Зельда уже потеряла счет времени — все смотрела и смотрела на потускневший огонь в камине, очередная сигарета в ее руках дотлела почти до фильтра, — когда услышала, как Мари заворочалась в постели. Зельда, дернувшись, напряженно прислушалась к тому, что ее любовница бормотала по-французски сквозь сон, но не обернулась. Мари, судя по звукам, перекатилась на ту половину, которую покинула Зельда.
Этой ночью она так и не смогла уснуть.
В какой-то момент Зельда почти задремала, но пленительное тепло колена Мари, зажатого между ее собственных бедер, вдруг стало тяжелым и неприятным. Зельде пришлось собрать все самообладание, чтобы выбраться из объятий жрицы вуду спокойно и мягко — Мари ни в чем не была виновата, все дело было в воспоминаниях, окружавших эту комнату — их с Фаустом супружеские покои.
С того самого — первого — чарующего поцелуя прошло несколько недель, и Зельда успела провести немало дней и ночей, отдаваясь чистому наслаждению, теряясь в блаженстве. И всякий раз она настаивала, чтобы убежищем их... отношений оставался ее кабинет, или заброшенные классы, или библиотека... Как-то раз даже коридор, который нельзя было назвать тайным, оказался подходящим для порыва головокружительного желания.
Если Мари и казалось странным нежелание Зельды найти более уютное место для их свиданий, она ни разу не сказала об этом вслух.
И, честно говоря, Зельда считала, что Мари жаловаться не на что, — где бы они ни встречались, она всегда заботилась о том, чтобы жрица вуду не осталась разочарованной.
Но эта ночь казалась... особенной.
Хильда приготовила для них устриц и желуди, добавила к этому бутылку марсалы. Вино, свечи, нежная музыка, льющаяся из фонографа — все это заставило Зельду расслабиться, почувствовать себя в безопасности, окруженной теплом. И когда Мари предложила продолжить вечер в спальне, Зельда противилась этой идее гораздо меньше, чем могла бы.
Когда Зельда воздавала должное телу Мари, ей практически удалось забыться — призрачная тень Темного Владыки больше не стояла у нее над душой. Когда Мари стягивала с ее плеч халат-кимоно, Зельда решительно гнала прочь память о Фаусте — о том, как он заставлял носить ее эти дурацкие платья с цветочным узором, будто бы поставить ее на четвереньки было недостаточным унижением. Позже, когда Мари переплела их пальцы, Зельде удалось почти не думать о том, как в ночь перед свадьбой она стояла на коленях перед этой самой постелью, ожидая, когда Сатана... окажет ей честь.
Когда их обеих наполнила приятная истома, Мари вскоре уснула, но к Зельде сон совершенно не шел. Все пережитое в этой комнате нахлынуло на нее с новой силой, и не было ничего, что могло бы ее отвлечь.
Находиться под заклятием Калигари в Риме было мучительно, но необходимость
притворяться, что она по-прежнему зачарована, оказалась пыткой, не сравнимой с другими.
Фауст посчитал, что она заслужила
чувственной награды за убийство Левиафана. Оставаться безвольной куклой, когда он прикасался к ней, было тяжело. Она должна была контролировать все — каждое движение, каждый мускул, выражение лица, — чтобы и на мгновение не выдать себя.
Зельда наблюдала за угасающим пламенем и радовалась, что хотя бы сны Мари ничто не омрачало. В отличие от ее собственных.
Для Зельды это место было полно призраками. Они шептали приказы голосом Фауста, отзывались фальшивыми, неестественно высокими, срывающимися стонами на каждое его движение, и —
удар, удар, удар...
Зельда вскочила, желая отогнать все, что непрошено вспыхивало в сознании, заметалась перед камином; когда она затянулась, ее руки дрожали. Ей нужно было выпить — и чем больше, тем лучше.
Зельда щедро плеснула виски в бокал и — чуть душу Люциферу не отдала: чужие руки неожиданно крепко обвились вокруг ее талии.
— Ты до сих пор не спишь, chérie? — промурлыкала Мари ей в шею. — Возвращайся в постель.
Зельда подалась навстречу этим объятиям; она старалась унять колотившееся сердце, зацепившись за ощущения — тело у Фауста было поджарым, жестким, ничего общего с прикосновением тела Мари.
— У меня жуткая бессонница, ты же знаешь, — Зельда и сама слышала, насколько напряженно звучал ее голос.
— Oui, но совсем без сна нельзя, n’est-ce pas? — слова мешались с россыпью невесомых поцелуев. — И я, как бы это сказать...
мерзну без тебя.
Зельда вздохнула — внутри задрожало волнение, когда руки Мари заскользили по ее телу.
— Хорошо, мне бы не хотелось, чтобы ты...
мерзла, так?
На этих словах Мари замерла. Зельда старалась, чтобы ее голос звучал игриво и беззаботно, но провести жрицу вуду, похоже, не удалось. Она развернула Зельду к себе.
— Мне не нужно, чтобы ты делала что-то, чего не хочешь, chérie, — взгляд ее темных глаз был одновременно теплым и полным тревоги. — Почему бы тебе не поделиться тем, что отнимает покой? Что заставляет тебя по ночам метаться и пить?
Мари поймала один из выбившихся рыжих локонов, заправила его за ухо — Зельда подалась этому прикосновению навстречу и прикрыла глаза. Мари прижалась губами к ее лбу.
— У тебя душа не на месте. Tanpri, в чем дело?
Зельда открыла глаза; выражение искреннего беспокойства на лице Мари заставляло ее чувствовать себя виноватой. Она не хотела ранить жрицу вуду своим молчанием. Напротив, думала, что защищает ее от своего прошлого и его темных секретов... Но, кажется, пришло время поделиться с ней правдой.
— Мне снятся кошмары, — Зельда закашлялась — не успела выдохнуть до конца после очередной затяжки. Отвернувшись, она нашла на столе пепельницу, затушила сигарету. — Они... отвратительны, и я не могу из них выбраться. Уж лучше напиться до оцепенения, чем... быть погребенной в худших воспоминаниях.
Зельда потянулась к графину, налила себе снова — просто чтобы занять чем-то руки. Мари хранила молчание, но ее присутствие само по себе служило поддержкой.
— Еще не так давно я была замужем. Я рассказывала об этом, верно? — она поднесла бокал к губам.
Негромкий гортанный звук позади дал Зельде понять, что Мари до сих пор была зла на Фауста Блэквуда.
— Oui, я уже успела понять, что это время было для тебя непростым, mon coeur. Ты не обязана рассказывать, какое зло муж тебе причинил. Все жестокие люди слеплены из одного теста. Я могу представить.
— В этом-то все и дело, — Зельда одним глотком осушила бокал и с размаха опустила его на стол. Горло горело, но она этого почти не чувствовала, когда снова повернулась к Мари. Жрица вуду протянула к ней руки, будто хотела обнять, но в последний момент остановилась. — Я
не хочу, чтобы ты представляла. Не хочу, чтобы все это... чтобы наши отношения омрачало подобное прошлое.
— Но это мрачное прошлое — часть тебя, chérie, — Мари говорила с ней мягко. — И я не хочу, чтобы ты чувствовала, будто со мной должна быть другим человеком.
Мари невольно запахнула халат плотнее, будто бы ей и правда было холодно. Зельда отметила, что под синей атласной тканью не было ничего — возможно, жрица вуду вовсе не шутила, когда говорила, что без нее мерзнет.
— Но я не хочу, чтобы он... — Зельда осеклась, сама не понимая, что именно собиралась сказать. Ее взгляд метался по комнате и не находил ничего, на чем мог бы остановиться. Наконец он зацепился за повязку в тон халату, под которую были убраны волосы Мари. — Я не хочу, чтобы он был частью этого. Он был причастен ко всему, что происходило в моей жизни. Ко всему, кроме тебя.
Голос Зельды звучал надтреснуто, ее рука растерянно пыталась пригладить волосы. Крепкий алкоголь обострил ощущение происходящего, сузил все до них двоих — будто они оказались в луче режуще-яркого света.
Ведьма, непроизвольно повторяя жест Мари, тоже стянула края халата. Копировать чужие движения, отражать их, как зеркало, Зельда начинала в минуты напряжения и беспокойства — эту привычку она обрела еще в юности, когда безуспешно пыталась защититься от отцовского осуждения. Она верила, что избежит наказания, если будет просто копировать отца, или Эдварда, или Хильду.
— Зельда? — Мари приглашающе раскрыла руки, и ведьма без возражений шагнула навстречу. Зельда отозвалась протяжным вздохом облегчения, когда Мари прижала ее к себе. — Я знаю, что не могу исправить всего, что случилось. Но, возможно, я могу сделать что-то, что сейчас помогло бы тебе уснуть?
Зельда позволила себе задуматься над этим всерьез. Когда в этой постели вместе с ней спала Хильда, ей было достаточно накрыть ладонь Зельды своей — и это возвращало ее в реальность. Но с Мари все было иначе, сами их отношения были иными — и это было так
непривычно.
— Может быть, колыбельная тебя успокоит?
— Я не младенец, — фыркнула Зельда, но, по правде говоря, она смертельно устала. Изнуренная кошмарами и бессонницей, она бы согласилась на что угодно ради минуты покоя.
И тогда Мари отвела ее обратно в постель. Жрица вуду снова обняла ее со спины, и Зельда свернулась в уютном и безопасном кольце ее рук. Мари запела, и ведьма постаралась выкинуть из головы все, кроме успокаивающей интонации ее голоса.
Bonne nuit, cher trésor, ferme tes yeux et dors.
(Доброй ночи, милая, глаза закрой и спи.)
Laisse ta tête, s’envoler, au creux de ton oreiller.
(Спи, обняв подушку, мысли отпусти.)
Un beau rêve passera, et tu l’attraperas.
(Придет прекрасный сон — его скорей лови.)
Un beau rêve passera, et tu le retiendras.
(Придет прекрасный сон — в памяти храни.)
Зельда позволила себе увлечься мелодией, но слова разобрать могла с трудом — по-французски она говорила достаточно бегло, но сейчас утомление брало верх над любыми способностями.
— Красивая песня. О чем она?
Уткнувшись в шею Зельды, Мари улыбнулась.
— Засыпай — вот о чем, mon trésor, — пояснила жрица вуду и продолжила напевать.
Зельда умиротворенно хмыкнула: она была больше не в силах бороться с усталостью; все глубже и глубже ее затягивало в забытье, пока, наконец, под звуки французской колыбельной она не провалилась в сон — на этот раз с улыбкой на губах.
