Через пятнадцать лет

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Чан не особо собирается идти на встречу, потому что ехать далеко, думать о ночлеге, о дороге, да и как-то столько лет не виделись, о чём говорить-то? Но всё же собирает вещи, ставит на сигнализацию дом и садится в машину щурящегося сытым котом Минхо. Вот уж искуситель из искусителей, отказать ему просто невозможно, потому что на каждый отказ Чана Минхо найдёт тысячу и один довод в противовес.        Войдя в огромный пентхаус Чанбина, Чан погружается в прошлое рывком, когда знакомый до боли галдёж доносится до его ушей. Минхо хитро подмигивает и скрывается в уборной, а Чанбин, радостно повиснувший на Чане, вещает о том, что очень хотел его увидеть, но при этом особо не ждал, потому что от него ни слуху, ни духу вот уже сколько лет. Чан рассеянно кивает, улыбаясь позабытому шуму большой компании, и замирает, разглядывая гостей.        Сердце сладко ёкает в груди, когда он рассматривает лица друзей. Изменившиеся за столько лет, но всё такие же родные, какими они были. У каждого свои тараканы, привычки и особенности, и то, что казалось погребено под грузом лет, выплывает почти сразу же на поверхность, когда он видит друзей, мигом заоравших ещё громче, когда он показывается на горизонте.        — Уён, это правда твои? — на плече виснет Хёнджин и улыбается во все тридцать два, умилительно глядя на фото детей. Пальцем разве что не поглаживает.        — Мои.        — Вот гад, я из-за него геем стал, — совершенно убитым голосом шепчет Чанбин и опрокидывает в себя стопку.        — Ты им и до меня был, — внаглую ржёт Уён, показывая Чанбину язык. Будто и не под сорок им всем, а по восемнадцать. — Просто я расширил твои горизонты.        Чанбин угрюмо косится на Уёна и наливает себе ещё, не забывая закусывать. Уён обсуждает с хёнами приоритеты в детских садах и начальной школе, потом виснет на Сане, как всегда это делал в студенчестве, отчего все, не знающие их, считали их парой. Хотя если кого парой и можно было назвать, так это Уёна с Чанбином, которые встречались почти год. А пытавшиеся шутить на их тему быстро прекратили все попытки зацепить, когда острый язык Уёна или тяжёлый кулак Чанбина попадали в цель.        Уён переключается на всё мрачнеющего Чанбина, стискивающего зубы и почти закатывающего глаза на каждое прикосновение, потом дружески обнимает Хёнджина, получая тычок в бок под одобрительное мычание Чанбина, пережёвывающего несколько кусков мяса, которые сунул в рот, чтобы ничего не сказать. Сонхва корчит страдальческое лицо, но Уёна с себя не сбрасывает. Терпит как и всегда его терпел, будто заботливый старший брат выходки младшего.        Чан задумчиво смотрит в бокал, но даже не делает попытки опустошить его. Минхо улыбается, глядя на них, можно вообще подумать, что он под кайфом, если его не знать. Но он всегда был таким с мечтательно-отстранённым взглядом, когда счастлив. И не приведи небо увидеть цепкий и злой взгляд, который никогда не сулил ничего хорошего. Парни вообще заняты кто чем. У Чанбина квартира огромная, есть, где развернуться.        — Лучшие поцелуи в моей жизни были с Саном, — тихо говорит Юнхо, но его все слышат. Уён давится соком, который разве что через уши не лезет, и переводит совершенно ошалелый взгляд с Сана на Юнхо и обратно.        — Ты ж натурал, — сбившимся голосом шепчет Сонхва и в противовес всё ещё кашляющему Уёну залпом выпивает стопку, даже не морщась.        — Я познавал границы своей сексуальности, — пожимает плечами Юнхо и разводит руками. Мол, все там были, а кто не был, так будет, а если сопротивляется, можно и поднажать.        — А жена на каком тогда месте? — осторожно спрашивает Хёнджин, подмигивая Сану, отчего тот тушуется, но вскоре расправляет плечи и деловым голосом интересуется у Чонхо, сколько тот выжимает в качалке.        — Жена на втором, — гордо выпятив грудь, признаётся Юнхо. И становится понятно, что он гордится этим фактом ничуть не меньше, чем парой румяных близнецов, которые почти на всех фото норовят оторвать ему уши или сделать улыбку шире, растягивая рот в разные стороны.        — Ты потому и женился, что побоялся серебрянного медалиста упустить? — участливо интересуется Уён.        — Иди сюда! — рычит Юнхо и срывается с места, пытаясь догнать Уёна. Тот будто горный козёл перескакивает все преграды и с бодрым улюлюканьем носится из одной комнаты в другую, подначивая Юнхо. Тот хоть и длинноногий, но против Уёна всё равно медлительнее.        — Чанбин, а если смертоубийство? — задумчиво спрашивает Минхо. — У меня есть хороший знакомый из прокуратуры.        — А у меня тесть — начальник полиции, — кивает молчавший до этого Хонджун и топит свою джокерскую улыбку в бокале вина. — Зная Уёна, оправдают любого. Пусть побегают, жирок сгонят.        — Сан, почему ты мне отказал тогда? — спрашивает Хёнджин, наклонившись к Сану через стол. Сан откладывает палочки и кусает губы. — У тебя же никого не было.        — Я был влюблён в другого.        — В кого?        Слишком много заинтересованности в голосе Чанбина, который дурными глазами смотрит на возню Уёна с Юнхо, который всё-таки поймал этого несносного крикуна и заломал, роняя на диван. Аппетитная задница Уёна, видимо, вызывает слишком много эмоций у Чанбина, потому он снова наливает себе рюмку, а потом так же молча черпает ложкой острый соус и отправляет в рот. Хёнджин кривится, глядя на этот ужас и снова смотрит на Сана.        — В романтика и мечтателя.        — Мы его знаем? — Сонхва чокается бокалом с Чонином и Чонхо, к ним присоединяется Сынмин и Джисон, с которыми решили выпивать каждый раз, когда Уён орёт «слезь с меня, чудовище, я верен жене!!!».        — Возможно.        — Ты смотри, какой коварный, — смеётся Минхо и подмигивает задумчивому Чану, который ковыряется в еде, особо и головы не поднимая. Смеётся со всеми, шутит, но как только пальма первенства в беседе переходит другому, замолкает.        Если не знать, кто вставляет самые ехидные комментарии, соревнуясь с Чонином, Ёсана можно и не заметить — зажали между собой плечистые Чонхо и Сынмин, и он со своим ростом почти теряется между ними. Зычный голос Феликса перекликается с низкими обертонами Минги, с которым они обсуждают рассаду и лучшие сорта. Какофония звуков пьянит не хуже алкоголя, но на душе у каждого стремительно теплеет.        — Я думал, вы мне все мозги вынесете своими историями и фото жён и детей, рассказами о своей работе и козлах-коллегах, о новых родственниках или ещё о какой-то ерунде, но я ошибся. И очень рад, что пятнадцати лет будто и не бывало, если не считать мелочей. Выпьем же за встречу, — Чанбин поднимает рюмку, и, глотнув алкоголь, уже тише добавляет: — Так гораздо веселее — знать, что я не один такой.        — Какой?        — Неженатый, бездетный и гей? — проносясь мимо, скалится Уён.        — Беги, дурья башка, зашибёт же, — ржёт Чонин, когда Чанбин срывается с места и почти успевает поймать улепётывающего Уёна за руку.        — Чан, а ты что молчишь? — Хёнджин отрывается от созерцания живописной погони.        — Да, что говорить? Работаю на удалёнке, живу на побережье в своём доме, не женат, детей нет, домашних питомцев тоже.        — На гитаре всё так же играешь? — спрашивает Сан, и Чан кивает. Сан улыбается так же светло и мягко, как и прежде. — Сыграй?        Пробегающий мимо Юнхо вручает Чану гитару, цепляет пригоршню орешков из тарелки и кидает Сану в руки картонную медаль «за лучшие поцелуи». Сан смущённо смотрит ему вслед и прячет медаль под салфетку. Хёнджин игриво подмигивает ему, кивая в сторону балкона, Сан улыбается, качая головой. Бегущий как торпеда Уён толкает в объятия Юнхо надумавшего проветриться на балконе Чонхо, и оба падают на диван.        В голову Уёна летит тапок, который с гулким стуком ударяется тому в затылок, чуть замедляя, потому что Уён спотыкается и удивлённо оглядывается, но тут же с визгом припускает, когда замечает злорадно улыбающегося Чанбина, играющего бровями.        — Как была башка пустая, так и осталась, — качает головой Сонхва и давится смехом, когда мимо проносится гикающий Чанбин со вторым тапком наперевес.        Из дальних комнат слышится победный клич и громкий крик Уёна «Я ПОДДАЛСЯ!». Чонхо наконец сползает с Юнхо, с которым они мило беседовали на диване, будто так и надо, Чонин даёт пять Минги, а Сынмин с Джисоном, тяжело вздохнув, отсчитывают деньги, отдавая их ржущему Ёсану, которому проиграли. Хонджун что-то строчит в телефоне, Сонхва задумчиво качает бокал с вином в руке, говоря по телефону с женой. Минхо показывает Феликсу фото своих котов, и оба умилительно сюсюкают, глядя на пополнение кошачьего семейства.        Все при деле, из дальних комнат слышится возня и подозрительнее вздохи, которые вскоре превращаются в визг Уёна, который за столько лет ничуть не изменился. Хёнджин начинает игриво двигать бровями, переводя взгляд с Сана на салфетку и обратно, и Сан ощущает, что стремительно краснеет под взглядом переставшего играть Чана. Ситуацию спасает Чанбин, падающий Хёнджину на колени со страдальческим стоном:        — Вот так и верь мужчинам.        Дружный гогот сотрясает помещение. Уён с видом пленённой, но не сломленной королевы плюхается на стул и расплывается на нём, пока Ёсан с Минги участливо обмахивают его платочками, стараясь не ржать. Чан откладывает гитару и залпом выпивает стакан сока, смотрит на парней и качает головой. Будто и не было всех этих лет, словно не было ничего. Будто они так и были студентами, а «взрослая» жизнь им попросту приснилась.        — Ой, нет! — восклицает Джисон и качает головой с такой силой, что кажется, голова вот-вот отвалится и покатится по полу прямо к кадке с огромной монстерой возле окна.        — Что «нет»? — живо вклинивает Уён, потирая руки.        — Ничего «нет»!        — Теперь ещё интереснее, — лицо Чонина до нельзя заинтересованное и даже хищное. — Что происходит?        — Решили поделиться историей своего первого раза. А Джисон упирается.        — Так я тебе расскажу сам, — с довольной рожей сообщает Уён и только открывает рот, как его затыкает банан, почти целиком поместившийся во рту, только кончик наружу выглядывает.        — Вот это да… — восхищённо шепчет Хёнджин.        — А я тебе о чём, — сокрушённо хмыкает Чанбин и наливает себе ещё. — Он всегда был крут, когда дело доходило до работы ртом.        — За это надо выпить! — слишком радостно сообщает Сонхва. — Не за Уёна, если что. У Сынмина первенец родился позавчера.        — И ты молчал?! — Джисон и рад, что внимание переключилось с него, оттого воодушевлённо зачитывает поздравление, а потом отдаёт команду: — Наливай!        Внутри от происходящего так тепло, что все невзгоды и проблемы отступают на второй план. Всё это будет потом, не сегодня. Уён корчит рожи снова начинающему кипеть Чанбину, к ставкам присоединяются новые желающие, которых Ёсан вносит в список. Чанбин подцепляет новую рюмку и почти доносит до рта, но Хёнджин перехватывает её и выпивает сам.        — Сопьёшься.        Чанбин намеревается возмутиться, но возмущение тонет в глубоком поцелуе под дружное «ого».        Вечер плавно перерастает в ночь, смех и веселье потихоньку уступают место усталости и сонливости, кое-кто разбредается по гостевым комнатам, кое-кто остаётся за столом, продолжая разговоры, Чан играет на гитаре, подпевая переборам, а Сан выходит на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. На такой высоте ветра, похоже, всегда. Он садится прямо на пол, пропуская ноги между прутьев, и смотрит вниз.        — Помнишь тот поход в горы? — рядом садится Чан, повторяя всё в точности, как это сделал Сан несколько минут назад.        — Это тот, после которого уехал?        — Да, — в голосе Чана сожаление и, пожалуй, тоска по потерянному времени. — Мы сидели с тобой на краю утёса и смотрели, как светлеет небо. Смеялись и строили планы, которым не суждено было сбыться. А я смотрел на тебя и остро ощущал счастье. Впервые за столько лет я снова ощущаю себя тем самым парнем на утёсе.        — Только выросшим на пятнадцать лет.        — Постаревшим, но вряд ли выросшим. И вот мы снова высоко над землёй, смотрим на светлеющее небо и только звёзд не видно, их заменяют звёзды в твоих глазах. Ты мне нравишься, очень сильно нравишься, столько лет прошло, а мне кажется, что чувства стали только сильнее… мне страшно было признаться в этом даже самому себе долгое время… но пришло время сказать, даже если это всё будет зря… мне давно нужно было набраться смелости и признаться, что люблю тебя, — в лоб говорит Чан.        — В тебе говорит алкоголь, — Сан грустно улыбается и смотрит на небо.        — Нет, — Чан качает головой и сокрушённо вздыхает. — Во мне говорит тот двадцатитрёхлетний дуралей, который побоялся признаться тогда. Я собирался идти в фирму, в которую меня тогда взяли, но всё сложилось немного иначе, пришлось уехать на следующий день по возвращению, и я не посмел тебе признаться и испортить всё. Почти четырнадцать лет провёл в Австралии, а потом решил вернуться сюда. Не знаю, зачем. Даже на встречу идти не хотел, но Минхо уговорил.        — И меня он уговорил, — Сан поворачивается к Чану и неловко улыбается. — Вот кошак хитрый. Так и знал, что неспроста всё это. Наверняка план придумал из-за того, что я сказал.        — Что сказал?        — Что до сих пор люблю тебя.        Чан некоторое время смотрит на Сана, ощущая, как в глазах и в груди остро колется чем-то сладко-болезненным, которое лишь ширится, когда их губы встречаются. На вкус Сан ещё приятнее, чем ему представлялось. Юнхо не зря сунул Сану медаль за поцелуи, потому что это определённо лучший поцелуй в его жизни, и Чан скромно надеется, что далеко не последний. И плевать, что со стороны комнат слышится недовольный ропот проигравших спор довольному таким исходом дел Минхо.