twin size mattress

– Какого чёрта ты не сказал раньше?! – глаза Томаса в бешенстве метают молнии на всех в помещении по очереди, но наибольшую злость он вкладывает во взгляд, которым одаряет Ньюта. – Томас, успокойся, пожалуйста, сейчас не самое подходящее время для твоих психов, – слова девушки оказывают на парня абсолютно противоположный эффект, заставляя её пожалеть, что она вообще решила вставить свои пять копеек. – Не самое подходящее время для психов, говоришь? – удовитая усмешка кривит обкусанные губы. – Ты это нашему Ньюту скажи, это же он у нас решил поиграть в героя… – Томми… – блондин устало выдыхает, потирая пальцами переносицу, и отходит от стола в сторону, отчуждённо останавливаясь перед окном. По стеклу тарабанит самый настоящий ливень. По правде говоря, он знал, что реакция на его короткую историю будет именно такая, но он попросту не мог пояснить всё раньше, не желая вносить в их план, требующий размеренного продумывания, какую-то спешку. – …И ничего не рассказывать про грёбаную болезнь как можно дольше, – смотреть на брюнета было попросту страшно. И без того тёмные радужки от всепоглощающей ярости слились с цветом зрачков, наводя на мысль, что заражённым был как раз таки он. – Это же так правильно, молчать, не посвящать в свои проблемы тех, на кого они тоже влияют не меньше, – обвинение. Самая простая, можно даже сказать, детская манипуляция, и Ньют прекрасно понимал это, но не мог держать себя в руках. Что-то дикое, животное, пробивало себе путь к самому мозгу, желая подчинить его своему влиянию. – Потому что вы не должны были волноваться за меня, вы должны были придумывать как вытащить Минхо из этого дерьма, и я со своими проблемами, которые касаются только меня, разберусь тоже сам, – сквозь зубы шипит блондин, намеренно делая акцент на местоимениях. Стоя спиной ко всем, но лицом к окну, он просто выводит Томаса из себя – ему будто нарочно не хотят смотреть в глаза, скрывая истинные эмоции. Он всегда восхищался тем, как Ньют может сохранять самообладание, но сейчас его просто трясло от этого наигранного спокойствия. – Мы не можем не волноваться за тебя, Ньют, ты, как и Минхо, в первую очередь наш друг, а не шестерёнка в механизме по спасению всего мира… – голос Фрайпана звучит чересчур обеспокоенно и рассудительно, вызывая в Ньюте очередную волну непонятного раздражения. – Тебе стоило бы рассказать обо всём раньше, чтоб мы учитывали в план и то, что надо будет искать лекарство… – Да я грёбаный неимунный, просто примите это! Вы уже не сможете вытащить меня из этого дерьма, эта зараза в любом случае убьёт меня! – парень впервые на памяти каждого в комнате срывается на крик, резко разворачиваясь ко всем лицом и заставляя едва заметно отшатнуться. Зрачки блондина полностью затопили радужку, окрашивая её в несвойственный ей цвет. По всему лицу и шее – единственным частям тела, которые ему не удавалось скрывать – пролегали темнеющие вены. Их практичести не было видно, но смутные очертания наводили на мысль, что их обладатель буквально в шаге от полной бесконтрольной агонии. – Посмотрите на меня, я становлюсь ничем не лучше животного, я уже практически не могу держать себя в руках, и я не знаю, как долго смогу сдерживать эту дрянь, – полный отвращения к себе голос обречённо дрожит. От внезапно проступивших на лице вен постепенно не остаётся почти ни следа, но все прекрасно понимают, что это ненадолго. – Ньют… – Томас намеревается прервать затянувшееся молчание, но блондин заранее знает, что тот будет говорить, и заранее не согласен с ним. – Мне нужно уйти. Куда-то в лес. Я не должен подвергать вас опасности. – Ты не уйдешь, – так же решительно присекает сказанное. – Я уверен, что у Терезы есть лекарство, и когда мы пойдем спасать Минхо… – растеряв всю прежнюю злость, брюнет подходит ближе к другу, пытаясь этим показать, что полностью уверен в своих словах, но имя девушки действует как красная тряпка на быка. – От смерти нет лекарства, Томас, а Тереза предала нас. Она выбрала ПОРОК, пойми же ты наконец… – желая лишь одного – подышать свежим воздухом – Ньют разочарованно качает головой и выходит на улицу, бросая последний холодный взгляд на вмиг поникшего брюнета. Из его уст «Томас» звучит как самое настоящее оскорбление и отрезвляет не хуже ведра с ледяной водой. Он и представить не мог, какого сейчас было Ньюту. Его буквально сокрушает болезнь, пожирая клетки мозга и постепенно уничтожая организм, но вместо того, чтоб поддержать друга и заверить, что всё будет хорошо и они найдут выход даже из этого дерьма, Томас начал обвинять его в том, что изменить уже было невозможно. – Томас… – едва открывает рот вышедшая из состояния оцепенения Бренда, как её перебивает Винс. – Ньют прав, ему нужно уйти. Он подвергает всех в лагере опасности, – говорит сухо и жёстко, будучи полностью убеждённым в собственной правоте, но брюнет отвечает не менее уверенно: – Он никуда не пойдёт. – Мальчик, ты не понимаешь, возможно, он уже на минимальной дистанции заразен, мы не знаем, когда его вторая сущность проявит себя в полной красе, – пусть и не желая этого, но все отчетливо осознают, что слова мужчины имеют смысл. – Сегодня мы все видели достаточно. – Ньют никуда не пойдёт, – неожиданно вступается за парня Хорхе, выступая из тени вперёд. – Мы можем изолировать его от всех, но он останется здесь, с нами, пока мы не найдём лекарство. – Делайте с ним что хотите, но следите за ним всё время и не подпускайте его близко ни к кому из моих ребят. Разговор окончен. – безразлично выплёвывает лидер Правой руки, покидая палатку вслед за вышедшим пару минут назад блондином. Винс впервые вызвал у Томаса столько неприязни всего парой слов. – Томас… Мы найдём для него лекарство, – Бренда ободряюще кладёт руку на плечо брюнета, слегка сжимая его и пытаясь вложить в свои слова как можно больше уверенности, на что парень лишь отрешённо кивает.

***

Дождь льёт с неистовой силой, на памяти Ньюта последний такой был, разве что, в Глэйде, наверное, ещё даже до появления в нём Томаса. Тогда такой дождь был для них сущим кошмаром – он разрушал всё, что они садили и строили, затапливая и размывая огромную часть их территории, вымывая все семена наверх и заливая древесину, что в итоге плесневела, но сейчас он как нельзя лучше успокаивал. Единственный дискомфорт вызывала прилипающая одежда, но капли не были ледяными, приятно освежая тело и разум, успокаивая и даря своеобразное умиротворение как раз тогда, когда его очень не хватало. Ньют никогда не выносил громкие ссоры и перепалки, отдавая очевидное предпочтение тихим дискуссиям и мирному приходу к компромиссу. В данной же ситуации он заранее понимал, что только расскажи он обо всём, в брюнете сработает бомба замедленного действия, но дальше тянуть и откладывать он не мог – возможно, уже завтра, а может и сегодня, он полностью перестанет соображать, он не знал и не мог знать наверняка, а догадки и надежда на лучшее не привели бы ни к чему хорошему. Болезнь пожирала его весьма странным образом, скорее действуя на психику, чем в корни меняя что-то внешне. Естественно, всё тело уже было испещрено чёрными ветвями вен, но, как ни странно, ему удавалось скрывать это от всех. Отчасти потому, что те, кто мог бы что-то заметить, были заняты планом эвакуации и спасением Минхо, не обращая особого внимания ни на что помимо детальной проработки каждого шага, что играло ему только на руку. Но вот мозг Ньюта всё сильнее пугал его, то и дело подбрасывая ему странные видения, картинки, которых в его жизни никогда не существовало, а может это просто было его прошлое, которое он уже не помнил, он не знал, и это вводило в замешательство. Самым страшным было то, что блондин начал забывать. Забывать всё. Имена и лица людей, сыгравших колоссальную роль в его жизни, события, произошедшие буквально месяц назад, пусть и на миг, но переставал понимать где он находится и кто его окружает. Порой он просыпался и ему казалось, что он всё ещё в Глэйде, а иногда – что он никогда в нём и не был. Место, которое занимали все важные вещи, пыталась выместить безудержная ярость и агония. Наиболее невыносимыми во всей болезни был вовсе не тремор конечностей или деменция, не внезапные острые спазмы во всём теле, дарящие лишь желание поскорее сдохнуть, лишь бы не испытывать эти страдания, не жажда придушить кого-то после малейшей ссоры или несогласия, не жуткие галлюцинации, кошмарные сны и даже не отвратительные чёрные вены, «украшающие» всё тело и вызывающие одно единственное омерзение, не чёрная рвота перемешанная с такой же чёрной кровью. Больше всего Ньют содрогался от мысли что забудет кого-то. Когда в какой-то из бесед Томас упомянул Минхо и Ньюту понадобилось некоторое время, чтоб вспомнить такое знакомое, но почему-то очень далекое имя, парень ещё пару часов сидел, выписывая на бумаге все имена и вспоминая чуть ли не все моменты, связанные с каждым человеком. Минхо, Фрайпан, Чак, Уинстон, Алби, Джеф, Зарт, Ник, Клинт, Бен, Галли. Томас. Как бы болезнь не сокрушала его, одно блондин знал точно: последним, кого он забудет, даже когда уже превратиться в мерзкое подобие человека, будет именно Томас. Уныние вмиг накрывает Ньюта не хуже проливного дождя и он впервые за проведенное на улице время начинает ощущать неприятный озноб. Парень поднимается с подобия скамейки, направляясь в свою палатку. Благо, соседей у него не было, и сейчас он мог сесть и наконец-то взяться за то, что планировал уже больше пары недель, но откладывал на потом каждый раз, как вспоминал. Он чувствовал, что ему ещё недолго осталось до момента, когда его тело перестанет сопротивляться, и он станет подобным на дикую тварь, поэтому пришёл крайний срок, чтоб написать что-то по типу прощального письма. Блондин терпеть не мог такие вещи, они делали всё ещё хуже, но он не мог просто взять и уйти, оставив друзей без объяснения мотивов своих действий, и поэтому взял в трясущиеся руки перо.

***

Спустя, наверное, пару часов, никак не меньше, на пергаменте перед парнем лежал итоговый вариант письма в окружении предыдущих скомканных версий. Он переписывал его не менее десятка раз, каждый новый добавляя что-то или убирая. Оно всё еще казалось ему абсолютно неидеальным, но переступая чувство непомерной, подавляющей тяжести, вызванной ничем иным как Вспышкой, это было всем, на что Ньют был способен. «Это письмо для всех моих друзей, в чьих изнеможённых телах живут настоящие львы. Друзей, с которыми мы провели столько бессонных ночей, купаясь нагишом в озере и сидя в кругу у костра, пьяные до ужаса. Сколько же «правил» мы нарушили, но я ни о чём не жалею, и предоставься мне случай вернуться назад и что-то изменить, пусть это, возможно, и эгоистично, я бы не воспользовался им. Я почему-то убеждён, что живи мы вместе в каком-то другом мире, мы бы так же поладили. Может, выступали бы на сцене, играя кантри песни на бубне и ездили бы по штатам играя свою музыку на фестивалях. Эта мысль будет тешить меня, когда у меня уже не будет возможности увидеть вас снова. Уверен, что вы захотите набить мне морду после прочтения, но я правда много думал, изучая все вероятности и последствия, и я понимаю, что так будет лучше для вас. Когда вас совсем затопит весь этот кошмар я бы очень хотел быть рядом и помочь вам выплыть, но совсем скоро я буду не в состоянии бороться. Я бы очень хотел сделать какой-то вклад в ваше счастливое будущее, но я не смог бы просто наблюдать в стороне как вы сражаетесь, рискуя своими жизнями, при этом не имея никакой возможности сделать вам лучше, будучи лишь баластом. Видя этот блеск веры в ваших глазах, я просто рад, что смог провести с вами последние, да и в принципе все счастливые дни, но я больше не могу строить из себя смелого. Простите, что не смог сказать всё это вживую, но вы бы просто не отпустили меня, делая себе только хуже. Я чувствую огромную вину, что ухожу вот так, но это единственный правильный выбор. Просто знайте, что я буду вспоминать о вас каждую ночь, каждую секунду оставшейся мне жизни. У вас всё получится, я уверен, потому что иначе и быть не может. Я всегда, начиная ещё с Глэйда и до сих пор, верил в то, что где-то впереди царит счастливое будущее. И там я буду с вами, просто не рядом. В любовью, ваш Ньют.» Перечитав написанное в последний раз, парень бережно сворачивает хрупкую бумагу, аккуратно складывая её в кулон-гильзу, и только он закрывает маленькую крышку, пряча кулон в карман толстовки, как слышит звук раскрывающегося полога. Блондин сидит спиной к выходу, поэтому не видит вошедшего, но может поспорить на что угодно, что знает, кто это. – Прости, что начал кричать… – голос брюнета звучит неловко и тревожно, пока сам он мнётся с ноги на ногу, надеясь, что его сейчас просто напросто не выгонят. – И ты прости, Томми, я сам не заметил, как сорвался на крик… – блондин кусает сухие губы до крови, медленно поворачиваясь к Томасу, на мгновение улыбнувшемуся от такого тёплого сокращения своего имени. – Ты не виноват, это же из-за… – резко замолкает, понимая, что не хочет договаривать, и практически беспомощно добавляет: – Ньют, ты же не собираешься всерьёз уходить? Вместо ответа Ньют молча изучает горящего бессилием друга – с такой надеждой он всматривался в потемневшие радужки блондина, что тому хотелось лишь спрятаться от него подальше, только бы не знать, сколько невыносимой боли он ему сейчас приносит. – Я уверен, что лекарство существует, и мы достанем его любой ценой, я тебе обещаю… – не мигающий взгляд вселяет в блондина чувство, что, может, у него и правда выйдет спастись. Ведь не зря же ПОРОК уничтожил столько невинных жизней, должен же быть хоть какой-то результат их ужаснейших разработок, дающий шанс на спасение тем, кого природа не наградила иммунитетом? Глаза проясняются призрачной надеждой, но только на пару секунд, и Томас замечает это, прекрасно всё понимая и опустошаясь ещё больше. «Они не должны рисковать спасением Минхо, чтобы попытаться достать для меня то, чего, вполне возможно, не существует и вовсе» Мозг Ньюта до краёв наполняется печалью, вытесняя даже Вспышку, и он видит то же в брюнете, но не знает, что он может сделать, чтоб тому стало лучше, и ненавидит себя за это. – Возьми это, – неожиданно вынимает из кармана гильзу и протягивает её вперёд. – Ч… Что это? – Томас нерешительно подбирает кулон с ладони и вертит его в руках, не понимая, что с ним делать. – Откроешь как придёт время, – говорит еле слышно и непривычно низко, но на большее он сейчас не способен. Делая пару шагов навстречу, Томас холодными руками обвивает ещё более исхудавшие плечи блондина, утыкаясь носом в острую ключицу и цепляясь за него так, будто через какие-то мгновения тот растворится в воздухе. Ньют же, не медля, делает то же самое, вкладывая в объятия всё, что не смог сказать вслух и написать на бумаге. Пока по бледной коже, скрывающей под собой чернильные вены, текут горячие слёзы, дрожащие руки Ньюта гладят друга по спине, нежно перебирая пряди каштановых волос и бессловесно уверяя, что всё будет хорошо. – Ньют, я прошу тебя, ты должен остаться… – умоляюще шепчет Томас со сверкающими слезами в уголках отчаявшихся карих глаз, но Ньют уже сделал свой окончательный правильный выбор. «Шанк, я люблю тебя, но ни за что»