Ещё раз

— Еще раз меня тронешь, — короткий баритон замыканием останавливается, как будто слетая себе под ноги, внезапно, и до безобразия быстро. Пожалуйста-блять-пожалуйста. Его чёртов голос. Эрен вполне себе готов свалиться в обморок. — У вас пушинка на плече была, — максимально лаконично сообщает Йегер, отворачивая голову, вселенским трудом и через не-пойми-как удерживаясь от вопроса «трону и…?». Нерешительная полу-улыбка косит губы, и Эрен опять утыкается взглядом в книгу перед собой. Честно? Он совершенно точно без понятия, что читает и какая это уже страница. Эрен действительно хочет напомнить сам себе, каким образом Аккерман оказался рядом и что за книга в его руках, и, во имя стен Розы, Марии и Сины, почему Йегер упускает такой потрясающий шанс? Он пялится в строки, зажмуривает глаза на максимум, а брови сводит до того, что его лицо походит на посткоматозное. Мир — разноцветный калейдоскоп. Конфетный розовый, гладкий зелёный, сочащийся тёмно-синий. Вязкий янтарь. — Что вы читаете? Леви поворачивает голову настолько медленно — и как этот наглый кадет осмеливается его отвлечь? — а его взгляд по-своему ледяной и непроницаемый, что становится действительно плевать на суть вопроса. — Чего ты добиваешься, Йегер? — Ничего, — Эрен улыбается, игриво и слишком широко. Как зубатка. Качает головой. Забавно — ведёт себя подобающе Аккерману, но его тело идеально молодо. Идеально вечно. Безупречно. Стоит пройти секунде — ровно ничто не способно измениться за такой ничтожно-малый отрезок времени, но все же, система на грани поломки — и Йегер своей копной слегка мятых волос оказывается под крышкой столешницы. Леви дёргается, то ли от неожиданности — хоть по сути своей выглядит так, будто знает, что произойдёт дальше и что удивить или испугать его априори невозможно — то ли от шаркающего прикосновения к икре ноги — Эрен тотчас высовывается обратно. — Закладка улетела, — вновь то же оправдание, неловко-неуклюжее, но сделанное специально, словно ещё один шаг к чему-то. И Аккерман слишком умен, чтобы не догадаться, к чему именно. Закладка от книги оказывается на прежнем месте, меж страниц, и суть текста перекручивается в нем, как глупая скороговорка. Половина страницы — в сознании, вторую чисто откровенно читать и не хочется. — Ты специально дотронулся до моей ноги? — брови Леви и не думают приподняться, но Йегер упорно делает вид, что ничего не понимает. — Нет. Я же говорю: закладку поднимал. Аккерман думает, что малолетке пора уяснить некоторые важные правила. Либо же просто не попадаться под горячую руку капитана, что уже даже звучит угрожающе-опасно. — Если ты меня еще раз тронешь — я тебя трахну. Йегер смеётся слишком долго и громко, чтоб этот смех нельзя было считать истерическим, но внутри весёлые солдатики машут разноцветными флажками. Две несчастные попытки. — Простите, капрал, — он даже с самыми правдивыми глазами отодвигается, но абсурдность всей ситуации настолько хороша, до головокружения хороша, что кажется нереальной. Последний. Априори решающий — но всё давно предопределено. Йегер едва подрагивающий рукой тянется к книге Аккермана и со слишком громким звуком захлопывает её. Чужие глаза готовы прожечь его насквозь практически моментально. Все вокруг растворяется. Переворачивается. Колеблется. Вращается снова и снова по оси предвкушения… — Эрен. Голос в полноте отражает почти лопнувшее терпение, величие и видоизмененное возбуждение. Эрен закрывает глаза. Слишком ярко. Он слишком яркий, и, похоже, ему смешно. Будто он смеётся над ним, борзо, теряя любую границу приличия. — Не думаю, что читать книжки взаправду так интересно. Преувеличенная скука. Леви хочет отчитать его, и в пульсирующее тело как-то разом приходит мысль, что ему ещё никогда не попадались настолько дерзкие кадеты. Поставить его на колени. С ноги ударить в голову. До сплевываний кровью. Все вышеперечисленное сразу. Как на трибунале. У Йегера под веками темно так, будто он снова эмбрион, плавающий в чем-то вязком, густом и чёрном. Движения даются тяжело, но нет ничего, что его стесняет. Ограничивает. Сдерживает. — Что вы делаете, сэр? — спрашивает Эрен. Или хочет спросить. Он не совсем уверен, было ли он это на самом деле. Губы такие тяжелые, будто в них засунули железные шарики, вроде тех, которыми придавливают корочку пирога в духовке. — Ничего, — у него в голове всё вертится. Ему правда стоит открыть глаза. — О, и как я мог забыть? Капрал Аккерман не бросает слов на ветер, — он приподнимает голову, даже сейчас пытаясь выглядеть хоть-убей-не-поверженно — по иронии, так и выглядит. Аж бесит. — Слушай, отбитый, ты можешь хоть на секунду заткнуться и выслушать своего капитана? — встряхивает так, что сердце подкатывает к самому низу горла, а после растекается обратно по рёбрам. Эрен отдаёт ему честь. Он бы и раскланялся, не будь ему так удобно на полу, куда он успевает весьма удачно съехать. Глядеть снизу вверх на Аккермана, но при этом глядеть так, будто снизу вовсе не он — несчастные попытки сохранить в себе хоть что-то от достоинства. — Эрен. — Да боже, что? Вы такой зануда, — он смеётся почти истерически, намеренно опуская руку на носок чужой обуви, и этим же носком получая под подбородок — больно, резко, безжалостно, но он уже привык, что Аккерман выражает свои эмоции так. — Дай мне обе руки. Он послушно вытягивает их перед собой навстречу его голосу. Теперь на каждом из его запястий по пять чужих пальцев. Теплее его руки не стали. Леви дёргает на себя, и запястья шлепаются друг о друга. Пальцы вместе с ногтями впиваются ещё крепче, до белёсых следов. В ладонях начинает покалыванием ныть — сигнал, что кровообращение начинает ослабевать. Крепко. Больно. Расслабить хватку он Аккермана, тем не менее, не просит. Прикусывает под нижней губой. — О, теперь вы похожи на садиста. Отшлепаете меня, капрал? Ладонь, добравшаяся до левой лодыжки, останавливается, и Эрену интересно, думает ли он над сказанным. — Нет, — наконец говорит Леви, медленно, будто он ввёл его в заблуждение. Дал пищу для размышления, — только если будешь плохо себя вести. — А сейчас было не плохо, неужели? Казалось, вы были раздражены, — медленный голос пытается изо всех сил, но говорить все сложнее, а спертый воздух, как назло, проникает по горлу. — А за это я тебя прощать не собираюсь. Эрен думает, что после этой фразы катарсис достигнет апогея. Чужое лицо катастрофически медленно начинает приближаться. Так долго, что можно все в деталях рассмотреть. — Может, мне действительно стоит получить ценный урок. — Как же ты хреново скрываешь свои желания, — говорит голос у него в нескольких сантиметрах, и Йегер дергает головой. Растерянно, встревоженно, испуганно. Нет, не испуганно. — Кадета разведотряда не так легко напугать, — усмехается он, яростно вскидываясь, и у него дрожат лодыжки. Аккерман усиливает хватку — пальцы рук стискиваются крепче, а пальцы ног как будто сжимаются: он тоже не умеет держаться, когда на грани. — А по тебе не скажешь, — огрызается, медленно приближаясь к Эрену. Леви хмурится. Он весь в этом. В приближении. Медленном. Руки стискивают, голова наклонена, брови нахмурены, лоб рассечён морщинками. Чёрная прядь волос острым уголком спадает на бледную кожу, к глазам. Пожалуй, он слишком близко, если способен так хорошо все разглядеть. И кадык под шеей истерично дёргается вверх-вниз, когда он сглатывает. Глаза закрываются, в ушах звенит. Йегер ощущает дыхание, прерывисто-теплое, и этого более, чем достаточно. Он старается отстраниться, убежать, но единственное, о чем может думать… А, так вот какие губы Аккермана на вкус. Либо он с треском уронил себя в глазах у капитана, либо Леви снизошел к нему, чтобы показать, в какой степени ему уже надоели выходки Йегера. — Это ещё почему? — он удивлённо облизывает собственные губы, стоит Аккерману отстраниться. —Эрен, Эрен, Эрен… — он качает головой, и Йегера снова ведёт от его голоса. Его рука вдруг оказывается у Эрена на бедре, приподнимая и отодвигая край его куртки, и огрубевшей подушечкой большого пальца вжимаясь в кожу сквозь форму кадета. — Пытаться касаться меня, особенно специально, даже если ты думаешь, что это выглядит случайностью… Вторжение в мое личное пространство. А я ненавижу, когда его нарушают. Боже, что он делает? Как Эрен позволил этому случиться? Он не хочет знать ответы, но больше ничего не повернёшь, поэтому сидеть на коленях перед Аккерманом, с запястьями в стальной хватке его рук — вот он, смысл. — Не думал, что вас это так сильно задевает, — этот каламбур звенит в его смехе, и Йегер за свое остроумие получает звончайшую ослепительную пощёчину. Ему даже голову поворачивать не хочется, он просто дышит сквозь себя. Ему кажется, что Леви только силой общаться и может, что у него провалы в памяти и когда нужно что-то сказать, слова забываются, и приходится лишь бить. Ладно. — Тебя мать манерам не учила? — Мою мать съел титан. — Ты хотел сказать, твоя мать не успела воспитать… Эрен так глубоко вздыхает, что этим обрывает Аккермана. Он открывает глаза и обнаруживает сильные бедра по бокам от своего лица. Дыхание дребезжит у него в горле. Картинка перед глазами шумит, темнеет и плывёт, и плывёт, и плывёт. — Давай, вперёд, — шипит он, щёлкает зубами ему в лицо, рычит и вязко плюёт в сторону. — Думаете, я не стану? Леви усмехается, вжимает язык в дёсны, напухшие и чувствительные. — Ты просто мальчишка, — его рука скользит выше. — А у вас высокомерия на всю гвардию хватит, — в голосе предательски звучит ухмылка. И Йегер действительно дожидается, когда Аккерман отпустит его руки, а потом тянется пальцами вперёд, и ему думается, что периферия зрения обманывает его мельтешащими точками. Леви почти возбужден. Коротко выдыхает, мнет пальцами по собственному бедру. От близости Эрена к паху сходит с ума — видели бы его остальные… Ведь он даже не выражает признаков, что в состоянии что-то чувствовать. Пальцы Йегера касаются его одежды, царапая ткань ногтем. Аккерман словно ревностно прижимает пятку к чужой пояснице, вспыхивает подобно зажигалке и запускает ладонь в чужие волосы. — Скажи, что тебе нравится. Эрен послушно кивает. Леви с силой вжимает в него костяшки, и того трясет. — Скажи. — Мне нравится. — Ещё раз? — Господи, капрал, мне нравится, — Йегер почти в ярости. Он его ненавидит. Он хочет, чтобы Леви двигался, он хочет, чтобы Леви истекал кровью. — Послушный кадет, — похвала из уст Аккермана тоже слышится весьма необычно, но куда уже необычнее — наверное, Эрен не поверил бы даже за светлое будущее — когда его губы оказываются едва не на члене Леви. — Не брезгуете, капитан? — он все ещё держится, хоть в планах сорваться, ему выскрипывает, голосом царапающим и дрожащим, едва слышным. — Эрен, я сейчас заткну тебе рот, — пальцы в волосах сжимаются сильнее, едва не тащат вверх. У него звенит в ушах. Гул в голове бубнит монотонно, все громче нараспев, как радио помехи. — Вам бы тоже его заткнуть, капрал, — хрипит он смазанным голосом. И Эрен никогда Леви об этом не скажет, но он одурительно вкусный. Вести языком — вверх-вниз, по кругу; дразнясь, сходить с траектории; растягивать нитки слюны и теряться в них, как в паутине, мелькающей в жутком всеобъемлющем приглушённом свете. У Аккермана абсолютно точно тоже есть что-то, о чём он ему никогда не скажет, потому что прижимает его голову ближе к себе, меж бедер, требовательно насаживая вперед, но тут же отпускает, чертя дрожащий зигзаг по подбородку. Потом снова начиная, и по бесконечному кругу. Видеть Леви выдыхщим сквозь стиснутые зубы, пока язык Йегера ласкает у себя во рту его член — спектр от тошнотворно-слащавого до необъятно-развратного, где каждая вспышка похоти — забитый зверёк в цирковой клетке, жалостливо грызущий прутья. — Ты, — ему совсем ничего до оргазма, до потери сознания чуть больше, чем Эрену, почему-то он бережёт себя заметнее: «эгоизм убийственно хорош», — я хочу, чтобы ты задохнулся. С первой же секунды. Йегер готов поспорить, что это желание полностью взаимно. — Ненавижу, — дробит на слоги выдохами слово, прикусывает собственное запястье и заставляет Эрена захлебываться, толкаясь в его глотку. Всего его такого разорвать бы диким зверем, но кто он сам, если не зверьё? — ты такой наглый, Йегер, черт тебя дери. «Кончите вот так?» — до боли хочет спросить Йегер. Как вообще о нем сейчас думать — таком? — толкающимся ему в рот, съезжающему по плоскости, с его глубоко-ровно дыхательными паузами, когда, видимо, невыносимо тянет блевать. Аккерман затихает постепенно, обратной градацией, и становится слышно, как капает дождь за окнами, — так громко, что виски фантомно начинают влажнеть. Леви вталкивается ногой в поясницу, тянет за платину в мелких колтунах, шипит, прижимает к себе за несколько мгновений, как ему кажется, чтобы кончить. — Да, сучище, — словно читает его мысли, удерживает за подбородок, — вот так, да-а-а. Он кончает с миллиардным, кажется, толчком, сжимается и пульсирует, кричит и хватает его за шею и тянет на себя. Целуется с шёлковым стоном, истерично переходящим в расслабление. Сорванно дышит в висок, не разрешая отстраниться. Он, видимо, даже после боя не так дышит, как сейчас. Заставляет облизывать губы, глядя прямиком в глаза, и одобрительно шепчет смазанное «хороший кадет», перемешивая с неслышными ругательствами. — Хороший? — усмешка поселяется на лице. Так вот что значит «хороший». — Возможно, — он останавливается, и истекающий член больно бьется о живот, — нет. Леви едва ли может поднять руку, но вновь бьёт Эрена по лицу со всей дури. — Сексуально, — его выражение лица заставляет Йегера сбавить обороты, — я просто хотел сказать, не обольщайся. Он замирает, фантомно сливаясь со светом. Вместе — его и приглушенной тени — слишком много в этой маленькой комнате. Улыбается ему. Он, кажется, улыбается ему. Не-ет, Аккерман впринципе не умеет улыбаться. Сломанная функция. Йегер чувствует, что засыпает. Как в джакузи. Когда он открывает глаза, капрала уже нет.