____________________________________
Целители хлопотали вокруг него без конца. Они тыкали, нажимали и изучали, пока Локи уже не захотелось зашипеть и забиться от них в дальний угол; их назойливые лица вспыхивали то там, то здесь. От этого у него по коже бегали мурашки, он сделался нервным и беспокойным и прилагал массу усилий, чтобы оставаться неподвижным, даже притом, что движение вызывало у него боль. Он не осознавал, как далеко зашел в насилии над своим телом, оставаясь глухим к собственным потребностям, пока ему не стало нечем занять свой ум. Нечем, кроме как жеванием своего собственного хвоста, размышлениями над словами Одина и разучиванием того, что он скажет старику, и все в попытках отгородиться от своих сомнений. Чего ты хочешь, Локи? Как будто то, чего он хочет имело какое-то значение. Следующей была Фригга. Локи отпрянул от нее и затем заставил себя скривить губы: — Я поражен, что он не подослал тебя первой, думая смягчить меня перед своими манипуляциями. Фригга не спросила, кого Локи имел в виду, говоря «он». Вместо этого она грациозно села. — Почему ты исходишь из предположения, что я была прислана, а не пришла по собственной воле? — Она потянулась к его руке, и Локи отдернул ее, убеждая себя, что его не заботит вспышка боли, проявившаяся прежде чем она вновь улыбнулась ему. — Потому что ничто в этом дворце не происходит без воли на то Всеотца, — жестко произнес Локи. — И он, похоже, решил попытаться снова посадить меня на цепь. Улыбка Фригги стала печальной. — Ты делаешь своему отцу... — Он мне не отец, — прошипел Локи. Фригга взирала на него с такой невозмутимостью, что Локи ощутил, как краснеет, почему-то чувствуя себя ребенком из-за этой вспышки. Он перевел дыхание. — Ты знаешь об этом не хуже меня. — Не одна лишь кровь делает отца отцом, — промолвила Фригга. — Ты знал, что дочь леди Альфсы была рождена не от нее? — Полагаю, ее дочь все же асинья, — натянуто заметил Локи. — Мне известны факты усыновления, Всемать. Но не каждый принимает в свою семью животное и называет его своим ребенком. Ноздри Фригги раздулись, и Локи узрел ее гнев, который она так хорошо умела держать в узде, но который был столь же страшен, как и гнев Одина. В последний раз он видел этот гнев, когда одна из служанок подошла к ней в синяках, пытаясь скрыть слезы. Локи в то время сидел с Фриггой — она выпрямилась, глаза ее полыхнули огнем. «Кто сделал это с тобой?» — холодно спросила она. Точно такое же выражение было на ее лице сейчас. — Если бы кто-то другой назвал моего сына «животным», я бы сразила сказавшего так прямо на месте, — проговорила она. — Но тебя я не трону, потому что ты мой сын, а вовсе не животное. И я думаю, что в последнее время ты достаточно страдал. — Под ее проницательным взглядом Локи захотелось съежиться. — Что же, по-твоему, тебе известно? — усмехнулся он, и что-то в нем сжалось при мысли, что Один мог рассказать ей, что Эйр могла рассказать ей об увиденном ею, о печальной истории, которую поведало его тело. Что она могла знать его слабость. Возможно, к этому времени все они уже знали. Двор Асгарда, шепчущий с отвращением и стыдом о том, что сделал ее падший принц ради нескольких капель крови. — Что же мне должно быть известно? — спросила Фригга, так мягко, так терпеливо, и для Локи это было словно ногтями по самым его нервам. — Не смей, — сказал Локи, ненавидя легкую дрожь в своем голосе. — Не смей притворяться, будто это имеет значение. Перестань притворяться, будто ты здесь ради меня. Что он тебе сказал? Он повелел тебе… Голос Фригги прозвучал подобно удару кнута: — Ты вправду думаешь, что я просто следую велению твоего отца, безропотно выполняя его приказание? Ты вправду столь плохо меня знаешь, сын мой, и это после столь недолгого отсутствия? — Не называй меня своим сыном! — крикнул Локи, заставляя себя приподняться, невзирая на то, что руки его отчаянно дрожали, а сердце колотилось слишком быстро. — Я не… — Если бы ты мог отречься от меня столь легко, — произнесла Фригга, и хотя голос ее был тих, голос Локи, казалось, померк перед его звучанием, — наша связь и впрямь была бы столь слаба, как ты, похоже, считаешь. Локи остолбенел, потеряв дар речи, а Фригга кивнула и устроилась поудобнее, выглядя удовлетворенной. — Так-то лучше. Я думала, что учила тебя лучшему, чем общаться с помощью крика. — Локи почувствовал себя до нелепого пристыженным, как будто он снова был ребенком, и это чувство лишь разозлило его еще больше. — Чего ты хочешь? — спросил он безразлично (угрюмо). — Я хотела поговорить со своим сыном, — сказала Фригга, и на сей раз он не стал вслух поправлять ее. — Когда Тор вернул тебя, ты был совсем недвижим и слаб. Эйр сомневалась, что ты останешься в живых, пусть она и проявила осторожность и не сказала этого ни твоему отцу, ни Тору. Эти слова, твоему отцу, действовали ему на нервы. Он заставил себя ухмыльнуться. — Можешь поблагодарить за это одного из новообретенных друзей Тора. — Я бы скорее поблагодарила их за то, что они позволили тебе дожить до возвращения домой, — тихо промолвила Фригга. — После того, что ты сделал с их домом. Локи... ты совершил поступок, недостойный тебя. Это слово, недостойный, вонзилось ему в сердце словно нож. — Когда я был достоин чего-либо, — не выдержал он, — не считая моей ценности в качестве трофея победы Асгарда? Фригга нахмурилась. — Ты впрямь веришь в это? В то, что мы не ценим тебя? — Я не просто верю, я знаю, — сказал Локи. — Знаешь? — переспросила Фригга. — Знаешь ли ты, что не я и не Тор бдели всенощно, пока целители выполняли свою работу, но твой отец? И что когда он оставил тебя отдыхать, он пришел ко мне и проливал слезы... Желудок Локи сжался. — Перестань лгать мне, — рявкнул он. — Всеотец проливает слезы о преданном Асгарде, а не обо мне. — Он внезапно вспомнил гнев в голосе Одина. Своим союзникам? Скажи правду: своим мучителям. — Это не ложь, — твердо сказала Фригга. — И то, что он мне рассказал, Локи… — Выражение ее лица, о ужас, смягчилось. — Я сожалею. Локи напрягся, мерзкая дрожь пробежала по телу. — Сожалеешь о чем? — прошипел он. — Мне на ум приходит множество вещей, за которые ты могла бы извиниться. — Я сожалею о том, что тебе довелось выстрадать, — произнесла Фригга. — О том, что ты, должно быть, пережил в Пустоте, что нанесло тебе такие раны. — Не Пустота нанесла мне раны, — сказал Локи. Фригга подняла брови. — Нет? — тихо спросила она, и Локи вновь захотелось содрогнуться. — Эйр поведала иную историю, об отметинах, которые сохранились несмотря на то, что кожа уже зажила. Но я имела в виду скорее раны души. Локи с трудом сглотнул. — Сентиментальная чушь, — усмехнулся он. — Ты принимаешь мой рост выше тебя и твоих пределов за израненность. — Он отвернулся от нее. — Я не желаю более говорить с тобой. Пальцы Фригги дотронулись до его подбородка и развернули его лицо к ней. Он сперва вздрогнул, но мягкое прикосновение к коже послало через него странный ток, пробудив тоску, которую он быстро подавил. — А ты принимаешь свои шрамы за рост, — шепнула она, после чего отстранилась, поднимаясь на ноги. — Я оставлю тебя, отдыхай. Скажи Всеотцу, что я утомился ждать, чуть было не произнес Локи, но сдержался. Он не доставит Одину удовольствия знать, что он заставил Локи тревожиться. — Пока я здесь, мне не будет отдыха. Фригга прикрыла глаза, и на мгновение на ее лице отразилось выражение глубокой печали. — Надеюсь, вскоре ты поймешь, что это не так, — сказала она. — Помни, ты любим. Любовь — горький яд, подумал Локи. Я выпил его и твою ложь и поперхнулся ими. Какое утешение мне теперь в твоей любви? Но когда она ушла, он не испытал облегчения — лишь самую жалкую, убогую малость.____________________________________
Один тянул время. Умышленно пытаясь довести Локи до белого каления, заставить его приползти на коленях. Может быть, он думал, что если подождет достаточно долго, Локи подчинится. Возможно, он и прав. Чего ты хочешь от меня? Что, по-твоему, мне делать, кем быть? Ты называешь меня своим сыном, но я не сын тебе. Что я должен думать? Скажи мне, что нужно сделать… Пришла Эйр — первый из присматривавших за ним целителей, которого он узнал. Она не улыбнулась — она очень редко улыбалась. Бросила на него взгляд и нахмурилась. — Ты спал? — спросила она. Нет. Локи ничего не сказал, лишь молча посмотрел на нее в ответ. Она сжала губы и взглянула на недоеденный ужин, стоявший на столе рядом с ним. — Снижение аппетита, бессонница, — сказала она. — Что еще? — Я думаю, ты уже достаточно вторгалась в мою частную жизнь, — решительно сказал Локи. На Эйр это явно не произвело впечатления. — Я твой целитель. Это мой долг — оценивать твое физическое и душевное состояние. — Ты имеешь в виду, безумен я или нет? — спросил Локи. — Всеотец просил меня поискать следы того, что могло стать причиной твоего... надлома, да. Надлом. Вот так определение. Как будто я полено, которое раскололось. При рассмотрении оно не было неуместным. И Всеотец стремился найти подтверждение его безумия. Зачем? Чтобы отречься от него, сокрыть как скудоумную обузу? Чтобы отречься от его поступков и смыть позор с имени семьи? — И твои выводы? — поинтересовался он почти насмешливо. — Трудно оценить состояние рассудка, когда пациент без сознания, — спокойно сказала Эйр. — Отсюда мои теперешние вопросы — хотя шрамы, подобные тем, что ты носишь, зачастую оставляют... последствия. Локи едва сумел не содрогнуться. Последствия. Подходящее слово для этого ощущения, будто выцветшие отметины на его коже выгравировались где-то глубже, где их нельзя было исцелить. Он снова ничего не сказал. Это было, по-видимому, его единственной защитой в эти дни, когда все стремились извлечь из его слов нужный им смысл, а он не мог их остановить. — У тебя уже бывали случаи бессонницы, — сказала Эйр, явно не смутившись. — И ты никогда не был прожорлив, но по мере того, как ты исцеляешься, тебе требуется больше энергии, чтобы поддерживать этот процесс. Я могу предоставить зелье, которое поможет с первым... — Нет, — резко произнес Локи. Она подняла брови, и он сказал: — Я не хочу быть... одурманенным до беспамятства. — Лишение себя сна и пищи значительно замедлит твое выздоровление, — заметила Эйр. — Разве это имеет значение? — сказал Локи. — Я все равно приговорен как изменник. Какая разница, умру я сытым и отдохнувшим или нет? Брови Эйр поднялись еще выше. — Не знаю, откуда такая уверенность, когда Всеотец ни о чем подобном не объявлял. Локи ухватился за это. — А о чем он объявлял, Целитель? — спросил он. — Какое объяснение было дано? — Что второй принц ранен и поправляется, — ответила Эйр. Локи уставился на нее, во рту у него пересохло. Невозможно. Он не мог произносить таких слов. Стоять перед Асгардом и называть Локи вторым принцем, или объявлять о его ранении, если намеревался осудить его позже. Его мысли перебивали друг друга, ища хоть какое-то обоснование. Что за игру затеял старик? — Локи, — произнесла Эйр тихим и спокойным голосом. — Дыши глубже. Он даже не заметил, что поступил иначе. — Ты часто страдаешь от подобного? — спросила Эйр. — От затрудненного или учащенного дыхания? — Нет, — солгал Локи. Он вспомнил, как сидел в темном подземелье, силясь взять под контроль свои легкие, руку своего сокола между своими лопатками, твердившего «Дышите со мной». Эйр издала что-то вроде «хм». — Я хочу помочь тебе, — сказала Эйр. — Боюсь, что болезнь могла поразить твой разум. Локи дико расхохотался. — Если это так, то так было всегда, — сказал он. — Я всегда был болен. Я лишь перестал пытаться быть кем-то другим. Эйр вздохнула, словно имела дело с непослушным ребенком, и Локи захлестнула ярость. — Вон, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Она посмотрела на него, нахмурившись. — Я еще не закончила... — Вон! — взвыл Локи, нащупывая ближайшую вещь. Он со всей силы швырнул блюдо ей в голову. Оно, конечно же, не попало в нее; оно разбилось о стену, не причинив вреда, и Локи почувствовал, как вокруг него сжимаются путы, наказывая его. Он вскрикнул, наполовину от боли, наполовину от гнева, а затем закричал на нее, дико и по-звериному. Пришли еще двое целителей. Потребовались их совместные усилия, чтобы удержать его. Третьему пришлось призвать магию, которая заставила его погрузиться в сон.____________________________________
Ему снился сон: Ужасающая сила Пустоты, утягивающая его за ноги, завывающая ему в уши, и на сей раз он услышал голос в этом вое: недостойный, никчемный, покончи с этим, трус, на что ты был годен, да ты хоть раз в жизни... Читаури разрывали его на куски сустав за суставом, растаскивали по частям, Танос говорил «Да, а теперь соберите его опять воедино», и он пытался сказать им, что они все делают неправильно, но они не слушали. Он полз вверх по лестнице из изломанной пробоины, оставленной его телом, размозженные останки его внутренностей наполняли его кровью. Было больно, было больно, и он видел Тора, своего сокола, и остальных, наблюдавших за ним, холодных и безучастных. На то, чтобы умереть, уйдет несколько часов. Пожалуйста, Тор, молил он. Покончи с этим сейчас. Тор покачал головой. Нет, холодно ответил он. Ты этого не заслуживаешь. Ты должен был умереть достойно, когда у тебя была такая возможность. Он чувствовал, как кто-то вытаскивает его из сна; видения понемногу ускользали, пока он не освободился, задыхаясь, обливаясь холодным потом и весь дрожа. Он знал, кого увидит, еще до того, как открыл глаза. — Это то, чего ты ждал? — хрипло спросил Локи. — Шанс выдать себя за великодушного спасителя, чтобы я сдался? — Ты приписываешь довольно сложные мотивы простейшим из деяний, — спокойно сказал Один. Он сидел у постели Локи, Гунгнир был небрежно прислонен к стене. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты крепко спал? Локи заставил себя скривить губы, хотя сердце его бешено колотилось. — Почему ты спрашиваешь? Из желания узнать, не терзаем ли я своими гнусными поступками? — Я рад слышать, что ты признаешь их гнусными, — сказал Один. — Это говорит мне, что ты не столь безумен, как я опасался. — Это должно для тебя все упростить, — резко произнес Локи. — Умалишенного было бы куда труднее предать суду. Брови Одина поползли вверх. — Ты полагаешь, будто я намерен предать тебя суду. Мысли Локи застопорились на этом. — О? — помедлив, сказал он. — Так ты намерен попросту запереть меня даже без этой формальности, чтобы обо мне забыли… — Я не принимал никакого решения, — прервал его Один. — Я ожидал твоего. Ну вот, подумал Локи со злобным удовлетворением. Наконец-то. Ловушка, но он был к ней готов. — Мое решение? — сказал он. — Я плюю на твое отравленное, ложное милосердие. Я не желаю ничего от тебя, Всеотец. Поступай, как знаешь. Один откинулся назад с бесстрастным выражением лица. Оно было для Локи столь же нечитаемо, сколь и прежде. — Это не решение, Локи, — промолвил он. — Это отказ от оного. — Я не попадусь в твою ловушку, — прорычал Локи. — Ты говоришь, это мое решение, но это не так. Оно твое. Ты забавляешься со мной, позволяя самому дергать за ниточки, но дальнейшее — в твоих руках. Я не стану играть в твои игры. — Один безмолвно смотрел на него, и Локи напрягся, чуть не сутуля плечи. — Что? — Который раз, — молвил Один, — ты приписываешь мне очень сложные мотивы. Ты думаешь, будто я испытываю тебя, чтобы узнать, что ты скажешь, и не хочешь давать мне ключ к пониманию того, чего ты хочешь. Возможно, думая, будто я просто воспользуюсь этим знанием, чтобы вернее наказать тебя. Или будто я предлагаю тебе выбор лишь для того, чтобы отобрать его, едва ты его сделаешь. — Локи прикусил язык и продолжил хранить молчание. Один издал негромкое «хмм». — Поступал ли Танос с тобой так? — спросил он, и кровь Локи превратилась в лед. — Почему это должно быть важно? — потребовал ответа Локи, как только обрел голос. — Титан... он перековал меня. Сделал меня сильнее. Если ты думаешь запугать меня… — Мучения никогда не придают жертве сил, — произнес Один. — Но я охотно верю, что Танос убеждал тебя в обратном. — Ты ничего не знаешь, — рявкнул Локи. — Тебя там не было. Ты не видел. Ты бросил меня умирать, но Титан, он… — Ты не произнесешь его имени, — снова перебил его Один. — Почему? Локи вновь оцепенел. Голос Другого: имени твоего хозяина не место на твоем грязном языке. Он сплевывал кровь, которая, булькая, заполняла его горло, а острое лезвие рассекало уголки его губ... — Локи, — сказал Один — он склонился над ним, лицо его было в тени. Локи отпрянул. — Имена обладают силой, — выдавил он. — Я не настолько глуп, чтобы привлекать его внимание. — Имена обладают силой, которой ты их наделяешь, — сказал Один. — Что он сделал с тобой, Локи, чтобы вселить такой страх? Локи заставил себя встретить взгляд Одина и сверкнул зубами. — Не больше, чем ты, сын Бера, — сказал он. — То, что ты видишь сейчас перед собой, столь же твое творение, сколь и его. Ты сам создал себе монстра. Все, что сделал Танос — это усовершенствовал его. — Его язык прилип к гортани при упоминании этого имени, но он удержал себя от дрожи. Казалось, впервые его слова задели Одина. Его глаза расширились, и он отшатнулся так, словно Локи ударил его. Мгновение спустя его лицо потемнело от гнева. — Ты называешь мое милосердие отравленным, — сказал он, — но это — и есть отрава, которой напичкал тебя Танос. Я слышу его голос в твоем. Локи ощутил вспышку ярости и с усилием приподнялся. — Ты недооцениваешь меня, как и всегда. Или, быть может, негодуешь от того, что не видел прежде, каков я. К чему мне яд Титана или твой, когда у меня есть свой собственный? Один встал. — Я опечален тем, что ты не видишь, как твой яд ранит тебя в той же мере, что и других. — Печалься дальше, старик, — прошипел Локи. — Хватит ломать комедию. — Нет, — твердо произнес Один. Он повернулся. — Мне ясно, что тебе следует еще подумать над моим вопросом. — Не поворачивайся ко мне спиной, — сказал Локи, повышая голос. — Ты желаешь знать, чего я хочу? Я хочу, чтобы Асгард полыхал у моих ног. Раз я не могу править этим царством, для чего, ты сам твердил, я был рожден, тогда я буду править царством пепла. Один остановился, и на мгновение Локи решил, что он победил. — Ты будешь молчать, Локи сын Одина, — сказал он, и Локи почувствовал, как магия сгущается вокруг него, свиваясь в кольца. — Быть может, если язык твой будет неподвижен, это позволит тебе подумать. Локи открыл рот для ответа, но язык не подчинился. Его губы шевелились, но с них не слетело ни звука. (мышца безвольно болтается, нижняя оболочка разорвана, искаженные вопли и кровь, льющаяся на страждущий камень) Один уже ушел. В лекарских покоях стояла мертвая тишина, и Локи понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что он свернулся калачиком под кроватью. Он начал смеяться. И вновь ни звука.____________________________________
Чары рассеялись через пару часов. Локи убедился в этом, выкрикивая проклятия во все горло. Пусть пламя Муспелльхейма выжжет твою плоть до костей, старик, когда я освобожусь, я засуну Гунгнир тебе в глотку, пусть Нидхегг отгрызет тебе яйца… Он отчасти гордился своей находчивостью. Однако никто не пришел остановить его, и в конце концов он измотал себя, разболелся живот. Немногим позже вернулся Тор, упрямый, как всегда, выражение на его лице предвещало бурю. — Зачем ты его провоцируешь? — требовательно спросил он. — Зачем ведешь себя вот так, Локи? Мы пытаемся помочь тебе. Локи скрипуче рассмеялся. — Ты впрямь так считаешь? Тор нахмурился. — Конечно. Ты здесь, в целительских покоях. Для исцеления. Но ты выводишь нашего отца… — Твоего отца, — оборвал его Локи. Губы Тора сжались. — Мать плачет, — сказал он, видимо, меняя тактику. — Ты заставляешь ее плакать. Чем она заслужила твой гнев? — Она лгала мне, — сказал Локи. — Каждый день, тысячу лет. А теперь она тайно сговаривается со Всеотцом, чтобы манипулировать мной. Я не потерплю ничего подобного. — Он усмехнулся, глядя на Тора. — Ступай, сын Одина. Или ты все еще не понимаешь бесполезность борьбы, хоть своими глазами все видишь? На скулах Тора задвигались желваки. — Почему ты не сказал, что тебя держали в плену? — произнес он. Локи остолбенел. — Это Всеотец тебе сказал? Он лжет. Тор покачал головой. — Не отец. Наша мать сказала. Предала, подумал Локи сам не зная почему. Часть его желала, чтобы Тор знал. Желала рассказать ему в ярчайших подробностях обо всем, через что он прошел, чтобы закалить себя, обо всем, что произошло после того, как Тор отверг его. Но он не желал жалости. Не желал, чтобы жизнь снова отняли у него по частям, а принятые решения превратили в ничто. — Она знает меньше, чем думает. — Разве? — Тор сел. — Скипетр, читаури... ты бы не склонился перед последним, а первое — не та вещь, на которую можно просто наткнуться. Мать говорит, что кто-то держал тебя в плену, манипулировал тобой… Локи усмехнулся. — Неужели ты думаешь, что мной так легко манипулировать? — Нелегко, — согласился Тор. — Это-то меня и тревожит. Локи не знал, польщен он, впечатлен или раздражен. — К чему ты клонишь? — Что случилось, когда ты упал в Пустоту? — спросил Тор с тем упрямым выражением лица, которое появлялось у него, когда он вцеплялся во что-то и не выпускал, пока это не уступало его воле. Локи, не проронив ни слова, глядел на Тора, сжав губы. — Как ты выжил? Локи обнажил зубы. — Быть может, я не выжил, — сказал он. — Тебе это не приходило в голову, о Могучий Тор? Что, быть может, Локи, которого ты знал, погиб, а вернулся я — кто-то другой, занявший его место? Лишь на мгновение в глазах Тора мелькнуло сомнение, но затем он покачал головой. — Нет. Я знаю своего брата, и, сколь бы сильно ни изменившийся, ты — это он. — Он запнулся. — Локи, брат… не расскажешь мне, что с тобой случилось? — Ты случился, — ровным голосом ответил Локи. Тор стиснул зубы, и Локи продолжил: — Ты, с твоей нависшей тенью и ненасытной жаждой быть в центре внимания. Ты, оттеснявший меня, презиравший мои старания, всегда державший меня на шаг позади и на ступень ниже. Ты, державший меня при себе лишь затем, чтобы твой свет сиял ярче в сравнении. Тебе нужна была тень. Теперь она у тебя есть. Тор покачал головой. — Я никогда не видел в тебе свою тень. Локи оскалился. — А тебе и ни к чему было. Все прочие видели. — Это неправда, — сказал Тор громче. Локи рассмеялся. — И к этому все всегда сводится, не так ли? Это неправда. Ты этого не видишь, значит, этого не должно быть. — Он перекатился на бок, отворачиваясь от Тора. — Проваливай. Меня тошнит от твоего лица. — Почему ты не расскажешь мне правду, Локи? Я хочу понять. — Хочешь? — Локи повернулся к Тору, приподнялся и оскалил зубы. — Рассказать тебе, каково было там, Тор, в Пустоте? Тебя словно глотает огромный зверь, медленно переваривает, его тьма просачивается в твое тело подобно плесени, заставляя тебя гнить изнутри. И она поет, завывает, и эта симфония поглощает все, даже твои собственные крики. Нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца, лишь бесконечное ничто, забвение без освобождения смертью, или же миг смерти тянется бесконечно, растягиваясь до тех пор, пока не треснет и не разломится, и ты не разломишься… Он умолк, задыхаясь. Тор не отрываясь смотрел на него, мертвенно-бледный, широко раскрыв глаза. — Теперь ты понимаешь, сын Одина? — выдавил Локи. В горле у него пересохло. — Тебе лучше? — Прости, — сказал Тор. Локи услышал собственное рычание. — Оставь при себе свои никчемные извинения, — сказал он. — Мне они не нужны. Мне ничего не нужно, ни от кого из Дома Одина. — Его трясло, и не только от ярости. По костям сновали насекомые, в глазах темнело. Почувствовать гнев Тора было почти облегчением. — Откуда эта вера, будто наша семья столь дурно обошлась с тобой? — спросил Тор. — Ты ведешь себя так, словно мы чудовища. Локи рассмеялся пронзительно и дико. — О, нет. Вы не чудовища. Знакомая волна ярости и отчаяния Тора обрушилась на него. — Зачем тебе быть таким? — Это в моей природе, — отозвался Локи. — Еще не сожалеешь, что не оставил меня истекать кровью, сын Одина? Гнев Тора погас подобно потушенной свече. — Нет, — сказал он. — Только не об этом. Никогда об этом. Локи не знал, что ответить, поэтому промолчал. Ощущения были такие, будто Пустота снова поселилась в нем, прогрызая дыры в животе. — Жаль, ты не видишь, какую боль им причиняешь , — произнес Тор, но в его голосе больше не было гнева, лишь смирение. — Быть может, тогда ты бы поверил, что тебя любят. Локи невольно вздрогнул. — Любовь, — резко сказал он. — Любовь ничего не значит.____________________________________
Он кричал, рыдал в мучениях, боролся душой и разумом, чтобы избавиться от пронизывающей его сильнейшей боли. Лежи тихо, произнес голос, и мышцы Локи закоченели. Это необходимо. Ты ведь понимаешь это, да? Умный мальчик. Это цена, которую нужно заплатить. Неужели ты покоришься сейчас, да еще чему-нибудь столь ничтожному, как небольшое страдание? Неужели ты подведешь меня в конце концов? Глаза Локи распахнулись, сердце бешено колотилось. Он встал, теперь уже твердо держась на ногах, и, подойдя к окну, взглянул на ночное небо. Он стоял, обхватив себя руками, босые ноги мерзли на каменном полу, и изо всех сил старался взять дыхание под контроль. Он увидел, как что-то приближается, и отпрянул, но тень обернулась вороном, который, громко каркая, стукнул клювом в окно. — Уходи, — сказал ему Локи. — Даже если бы я мог впустить тебя, все равно не стал бы. — Воистину, — произнес голос Одина, — похоже, такой ответ ты даешь любому, кто пытается протянуть тебе руку. Локи резко развернулся и отшатнулся к окну. Всеотец стоял в дверях, второй ворон восседал у него на руке. — У меня был сын, — промолвил он. — Любознательный, смышленый мальчик. Застенчивый, и часто тихий, но с открытым сердцем. Когда оно закрылось? Ногти Локи впились в его ладони. — Я никогда не был твоим сыном. — Нет? Тогда скажи мне, кто был тот младенец, чей плач не давал мне уснуть и чья улыбка наполняла мое сердце радостью? Кто был тот ребенок, который цеплялся за мою руку и чьи страхи я успокаивал? Или тот юноша, который советовался со мной в своей учебе и обыгрывал меня в тафл? Локи стиснул зубы. — Мертв, — резко сказал он. — Тогда кто же убил его? — спросил Один. — Я убил. — Локи заставил себя разжать кулаки и вздернул подбородок. — Ты описываешь мальчика. Ребенка. Я то, что восстало из его пепла. Тот мальчик был не более чем ложью, и теперь его нет. — Это то, что сказал тебе Танос? У Локи на миг перехватило горло. Того, кем ты был раньше, больше нет. Сломлен. Я сделаю тебя заново, Локи из Асгарда. Я сделаю тебя сильнее. — Нет, — резко ответил Локи. — Ты никогда не знал меня так хорошо, как тебе казалось. Открытое сердце — это слабость, а Асгард не терпит слабости. Я сделал себя сильным… — Нет, — возразил Один. — Ты сделал себя хрупким, точно закаленная сталь. Это не сила. — Один покачал головой. — Расскажи мне о Таносе. — Мне нечего сказать, — произнес Локи, довольный возможностью неповиновения. — Я не прошу знания о самом существе, — сказал Один. — Я прошу в надежде, что это поможет мне понять, что случилось с тобой. Локи засмеялся глухим лающим смехом. — И ты думаешь, что это побудит меня заговорить? — Единственный глаз Одина смотрел на него холодно и внимательно. Локи ни на секунду не отвел взгляда. — Что же тогда удовлетворит тебя, Локи? — спросил он. — Ты был бы доволен, брось я тебя в темницу до конца твоих дней, чтобы ты лелеял свою ненависть ко мне? Ты хочешь, чтобы я послал за палачом, вычеркнул твое имя из летописей Асгарда и отдал приказ убить моего собственного ребенка? Ты хочешь, чтобы я вызвал истязателей, дабы они выжали из тебя ответы? Удовлетворит ли это тебя, если тебе зачем-то нужно, чтобы я все это делал? — А ты собираешься? — спросил Локи. Его голос не дрогнул. — Нет, — вздохнул Один. — Ты, кажется, думаешь, что я уже составил мнение. Это не так. Когда я спросил тебя, чего ты хочешь, Локи, то был не риторический вопрос. Ты лучше этого. — Лучше чего? — рявкнул Локи. — Того, во что тебя превратили, — сказал Один. — Я вижу, как ты отстраняешься от меня. Ты вздрагиваешь при каждом прикосновении или попытке прикосновения. Я не слеп, Локи, и не так глуп, как ты думаешь. Раны, описанные Эйр, поведали свою историю, и все же ты назвал читаури и их хозяина своими союзниками. Локи весь съежился. — К чему ты клонишь? — Какую сделку ты заключил? — спросил Один. — Ты должен был захватить Тессеракт и отдать его в обмен на Мидгард? Ты правда думаешь, что Танос даровал бы тебе такую власть? Нет. С того момента, как Локи открыл глаза в подземной лаборатории, он знал, что даже выиграв, он проиграет. Его единственной надеждой было самому завладеть Тессерактом и перехитрить читаури, но с Другим, запустившим пальцы в его разум, даже сумев одолеть армию в одиночку, в конце концов он все равно бы пал. Пути к победе не было. «И нет ни одного шанса, чтобы ты одержал верх над нами», — сказал Старк, и Локи знал, что это правда. Но это не означало, что он не станет и пробовать. — В час твоей победы, — сказал Один, — ты был бы повержен. Это не сделка между равными. Удивляюсь, как тебе удалось уверить себя в обратном. Локи невесело рассмеялся. — А что же мне тогда оставалось делать? Мой выбор был несколько ограничен, и поскольку я не желал стать мучеником чести… Глаз Одина сверкнул. — Ты мог бы рассказать брату о том, что происходит. Вместо этого ты вел себя как ребенок, рискуя бесчисленными жизнями, в том числе и своей собственной, во имя мелочной обиды… — Мелочной?! — прервал его Локи. — О да. Сущая мелочь столетий пренебрежения, забвения и пребывания в тени, пока все хвалы воздавались Тору. После лжи о самой моей сути на протяжении всей моей жизни, воспитания во лжи, будто мне суждено править, когда все это время ты намеревался избавиться от меня, от царя-марионетки умирающего мира. Такие пустяки. — Если, как может показаться, я и благоволил Тору, то лишь потому, что ты не нуждался в тех же уроках, что и он, — произнес Один на удивление спокойным голосом. — Ты родился с даром к речам и дипломатии, с чувством сдержанности и осторожности. Этим вещам Тору нужно было учиться. А тебе — нет… — Что ты знаешь о том, что мне было нужно? — прошипел Локи, не успев вовремя прикусить язык; все его мысли перепутались. — Тогда скажи мне, — промолвил Один, взор его был тяжел и прям. — Скажи мне, что я должен был сделать, Локи. Локи с трудом сглотнул. — Слишком поздно, — сказал он. — Уже слишком поздно. Выражение лица Одина смягчилось. — Это не так. Я здесь, Локи, и слушаю. Локи повернулся к нему спиной и прижал ладонь к стеклу. — Нет. Он услышал, как Один двинулся к нему. — Я мог бы заставить тебя говорить. Горло Локи сжалось, и паника застучала у него в груди. — Мог бы? Я теперь сильнее, чем прежде. — И все же твои ментальные защиты полны дыр. — Взгляд Одина жег его между лопаток. — Нежелательное вторжение оставляет шрамы в уме так же, как и на теле. Твои хозяева были дотошны. Локи застыл. — У меня нет хозяев. — Назови их иначе, — сказал Один. — Истина останется истиной. Ты возглавлял читаури не более, чем руководил йотунами, которых обманом привел в Хранилище. Ты цепляешься за иллюзию контроля, Локи, когда как на самом деле блуждаешь впотьмах. У Локи защемило в груди. — Как будто ты лучше, — сказал он резко и горько. — Ты желал бы, чтобы я был на привязи и покорный, как подтверждение своей силы. Твой ручной йотун. Он услышал, как Один вздохнул. — Долгий год я размышлял, — произнес он, — что такого мог бы я сказать в тот день на мосту, что спасло бы тебя. Что удержало бы тебя от того, чтобы отпустить Гунгнир и упасть. Скажи мне, Локи, — каких слов ты ждал от меня? Локи повернулся, чудом сдержавшись, чтобы не разинуть рот. Воспоминания о тех мучительных моментах были одновременно до боли отчетливы и странно расплывчаты. У меня бы все получилось ради тебя, вспомнил он собственный крик. Что он хотел бы услышать? Что в тот миг висения над пропастью смогло бы остановить его? Он покачал головой. — Нет смысла предполагать. — Тем не менее, я бы хотел, чтобы ты предположил. — Один отвернулся, выглядя неожиданно усталым. — Подумай над этим. Если ты не можешь сказать мне, чего ты хочешь сейчас... может, ты по крайней мере сумеешь сказать мне, чего хотел тогда? Локи позволил ему уйти. Его легкие словно сжимал гигантский кулак, и он боялся того, что вырвалось бы наружу, открой он рот.____________________________________
Локи наградил протянутую руку Фригги настороженным взглядом, лишь медленно подняв глаза, чтобы посмотреть на ее нерешительную улыбку. — Прошу прощения? — Пойдем со мной, — повторила она. — Твой отец дал мне разрешение взять тебя на прогулку. Чтобы помочь тебе восстановить силы. Тебе не разрешат использовать магию, но я подумала, что тебе будет полезно побыть на свежем воздухе. Нахмурившись, Локи прокрутил это в голове. Ему следует отказаться. Он принял решение отказываться от всех заигрываний, от всех предложений от любого из своих посетителей. Но… Он так давно не чувствовал на своей коже тепло асгардского солнца. Не имел простого удовольствия гулять по прекрасному месту. Даже если к этому прилагаются кандалы и нежелательное общество… — Замечательно, — сказал он наконец. — Не рассчитывай на беседу, Всемать. Между нами ничего не изменилось. — Слишком многое изменилось, — тихо и грустно промолвила Фригга. — Но я благодарю тебя за то, что присоединился ко мне. Она выбрала знакомый маршрут, и Локи почувствовал, как его сердце сжалось. Он обратил внимание на отсутствие прохожих; не было даже охраны. Лишь он и Фригга, и Локи гадал, было тому причиной презрение или неуместное доверие. Сад Фригги выглядел так же, как и всегда. Прекрасный, благоухающий, полудикий. Локи глубоко вдохнул запахи и ощутил, как что-то струится через него: жажда, тоска, печаль. Это была плохая идея. Но он не повернул назад, лишь пошел дальше. — Сюда, — вдруг сказала Фригга. Он остановился и повернулся к ней. — Зачем? — Я хочу тебе кое-что показать. Локи еще немного постоял на месте, затем медленно, осторожно зашагал по тропинке, на которую она указала. — Вот, — сказала Фригга, и Локи остановился, глядя на скамейку у тропинки, и на молодое деревце рядом с ней, лишь по пояс ему высотой. Локи взглянул на Всемать, слегка прикрыв глаза. — Мне надлежит сесть? — спросил он. Фригга бледно улыбнулась, хотя улыбка не коснулась ее глаз. — Я посадила это дерево год назад, — сказала она. Локи замер в ожидании, и она двинулась мимо него, опускаясь на корточки и легонько проводя пальцами по тонкому стволу. — Это не дерево Асгарда. Семена родом из Йотунхейма — из той давней поры, когда их времена года были мягче. Говорят, что когда-то они вырастали до огромных высот и жили тысячелетия. — Она вздохнула. — Оно с трудом здесь приживалось. Локи фыркнул. — Неудивительно. Ему тут не место. — Но оно выдержало, — произнесла Фригга, одарив его долгим, немигающим взглядом. — Теперь оно начало крепчать. Знаешь, в чем была моя ошибка? — Полагаю, ты собираешься рассказать мне, — сказал Локи. — Я давала ему слишком мало солнца. — Фригга тихо рассмеялась и улыбнулась ему. Локи отвел взгляд и услышал, как она встала. — Я посадила его для тебя. Знаешь почему? Один верил, что это памятник, но я думала, что если смогу сохранить это дерево живым, то каким-то образом это будет означать, что ты тоже где-то живешь. Колючий ком застрял в горле Локи. Он тяжело сглотнул, пытаясь прочистить горло, но ком никуда не делся. — Должно быть, ты разочарована исполнением своего желания, — проговорил он, надеясь, что она примет охриплость в его голосе за грубость. — Я могу быть разочарована твоими действиями, — молвила Фригга. — Но самим фактом твоего возвращения? Нет, Локи. Я не разочарована. Локи почувствовал себя загнанным в ловушку, с петлей, сжимающейся вокруг его шеи. — Чего ты думаешь добиться этим... этим воззванием к сентиментальности? — громко поинтересовался он. — Ничего, кроме как показать тебе, что ты не был забыт, — сказала Фригга. — Ничего более подлого. Теперь можешь бродить, как тебе заблагорассудится. Я же, пожалуй, посижу здесь немного. Локи попятился от нее. Ему удалось не сорваться на бег, но он позаботился о том, чтобы отойти достаточно далеко, прежде чем остановиться и, тяжело дыша, закрыть лицо руками. Я размышлял, что такого мог бы я сказать в тот день на мосту, что спасло бы тебя. Если смогу сохранить это дерево живым, то каким-то образом это будет означать, что ты тоже где-то живешь. Я скучал по брату, которого люблю. Локи подавил крик и ударил себя кулаком по бедру. Внутри него накопилось слишком много всего; он не мог удержать все это. Это ничего не значило: сожалений слишком мало, и они приходят слишком поздно. Он выше этого, сильнее этого; он избавил себя от сантиментов в кузнице Таноса. Никому не доверяй. Ничто не дается даром. Я ломаю тебя, Локи, чтобы тебя можно было переделать. Ему хотелось закричать. Ему хотелось умереть. Он застыл совершенно неподвижно, судорожно хватая ртом воздух.____________________________________
Эйр объявила его почти исцелившимся, хоть Локи этого и не чувствовал — мышцы живота все еще ныли, и он слишком быстро уставал. — Значит ли это, что мне позволено покидать целительские покои? — сухо спросил он. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы смеяться над ним. — В отношении вопроса о твоем разуме, — сказала она, и Локи хмыкнул. — Что тебе нужно знать помимо того, что я безумен? — Нет никакого толка спорить с ним об этом, целитель, — сказал Один. Локи почувствовал, как его зубы клацнули друг о друга. — Можешь идти. Я поговорю с моим сыном наедине. — Твоим сыном, — проговорил Локи. — Ты так и будешь настаивать на том, чтобы называть меня подобным образом? Я ожидал, что ты захочешь избежать бесчестья. — Какого бесчестья? — невозмутимо спросил Один. — Весь Асгард знает, что Локи сын Одина отразил нападение царя Лафея только для того, чтобы упасть с Бивреста в результате трагической случайности. То, что он вернулся, пусть и раненый, — повод для празднования. Локи изумленно уставился на него. — Ты солгал им. Улыбка Одина вышла бледной и кривой. — Как ты говорил мне много раз, умолчание не есть в точности то же самое, что и ложь. Локи смотрел на него во все глаза, чувствуя себя так, словно зеленый зверь швырнул его через всю комнату. В его жилах закипела ярость. — Ты обращаешься со мной как с ребенком. Как будто мои действия ничего не значат. — Любопытно, — сказал Один. — Ты твердишь, будто тебя не волнует причиненный тобой ущерб, и все же, стоит мне поступить точно так же, ты противишься. Ты просто противоречишь сам себе, или в первом случае то была попытка спровоцировать меня? Локи открыл было рот, затем закрыл его. — Я всего лишь указываю на твое лицемерие, — отрезал он. Один кивнул. — Ясно. У Локи от гнева волоски на загривке встали дыбом. — Не глумись надо мной, старик. — Ты слышишь глумление в моем голосе? Его губы раздвинулись, обнажая зубной ряд. — Ты испытываешь меня. Искушаешь меня… — Так мы вновь вернулись к этому? — Один покачал головой. — Я ничего этого не делаю. Ты видишь себя в ловушке, Локи. Загнанным в угол. Но перед тобой есть двери, если ты выберешь воспользоваться ими. Я мог бы выбрать за тебя, или твоя мать. Твой брат предпочел бы вынудить тебя. Но что бы ты сейчас ни выбрал, это должно быть твоим. Дрожь прошла через Локи, словно землетрясение, ограниченное пределами его тела. — Выбор, — ухмыльнулся он. — Какой же, по-твоему, у меня есть выбор? — Чего ты хочешь? — спросил Один. До омерзения терпеливый. Локи страстно хотелось швырнуть что-нибудь ему в голову. — То, чего я хочу, не имеет значения, — отрезал Локи. — Я знаю это уже несколько десятилетий… — А, — протянул Один так, будто что-то понял. — Лучше попросить ничто и получить его, чем попросить нечто и получить ничто. Ты должен был знать, хотелось прокричать Локи. Ты должен был видеть, мне никогда бы не пришлось просить… — Было слишком поздно, — выпалил он. Единственный глаз Одина моргнул, и слова потоком хлынули из уст Локи: — На Бивресте. Ты спрашивал, что ты мог бы сказать. Ничего не мог. Меня уже не было. Выражение лица Одина было нечитаемо. — Ты говоришь это, чтобы оправдать меня или чтобы привести в отчаяние? Локи хрипло рассмеялся. — Какая нужда Всеотцу в оправдании от предателя? — Лучше спроси, какая нужда отцу в оправдании от своего сына, — сказал Один, и на мгновение у Локи перехватило дыхание. Он исступленно уставился на Одина, распахнув глаза. Он чувствовал себя так, словно ему только что вручили ключ, но он не знал, какую дверь тот отпирает. — Ты глупец, — произнес Локи. Его голос звучал дико. — Старик, который ничего не понимает, который верит... — Он запнулся. Слова будто увязли в горле, иссякли, высохли. Ничто не имело смысла. Он пошатнулся, впиваясь пальцами в грудь. — Оставь меня… — Ты спрашивал меня в тот день в хранилище, — сказал Один. — Я сказал тебе, что ты мой сын, и ты спросил: «А кто я еще?». Я должен был ответить: «Разве этого недостаточно?». — Я не он, — сказал Локи. Звук его голоса был слаб, тонок. — Не твой сын. Я не твой сын. — Когда ты перестал им быть? Я не припоминаю, чтобы такое когда-нибудь происходило. Локи отвернулся и закрыл глаза, не в силах этого вынести. — Прекрати это, — сказал он. — Я умоляю тебя, Всеотец. Прекрати эту жестокость. Ты создал чудовище. Положи этому конец. Я ответственен за смерть стражников в Хранилище в день коронации Тора. Я заманил сюда Лафея и вероломно убил его. Я перебил бы всех йотунов в их трижды проклятом Царстве, я пытался завоевать Мидгард, я убил Тора. — Он хватал ртом воздух. Каждый вдох причинял боль. — Если сочтешь это за милосердие — пожалуйста. Тишина. — Это то, чего ты хочешь? — Голос Одина был тих, почти нежен. Локи почувствовал, что весь дрожит и вот-вот сорвется. — Да, — ответил он. — Я... посмотрю, что можно сделать, — сказал Один. Локи заставил себя кивнуть, и ждал, пока не услышал, как закрылась дверь. А затем рухнул наземь, прижимаясь лбом к холодному каменному полу, и рыдал до тех пор, пока не сел голос. Когда это наконец прекратилось, лучше ему не стало. Он испытал лишь усталость и жалкое подобие облегчения.____________________________________
Он дремал. Не спал, нет — лишь дремал, смутно осознавая окружающее, но не в силах более тревожиться. Он остался там, где был, привалившись к стене, невзирая на то, что спину свело судорогой. Он гадал, как долго они будут ждать. Будет ли она публичной? Или же — и это, подумалось Локи, было бы лучше — лишь он, Один и топор палача. Он представил это, сверля взглядом пустую стену напротив себя. Обезглавливание должно было быть милосердным. Один ведь не заставит его страдать, правда? Не после всего этого. — Ты попросил отца казнить тебя? Локи вздохнул. — Здравствуй, Тор. — Если это шутка, Локи, то весьма скверная. — Голос Тора был опасно близок к рыку. — Я бы предпочел считать себя неплохим шутником, — пробормотал Локи. Тор ринулся — ха — к нему, и Локи открыл глаза, чтобы взглянуть на него. — Всеотец сам сообщил тебе об этом, или Всемать вновь разглашает тайны, которые ей не принадлежат? Кулаки Тора сжались. — Так значит, это правда, — проговорил он. — Ты сказал нашему отцу, что то, чего ты хочешь — это... это умереть. Не всенепременно умереть, подумал Локи, но... погоди. Ты же не знаешь, каково это. Он был почти уверен, что Тор все равно не заметит разницы. — Сказал. Лицо Тора побагровело от ярости. — Как ты мог? Почему ты хочешь... почему ты говоришь… ты притворялся перед ним? Проверяя, чтобы увидеть, если… — Нет, — сказал Локи. — Ничего столь хитроумного. — Но… Не ярость, с ужасом понял Локи. Слезы. — Тебе было бы легче, — спросил он, сам подивившись мягкости своего голоса, — если бы я притворялся? Тор испустил рваный вздох. — Ты не притворялся, — сказал он, и прежде Локи был уверен, что хочет услышать это страдание в голосе Тора, но теперь, когда услышал, его желудок скрутило. — А теперь стремишься избавить меня от этого знания. Локи... почему? — Почему? — эхом отозвался Локи. — Ты думаешь обнаружить в этом какой-то смысл? Существует ли объяснение, которое удовлетворило бы тебя? Если я скажу тебе, что мучим чувством вины за свои гнусные поступки, будет ли то ответом на твой вопрос? Тор стиснул челюсти. — Если это правда, то ты должен жить, чтобы искупить их. Локи рассмеялся. — Как насчет другого ответа, Тор? Я устал. Устал играть в эту бесконечную игру. Устал от тебя, от Асгарда, от себя. — Он наполовину прикрыл веки. — Всеотец спросил, чего я хочу. Я сказал ему. — Нет, — громко произнес Тор. — Я отказываюсь позволить… — Тебя кто-нибудь спрашивал? — прервал его Локи. — Подразумевалось ли вообще, что это тебе решать, позволить или не позволить? — Ты мой брат, — сказал Тор. — И это дает тебе власть надо мной? — Лицо Тора исказилось. Локи не мог смотреть на него и закрыл глаза. — Глупыш, — сказал он. — Ты и впрямь думал, что все закончится иначе? — Тор, — произнес голос Одина, и Локи улыбнулся. — Ступай. — Отец, — сказал Тор, в его голосе послышались умоляющие нотки. — Это безумие. Нельзя… — Ступай, — повторил Один, на сей раз более решительно. Локи слышал, как Тор медлит, слышал, как он хочет возразить. — Тор, — проговорил Всеотец уже предостерегающим тоном. — Уходи, или я прикажу тебя вышвырнуть. — Я буду говорить с матерью, — жестко произнес Тор, но Локи услышал, как он уходит. Он откинулся назад и открыл глаза. — Значит, время пришло? — Пойдем со мной, — сказал Один. Он был один — без стражи, но на самом деле она ему была ни к чему. Он держал Гунгнир, и Локи бросил взгляд на него, задаваясь вопросом, станет ли Сила Одина орудием его смерти, как то было с его биологическим отцом. В этом была бы своего рода приятная симметрия. Он поднялся на ноги, отряхивая мягкую, предназначенную для больных одежду. — Веди, — просто сказал он. Лицо Всеотца было совершенно непроницаемо; невозможно было узнать направление его мыслей. Он повернулся, и Локи последовал за ним. Один повел его редко используемыми коридорам, и даже те немногие, кто им повстречался, не взглянули на них и дважды. Локи ощутил на своей коже покалывание магии, скрывающей их из виду, и прищурился. — Так значит, это будет частное дело? — спросил он. Застарелый страх попытался закрасться вновь, но он прогнал его. — Полагаю, это вполне обоснованно. Если Асгард не знает правды… — Молчи, — произнес Один. Локи закрыл рот, ошарашенный и немного уязвленный. Тень гнева промелькнула в голосе Всеотца. Но больше он не пытался заговорить. Путь, по которому они следовали, был ему незнаком, осознал Локи. Они достигли лестницы и начали спускаться. У Локи перехватило дыхание, когда потолок сомкнулся над ним, легкие сдавило. Он впился ногтями в ладонь. Неужели это его судьба? Быть погребенным заживо, глубоко в недрах дворца Асгарда, заточенным здесь, во мраке, забытым… — Локи. — Он осознал, что застыл как вкопанный, а Один повернулся и, возвратившись, встал перед ним. — Что такое? — Я не в восторге от замкнутых пространств, — ответил Локи. Он знал, что его улыбка должна выглядеть безумной, но все равно натянул ее на свое лицо. — Если ты намереваешься покончить со мной, я бы хотел попросить о милости быть лишенным сознания. По лицу Одина прошла судорога. Он отвернулся. — Сюда, — сказал он. — Здесь недалеко. Локи заставил себя выпрямиться и пошел следом. Расстояние оказалось не столь уж и небольшим. Сердце Локи гулко стучало в груди, и ему приходилось прилагать ежеминутные усилия, чтобы не сорваться и не закричать. Он делает это нарочно, прошептал голос в голове Локи. Он пытается уничтожить тебя, разбить вдребезги перед твоей смертью. Он чуть было не врезался в Одина, когда тот наконец остановился. Он простер руку вверх и пробормотал заклинание, слишком тихо, чтобы Локи сумел расслышать. — Где мы? — спросил Локи. — За окраиной города, — ответил Один. — К западу. За окраиной? Зачем приводить меня сюда? Сердце Локи нервно колотилось. Во всем этом было что-то странное, и он не знал, что это значило. — Что тут? — осмелился спросить он. Один ничего не ответил, открыв над своей головой дверь, которой прежде там не было, и спустив лестницу. — Поднимайся, — сказал Один, приглашая его жестом, и Локи заставил себя двинуться, заставил себя пойти. Он мимолетно подумал о Фригге — возможно, они здесь именно затем, чтобы пощадить ее. Он выбрался на поросший травой склон холма, откуда открывался вид на воду. Был вечер — он понял это по тому, как падал свет. Он закрыл глаза, слушая, как выходит Один и как закрывается дверь. Затем наступила тишина. Будут ли слова? Один попросту вонзит ему кинжал в спину, или же испепелит Гунгниром? Посмотри ему в лицо, трус. Локи заставил себя обернуться и обнаружил, что сам Один глядит вовсе не на него, а на одну из низко висящих в небе лун. Он выглядел усталым. Постаревшим. — Локи… — промолвил он и умолк. — Чего же ты ждешь? — требовательно поинтересовался Локи. — Покончи с этим. — Он старался, чтобы его голос звучал ровно, вызывающе, но тот едва заметно дрожал. Наконец Один развернулся к нему. — Здесь находятся врата, — сказал он. — Один из тайных проходов между Мирами. Я знаю, ты умеешь ими пользоваться. Ты найдешь их в пятидесяти шагах к югу. Локи почувствовал себя так, словно его ударили по голове. — Что? — Сковывающие чары спадут с тебя через пару дней, — сказал Один. — Мидгард закрыт для тебя — ни один путь не приведет тебя туда. Локи облизнул губы и с усилием сглотнул. Это ловушка. Обязана быть ею. — Что это, старик? Очередное испытание? Я говорил тебе, что не стану играть в твои игры… — Ты действительно говорил мне, — сказал Один. — Но я не стану палачом своего сына. Локи уставился на него. Ответный взгляд единственного глаза Одина был непроницаем. У Локи сдавило грудь, и он попытался вдохнуть поглубже, голова неожиданно закружилась. — Ты же это не всерьез, — сказал он. — Ты думаешь, я искренне поверю, что ты намерен просто — позволить мне уйти? Один лишь молча и сурово смотрел на него. Локи визгливо расхохотался. — И ты хотел сказать, что это я безумен! И все же ты, Один Всеотец, выпускаешь своего чудовищного питомца в Царства из... из чего, из жалости? Я не просил… — Для меня очевидно, — сказал Один, — что, держа тебя взаперти, не добиться ничего, кроме как заставить твой разум гнить, а эту заразу в твоей душе — усугубляться. Какой у меня есть выбор? Локи дышал с трудом, рвано и неровно. — Ты просто глупец. Кто сказал, что я не вернусь в Асгард с армией за спиной... — Ты намерен это сделать? — Я мог бы! — Я не спрашивал, мог бы ты, — промолвил Один. — Я спрашивал, намерен ли. Локи замялся. Взглянул на юг. — Здесь нет ничего, чего я бы хотел, — произнес он наконец, отчаянно, что было правдой. Что было ложью. Чего ты хочешь, Локи? Он хотел лежать в саду Фригги, вдыхая аромат цветов. Он хотел скакать верхом через дебри Асгарда вместе с Тором, смеясь над какой-нибудь похабной шуточкой, которую Тор услышал на тренировочных полях. Он хотел вернуться домой. Это не дом. Тебе здесь не место. Беги сейчас же, пока он не передумал, пока тебя снова не заперли. И куда идти? Идти было некуда. Нигде не было безопасно, и, быть может, в этом и был смысл, быть может, именно это он и должен был понять, то, что пути к бегству нет. Асгард был единственным местом, где он был способен на время избежать длани Таноса, избежать наказания за провал. — Я не могу, — проговорил Локи срывающимся голосом. — Это то, что ты хочешь услышать? Мне некуда идти. Он найдет меня, и на сей раз мне не скрыться, и он никогда не позволит мне умереть… — Локи… — Нигде не безопасно, — выдохнул Локи. Воздух был слишком разрежен. У него начинала кружиться голова. — Нигде. Я должен был умереть. Зачем ты спас меня, зачем ты это со мной делаешь?.. — Потому что ты мой сын, — ответил Один. Его голос звучал хрипло, и Локи не решался взглянуть на него, боясь увидеть, что он плачет. — Я не пытаюсь причинить тебе боль. Я пытаюсь найти способ спасти тебя. — Ты не можешь, — сказал Локи. — Спасать больше нечего. — Я в это не верю, — заявил Один. — Я никогда в это не поверю. Локи ничего не ответил. Он прерывисто дышал, его трясло. Слова вертелись у него на кончике языка: Я не желаю ничего из того, что ты мог бы предложить. Он не произнес их вслух. — Чего ты хочешь, Локи? — вновь спросил Один. Локи закрыл глаза. — Я хочу пойти домой. — Ты можешь, — сказал Один. Дул нежнейший бриз, доносивший запах моря. Локи медленно вдохнул, задержал дыхание. Выдохнул. — Пока нет.