В красном

Разум Тяньлан-цзюня пребывал в восхитительно тёплой неге. Он и его прекрасная, милая, возвышенная Су Сиянь были вместе. Они медленно шли по протяжённой суетной улице, кишащей людьми. Фонарики, исчерченные пожеланиями, висящие на стенах и балках, одежды множества людей, бумажные полосы на разнообразнейших предметах и праздничный костюм дракона — всё пестрило оттенками красного. Город шумел, ожидая ночи, ожидая праздник. Тяньлан-цзюню были крайне интересны людские традиции: в Царстве Демоном мало что можно узнать об их быте и культуре. Он бы с удовольствием остался здесь, в этом алом громогласном водовороте среди сотен улыбок и тысячи огней. Но Сиянь не нравилась царившивая повсюду в преддверии Чуньцзе(1) суета.

Чуньцзе (1) — Китайский Новый Год, Праздник Весны.

Они вынырнули из моря звуков и лиц, выйдя на главную дорогу и проходя через украшенные врата. Неясный поток утомлённых голосов торговцев был совершенно заглушён для Тяньлан-цзюня дыханием его великолепной Сиянь, чья тонкая, покрытая следами долгих лет фехтования ладонь лежала в его руке. Они непривычно молчаливо разделяли минуты, часы. Сегодня он не хотел тревожить воздух меж ними излишней болтовней. О нет, он просто желал наслаждаться такой длинной, ленивой, редкой, а от того ещё более долгожданной прогулкой. Сейчас он просто захлёбывался необъятным обожанием, тонул во всех тех чувствах, что спутывали его мысли, что заставляли его томиться, пылать, что переворачивали внутри абсолютно всё, меняя местами землю и небо. На дорогах ещё лежал снег, хрустящий так тихо под их сапогами, будто был монахом, шепчущим молитву одними лишь губами, одним лишь воздухом. Ветви вишен и слив были укутаны инеем, крупным, чуть колким, искрящимся в неверном оранжевом сиянии красных фонариков. Морозный воздух забивал лёгкие щекочуще, словно царапаясь. Каждый, даже самый тихий выдох оставлял после себя тонкое робкое облако, исчезающее, как виденье. Сначала всё нагнетало всеобщим гулом голосов, обилием раздражающе-алого, оставив после себя лишь ослепляющие белые дали, скромный снегопад, непривычно тёмное небо и оглушающую тишину. Краем глаза Тяньлан-цзюнь заметил, как среди светлых, будто посеребренных деревьев проглядывала, казалось бы, такая неуместная здесь пагода, что возвышалась над обледенелыми стволами и чьи ярко-красные стены, колонны и рыжеватая черепица казались чуждыми на зимних просторах. Как и он, Тяньлан-цзюнь, чуждый людям в их мире. Ведь он, поправ все заветы и уставы предков, связался с людьми не ради распрей и войн. Оказавшись среди них, он был поражён новым, открывшимся пред ним миром, так броско отличавшимся от его Царства. Миром, напоенным светом солнца и кружившим спокойствием, преисполненным необычайностями традиций и странными для него, демона, нравами и нормами. Сейчас же Тяньлан-цзюнь, продолжая рассматривать стены пагоды, думал, как славно бы смотрелась его неповторимая А-Янь в красных паучьих шелках, подведённая им под венец. Он бы сделал всё, как подобает людским обычаям. Написал бы три письма, совершил бы все шесть обрядов, дождался бы в восторженных волнениях свою невесту. Уже в храме он бы поклонился три раза: Небесам, предкам и самой Су Сиянь. После они бы испили вино из парных чаш, повязанных алой, как их наряды, лентой. И, проведя бы роскошнейший из всех возможных банкетов, они уединились бы, забывшись ото всех. Но сейчас он мог лишь вести свою возлюбленную под руку, только позволяя себе мечтать о свадьбе. Дойдя до пологого берега реки, они пошли вдоль стеленных хрусталем льда вод, таких же тёмных, как густое синее небо, испещрённое звёздами, над их головами. Впереди пылал красными талисманами удачи мост через реку, обласканный насыщенным светом пары фонарей. Его доски чуть скрипели под похрустывающим снегом. Они остановились посреди моста, глядя в тёмные бегущие воды, в которых виднелись их смазанные быстрым потоком отражения. Рассматривая дрожащую водную гладь, Демоническому Императору одежды Сиянь, такие привычно светлые, казались красными благодаря свету праздничных фонарей. Будто бы свадебные. Он подошёл к возлюбленной, приобнимая ее со спины. Уткнувшись носом в бело-золотые одеяния адептов Хуаньхуа, Тяньлан-цзюнь вдыхал лёгкий аромат магнолии, который были напоены её ханьфу.  — Тяньлан-цзюнь! — упрекнула Су Сиянь его, почувствовав его тяжёлые горячие руки на своем животе, видном даже сквозь несколько утеплённых мантий. Он молчал. Он не знал, как выразить всё, что было у него на душе. Тяньлан-цзюнь был крайне счастлив, когда услышал новость о ребёнке. Об их ребёнке. Он знал, что Хуаньхуа будут против их связи. И… Тяньлан-цзюнь прижался к возлюбленной сильнее. Его руки мягко и неспешно поглаживали Сиянь. Он пойдёт против Хуаньхуа, своей семьи, против земли, Неба и всего мира, но будет с ней. Она улыбалась. Совсем чуть-чуть, краешками красных от мороза губ. Сколько Су Сиянь бранила его, била, прогоняла, Демонический Император был рядом. Преданный, ластящийся. Совсем не боящийся её внешнего холода и сдержанности и готовый выдержать её суровый нрав и последовать за заклинательницей куда угодно. Про себя они считали друг друга даром Небес. То, что по идее никогда не должно было сойтись, сошлось. Странный союз, запретный. Приятный и удивительно правильный. Смотря на текущие под ними мрачные воды, что несли с собой тонкие прозрачные льдинки, они, тесно прижавшись, стояли, греясь в тепле надёжных объятий. Су Сиянь положила свои прохладные ладони на руки возлюбленного. Немного развернув голову, она быстро поцеловала Тяньлан-цзюня в лоб, соприкоснувшись с демонической меткой. Он не успел поднять голову от её плеча, чтобы словить эти губы, как она развернулась, вновь обращая взор на реку. Совсем немного огорчённый, Демонический Император вжался в её плечо, дыша сладковатой магнолией, чей запах преисполнял ее ханьфу. Магнолия — ты всё равно будешь со мной. И я обязательно увижу тебя в красном ханьфу, пред тем, как мы поклонимся, Небу, родителям и друг другу.