Воля в кулаке, мысли в разные стороны. По моей комнате гуляют черные вороны. На потолке чувства одинокие собраны. Они с грохотом падают мне на голову.
Глубокая ночь окутывала его комнату, было слышно, как по стеклу окна барабанили капли дождя. Сильный порывистый ветер срывал с деревьев последние листья. Он завывал резко холодным потоком проскальзывал в щели оконной рамы. Казалось, такой холод и смута царил не только на улице, но и в душе Капрала. Менее месяца назад они вернулись с бойни в Шиганшине с колоссальными потерями, каждый из выживших после того дня никогда не будет прежним, как и он сам. Ведь в той битве он вновь потерял дорогого ему человека — Эрвина. Он помнит их последний разговор, прознающий и измученный взгляд его голубых глаза, последние слова Смита, и свою клятву, которую он тогда так и не смог выполнить. Леви отчетливо знал и понимал, что жизнь Эрвина была предрешена ещё задолго до сражения, но он до последнего хотел верить, что его предположения будут ошибочными. Вновь всплывает воспоминание того дня и того момента, как юный кадет Фостер приносит на крышу одного из домов ещё живого Смита, ради того, чтобы сделать инъекцию. И Аккерман до последней минуты не сомневался в своём выборе. Осмысление и осознание, что Командор довольно испытал и вынес на своих сильных плечах, исполняя свой долг, — пришло мгновенно. Эрвин сам принял такое решение, и Аккерман понимает, что для товарища в этом аду больше нет места — ему уже давно уготовано место на небесах. Всё, что останется после тринадцатого главнокомандующего Разведкорпуса — Эрвина Смита, — холодная могильная плита с высеченными годами его жизни. Из-за сильного дождя и собственных мыслей, которые без остатка поглотили его, Леви не сразу понял, что в дверь кто-то стучит. — Открыто, — без какого либо энтузиазма громко кидает брюнет. Он устало прикрывает веки, ещё больше откидывая голову на подушку. Из-за деревянной двери виднеется растрепанная макушка Зое. — Можно, Леви? — аккуратно спрашивает женщина, она стоит в двери и мнётся. Сейчас, как и он, она чувствует себя разбитой, потерянной, одинокой. Одиночество начинало безжалостно поедать Ханджи после возвращения домой, она цеплялась за любую возможность поговорить с Леви, ведь сейчас он остался единственным человеком из прошлого. — Заходи, — с его губ слетает раздраженный вздох, всё так же безэмоционально добавляет мужчина: он не осмеливается отказать ей, позволяя остаться, Леви и сам не понимает, почему так ответил. Он принимает сидячее положение, придвигаясь ближе к краю кровати, попутно одергивая свою штатскую одежду. — Я тут отчеты принесла, заполнишь? — все так же колебаясь, тихонько интересуется разведчица. — Да, — коротко и ясно отвечает Аккерман, он как всегда краток и не многословен, — как твоя рука? — смягчаясь, спрашивает он. — Да, вроде, нормально, — улыбнувшись беззаботной улыбкой, отвечает Ханджи. — А ты как себя чувствуешь? Не хочешь поговорить? Или может прогуляться, или просто посидеть молча? — волнуясь, быстро лепечет женщина. Она не хочет вновь возвращаться в кабинет снова и снова зарываться в горах бумаг и отчетов, каждый раз при этом теряя себя. Сейчас именно на её плечах лежит ответственность и роль Главнокомандующего Разведкорпуса. — Без разницы, что мы будем делать, — честно признаётся Капрал, они с Ханджи остались единственными ветеранами Разведки, и сейчас она, как никто другой, может его понять. — Главное, не оставляй меня одного наедине со своими мыслями, — еле-еле слышно в тишине комнати признаётся Аккерман. Зое наиграно и как-то по-детски показывает своё недовольство, безобидно и по-доброму толкая мужчину в бок, чтобы приободрить: — Я всегда буду рядом, Коротышка! — манерно смеясь, добавляет Главнокомандующая. Леви хочется в это верить. Ещё половину ночи они будут разговаривать и вспоминать былые времена, пить чай и утопать в объятиях друг друга, благодаря которым они все ещё будут чувствовать, что живы. А уже на утро им вновь предстоит окунутся в пучину этого безжалостного мира.Не сошел с ума, и вполне осознанно — Я вдыхаю этот яд вместе с воздухом. Туман не уходит с возрастом. Я ищу, я кричу охрипшим голосом.
Леви вновь снятся кошмары, уже который раз он просыпается в холодном поту, лихорадочно цепляясь за нить соединяющую его с реальностью. Снова и снова один и тот же сон: непроглядная пелена тумана и лежащие растерзанные тела Фарлана и Изабель. Этот кошмар который раз терзает и без того израненное сердце Леви Аккермана. Ханджи снятся прошлые времена: такие беззаботные и родные, но оставшиеся навсегда в прошлом. В сновидениях она часто видит Моблита и его растворившийся лик после того самого взрыва. Она вздрагивает, и сбивчивая отдышка напоминает ей о том, что она ещё жива. Судорожно холодными пальцами Зое выискивает оставленные на тумбочке свои очки, сейчас ей страшно, она не хочет оставаться одна. Ханджи тихонько, еле слышно проскальзывает в комнату, несмазанные и скрепяющие петли двери — это единственное, что выдаёт её присутствие в его комнате. Леви чутко спит, и, когда она опускается и откидывает голову в его кресле, он уже не спит. Аккерман не против, что она вот так по среди ночи вторгается в его обитель, ведь он прекрасно знает: Ханджи точно так же, как и его самого, мучают призраки прошлого. — Снова кошмар? — разрезая сумрачную тишину, ложась на бок, устало спрашивает брюнет. В его голосе совсем не слышится прежних издёвок, раньше Леви, как ему было свойственно, был резок, саркастичен, не упуская возможности вновь прозвать Ханджи — Четырехглазой. Пожалуй, сейчас после Шиганшины это было неактуально и неправильно раз за разом напоминать ей — последнему близкому человеку о том дне. Каждый из них нёс бремя вины: Ханджи за то, что выжила, ведь Моблит пожертвовал собой, Леви же за то, что не смог сдержать свое слово, данное Эрвину перед его смертью. Из груди женщины вырывается хриплое согласие, она снимает свою оправу, попутно откидывая голову с растрёпанным хвостиком на спинку кресла. Казаться сильной и той беззаботно-веселой Ханджи — ученой в вечной погоне за титанами, восхищаясь этими гигантами, уже не было сил. Слишком много бумаг, чертежей, встреч с кем-то, переговоров с представителями других государств, совещаний — разведчица больше не чувствовала себя собой. Ханджи считает, что совсем скоро растворится в этом всем, единственное, что её хоть как-то спасает, — Аккерман. Для Ханджи Леви напоминает цитадель — такую же неприступную, холодную, которую так хочется преодолеть. Невозможно было прочитать, что скрывается за безразличным, ледяным взглядом серых глаз, Аккерман слишком хорошо скрывает свое естество от внешнего мира за маской равнодушия. Раньше такое поведение вызывало небывалый интерес, азарт, Ханджи хотелось его разгадать, словно головоломку, прочесть от начала до конца как книгу, но сейчас она его понимает, почему Леви стал таким. Длинные и тонкие пальцы устало и измученно потирают переносицу. Своеобразная привычка, попытка хоть как-то успокоится, пальцы невольно нащупывают повязку на глазу, от которой Зое воротит каждый раз, как только она на миг взглянет на своё отражение в зеркале или дотронется до неё. Веки вмиг тяжелеют, а по телу разливается неимоверное спокойствие, когда она находится рядом с ним. Она почти сразу же проваливается в сон. Уже под утро Ханджи обнаружит, что бережно укрыта пледом, а её очки, которые она оставила где-то валяться в кресле, сейчас аккуратно лежат на стоящей рядом тумбочке. Кровать Капитана уже пустует, но она знает, что именно Леви позаботился о её удобстве. Из окна пробиваются первые и проблёскивающие-сияющие лучики солнца; они дают понять, что сегодня Ханджи придется снова столкнутся со множеством трудностей, но Леви всегда будет рядом и обязательно ей поможет.Раньше я был хороший. Теперь, скажи, какой я? И насколько аморален в этом мире безупречном, Чистым и правильным.
Кажется, боль и утрата — синонимы к фамилии Аккерман. Через свою жизнь он пронёс одни лишь страдания и потери, каждый раз это ломало, безвозвратно и совершенно не жалея. Земля уходила из-под ног, Леви слишком много раз приходилось выбирать в своей жизни, ведь на сомнения совершенно не оставалось времени. В этом мире, переполненным грехами, обманом, тайнами, только глупец мог надеяться на счастливую жизнь или совсем малое и юное дитя, ещё не познавшее всю жестокость их мира. Хотел бы Леви повернуть время вспять? Хотел бы спасти друзей, приняв тогда совсем иное решение? Аккерман уверен, что нет, они все заслуживали лучшей, мирной жизни, а не той, который уготовил им этот бренный мир. Леви был словно сосуд — разбитый, израненный и переполненный под завязку мечтаниями, целями, желаниями каждого человека, которого он когда-либо потерял в своей жизни. Он нес все бремя человеческого существования на своих плечах в надежде, что там где-то далеко дорогие ему люди поистине обретут счастье.Ноль эмоций на лице, как из-под ареста. Я, молча, выхожу из её подъезда. Все честно, мы друг другу не обязаны. Но, я чувствую себя разбитым и грязным.
Далеко за полночь Леви выходит из комнаты Ханджи. Он напоследок бросает взгляд на её комнату: чистую и прибранную — это его заслуга, именно он заставил навести чистоту в этом помещении, полностью забитым книгами, бумагами, разбросанными и грязными вещами. Его взор задерживается на очертаниях её спящего силуэта в сумраке комнаты. Леви знает: отдых ей сейчас, как никогда, обходим. Жар её тела он чувствует до сих пор, обжигающие касания и отметины до сих пор жгуче обдавали каждый сантиметр кожи, а пылкие поцелуи Зое всё ещё пылали на его лице. Одна лишь луна освещала одинокий коридор, выравнивая своё дыхание, Леви следует в свою комнату. Они безусловно уже взрослые люди, не юные и наивные кадеты с пылкими сердцами и, когда нервы дают трещину, такие ночи необходимы для каждого из них, чтобы забыть про своё одиночество и самим забыться в них. Они не давали никаких друг другу обещаний, не говорили признаний и уж тем более не давали клятв вечной любви — все это для них обоих было чуждо. Их танцы глаза в глаза, горячие и желанные поцелуи обжигали, создавая внутри каждого из них пожар, в котором они оба сгорали, забывая хотя бы на время о боли.Мои руки связанны моими же руками. Стоя на краю, я вспоминаю о маме. Думаю я бы её огорчил, Если бы покинул этот мир, у нее не спросив.
Стоя на краю мыса и вглядываясь во мглу ночного горизонта, вслушиваясь в мелодию шумящего моря, он почему-то вспомнил Подземный город. Он вспомнил маму. Её нежные руки, которые частенько гладили его по макушке, нежную и заботливо-сияющую улыбку. Тогда она казалась живой по сравнению с этим серым городом; она была похожа на лучик солнца в кромешной тьме. Мама была первым человеком, который любил его безвозмездно просто за то, что он был в её жизни, она заботилась о нём и делала все возможное, ради того, чтобы Леви не голодал. Он слишком рано её потерял — это была его самая первая потеря. Он иногда спрашивал самого себя: «Что сказала бы мама, увидев, каким он стал? Гордилась ли она им или, наоборот, была бы огорчена?» Аккерман закрывает глаза и вдыхает запах морского бриза, он понимает, почему Армин так жаждал увидеть море — оно поистине поражает. Где-то за спиной слышатся чужие шаги и шелест травы, он вмиг оборачивается, чтобы взглянуть на того смельчака, который посмел потревожить его покой, — это Ханджи. — Я подумала, что тебе не помешает чашечка чая, — нелепо улыбнулась, как только мужчина заприметил её, и в знак подтверждения своих слов, показывая чашки, оправдывается Зое. Она выводит его из собственных раздумий и воспоминаний, пожалуй, за это сейчас он очень признателен ей. — Я присяду? — чтобы убедиться наверняка, что она пришла сюда не зря, уточняет Главнокомандующая. Леви лишь одобрительно кивает, тем самым отвечая на её вопрос. Аккерман в привычной для себя манере пьёт чай, сегодня женщине, на удивление, удалось приготовить замечательный его любимый чёрный чай. Они вдвоем сидят в тишине, молчат, не проронив ни единого слова, кажется, они сейчас растворятся в недосказанности царящей тишины между ними. Брюнетка прекрасно понимает, что этот человек не способен, как она, воодушевленно говорить ночи напролет. — Как думаешь, это страшно — умирать? — набравшись смелости, неожиданно спрашивает Зое не в свойственной для себя манере — в голосе, полным серьезности. Ханджи потягивается, разминая затекшую спину, Леви безмолвно наблюдает за ней: как она сцепляет руки в замок, слышит, как тонкие пальцы, цепляясь друг за друга, хрустят, как под кожей на шее напрягаются и выступают сухожилья. Капрал наблюдал, ловил взглядом каждое её движение и отмечал про себя, что брюнетка красива по-своему. Аккерман думает, что даже среди тысячи красивых тел, фигур и внешностей всё равно выбрал бы её: надоедливую, неаккуратную, чокнутую, помешанную на титанах, но такую добродушную и искреннюю. — Каждый раз, — спустя какое-то время раздумий заговаривает брюнет, — я не боялся умереть, я боялся выжить, — выдыхая, заканчивает свою мысль Леви. Брюнетка его прекрасно понимает, ведь это куда страшнее: видеть, как близкие тебе люди погибают и потом учиться жить без них, без их улыбок, слов, прикосновений — это тяжело, она до сих пор не смогла смириться с этим. Однажды в Шиганшине она сказала Микасе, что, потеряв близкого, всё равно следует двигаться дальше. Но есть ли смысл в такой жизни? С высоты открывается замечательный вид на ночное небо с тысячью мерцающих звёзд на нём. Наконец жар и зной спали, набережный ветер, прохладный и свежий, слегка колышет растрепанную прическу Ханджи. — Луна сегодня красивая, не так ли? — хриплым голосом аккуратно спрашивает Капитан, набравшись смелости, он наконец решается задать этот вопрос. Именно Ханджи когда-то очень давно, сидя у него в комнате и выпивая чай, поведала ему со свойственным ей восторгом и яркой жестикуляцией о том, как некоторые люди таким образом признаются в своих чувствах — почему-то он очень хорошо запомнил эту историю. Возможно, сейчас самое время сказать их? Аккерман слишком многое потерял в своей жизни, он не хочет теперь потерять и её. Когда он чуть ли не потерял её во второй раз, в его голове проскользнула мысль — если бы это все закончилось, смогли бы они жить спокойной жизнью? Отпустить прошлое и просто жить мирной и размеренной жизнь. Женщина с тем же прежним восторгом рассказывала бы ему про какие-то новые исследования — это единственное, про что она может говорить неустанно, выкладываясь на полную и посвящая этому всю себя, а он, сидя у камина и попивая свой любимый чай, выслушал бы все её истории, все до единой. Тогда бы он смог обрести счастье? Он слишком привязан к ней, а ведь поначалу он считал её назойливой и сумасшедшей учёной, которая готова была душу дьяволу продать ради того, чтобы исследовать живого титана. Постепенно она вошла в его жизнь, и ныне она уже неотъемлемая часть, сначала она раздражала, но он уже не помнит, когда раздражение переросло во что-то совсем иное, ранее неведанное. Наверное, сейчас он выглядит до жути нелепо, как юный кадет, который осмелился признаться. — Настолько красивая, что умереть можно, — Зое отвечает как-то мечтательно и наивно. Она прекрасно помнит тот рассказ, смущено поглядывая сквозь плотное стекло очков на мужчину, и не в силах сдержать улыбку. Женщина впервые за долгое время смеётся совершенно искренне — этого так не хватало Аккерману. Какое-то неимоверное и давно забытое тепло разливается по его телу, он и сам начинает улыбаться — это не укрывается от зоркого взгляда разведчицы. Ханджи, всё так же не сдерживая смеха, смущённо толкает локтем его в бок — неожиданные слова от этого коротышки вгоняют её в краску. Леви и самому как-то непривычно испытывать что-то такое наивное и милое. В воздухе витает легкость, беззаботность за всё время со дня их знакомства он уже привык к ней, собственно, как и она к нему. Ведь могут ветераны Разведкорпуса иметь свои слабости в лице друг друга? Разве они не заслужили своего укромного и тёплого кусочка счастья?Эти полосы черно-белые. Я нашел любовь, но потерял в нее веру. Она жива и она еще дышит. И я, чувствую, она меня тоже ищет.
Ханджи спрыгивает с лошади, колени предательски начинают дрожать, как только она завидела бездыханное тело товарища в канаве. Она отважно и безрассудно бросается бежать под дулом автоматов с его бездыханным телом, совсем не зная, жив ли он ещё. Тело окутывает страх и пробивает мелкая дрожь, мысли путаются, она боится оглядываться назад, боится остановиться, она крепче прижимает его тело, молясь, чтобы он ещё был жив. Ханджи слышит, что за её спиной происходит что-то ужасное — это ей на руку. Леви приходит в сознание от того, что где-то совсем под ухом потрескивают дрова в разведенном костре. Проходит время прежде, чем ему удаётся сфокусировать зрение, похоже, после взрыва он потерял глаз, что ж, теперь они будут в чём-то похожи с Зое. Тело всё ноет, болит и совсем его не слушается, он с трудом подымает правую руку и обнаруживает, что потерял ещё указательный и средний палец — чертов Зик, ему всё-таки удалось его переиграть. Краем уха он слышит ещё и тихое сопение рядом с собой, переводит взгляд и обнаруживает рядом совсем близко спящую Ханджи. Это она его спасла, именно брюнетка всё это время отхаживала, бережно перевязывала, заботилась и оберегала его. Он невольно задерживает свой взгляд на её чертах лица: прямой нос, тонкие губы нежно-розового оттенка, пыльные и измазанные щеки в какой-то мазуте. Она вновь уснула, так и не сняв свои очки, — это ещё одна привычка, которая раздражала Аккерман раньше, но не сейчас. Он бережно и аккуратно цепляет оставшимися пальцами руки оправу так, чтобы не потревожить её сон, откладывая очки в сторону. Только сейчас Леви замечает, что по её щеке текут слёз. Почему она плачет? Снова кошмар? Или из-за того, что так сильно боится его потерять? Капрал полностью поворачивается на бок, движения вновь отзываются в теле болью. Его рука тянется и нежно касается тёплой щеки брюнетки, чтобы вытереть капающиеся слёзы, бинты вмиг на руке впитывают влагу. Он никогда не видел, как Зое плакала. Ханджи не идут слёзы, гораздо лучше, когда на её лице расцветает улыбка. Он неспешно обнимает её со всей мягкостью и заботой, на которую только способен. Разведчица чувствует его прикосновения, она подаётся вперёд, тем самым упираясь в его оголенную грудь, и так же робко приобнимает Аккермана. На душе сразу же становится спокойно: он сейчас здесь, жив и рядом с ней — ей этого достаточно.***
Он понимает, что время пришло, когда вновь неосознанно называет «Четырехглазой» и с издевкой говорит о её одержимости титанами. Кровь стынет в жилах, ещё немного и бесчисленное количество титанов растопчут этот порт. Ханджи, как и положено Главнокомандующему Разведкорпусу, незамедлительно принимает единственное верное решение о том, что именно она задержит подступающих титанов, чтобы выиграть немного времени для товарищей. — Эй, Четырёхглазая, — окликает так её в последний раз Леви, их глаза встречаются. Она пытается до последней минуты оставаться сильной в глазах окружающих, но Леви знает, что ей страшно. — Знаешь, Леви. Вот и настал мой черёд, — голос предательски дрожит. Ханджи ободряюще в последний раз кладёт руку на плечо, брюнет не смотрит на неё, он не находит в себе сил для этого. — Просто отпусти меня, ладно? — страх слышится в каждом её выговоренном слове. Ханджи выдыхает жеманно и натянуто, откидывает спадающие пряди на глаза назад, после этого вновь растягивая губы в улыбке, добродушной, утешительной и искусственной. Кого она пытается успокоить этой чертовой улыбкой — себя или его? Слова брюнетки похожи на мольбу, чтобы Леви не позволил ей сейчас вот так просто уйти, остановить, задержать её. — Посвяти… своё сердце, — единственное, что товарищ смог сказать напоследок Ханджи, сухие, безжизненные слова, разве этих слов она заслуживала? Разве это Леви хотел сказать ей за все то время, что они провели вместе? Конечно, нет, но к горлу подкатывает ком, слова путаются, как и мысли. Карие глаза вновь заполняются слезами — это невыносимо видеть мужчине. Леви понимает, что останется совсем один, она уходит — теперь уже навсегда. Сейчас его покинет самый близкий и дорогой ему человек, он больше никогда вновь не услышит её звонкого смеха. Больше не ощутит прикосновений, не сможет больше взглянуть в блистающие и горящие карие глаза, когда в её голове зарождается очередная идея про титанов. В груди всё сжималось и вновь ломалось. Он должен попрощаться с ней. Отпустить навсегда. Они были абсолютно разные по характеру: веселая, чудаковатая, сумасшедшая Ханджи и вечно серьёзный и угрюмый Леви. Они дополняли друг друга, недаром солдаты прозвали их парочкой психов. Вместе они прошли огонь и воду, Зое всегда знала, что он будет рядом: спасёт, прикроет спину, но в этот раз он, к сожалению, беспомощен. Главнокомандующая заключает его в спешные прощальные объятия. Она всегда была другой для него, порой, раздражающей, но искренней и простодушной — за это он и полюбил Ханджи Зое. Сейчас она отправится в свой последний бой с теми, с которыми так жаждала подружиться и изучить. Аккерман осмеливается посмотреть ей вслед только тогда, когда её силуэт почти исчезает из вида. Нет сил сдерживать эмоции, он больше не старается скрыть влажный от слёз взор. Он надеется, что Ханджи наконец-то встретится с теми, кого ей так не хватало все эти годы, и она вновь будет счастлива: на лице просияет улыбка и звонкий смех озарит всё вокруг. — До встречи, Ханджи, — шепчет Леви, он так наделся и верил, что им, возможно, уготовано что-то другое, кроме смерти в этом мире, но, похоже, он ошибался. Его уже все заждались, он обязательно вернётся к ней, нужно только подождать, осталось совсем немного.