхаясь, Келлин остается неподвижным, его глаза находят взгляд Бена. Он терпеливо ждет, пока Бен отпустит его волосы, блаженство затуманивает его разум. И Бен хочет исчезнуть. Чувствуя, как снова задыхается, ненависть и гнев борются внутри него. Он опускает руку. Келлин все еще смотрит на него, словно пытается понять его душевное состояние. Как будто его пустые глаза недостаточно многословны. Чужой рот сливается с его губами, и он чувствует вкус соленых слез. Это просто небрежный поцелуй. Губы бесцеремонно друг против друга, оба больше кусаются и стонут. Может, Келлин пытался доказать свою точку зрения. Может, он пытался сказать, что все нормально. Но почему он вообще волнуется об этом, если Бену никогда не было дела? И как вообще всё это может быть нормально? Бен резко толкает его, и тот падает на грязный пол. Келлин вскрикивает и прикусывает губу. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Келлин выглядит печальным и сбитым с толку, Бен - рассерженным и удивлённым. Но это неважно. Всё кончено. Его сердце болит, и единственное, чего он хочет сейчас, - чтобы Келлин оставил его в покое. Он фыркает и убирает с глаз свои упрямые волосы. - Откуда это взялось? Он хмурится, не понимая. - Боль, - бормочет Келлин и вытирает мокрое лицо рукой. Его губа снова начала кровоточить после поцелуя, и каким-то образом смесь крови и слез на его красивом лице наполняет сердце Бена чем-то невообразимым. - Да как вообще.. пошёл ты нахер, - выдыхает Бен. Пока Келлин молча одевается, не глядя на него, он пытается не кричать. И когда дверь автобуса наконец захлопывается, единственное, что вертится в его голове, - это его собственная песня. И то, насколько это действительно больно, и то, что весь этот бардак - его собственное творение.