Шутник в чёрном

      У Юнги в старом забытом парке, что располагается на окраине небольшого городка, есть своё любимое место, где он проводит пару часов почти каждый день. Приходит, садится на деревянную лавочку, рядом с которой стоит невысокий старенький фонарь, что каким-то чудом продолжает работать, читает книгу или рисует в скетчбуке, иногда просто включает музыку и, прикрыв глаза или наоборот всматриваясь в звёздное небо, отдыхает от городской суеты, наслаждаясь лёгким ветерком.       Сегодня парень читает, пока на фоне совсем тихо с маленькой колонки играет классика, а тёплый ветер играет с листвой на деревьях и чёрными прядями на голове. Юнги любит читать в такой атмосфере. Он бы сказал, что в такие моменты чувствует себя очень уютно, будто от самой природы веет неким спокойствием и теплом. Появляется странное ощущение, что всё на своих местах, что всё именно так, как должно быть.       Дочитывает последнюю строчку одиннадцатой главы, отрывает взгляд от ветхих страниц старенькой книги, чтобы подумать над прочитанным, уложить в голове и дать глазам немного отдохнуть. «Через десять минут уже совсем стемнеет» — думает парень, посмотрев на светлые края перистых облаков, на которые попадают последние лучи опустившегося за горизонт солнца. Делает глубокий вдох свежего воздуха и медленно, прикрыв глаза, выдыхает. Слушает шелест листвы и пение ночных птиц, которые перебивают классическую музыку: он специально сделал её как можно тише, чтобы она была фоном для картинок, которые вырисовываются в голове при увлекательном чтении.       Нарушает эту атмосферу таинственный шорох посреди широкой тропинки и негромкое «айщ», от которых Мин тут же распахивает глаза, удивляется и, мягко говоря, пугается неожиданного гостя, который появился буквально из ниоткуда, ведь если бы кто-то шёл и споткнулся, Юнги бы услышал и заметил его намного раньше, но нет, это просто бах и вот кто-то поднимается на ноги, отряхивается и начинает оглядываться, как будто впервые здесь оказался.       Шок, конечно же, длится долго, но парень с книгой в руках довольно быстро натягивает на лицо маску не поражённого и совершенно незаинтересованного человека. С невозмутимым выражением лица осматривает его и отмечает про себя, что он явно не из здешних.       Незнакомец быстренько осмотриват тёмную сторону, поворачивается и замечает молодого парня, что сидит на лавочке, держит толстую книгу в бледных руках и успешно делает вид, что для него, Юнги, такие внезапные появления — самые обычные явления. Юнги прекрасно видит, как поражён и растерян человек напротив него, видит, что он, похоже, не понимает где оказался, но Юнги лишь медленно склоняет голову к плечу, не прерывая с ним зрительного контакта.       А тот действительно не понимает. Не понимает, почему всё вокруг такое тусклое и бесцветное, будто попал в чёрно-белое кино. Видит фонарь, который светит отнюдь не желтоватым светом, замечает юношу, который одет в чёрно-белом стиле, опускает взгляд и видит, что трава, на которую падает свет, не зелёная, а чёрная. Он как будто потерял способность различать цвета. Чувствует, как по спине побежал неприятный холодок, когда осматривает себя и прекрасно видит красный, зелёный и остальные цвета своей одежды, не смотря на тёмное время суток и тусклый свет фонаря, а вновь подняв глаза на юношу, что сидит на лавочке, встречается с абсолютно спокойным, он бы даже сказал, холодным взглядом, от которого его начинает мелко потряхивать.       — К-куда я попал? — тихо спрашивает, а в ответ слышит негромкое, но твёрдое:       — На Тот Свет.       И всё. И тишина. Похоже, даже ветер решил не встревать в их короткий разговор. Нет никакой усмешки, улыбки или ещё чего-нибудь, что могло бы указать на жестокую шутку. Юнги даже не подозревает насколько жестокую.       — Н-нет, — отчаянно мотая головой, — нет, этого не может быть. Я не умер, я же просто гулял в парке.. Нет, — трёт глаза, но картинка перед ним не приобретает краски, парень, собственно, тоже никак не меняется, из-за чего Хосоку начинает казаться, что здесь бесцветно всё: от природы до эмоций сидящего перед ним человека. В голове Юнги очень много вопросов, но он молча смотрит, будто изучая и запоминая каждую мелочь, каждую эмоцию, что мелькает на лице парня, каждый взгляд, что бросает на него незнакомец. Проходит секунд двадцать, Юнги делает вид, что нажимает средним пальцем на какое-то устройство в ухе и негромко выдаёт:       — У нас новый прибывший, — гость из другого мира в страхе замирает. — Фамилия, имя, дата рождения.       И Хосок, не задумываясь, называет всё, а Юнги делает вид, что записывает данные в книгу. Чон нервно кусает губы, когда замечает, сколько страниц исписано, вероятно, чьими-то именами и фамилиями. Вскоре Юнги поднимает на младшего пристальный взгляд, но ничего не говорит, ничего не спрашивает. Тот тоже молчит. Юнги задумчиво хмурится, смотря тому прямо в глаза, после оглядывает его с ног до головы и снова принимает невозмутимое выражение лица, поднимается с лавочки и вполне серьёзно говорит:       — Пойдём. Провожу тебя на твой первый круг Ада.       — Нет, пожалуйста, в-верните меня домой. Я н-не должен быть здесь, — замотал головой и сложил руки в умоляющем жесте, но на лице и в глазах напротив ничего не поменялось — всё то же холодное равнодушие.       — Тебе стоит пойти со мной, — добавляет Юнги, когда видит, что младший начинает оглядываться, выбирая в какую сторону ему бежать.       На этой длинной тропинке, что ведёт через весь парк прямо в лес, всего лишь четыре фонаря. Уже наступила ночь, солнце ушло далеко за горизонт. Здесь темно для тех, кто просто привык к свету, а для тех, кто привык к цветному — уж тем более. Хосок мало что видит вокруг: только парня, лавочку, фонарь и тропинку, что с обеих сторон уходит во мрак ночного леса. Даже небольшую колонку не замечает, потому что для него она сливается с лавочкой. А музыку-то он слышит..       — Если, конечно, не хочешь вечность скитаться во тьме, убегая от кошмаров и плодов собственного воображения.       Негромкий, слегка хриплый голос, а тон как никогда серьёзный, как будто кто-то отказывается верить во всем очевидный факт и он его озвучивает в последний раз. Всё. Больше предупреждений не будет. Ослушаешься – ничего хорошего не жди.       — Ладно, — нервно кивает и опускает голову. Он ничего здесь не знает, а от слов незнакомца лучше не становится. — А д-долго идти?       — До первого круга или по всем девяти?       — П-по всем?       — Мм.. — смотрит в глаза несколько долгих секунд, немного хмурится, зачем-то переводит взгляд на ночное небо, к звёздам и луне, бегает глазами от одного созвездия к другому, шевелит губами и задумчиво водит в воздухе пальцем, будто останавливаясь или подмечая для себя то одну, то другую мысль. С серьёзным и задумчивым выражением лица делает вид, что в уме решает сложную задачу. Хосоку действительно кажется, что он что-то вычисляет по только ему известным формулам. Просит показать руки, и младший сразу же раскрывает перед ним свои ладони. Юнги внимательно рассматривает их, отмечая лишь то, что у парня очень красивые руки, а его изящные пальцы слегка подрагивают. Он прикусывает нижнюю губу и снова поднимает взгляд. — Года полтора-два, точно не знаю. Отсюда некоторые созвездия не видны, как и линии твоей судьбы, поэтому могу немного ошибаться.       — Спасибо..       — Да не за что.       Старший надевает чёрную шляпу, берёт с лавочки колонку, от чего Чон нервно сглатывает (ведь для него она появилась из ниоткуда или стала видимой), убирает её в карман чёрного пальто, а книгу прижимает к торсу левой рукой.       — Нам направо, — слегка наклонившись вперёд, указывает правой рукой в нужную сторону. Хосок коротко кивает пару раз и, когда парень в шляпке идёт вперёд, направляется за ним.       Чем дальше от фонаря, тем меньше Чон видит, так как для него постепенно всё сливается в сплошное тёмное пятно. Он просто идёт за стройной фигурой, то и дело спотыкаясь на ровном месте, а когда и силуэт парня на фоне всего остального становится неразличимым, останавливается, оглядывается и не видит ничего, как будто ослеп, только сзади всё ещё видит маленьким пятнышком тусклый свет того старенького фонаря. Юнги, услышав, что Хосок остановился, поворачивается и замечает, как тот растерянно оглядывается и исследует руками пространство вокруг себя.       — Ты не видишь? — младший поворачивается на его голос и тихо отвечает:       — Вижу, просто здесь слишком темно, — делает к нему шаг, спотыкается и ели-ели удерживается на ногах.       — Что ты видишь?       — Только.. тот фонарь.       — То есть, для тебя мы просто идём во мрак?       — Разве нет? А что вы видите?       — Свет в конце туннеля, — не задумываясь, огрызается Мин.       — Так.. это не фонарь? Мы уже не в лесу? Я совсем запутался, — на что старший вздыхает, не понимая как можно было так легко поверить в чушь.       — Давай руку, — тихо просит Юнги и, когда тот неуверенно протягивает свою, осторожно берёт его за руку. Хосок, почувствовав чужое тепло, облегчённо выдыхает. — Пойдём.. — слегка тянет его за руку, показывая в каком направлении нужно идти.       Юнги в этой темноте как рыбка в воде, все дорожки наизусть знает и может спокойно идти закрытыми глазами. Он чувствует, как вспотела хосокова ладонь, как она нервно подрагивает в его руке. Юнги тоже напуган и не понимает откуда появился этот милый паренёк, почему так плохо видит и осматривался так, будто впервые в лесу. Но.. над Юнги никто не шутит, а Хосок, кажется, всё воспринимает всерьёз.       Юнги прекрасно видит, что перед ним такой же живой человек, только не из его мира. Он буквально появился из ниоткуда, а вместо того, чтобы нормально поговорить, обсудить, попытаться выяснить что-нибудь и помочь младшему вернуться домой, Юнги решил подшутить и слишком хорошо вжился в на месте придуманную роль. Его это забавляет, но он усердно сохраняет равнодушие на лице и в голосе. Против желания удовлетворить хотя бы собственное любопытно выигрывает азарт: он хочет играть дальше, посмотреть до чего дойдёт, но понимает, что доигрался, когда слышит позади себя тихий всхлип.       — Хосок-а.. ты чего? — останавливается, но чужую руку из своей не выпускает. Что за резкая смена тона?       — Я.. я просто ничего не понимаю.. Где я? Почему здесь? Почему всё такое мрачное и чёрно-белое.. Такое холодное и бесцветное, – ещё один всхлип. – Кто вы? Куда именно мы идём?       От его тихого надломленного голоса что-то с треском ломается внутри шутника в чёрном, разбивается и рождает необъяснимое чувство в груди, которое Юнги определённо замечает, но оно ему кажется таким липким и неприятным, зацикливаться на нём он не хочет, задерживать — тоже. Но всё. В этой игре Юнги ставит жирную точку.       — Я такой же человек, как и ты. Мы идём в город, Хосок-а, — мягко отвечает старший, а Чон про себя отмечает, что у незнакомца очень красивый и приятный голос.— И ночью всегда темно.       — Н-но-..       — Успокойся, пожалуйста, – накрывает его ладонь второй рукой и нежно поглаживает. — Ты странный. В приятном смысле. И такой доверчивый, жуть.. У меня на самом деле тоже много вопросов, но давай обсудим всё чуть позже за чашечкой кофе?       — Как мне к вам обращаться?       — Боже.. Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? Пересмотрел дорам, где жнецы смерти выглядят молодо, а им самим по несколько веков? — мягко усмехается, от чего Хосоку вдруг становится так спокойно, не смотря на то, что вокруг них по-прежнему лес, а для Чона просто темнота. — Мин Юнги, можно просто Gloss. Мне двадцать пять, я всего на два года старше тебя.       — Хорошо.. Спасибо..       — Да не за что. Пойдём, — ведёт его дальше.       — Gloss.. Как сияющий?       — Да.       — Т-ты знаешь, что у тебя слишком жестокие шутки? Я почти поверил, что действительно попал на Тот Свет..       — Простии, — тихо тянет Юнги. — Не думал, что ты поверишь в весь этот бред..       — Я.. я просто-..       — Чщ, тихо, Хосок-а.. не паникуй, — шепчет, приобнимает младшего за плечи и ведёт дальше. Что за резкий прилив нежности?       Всё время, пока Хосок находится в этом мире, не перестаёт удивляться. Мир старшего совсем не такой как его и не выглядит так, будто смотришь через тёмные очки или применил чёрно-белый фильтр. Чон, конечно, не раз делал фото, использовал этот фильтр, менял яркость, контрастность, тени и, да, те фото были прекрасны и ему очень нравились, но то, что он видит в живую, далеко от тех обработанных фотографий. Всё здесь будто имеет другой цвет оттенок. Для Хосока привычно видеть траву зелёной, а кирпич красным, но если их сфотографировать в ч/б фильтре, такой оттенок, какой Чон наблюдает в этом мире, при всём желании не получится. Здесь даже ночной город не сливается в единое серое пятно с неприметными объектами, здесь всё чётко и контрастно, особенно после того, как минут пятнадцать шёл по лесу в полной темноте.       Как лимон может быть почти чёрным со светло-серыми прожилками? Когда завариваешь чай, вода меняет не цвет, но и как какая-то муть не выглядит, а приобретает приятный глазу оттенок. Так странно и невероятно.. Хосок будто попал в мир чёрно-белой эстетики. Многие вещи просто не укладываются в его голове. Ему проще поверить в то, что головой тронулся, поэтому по-другому видит мир.       Юнги же не прекращает любоваться гостем из другого мира. Ему, честно говоря, не нравится то, во что младший одет, цветные пряди его волос тоже имеют странный, не очень красивый оттенок, зато какие глаза, улыбка и ямочки на щеках, в мягкий смех просто услада для ушей старшего. Но, не смотря на всё это, Юнги не сдерживается и смотрит на него как на умственно отсталого, когда тот начинает говорить про какие-то там цвета, про красный, зелёный, розовый и другие. На лице Юнги в этот момент можно прочитать «ты втираешь мне какую-то дичь». Про старые чёрно-белые фильмы, которые он так любил смотреть с отцом. Про то, как сильно этот мир отличается от его. Про то, что для него это словно сон. Хосок, можно сказать, душу изливает, а в ответ слышит: «Просто представь, что ты попал в тот самый чёрно-белый фильм, проблема-то?». Да, Юнги простой и не считает это своей отрицательной чертой.       Сейчас для него есть кое-кто интереснее и прекраснее, чем какой-то там разноцветный мир. Юнги правда старается открыто не пялиться, не залипать на его удивлённое или возмущённое лицо, улыбку и изящные руки, но.. безуспешно. А также старается запомнить каждое движение, каждое слово, каждую эмоцию, проскользнувшую на лице Чона, — всё-всё, пока столь прекрасный парень не исчез так же неожиданно, как и появился. А когда это всё же случается, бежит в свою комнату за скетчбуком и зарисовывает всё: глаза, нос, губы, руки.. Всё-всё, что запомнил.       Хосок прекрасен. Точно не из этого мира.

***

      Юнги становится для Хосока сном. Сном, что въелся в память и всплывает несколько раз за день. Сном, которым не перестаёшь восхищаться. Сном, что не устаёшь пересказывать. А через неделю, когда младший чудесным образом снова оказывается перед Мином, наблюдает его недовольную моську и выслушивает милый бубнёж обиженного Юнги. Ибо, какого хрена? Как он мог принять его за сон? Старший так сильно потрепал ему нервы, что Чон головой тронулся?       В этот раз Хосок отмечает для себя, что и люди здесь какие-то бесцветные. Такие серьёзные и холодные. В этом мире не принято показывать положительные эмоции? Чон замечает странные взгляды в их сторону, когда они негромко смеются или просто улыбаются. Юнги часто просит его смеяться совсем тихо, а иногда и вовсе заткнуться, потому что это некультурно, у них так не принято, недопустимо, некоторые за это вообще презирают.       Когда Хосок над чем-то смеётся один, то и от старшего замечает странный взгляд, ведь для него это всё ещё что-то ненормальное, то, на что он косится с неловкой полуулыбкой, залипает, как на новое редкое явление, и старается запомнить. Юнги тоже неловко и непривычно, но у его нового знакомого очень заразительная улыбка, рядом с ним хочется смеяться и плевать, как на это реагируют те, на кого ему, мягко говоря, всё равно. Под конец дня старший чувствует странное ощущение в мышцах лица, а когда зевает, их вообще сводит. Как можно столько смеяться? А у Хосока лицо не болит? Ведь у него очень разнообразная мимика, не ограниченная хмурым или равнодушным выражением.       То неприятное липкое чувство в груди возвращается, медленно, но верно разрастается, пуская свои корни глубже, становится тёплым и не таким уж и неприятным, что не на шутку пугает, потому что.. Что? Это? Такое?       Что с этим чувством делать?       Мир холодных эмоций и мрачного настроения Хосоку не нравится. Поскорее бы ночь, то прекрасное время суток, что прогоняет дневную суету и погружает мир в уютную темноту, в которой можно скрыться от чужих глаз и побыть самим собой, время, когда они с Юнги снова будут только друг для друга, когда не будет этих осуждающих взглядов лишь потому, что кто-то из них тихо-тихо посмеялся. Поскорее бы показать старшему свой мир, в котором смех и улыбки — совершенно нормальные вещи. Мир, что полон тёплых тонов и ярких красок. Мир, в котором Юнги может не прятать (как Хосоку кажется) свою доброту и заботу, как что-то запрещённое.       Юнги не понимает, почему рядом с ним ведёт себя по-другому, почему сам говорит тише, стараясь произносить слова мягче, а не ругается, что Хосок слишком мягко что-то произносит, будто язык, на котором говорят в мире младшего, в принципе нежнее. Почему начинает плевать на их стереотипы, на «так принято» и наслаждаться его заразительным смехом и милыми улыбками, а не затыкать почти каждый раз так характерным для себя «хватит шуметь». Шуметь, потому что здесь даже тихий смех воспринимается не как выражение удовольствия, радости, веселья или иных чувств, а как шум, как что-то лишнее, мешающее и нарушающее комфорт. Почему Чона хочется укутать во что-то тёплое, мягкое и никому не показывать, спрятать его от всех косых и презренных взглядов?       И вот, спустя ещё две недели, Юнги появляется в прекрасном разноцветном мире на том месте, куда Хосок приходил каждый день, в надежде снова попасть в чёрно-белую эстетику, но нет, здесь нет какого-то портала и расписания, по которому он открывается, тоже нет. Как это работает никому не понять, кто к кому попадёт не предугадать. Мин сначала щурится от яркости дневного света, затем медленно открывает глаза и, затаив дыхание, растерянно оглядывается вокруг, как потерявшийся котёнок, на что Чон не шутит про Тот Свет, а лишь мягко улыбается и тихо смеётся, говоря, что хён выглядит очень мило.       Глаза старшего от чего-то начинают слезиться.       — Воот, я же говорил, что мой мир совсем другой!       — Он не многим отличается, Хосок~а.       — В смысле?! Вот, смотри, трава зелёная, — тыкает как маленькому на траву, — а небо голубое, — показывает руками на небо. Юнги лишь хрипло усмехается и тихо отвечает:       — Я не вижу этого, — мотает головой и называет свои цвета, и Чон с грустью понимает, что для хёна это не зелёный и небесно-голубой, а очередные оттенки серого.

***

      — Твой мир такой блеклый. Бесчисленные оттенки, но многие из них очень близки друг к другу.       — Да, наверное, — делает фото в чёрно-белом фильтре и показывает его Юнги (хотя он бы и цветное фото увидел в ч/б). — Ты так же видишь?       — Блин, на фото он ещё хуже, — тихо усмехается, а замечая неловкость на лице младшего, добавляет: — Да, почти так же.. Только камера не может передать все оттенки.       — Я так хотел показать тебе краски своего мира.       — Мой мир тоже красочный. Это для тебя есть только чёрный, тёмно-серый, светло-серый и белый, но для нас существует тысячи оттенков, у каждого из которых свои названия.       — Я помню, ты уже говорил, но всё же..       — Хосок~а, не стоит из-за этого грустить. Я родился таким и для меня абсолютно нормально видеть мир без жёлтого, голубого, зелёного и так далее. Честно говоря, я вообще не представляю о каких таких цветах ты говоришь..       — Извини, я просто не могу представить, что ты видишь всё таким, — он снова навёл камеру с фильтром на какой-то объект.       — Хосок~а, мой мир намного красивее, — улыбнулся. — По крайней мере, для меня.        — Чем такой, – кивнул на телефон, на котором всё ещё была открыта камера, — я бы тоже выбрал твой.       Они проводят вместе несколько часов, за которые Хосок пытается показать старшему как устроен его мир и чем он отличается. У Мина начинает кружиться голова, а перед глазами немного рябить, но он на это не обращает внимание, лишь продолжает внимательно слушать младшего и наблюдать за тем, что происходит вокруг.       Исчез Юнги так же неожиданно, как и появился.       То неприятное липкое чувство в его груди пустило корни в самую глубь, прижилось, стало таким сильным и настойчивым, что Мину от него так просто не избавиться. Стало тёплым и даже немного желанным. Оно разжигает огонёк в сердце холодного паренька, делает его по-детски счастливым и заставляет глупо улыбаться, пока никто не видит.

***

      Через пару дней Юнги снова попадает к Хосоку, весело проводит время, полностью забивая на своё состояние, и через шесть счастливых часов, что пролетели для обоих незаметно, выходит из комнаты младшего, а заходит к себе на кухню, матерясь на всю квартиру и проклиная всех тех, кто так очаровательно (нет) с ними забавляется, тех, кто так быстро отправляет его обратно в этот грёбаннй мир, в котором нет его солнышка, что согревает своей доброй улыбкой и заражает мягким смехом, поднимает его вечно опущенное настроение и заставляет чувствовать себя счастливым.       — Я не узнаю сам себя, — негромко говорит Юнги своему другу.       — Я тоже тебя не узнаю, — усмехается Намджун.       — Рядом с ним я такой мягкий, милый и тихий, просто пиздец. Прикол в том, что я это не контролирую. Вот серьёзно. Оно само.       — Ты, кажись, вляпался, мой друг.       — Даа. Да-да, твою ж мать, именно вляпался, но.. Айщ! С ним всё меняется, Намджун-а.. С ним приятно, весело и время пролетает незаметно. Чувствую себя так.. уютно? комфортно? К нему хочется прилипнуть и не отлипать, хочется спрятать его от всех и вся. Я действительно скучаю по нему, — от этих слов ему хочется выть и лезть на стену. — Понимаешь? Ску-ча-ю. Тот, кто предпочитает тишину и одиночество в забытом парке или в собственной квартире, нежели компанию друзей, скучает по парню, с которым виделся раз пять, нет, погоди, четыре раза в жизни. А! Помимо всего этого сногсшибательного пиздеца, он ещё и из другого мира. Ох, ебать, спасибо нахуй. Хлопаю стоя. Нет, я с удовольствием посмотрел бы это в какой-нибудь дораме, но это моя жизнь.       — Может, просто признаешься ему?       — Мне снова похлопать стоя? Что ж, — встаёт, хлопает в ладоши и садится обратно.       — Для него же признаваться и рассказывать, что влюбился в кого-то, абсолютно нормально.       — Да дело не в этом. В его мире не существует такой любви.. А ещё он встречается с девкой.       — Серьёзно? Блять, вы танцевали с ним в ночном клубе. И, заметь, не по отдельности.       — Ты там был?       — Да, но кое-кто был так увлечён, что меня даже не заметил.       — Это было не серьёзно, Намджун-а.. Мы просто в какой-то момент решили поиграть в гей-парочку. Мы были пьяны.       — Ааааа, ну тогда ладно. Все ж натуралы так делают. И целовались, естественно, чисто ради игры. Браво. Правдоподобно выглядело. Особенно, когда вы ушли с танцпола и он оседлал твои бёдра.       Юнги невольно вспомнил, как младший выгибался в его крепких объятиях, откидывал голову назад или склонял к плечу, подставляя шею под влажные поцелуи, и негромко постанывал, в наслаждении прикрыв глаза. Хосок жутко краснел, но не был против такой близости. По крайней мере, тогда не был. Вспомнил, как его повело, когда он ощутил хосоковы губы на своей шее, а в волосах руки, что не сильно оттягивали чёрные пряди, заставляя поднять голову.       — У его девушки вопросов не возникло? А у него самого наутро? — продолжает Ким, но старший, признаться, его почти не слушает.       Вспомнил, как Чон прервал их глубокий поцелуй и отстранился, разрывая ниточку слюны, которая протянулась между их губами, будто желая, чтобы они вновь сомкнулись. Как Хосок осторожно провёл большим пальцем по его припухшей губе, завороженно наблюдая за собственным движением. Как кончиками пальцев вёл по шее, спускаясь к обнажённой ключице, чтобы, очертив её, спустить руку ниже, задевая каждую пуговку на рубашке Юнги.       — И ты за всем этим наблюдал? Извращенец.       — Да, признаюсь, я поглядывал на своего в жопу пьяного хёна и его дружка немного чаще, чем следовало. Для того, чтобы ваааши жопы кто-нибудь не натянул. — Юнги просто молчит. Он не говорил другу об их походе в клуб. Ему немного стыдно, что Намджун стал свидетелем их выходки. — Извини, конечно, но мне кажется, ты переиграл.       Спустить руку ниже, задевая каждую пуговку на рубашке, накрыть ладонью его возбуждение, негромко произнести «Хён, ты немного переигрываешь» и отрубиться.       — Он мне то же самое сказал перед тем, как отрубиться в пятый раз. Он ничего не помнит. Ни-че-го. То, как мы танцевали рядом, — последнее, что осталось в его голове. На трезвую голову он на меня так не смотрит. И не посмотрит, я уверен. Видит во мне друга, не более. Это у нас можно ходить с парнем за руку, никто слова поперёк не вякнет и осуждающего взгляда не бросит, а у них неет. Там на это смотрят как на чистое извращение и лишний повод унизить и порвать все дружеские связи.       Намджун снова усмехается.       — Действительно. Смешно. Моё искреннее «я люблю тебя» он услышит как развращённое «мне нужна лишь твоя жопа, чтобы подолбиться в неё ради собственного удовольствия». Как тебе признание? М? Мне кажется, я буду удачно послан нахуй.       — Собираешься молчать?       — А что мне ещё остаётся? Если честно, я действительно не вижу другого варианта. Он, конечно, говорил, что нейтрален, пока к нему не лезут, что, скорее всего, просто не понимает таких.. Ну типа.. Зачем нам это? Зачееем? Есть ведь прекрасный женский пол! Я вообще думал, что ни к кому не привяжусь, а тут на тебе. Сюрприз, блять. О! Хочешь, я тебе его покажу? — поднимается, уходит в свою комнату, из которой возвращается с несколькими рисунками. — Вот, смотри.. милый, правда?       — Я видел его в клубе.       — А, точно..       — Парень как парень. Ничего необычного.       — Пф, «ничего необычного»? Да я теперь в ангелов верю. Смотри какой у него красивый профиль, — улыбается, осторожно проводя пальцем по рисунку. — У него даже уши милые.       — О, Господи, — закатывая глаза.       Когда Намджун уходит, Юнги, любуюсь Хосоком на своих рисунках, позволяет себе полностью погрузиться в тёплые воспоминания и расплыться в улыбке, от которой глаза превращаются в щёлочки.

***

      В следующую их встречу, что произошла только через долгие три недели, Юнги благодарит всех тех Шутников с Выше за то, что он хотя бы успел одеться и появился в квартире младшего в одежде, ведь случись это двумя минутами ранее, он был бы в одном полотенце на бёдрах. Благодарит, да.. А потом проклинает на чём Свет стоит, потому что Хосок в своей комнате не один. Старший появился перед закрытой дверью, за которой раздаются недвусмысленные звуки, что доносятся до его ушей как через толщу воды.       И опять то чувство в груди.. Уже такое родное и любимое, бережно хранимое. Тайное и прекрасное, но сейчас такое душераздирающие. Кажется, корни, что глубоко вросли в самое сердце, прорастают насквозь, пускают в нём трещины и вот-вот разорвут на куски. Больно.       Спустя несколько минут Юнги слышит, как кто-то одевается, и отходит подальше от двери, встаёт босыми ногами на коврик у входа в квартиру. Дверь резко открывает девушка, замечает незнакомца и на секунду зависает, после меняется в лице и довольно громко выдаёт:       — Кто это?! — и кивает своему парню на Юнги. Грубо. — Хосок-ааа, мы что всё это время были не одни в квартире?! Или ты дверь не закрыл?! — и, Боже, как это режет по ушам Юнги, настроение которого, кстати, и без того отвратительное.       — Закрыл я! — подбегает, замечает неожиданного (но желанного) гостя, в котором опять видит того холодного, бесчувственного, а не своего мило улыбающегося друга. — О, Юнги-хён, — и расплывается в неловкой улыбке, которую так резко прерывает писклявое:       — Что за пидор?       — Он мой друг, Юна. Будь, пожалуйста, повежливее.       Юнги опять молчит, опять наблюдает, акцентирует внимание на разных нотках в их голосах, на их взглядах и меняющимся тоне, их мимике и самых, казалось бы, незначительных жестах. Люди же прекрасны и интересны, да?       — Не общайся с ним. Он голубой, не видно?       — С чег-..?       — По-твоему, у натуралов встаёт от любого девчачьего писка? — низкий, немного хриплый голос пускает мурашки по спине девушки, а спокойный тон злит, очень злит. Юнги замечает это и усмехается про себя. Да и сами слова тоже злят. Злят, потому что её короткий взгляд на чужой пах не остался незамеченным, её стоны назвали писком, а слова никак не задели незнакомца. — Мой дружок подумал бы насчёт тебя, будь ты хоть немного женственной.       — Да как ты-..? А я, по-твоему, кто? Парень?! — возмущается и повышает голос, но ей отвечают спокойно и негромко:       — Думаешь, накрасилась как кукла, надела пуш-ап, юбку и всё, женственная? Все натуралы твои? А сделать лицо попроще и пасть прикрыть не забыла? Хотя бы при парне прикусила бы свой грязный язык. Перед кем ты здесь альфачку строишь? Женственная, блять, — хрипло усмехается. — Вам прямо и нахуй, — зачёсывая мокрые волосы назад, вежливо показывает ей рукой на дверь. — Не тратьте моё время.       — Хосок-ааа! Ты этому пидору ничего сказать не хочешь?!       — Прости, но ты действительно ведёшь себя очень грубо, Юна. Я тебя не узнаю..       Девушка пребывает в шоке пару секунд, после подбирает с пола челюсть и влепляет парню пощёчину, быстренько обувается и покидает квартиру под гаденькую усмешку Мина. Хосок мог бы заступиться за неё, даже если не согласен, а потом наедине, а не при чужом для неё человеке, высказать всё. Но нет. Он не из тех, кто делает что-то только потому, что мужского пола. Уступить место в автобусе? Без проблем. Помочь донести сумки? Да, пожалуйста! хоть до самого дома. Заступиться за девушку, что сама нарвалась на грубость? (словесную!!!) Нет. У него есть свои глаза и уши, свои взгляды и принципы, которые не меняются в зависимости от того, кто рядом с ним. Чон не подлизывается, не ведёт двойные игры, за что старший его уважает.       Юнги поворачивается и натыкается на (о, Боги, какое редкое и прекрасное явление) хмурый взгляд Хосока.       — Что? Если разъёбывать, то по фактам, — но мрачный вид его друга не становится светлее. — Ну дуйся-дуйся. Признаться, мне нравится этот взгляд. Горячо выглядишь. А, ой. Это ж так по-пидорски, — фыркает и проходит на кухню, а за спиной слышит:       — Не знал, что ты материшься, — нет-нет, Мин не хочет улавливать эти разочарованные нотки в поникшем голосе. — Прости её, обычно она не такая.       — Не стоит просить прощение за других. Это, как мне кажется, одна из самых бесполезных вещей.       — Ты не обижаешься на её слова?       — Нет, не обижаюсь. Кто она мне, чтобы я принимал её слова близко к сердцу? Никто. Кстати, в моём мире это обзывательство не такое обидное, как в вашем, — тихо смеётся. — Но всё же, почему я должен оказывать ей такую честь? — всё ещё мокрые по бокам волосы заправляет за уши, а отросшую чёлку зачесывает назад.       — Звучишь как сучка с ЧСВ, — тихо усмехается, заваривая им чай.       — А может, я и есть сучка с ЧСВ?       — Нет, ты не такой, — неловко улыбается, поймав себя на мысли, что для него Юнги действительно важен. — Ты ко всем словам так относишься?       — Всегда стоит здраво оценивать кто, почему и с какой целью тебе что-то говорит. Если хотят дать совет, исправить или поддержать, то стоит прислушаться к словам, подумать над ними, а если просто обидеть, то пропустить мимо ушей, не забивать ими голову и не трепать себе нервы лишний раз.       — А в этом что-то есть..       — Конечно есть. Мне кажется, многие люди делают акцент не на тех словах. Зацикливаются на пустяках.       — Да, но не всем удаётся так легко пропускать слова мимо ушей. А насчёт того, что ты ей сказал. Ну.. какими, по-твоему, должны быть девушки?       — Не выёбистыми, — резко отвечает, после чего плотно смыкает губы, немного выпучив глаза. — Ой, извини..       — Поэтому у тебя всё ещё нет девушки? Ждёшь ту самую? Милую и тихую, которая не будет права качать?       — Качать права и выпендриваться — совсем разные вещи, — негромко поясняет Мин, а после немного резко выдаёт: — От твоей писклявой девки у меня в ушах звенит, — откидывается на спину стула и, закрыв глаза, откидывает голову назад. По тому, как хён трогает пальцами свои уши, Чон понимает, что Юнги не просто так жалуется. — И перед глазами рябит.. Похоже, я медленно умираю, Хосок~а..       — Может, в больницу?       — Чтобы на мне ставили эксперименты? — наклоняется вперёд, подпирает рукой голову и чувствует, что его лоб горячий, а руки холодные. Перед глазами всё расплывается. — Может, на свежий воздух?       Всё время, когда он находится в хосоковом мире, его глаза слегка щиплет, но если моргать чаще, то этого почти незаметно. Иногда рябит или плывёт перед глазами, но Юнги хорошо играет, а молчит ещё лучше, поэтому Хосок ни о чём не догадывается. Уши то и дело закладывает, от чего звуки доносятся как через толщу воды. Иногда он слышится тихий писк. И многое другое, о чём Хосок, конечно же, не знает.       Они одеваются и идут гулять. Юнги вроде становится лучше, но проходит несколько часов, и у него начинают сильнее слезиться глаза, а лёгкая головная боль становится тяжёлой и давящей, картинка перед глазами плывёт, а в ушах раздаётся непонятный шум, но он идёт дальше, с трудом слушая очередную историю младшего. Идёт, пока голова не начинает кружиться так, что ноги сами подкашиваются, от чего Юнги падает на землю. Слышится взволнованный голос Чона, но почти не разбирает, что он говорит. Даже не трогая свои щёки, чувствует как они горят, а руки настолько холодные, что их движения немного скованные.       Хосок понимает, что с хёном происходит что-то, что научному объяснению не поддаётся. Ему хочется закричать на весь лес, чтобы хоть кто-то услышал и прибежал на помощь, но полчаса назад Юнги, казалось, в шутку взял с младшего обещание, что он не будет звать на помощь, если что-то случится, чтобы Мин не стал в этом мире лабораторной крыской. Теперь Чон понимает, что в этот раз старший не шутил.       Юнги чувствует, как Хосок кладёт его голову себе на колени и дрожащей рукой гладит по щеке, слышит, как он сквозь слезы просит не умирать, просит переместиться в свой мир, где ему станет легче. И прощения просит.. Правда, непонятно за что. Но старший перебивает его своим слабым:       — Чщ, Хосок~а, — на губах лёгкая, но искренняя улыбка, а в глазах тёплый огонёк. Кажется, ему стало немного лучше, раз он видит и слышит младшего. — Спасибо, что напугал той ночью до усрачки.       — Кто к-кого ещё н-напугал..       — Что появился в моём мире, — продолжает тихо, на этих словах его голос почти ломается.. У обоих с глаз срываются горячие слёзы, но Хосок мотает головой, как бы прося не прощаться, а Юнги лишь мягко улыбается и благодарит его. Из последних сил протягивает руку и приподнимает голову, чтобы ледяными пальцами коснуться мягкой щеки, а хосоковы губы своими, но.. замирает в нескольких сантиметрах и опаляет их горячим дыханием, с улыбкой шепча:       — Ты наполнил мою жизнь красками.       Хосок ловит холодную руку и прижимает к своей щеке, как в бреду шепча «нет-нет, пожалуйста, нет». Юнги закрывает глаза, чувствует адский огонь в груди и как что-то обжигающе-тёплое волнами распространяется по всему телу. Младший всего на секунду зажмуривает глаза, как резко перестаёт чувствовать хёна, а открыв, видит лишь сероватую дымку, что мгновенно развеивается в воздухе, оставляя парня в полном одиночестве.       Хосок плотно смыкает губы и закрывает рот руками, в попытке сдержать пронзительный крик. Его наполняет непонятно откуда взявшаяся уверенность, что это конец, что Юнги больше нет. Но истерика накрывает с головой: он воет в голос и захлёбывается в слезах.       В один миг Мир Хосока потерял краски.       Они всегда оставляли дымку после себя и Мин просто переместился в свой мир? Хосок не знает. Проходит неделя, месяц — он безумно скучает и с трепетом в сердце ждёт новой встречи. Год — младший всё ещё надеется, что его хён из другого мира жив и он сможет ещё раз увидеть его, но с того дня Юнги больше не появляется, а Хосок в другой мир не перемещается.

...