маленькая мисс Баше

      Каждое воскресенье она бегала к клумбам мадам Стебль, воруя прелестные цветы и вплетая их в своих черные как смоль волосы. Она любила обводить пальцем каждый лепесток, восхищаясь аккуратностью и правильностью природы.       А этот заносчивый мальчишка все никак не мог понять, что же она находила в этих невзрачных бутонах? И каждое воскресенье он наблюдал из окон гриффиндорской башни, как юная мисс Баше — студентка искристого пуффендуя, приподнимая подол длинной юбки к коленям, несется по зеленой траве с хризантемами в руках.       Она была из тех, кто наблюдает. Ей нравилось сидеть с Сириусом и просто слушать о всякой ерунде, которую он нес с таким великим воодушевлением, что она считала, что прерывать его она просто не имеет права.       Она широко улыбалась и благодарила от души, когда кто-то делал ей комплимент. Но стоило засранцу Блэку дотронуться до ее кудрей, как он тут же отхватывал по ладоням, а затем она с обеспокоенным выражением лица спешила спросить, больно ли ему.       Сириус влюбился в эти кудри. В этот смех, ресницы и легкий румянец на щеках. Быстро, безвозвратно и, кажется, навсегда.       Ее звали Агата.       Первое время он следил за ней. За каждым ее осторожным движением, за каждой мимолетной эмоцией, за тем, где и как она любит проводить время. И не смотря на то, что Агата очень сильно ценила своих друзей, в воскресенье она все равно сбегала к клумбам. И за деревом стоял Сириус, держа между пальцев сигарету и усмехаясь наивности девочки, которая отчаянно надеялась, что остается в своих преступлениях незамеченной.       Он был тем самым популярным мальчишкой, а она самой обыкновенной студенткой, которую никто не узнавал в коридорах Хогвартса. Никто кроме Сириуса.       — Баше! – кричал Блэк сквозь толпу, и Агата, уже привыкшая к его задорной безбашенности, останавливалась и ждала, пока тот нагонит ее. — А это правда, что все пуффендуйки добрые и приветливые?       — Неправда. – смотря на него, улыбку сдерживать было невозможно. — Но для тебя я могу сделать исключение.       Она была совершенно другая для Сириуса. Единственная в своем роде, неизведанный мирок, целая вселенная, в которой он был гостем.       Агата не ревновала его к многочисленным девушкам, которые вились вокруг него день и ночь. Не строила из себя обиженную, если он сказал или сделал что-то не так, как ей хотелось бы. Не требовала к себе лишнего внимания, не вела себя высокомерно и недоступно. Она была такой простой и настоящей, что это и делало ее самой необыкновенной.       Они не начинали встречаться. У них не было признаний, первых поцелуев или той самой дрожи в коленках при виде друг друга. Было ощущение вечности, словно они всегда были вместе, всегда были парой.       Баше учила его плести венки, а он учил ее курить.       Со временем он перестал прятаться за деревьями, но продолжал хранить ее секрет, а Агата, как оказалось, всегда была рада его компании. Она была самой солнечной девочкой.       Как можно было полюбить такого как Блэк? Как можно было ему сострадать, понимать, переживать все вместе с ним? Как можно было лежать под клетчатым одеялом с тем самым парнем, который привык задирать женские юбки с четырнадцати лет? Лежать и не бояться, что он сейчас уйдет.       Баше ненавидела, когда он размахивал кулаками. Ненавидела его колкие фразы в адрес других, ненавидела его вспыльчивость и юношеский максимализм. Но продолжала быть рядом. Продолжала поглаживать его щеки — с легкой щетиной, но все равно такие мягкие.       Сириус обожал ее глаза и обожал то, что она никогда не прерывала зрительного контакта. Даже когда смущалась, даже когда он очень пошло шутил или ловил ее на невинной, но такой щекочущей лжи.       Он обожал ее губы. Каждую трещинку. Обожал то, как она не умела завязывать галстуки, как поверх мантии у нее всегда висели различные цацки и глуповатые украшения. Он мог часами разглядывать ее пальцы, снимать и менять местами кольца.       Он обещал, что обязательно женится на ней, а она в ответ на это всегда мотала головой по сторонам и говорила, чтобы он придумал другой способ выразить свою любовь к ней.       Джеймс твердил, что дикий Бродяга превращается рядом с этой самозванкой в слащавого щенка с молящими глазками и пушистыми ушами.       — Прекращай на меня так смотреть и давай-ка пиши свое эссе, Блэк. – Агата старалась никогда не реагировать на провокации Сириуса и его дурманящую улыбку.       — Я бы сейчас прогулялся. – мечтательно закатил глаза тот и хитро ухмыльнулся.       — На дворе непогода разбушевалась еще хуже, чем в полдень. Где ты собрался прогуляться? – фальшивая строгость и непреклонность Баше его только раззадоривала.       — Между твоих ног. – парень подполз ближе к девушке, падая той затылком на колени. — Языком.       — Совращаешь меня?       Она неукоснительно долго смотрит на него, чтобы Блэк наверняка понял ее незаинтересованность (чертовски хорошо сыгранную), а затем передает прямо ему в руки пузырек с чернилами и перо. И гриффиндорцу ничего не остается, кроме как со вздохом приняться за работу.       Баше закончила Хогвартс с отличием, а Сириус закончил чудом. И как обещал, он сразу же сделал ей предложение. Шуточно. Стоя на одном колене и с проволочным кольцом в картонной коробочке.       — Ну ты погляди на него, Лили! – шепотом, выглядывая из-за огромного старого шкафа, возмущается Поттер. — Он действительно ведет себя как щенок!       — Это ты просто себя не видел, когда вставал на одно колено передо мной.       И Агата сказала «да», позволяя надеть ему кольцо на безымянный палец и именуя его самым дорогим, кое у нее было.

Чем ближе была война, тем скорее увядали цветы.

      Кудри все чаще становились расчёсанными, выпрямленными и переливались уже не так ярко. Длинные разноцветные юбки сменились тусклыми рубашками и объемными брюками. Агата все чаще отводила взгляд и все меньше и меньше посылала сов своим знакомым, а по воскресеньям на обеденном столе не стоял букет хризантем, и чай остывал слишком быстро.       Но она все так же неизменно любила его заносчивость, а он продолжал восхищаться ее простотой. Блэк и Баше стали крестными родителями малютки Гарри, рожденного в конце седьмого месяца, и в какой-то момент казалось, что скоро эта крохотная искорка озарит своим светом всю пустоту, что возрастала вместе со страхом с каждым днем.       Тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого погибли Джеймс и Лили.       — Я клянусь тебе...       Блэк падает перед ней на колени, промокший до ниточки и молящий посмотреть ему в глаза.       — Я тебе верю.       Конечно же она ему верит. Верит всем его словам, качая его на руках, вытирая на щеках слезы и целуя каждый миллиметр его лица.       Одна из немногих. Единственная.       Она обещает его дождаться, обещает быть верной ему одному и безусловно любить до конца их дней. Когда отвернулся каждый его друг, каждый родной человек, каждый знакомый, она поклялась Сириусу быть преданной.       Спустя почти двенадцать лет он узнал, что она погибла через восемь месяцев, как его забрали в Азкабан.       И тогда поклялся он. Поклялся приносить на ее могилу хризантемы по воскресеньям каждую неделю, и, кажется, в тот момент он понял, что в этих невзрачных бутонах маленькая мисс Баше влюбилась в их простоту.