Ножницы

Они живут вместе уже целых пять месяцев. Ведь пять, да? Подумать только, а ведь тетушка Мэй была против, даже не смотря на её постоянное безразличие. Питер не то, чтобы требовал много внимания. А она не то, чтобы давала его хоть сколько-нибудь. В конце концов она была эффектной молодой женщиной с незаурядной внешностью, и имела полное право на свою жизнь. Паркер-младший вовсе ее не винил в том, что как родителю ей не удалось себя реализовать. Возможно пока, а возможно совсем. Так или иначе, Питер с детства выучил урок: твои проблемы — только твои, и решать их за тебя никто не будет. Когда на горизонте появился Старк, весь такой в сияющих доспехах, с аурой авторитарного джентльмена, привыкшего решать любые проблемы по щелчку пальцев, Питер был слегка… Сконфужен? Потерян? Скорее просто дезориентирован и напрочь сбит с толку. Впервые за всю его относительно недолгую жизнь кто-то действительно спрашивал, как у него дела и что его беспокоит. В такие моменты Паркер неверяще таращился на мужчину, распахивая и без того большие глаза ещё шире, наивно хлопая ресницами и улыбаясь самыми уголками губ. Первый раз, пожалуй, было их знакомство. Жутко вспоминать, но те ребра до сих пор болят: сросшиеся неправильно и напоминающие о себе в самые неподходящие моменты. Питер до сих пор помнил, как безжалостно и жестоко его избивали за школой, как ломали кости, как били ногами, руками, палками, а в голове до сих пор дребезжал звон разбитой о нее бутылки из-под пива. Кровь тогда стучала прямо в ушах, всё тело пронзало тысячами игл боли, но он терпел, мужественно стиснув зубы и ни разу не жалея, что всё же вступился за одноклассника над которым грубо издевались, хотя тот сразу сбежал. Но это всё было где-то там, в тумане, под пеленой поплывшего сознания. Пожалуй единственное, что он отчетливо помнил, как резко все закончилось и вокруг наступила искрящая фейерверками в глазах тишина, и то, как сильные, теплые руки аккуратно проверили пульс на сонной артерии, а затем подняли и куда-то понесли. А ещё был голос. Тихий, добрый, обволакивающий голос, который шептал что-то о том, что всё будет хорошо, всё наладится, нужно только потерпеть. Хотя, Питер и так это знал. Он и так терпел. Он всю жизнь терпел, не жаловался и терпел сильнее, не признаваясь в том, как иногда бывает обидно и больно. Пожалуй, как раз терпение до добра не довело, а может ещё что. Но вот он здесь, в этом моменте, в этой реальности. И у него… Всё хорошо? Да, он счастлив. Он любим, у него есть работа мечты, деньги, машина, техника, своя собственная лаборатория, не без помощи Старка конечно, но сейчас ведь не об этом, верно? Паркер в полном порядке и более, чем счастлив. Но почему по лицу градом катятся слёзы, все тело пробивает мелкая дрожь, зубы сжимаются до гадкого скрежета, кусочков сколотой эмали, а в руке он крепко сжимает аккуратные ножницы, предварительно подточенные и обработанные спиртом, прошедшие дезинфекцию при 200° в духовке. Питер заботится о своём здоровье и поэтому каждую рану долго и бережно обрабатывает, делая всё, чтобы она как можно скорее затянулась. Чтобы сделать на ее месте новую. Питер не хочет умирать. О нет, он очень боится сделать больно своим близким. Особенно одному близкому, который ему дороже жизни. Хотя Питеру, по правде, что угодно дороже жизни, но здесь всё по-особенному. Он действительно живёт ради этого человека и очень боится его потерять. А ещё понимает, что сделает очень-очень больно своей смертью, может даже морально убьет наповал. О нет, Питер Паркер совсем не хочет умирать. Он просто хочет, чтобы утихла боль. Чтобы стало легче, и просто, черт возьми, не было так больно. Юноша почти рывком вгоняет острие ножниц себе под кожу, прорезая глубоко, но недостаточно для того, чтоб задеть подключичную артерию. Он тянет лезвия в стороны, аккуратно, медленно, придерживаясь одного нажима и пристально смотря в свои большие, как у оленёнка, глаза, а потом медленно переводит уже более спокойный взгляд на кровь, мелкими струйками бегущую по мягкой молочной коже вниз, впитываясь в резинку трусов. Наконец-то физическая боль глушит душевную и становится легче. Наконец-то Питер может сделать вдох без истерического придыхания и не бояться, что через мгновение зайдется в очередном немом рыдании, безмолвно крича на себя в зеркало, до боли широко открывая рот и до покраснения выталкивая через него весь воздух из легких. Если бы он дал хотя бы капле этого крика голос, боюсь, что оглох бы весь мир. Но Питер хороший, Питер думает о других, а потому зажимает этот крик где-то в груди и вздыхает. Хочется ещё. Если бы Наташа, близкая подруга Тони, которая стала для Паркера почти что второй тетушкой Мэй, увидела это, она бы наверняка сказала, что тем самым он наказывает себя за что-то. Но это слишком очевидный вывод, который пришел бы на ум и глупцу. На самом же деле всё сложнее: Питер не может себя убить, и не хочет. Он хочет уничтожить себя, но единственный подвластный ему способ, это уничтожать себя понемногу, разрушая тело клочками. Через час на учебу. Питер хмурится, аккуратно обрабатывая края раны спиртом, а затем плотно их стягивая и закрепляя специальным пластырем. Мда, в этот раз он перестарался. Хотя всем в любом случае плевать, почему он всегда в футболках с высоким горлом и толстовках. — Малыш, как будешь ехать домой...— Старк сидит на диване, внимательно пролистывая какие-то графики и диаграммы на голографическом табло. Но, когда оборачивается, что-то мелькает в его глазах и он смягчается, делая свой тон теплее. — А впрочем, не важно. Люблю тебя. — И я, — честно признается Питер, радостно улыбаясь и подхватывая ключи от машины с журнального столика, попутно чмокая в нос Тони и получая ворчливый, но вполне довольный фырк в ответ. И день действительно обещает быть солнечным, если бы не два но: 1. Жизнь несправедлива; 2. Это жизнь Питера Паркера, и она несправедлива вдвойне. Питера не то чтобы обижают. С появлением Старка некоторые, наоборот, переметнулись на его сторону, но ситуацию это не сильно поменяло. — Эй, Паркер, — о да, дети беспощадны, особенно если эти дети состоят в спортивных кружках и особенно, если они капитаны команд, — ты чего такой грустный? Его похабная манера общаться, его надменность и двуличность злили Питера. Искренне выводили из себя, доводя до белого каления. — Что тебе нужно? Вопрос без подвоха, Паркер сегодня не в том настроении, чтобы сказать обидчику хоть что-то. — Чтобы ты мне отсосал, — громко смеётся парень, и больно пихает Питера в плечо. — Поговаривают, ты это хорошо делаешь, раз на такую тачку «накопил». Паркер лишь тяжело вздыхает, уворачиваясь от следующего тычка в плечо и быстро смешиваясь с толпой в коридоре, молясь о том, чтобы его никто не заметил. Просто, чтобы никто не трогал и оставил в покое. Нужно домой. Нужны ножницы. Нужен покой. — Мистер Паркер, а куда вы так рано? — доброжелательно интересуется учитель испанского. Но Питер мямлит что-то нечленораздельное о плохом самочувствии и почти пулей вылетает из школы. Запрыгивает в машину и ещё долгие минуты сидит, смотря перед собой, в никуда. Тони 🖤 Котенок, а ты где? ¹³-³⁸ Мне звонили из школы и… ¹⁴-⁰² Ты в порядке? ¹⁴-¹⁰ Питер пишет короткое «Уже еду» и заводит машину. В конце концов, Старк всегда знал как ему помочь, и всегда МОГ это сделать. — Я дома! — кричит через всю огромную квартиру Питер, скидывая кроссовки и аккуратно ставя рюкзак на пол. — Милый? — Да, солнышко. Привет. — Тони медленно выходит с кухни с парой горячих кружек чая и, аккуратно выставляя их на столик, останавливается напротив Питера, давая тому свободу. — Голоден? Я закажу твоей любимой лапши. — Да нет, — качает головой Паркер, неуверенно стягивая свои старые потрепанные наушники, которые он упорно отказывался менять на новые AirPods, и краешком губ улыбается Старку, — я, пожалуй, сначала в душ. Тони молчит и смотрит. В его взгляде скользит нечто нечитаемое, но он это не озвучивает. Деликатно делает вид, будто это не его дело, за что Питер ему безмерно благодарен. Из ванной слышится равномерный плеск воды и хлопки дверок шкафчиков, в которых юноша, судя по всему, что-то искал. — Тони… — Голос слегка потерянный, взволнованный и одновременно какой-то блеклый, совсем выцветший. — Да? Питер выходит из ванной всё еще полностью одетый и как-то глупо хлопает пушистыми ресницами, оглядываясь по сторонам. Весь его вид выражает искреннее недоумение и некую нервозность из-за потери. — Ты не видел ножнички маникюрные? — уточняет Паркер, смотря на свои руки и сминая пальцы, время от времени сжимая их в кулаки до побеления костяшек. — Я убрал всё острое из дома, — спокойно кивает Старк, внимательно следя за юношей. На лице Тони нет осуждения или злости, нет презрения или жалости, только, кажется, боль? О нет, боль — последнее, что хотел заставить его чувствовать Питер. Но Тони спокоен и всё ещё не ругается, а потому в груди парня теплится слабая надежда, что мужчина ничего не знает и это чистая случайность, глупое стечение обстоятельств. Возможно речь вообще о лапше. Определенно о лапше. — И я не про еду. . Весь мир рушится. Питер, слегка покачнувшись, присаживается на подлокотник огромного кресла в гостиной и смотрит на свои руки, покрытые сеткой синих вен. — Так ты знаешь. — Голос парня теряет краски, и он едва может заставить себя выдавить ещё хоть слово. Перед глазами почему-то скользит белая пелена, затуманивая взгляд, дезориентируя, а в груди внезапно кончается весь воздух. Питер просто трясется, давя в себе всхлипы и крики, заставляя себя быть мужественным и держаться. Хотя держаться почему-то не получается. — Прости меня. Прости. Я знаю, что обещал. Я знаю. — Милый, — Тони опускается перед Питером на колени, беря его руки в свои и нежно целуя каждый палец, поглаживая молочную кожу огрубевшими подушечками пальцев и молясь всем мыслимым и немыслимым Богам о своем мальчике, — я живу тобой, было бы странно, если бы я не знал. Питеру жаль. Он пытается выдавить что-то из себя, пытается объяснить, что он не хотел и ему правда очень жаль. Но слова застревают в горле, будто рыбные кости, и парень давится вздохом, шепча что-то о том, что иногда просто болит душа. Или как называется эта чертова штука внутри? — Малыш, я знаю, как тяжело заполнить пустоту внутри. И знал бы ты, как я хочу тебе помочь. Я каждое утро молю Всевышнего, чтобы ты вечером живой и невредимый вошёл в эти двери. — Тони кутает Питера в теплые объятия, прижимает к широкой груди и целует в висок. Его металлическое сердце холодит щеку Паркера и жар с лица медленно спадает, а вдохи даются все с меньшими усилиями. — Я люблю тебя. Слышишь? Я рядом. Я всегда буду рядом. Мы справимся, милый. Мы справимся.