Слепая музыка

Этот парень играет здесь почти каждый день. Приходит позже восьми вечера, слегка сутулится в дверях и потирает нос каким-то нервным жестом. К нему тут же подбегает темнокожая официантка и настойчиво тянет за собой. Он спотыкается, но послушно идет за ней. В ресторане есть сцена, совсем небольшая, круглая, с черным фортепиано в центре. Посетители любят живую музыку, поэтому музыка каждый вечер оживает для них. Под чуткими пальцами слепого пианиста каждый вечер здесь рождается маленькое чудо. Артур находит это место случайно. Богатый и успешный Артур Пендрагон, прячась от дождя, случайно заходит в первый попавшийся ресторанчик и оставляет здесь целый вечер, наполненный тусклым светом ламп и хриплыми звуками старого фортепиано. Музыкант играет проникновенно, в полной тишине, когда он касается пальцами клавиш, посетители не доносят бокалы до рта, и смолкают тихие шепотки разговоров. Музыка поглощает, захватывает, и вместе с ней ты тонешь или возвышаешься, вместе с ней ловишь последние звуки заката за окном и падаешь в бездну ночи. И так из вечера в вечер. Иногда пианист не приходит. В такие вечера играет джаз на старой пластинке, но в эти вечера наследник корпорации Пендрагонов тоже не появляется. Он сидит в дорогом, пафосном ресторане в районе Вест–Энда, пьет дорогое вино и разговаривает с инвесторами о чем-то важном и прибыльном. А в голове все равно всплывают тусклые лампы, тонкие пальцы на белых клавишах, склоненная черноволосая голова и темные очки на носу. Он подносит к губам бокал с вином, салютует собеседнице и, чуть прикрыв глаза, вспоминает хриплый звук фортепиано и закат, который золотит старенькие стены маленького ресторанчика где–то в Ист–Энде. Артур - постоянный клиент этого небольшого заведения, которое и называется необычно – «Blind music». Ему нравится приходить заранее и смотреть на то, как заполняется зал, как приходит этот странный музыкант и из раза в раз попадает в руки той бойкой девушки. А еще музыкант постоянно спотыкается в одном и том же месте, но никогда не уворачивается от неудобной ножки стола. И смущенно улыбается, чуть разводя руками, когда слушает отповедь. Все в этом месте дышит по-другому. Дышит так же, как старенький магнитофон или старое фортепиано под пальцами своего музыканта. Артур не спрашивает ни его имени, ни имени той девушки, он просто сидит, положив свое дорогое пальто рядом, и наслаждается звуками, которые успокаивают лучше, чем дорогие клубы, виски, вино, друзья. Этот вечер – случайность, не более того. Так думает Артур, опаздывая на встречу с продюсерами, которых его отец финансирует. Продюсеры – люди занятые, но, как правило, без спонсоров ни на что не годятся. Вот и теперь, заходя в это дорогое заведение и споткнувшись на пороге, Артур готовится к каким-то неприятностям. Неприятности не заставляют себя ждать, со спины на него кто-то налетает и тихо извиняется куда-то в район шеи. Артур ежится и отодвигается от неуклюжего посетителя, а потом оборачивается и замирает. Его память услужливо подкидывает ему все те моменты, когда он видел его издалека. Чуть сутулящегося, прячущего руки в карманы, улыбающегося и спокойного, собранного на маленькой сцене полутемного зала. Перед ним стоит тот самый музыкант, скулы у него покраснели, и, наверное, сейчас губы растянутся в смущенную улыбку, а руки чуть задрожат. Но до этого не доходит, та самая девушка, та, что бойкая и темнокожая, подхватывает парня за руку и выводит из зала, она что-то ему говорит, он послушно кивает и снова спотыкается на пороге. А Артур как дурак стоит и смотрит им в след. И ни одной мысли нет, все они там, в музыке вечернего ресторана, куда он попадет только после встречи с акулами бизнеса. Ему приходит в голову мысль, что за все то время, что он провел в «Blind music», он ни разу не слышал голоса парня. В тот вечер ресторанчик полон посетителей, и Артуру достается место не у окна, а ближе к сцене, так что он может разглядеть складочки на рубашке музыканта и его темные вихры, которые кажутся совершенно непричесанными. А тот, лаская, проводит руками по клавишам и готовится начать играть, когда кто-то из посетителей, какой-то парень, громко выкрикивает что-то и подходит к сцене. Музыкант, Артур зовет его именно так, поворачивает голову на звук слов собеседника и прислушивается, а потом качает головой. Парень взбирается на сцену и что-то тычет тому под нос, какие-то листки. Темнокожая девушка замирает у столика кого-то из посетителей и прижимает к груди поднос. Раздраженный парень не выдерживает и хватает музыканта за руку. Их руки - странный контраст, как представляется Артуру. Белая и чуть смуглая, переплетясь вместе, создают странный узор, как кофе с молоком, только не смешиваясь. Красиво с одной стороны, и неправильно с другой, потому что Артур уже привык видеть эти белые пальцы на белых клавишах фортепиано. Он встает и подходит к парням ближе, прислушиваясь к диалогу: - …ты должен сыграть именно это, я же показываю, - парень раздраженно тычет в ноты, которые держит в руках. Музыкант только молча качает головой. - Но я не могу, - у него тихий, и хриплый голос, как у человека, который нечасто разговаривает. Раздражающий парень сжимает руку музыканта, и тот еле заметно морщится, его губы на секунду сжимаются и белеют. И Артур решает, что просто не хочет этого видеть, не может и не станет. Он поднимается, подходит к замершей у фортепиано парочке, и грубо обрывает наглого посетителя. - Все в порядке, играй как обычно, - голос у Артура тихий, он говорит ласково и удивленно замечает, что музыкант снова краснеет. Выпускать нежную ладонь пианиста не хочется, но еще больше не хочется пропустить ни звука, который сможет извлечь из своего инструмента этот парень. Раздраженный посетитель садится на свое место и мрачно смотрит на Артура, но Артур только один раз оборачивается к нему и мрачно смотрит в ответ, на этом конфликт исчерпан. Музыкант проводит пальцами по клавишам и начинает играть.Что-то возвышенное, пронзительное, громкое. Музыка бьется в маленьком помещении как птица, запертая в золоченой клетке. Артур смотрит на то, как бледные пальцы легко скользят по белым клавишам, как от их касаний рождается звук, уверенный в своем праве родиться. Помещение слишком маленькое для этой мелодии. Артур позволяет себе представить большое пустое помещение, в котором будет биться эта мелодия, и как она будет звучать, отражаясь от дальних стен, он улыбается, глядя на то, как парень играет, закусив губу, страстно и, в то же время, привнося привкус горечи в свою музыку. И солнце садится, окрашивая в красновато-желтые блики все вокруг, а музыка все еще бьется, и рвется, и рвет все вокруг. И вечер кажется удачным, таким, каким и должен быть вечер после напряженной работы. Придя домой, в свою полупустую по-дизайнерски оформленную квартиру, Артур, не раздеваясь, проходит до спальни и прямо в одежде валится на постель. Ботинки пачкают покрывало, влажное пальто, испортит дорогую ткань простыней, но ему все равно. Он почему-то никак не может выбросить из головы нежную кожу бледной ладони в своей руке и закушенные губы. А еще в голове крутится фраза «Случайности не случайны», как будто кто-то внутри него нашептывает ее на ухо. Еще пара дней проходит в каком-то тумане. Деловые встречи. Разговор с отцом. Звонок Морганы. Артур не задумывается о том, что происходит вокруг него, он сосредоточено решает внутреннюю загадку. Вспоминает так поразивший его контраст пальцев, сплетенных вместе. Кусает губу и думает, думает, о том, что случайности не случайны, а подобные случайности не случайны вдвойне. Он приходит в «Blind music», садится за столик у сцены и ждет, когда появится его музыкант. Тот, как обычно, немного опаздывает, стоит на пороге, как будто рассматривая зал, к нему снова подлетает та же девушка, хватает за руку и тянет за собой. Но сегодня он не сразу идет за ней следом, а что-то тихо спрашивает, наклонившись к ней. Она задумчиво осматривает зал, потом кивает, говорит что-то в ответ, и парень улыбается. Так солнечно, что Артур, не отрывающий взгляда от этой парочки, даже вздрагивает. А потом в темном зале рождается новое волшебство, и музыка в этот раз не гремит, не рвется на свободу, а тихо ложится на плечи, укутывает, обнимает и ласково шепчет. В маленьком зале тишина, Артур следит за легкими движениями пальцев музыканта, наблюдает за тем, как тот создает нечто прекрасное, снова кусает губы и хмурится. Сегодня в этом ресторанчике на удивление тепло и уютно и как никогда не хочется никуда уходить после не большого концерта, и после того как музыка замолкает, Артур еще несколько минут наслаждается последними отголосками уюта. Музыкант спокойно сидит за своим фортепиано, сложив руки на коленях. К нему подходит та самая девушка, берет за руку и тянет за собой. Артур отвлекается, ему приносят счет, и, пока он расплачивается, музыкант успевает исчезнуть от фортепиано, но появиться возле его столика. Он смущенно улыбается, стоя рядом со столом, чуть касается его пальцами, проводит по скатерти, а потом наклоняется и говорит простое: - Спасибо. Артур только удивленно хлопает глазами и не знает что сказать. К нему редко кто осмеливается подходить вот так, напрямую, в обход всех мыслимых и немыслимых путей. - Простите? – он удивленно наклоняет голову, пытаясь заглянуть в опущенные к полу глаза собеседника, скрытые темными очками. - За то, что помогли, - парень улыбается, так светло, ясно, до рези в глазах. И Артуру хочется рассмеяться в ответ, похлопать по плечу этого странного парня, спросить его имя, пригласить на вечер, куда-нибудь в театр, как минимум. И все это - от каких-то глупых фраз, сказанных из вежливости, от хрипловатого голоса и невозможной улыбки. Артур натянуто улыбается в ответ, недоверчиво хмыкает и заученной фразой отвечает: - Так поступил бы каждый, - и он знает, что врет, и голос у него сейчас деревянный, и одна эта фраза рушит все, что он мог бы вообразить. Но странно, в ответ он не слышит ни слова против, ни одного из тех стандартных оправданий, что присутствуют у всех, так или иначе. Воспитание не позволяет спросить у парня, почему тот молчит. А музыкант обходит стол и становится позади стула Артура, кладет руки ему на шею, наклоняется и говорит совсем не то, что тот ожидает услышать. - Меня зовут Мерлин, - и с этими словами музыкант, хотя нет, теперь Мерлин, отходит от него и немного неуверенно направляется в сторону стойки, а на середине пути его снова цепляет та самая темнокожая девушка и тащит за собой. А он ей что-то сбивчиво отвечает, кивает и смеется. Артур трогает свою шею кончиками пальцев, как будто до сих пор не может поверить в подобную фамильярность, а потом все его мысли занимают только негромкий голос и имя. «Ме-е-ерлин», - мысленно оно звучит именно так, протяжно, как будто непроизвольно растягивается, ложась на язык. Имя, очень похожее на ту музыку, что играет парень. В этот раз он заваливается домой в компании Джека Дэниэлса, но в постель не идет, заруливает на кухню и выпивает полстакана неразбавленного, чистого виски, морщится и кривится, но ему надо, чтобы все обожгло внутри. Чтобы по горлу прокатился этот жар, спустился по пищеводу в желудок, и внутри было согрето хоть что-то. Чтобы прошло то странное состояние ступора, когда, кажется, еще чуть-чуть, и схватишь мечту за хвост. Половина бокала оказывает у него в желудке, по телу разливается тепло, и только тогда Артур понимает, что он случайно влип в какие-то странные взаимоотношения. И от этих отношений и контрастов у него иногда кружится голова, у него, у человека, который управляет людьми чуть ли не с младенчества. И тем не менее… И он не хочет заканчивать все это. Чем бы оно ни было. Не хочет, и точка. Ему нравятся вечера в маленькой ресторанчике, с музыкой и музыкантом. Мерлином, теперь уже Мерлином, странным музыкантом, за стареньким фортепиано. С теплыми руками, хрипловатым голосом, и светлой улыбкой. Артур хмыкает и скидывает пальто на пол. Однозначно, этот чертов Мерлин влияет на него как-то странно, уже который день Артур, вместо привычных движений, совершает странные поступки, необъяснимые с его точки зрения. Вечер начинается как обычно, если исключить момент того, что Артур ждет у входа в ресторанчик. Он опирается на покосившийся бордюрчик и крутит в руках зажигалку, нет, он не курит, он занимается футболом, а зажигалка - это так, она успокаивающе щелкает крышечкой и прекрасно помещается в кармане. Он напряжен и немного раздражен из-за этого. На улице накрапывает мелкий противный дождь, осень в Лондоне немного холодная, чуть-чуть ветреная и часто дождливая, и все это вместе как коктейль непонятных эмоций у него в голове, которые перемешиваются, но пока не взбалтываются. Мерлин идет медленно, постукивая тростью по мостовой, и Артур впервые замечает очевидный факт. Его музыкант слеп. И это вышибает из него воздух, нет, не от жалости, от глубинной и яростно-радостной мысли – он не видит, кто такой Артур, он не видит его дорогих вещей, модного пальто, прически и дорогих часов. От этой мысли становится одновременно и жарко, и холодно. Музыкант ведь не видит ничего из того, на что обычно Артур покупает своих кратковременных или долговременных любовников и любовниц. Не видит ничего, и все, что есть у Мерлина, – это его голос, да те немногие слова, что Артур произнес вслух, может быть, Мерлин еще помнит ощущение артуровской руки на своей руке, и как тот пахнет. А, может, чувствует что-то другое, ведь Артур совершенно не представляет, как все устроено под этими темными очками. Он осторожно прикасается к руке музыканта, когда тот подходит ближе, и ласково гладит тонкое запястье. Мерлин вздрагивает в первый момент, а потом улыбается, все так же ярко и солнечно, и не отстраняется. Артур улыбается в ответ, смущенно и чуть краснея, как мальчика на первом свидании. И от этого сравнения становится жарковато даже на продуваемой всеми ветрами улице. - Меня зовут Артур, я не представился тебе вчера, - голос у него внезапно охрипший, то ли от волнения, то ли просто от того, что эти слова впервые значат ровно то, что он говорит. Не передают подтекстов, не выказывают расположение, просто ответная любезность, на которую музыкант кивает и придвигается чуть ближе. А еще Мерлин ежится на холодном ветру и кусает губы. Губы у него обветренные, но по ним все равно хочется провести пальцами или языком. Но, вместо этого, Артур подталкивает Мерлина в сторону входа и идет следом, следя за тем, чтобы тот по своей излюбленной привычке не споткнулся. Мерлин отдает свою трость гардеробщику, туда же отдает свою легкую курточку и идет в зал, где на него тут же налетает та самая девушка, хватает его за руку и тащит за собой, аккуратно предупреждая, где что находится. Артур проходит на свое место возле сцены, он его теперь специально резервирует заранее, усаживается, по привычке заказывает вино, которое все так же не пьет, и смотрит на то, как идеально Мерлин подходит этому фортепиано. Музыка сегодня звучит лирично, нежно, она обволакивает своими нотами и не дает вдохнуть полной грудью. Давит на что-то внутри, из-за чего воздуха не хватает, и что-то рвется области легких, надрываются и трещат чьи-то мосты, льды, стены, и все это опадает куда-то в бездну, глубокую, но такую теплую. Артур слушает, затаив дыхание. Он смотрит на музыканта, смотрит и видит его улыбку, легкие взмахи рук над клавишами, его учащенное дыхание, снова помятую рубашку. И все это, вместе с музыкой, - лучшее из признаний. Что-то такое, личное, без чего бывает плохо одинокими вечерами. Что-то, без чего дом кажется пустой ночлежкой, куда ты приходишь на постой. А музыка все кружит по залу, не заканчиваясь. И кружит всех вместе с собой. Последний звук замирает, и в тишине раздаются аплодисменты. Кто-то хочет продолжения, кто-то начинает переговариваться со своим спутником, и Артур понимает, что момент пройден, признание сделано, и следующий шаг - за ним. Девушка снова подводит Мерлина к его столику и убегает, Артур поднимается, накидывает пальто и берет Мерлина за руку. И это кажется самым правильным из того, что случилось за этот сумасшедший день. Они выходят из ресторанчика, Мерлин нерешительно замирает у входа и пытается вырвать свою руку. - Ты не находишь, что сбегать уже поздно? – в голосе чувствуется упрек и налет легкой осторожности. - А, может, в самый раз, - парень храбрится и наглеет, улыбается беззаботно, - может, ты уже понял, что калека тебе не нужен, и мне пора растворяться, как тыкве из «Золушки». Вот была роскошная карета, и вот уже незаметная тыква. Артур смеется в ответ и тянет парня к себе. - Тыква лучше кареты, тыкву я смогу утащить в свой замок. - А замок у тебя не как у Синей Бороды? - Нет, Мерлин, у меня даже нет подвалов. - И как ты наказываешь неугодных? - Лишаю их зарплаты. - О боже, мне тогда не на что будет жить! Артур смеется и тянет Мерлина за собой. На ветру действительно холодно, но есть какое-то тайное удовольствие в том, чтобы идти по улицам за руку и разговаривать ни о чем, ловить Мерлина, когда тот в очередной раз спотыкается и заваливается носом вперед. Есть какие-то странные лепешки и запивать их кофе из Старбакса. Артур смеется, слушая рассуждения Мерлина о политике, почему они о политике, он уже не помнит, как-то слово за слово, темы скачут. И время уже приближается к полуночи, и завтра вставать на работу и снова вести переговоры на французском, попутно отбрыкиваясь от идей Морганы по отъезду в другую галактику. А еще Гавейн, наконец, возвращается из своей длительной кругосветной поездки, и Артур думает о том, что Мерлину, скорее всего, понравится этот веселый парень. А еще его посещает ревнивая мысль о том, что это будет позднее, все будет позднее. Артур идет провожать Мерлина куда-то вглубь Ист-Энда, к довольно старым домам, которые кажутся чуть ли не рухлядью. Они целуются у подъезда, и губы у Мерлина теплые и сухие, и целуется он мягко, раскрываясь, обнимает за шею и прижимается ближе, и отпускать его такого, теплого и зацелованного, не хочется. Но он уже забирает свою трость и уверенно направляется к подъезду. А ведь Артур даже не спрашивает у него, чем же тот занимается весь день. Учится ли. Или уже закончил. И стоит ли это все спрашивать, Артур тоже не знает. Но на следующий день, сидя в офисе и листая страницы интернета, он сам себя шокирует тем, что заказывает домой рояль, старый и баснословно дорогой, как раз такой, который подходит только одному знакомому ему музыканту. Зачем Артуру этот инструмент, он и сам не знает, и до самого вечера, до прихода в ресторанчик, не осознает… Но с первыми аккордами сегодняшней мелодии, Артур понимает, что вот оно. Он хочет это домой. Хочет Мерлина себе, всего, без остатка, с музыкой, с мягкими аккордами и легким хрипом старого инструмента. Хочет его руки в своих. Смех. Прогулки. Кофе из Старбакса на двоих. И, черт возьми, хочет бродить с ним за руку. И все это так странно звучит даже для него, в его голове, что он долго думает, озвучивать ли это Мерлину. Сегодня они гуляют в парке, и Артур не удерживается, сцепляет их руки между собой, прижимает Мерлина к себе и шепчет: - Я купил рояль, черный и старый. - Хочешь, я научу тебя играть вальс в две руки? И Артура отпускает, отпускает раз и уже навсегда. Это как вдох после подводного плавания, или выдох, когда ты держался до последнего. Все равно, что найти в стоге сена иголку, усевшись на нее. Найти кого-то, кто понимает тебя даже лучше тебя самого – по ощущениям это все вышеперечисленное, и еще много всего, гораздо больше, чем сможет уместить простой ассоциативный ряд. А потом два вечера подряд Артур не может вырваться с работы, все наваливается резко и сразу, и Моргана возвращается домой, и отец с новой политикой компании, и Артур вспоминает, что не знает даже телефона своего музыканта, не говоря уже про номер квартиры. И он думает о том, что пора что-то с этим делать, думает по дороге к «Blind music», пытается думать о чем-то другом, но, с приходом Мерлина в зал, не может думать вообще. Сидит рядом со сценой и прослеживает движения музыканта, то, как он пытается держать спину прямо, то, как он поначалу отбивает ритм, и как кусает губы, когда касается клавиш руками. И первый аккорд – это всегда как откровение, бьет прямо в цель, в сердце, навылет. Сегодня музыка звучит как порнография, она хрипит и стонет как лучшая из любовниц, обнимает, целует и льнет к коже, ласкается, а потом царапается. И снова по кругу. И раз за разом проникает все глубже, так, что уже не понятно, то ли она отдается, то ли она забирает. Мелодия заканчивается внезапно, Мерлину, как всегда, аплодируют, Артур сидит, хватая ртом воздух, а в помещении душно, или ему стало жарко. Мерлин выглядит довольным, когда все та же девушка подводит его к столику, он улыбается, и Артур, не удержавшись, поднимается и проводит пальцами по его губам. - Я хочу, чтобы ты сыграл для меня, только для меня. Мерлин в ответ улыбается и кивает. На самом деле, Артуру не хочется выпускать руку Мерлина из своей ладони, но вести машину одной рукой не удобно, поэтому он хмурится и старается побыстрее вырваться из обычных лондонских пробок. А дома у него пусто, говорят – это минимализм, Артуру все равно, главное что в большой комнате стоит рояль, ради которого он сегодня пропустил три совещания. Мерлин бредет по квартире медленно, прикасаясь руками то к одному предмету, то к другому. Артур стоит, наблюдает со стороны, и ему кажется таким не важным, что он ничего о нем не знает, что их знакомства, как такового, не было. Важно то, что Мерлин смотрится к месту среди этой пустоты, среди большого пространства, в котором слышно каждый шорох. Артур подходит, обнимает его за талию и ведет к роялю. - Я мог бы и сам дойти, - Мерлин хмурится, а Артур стягивает с него темные очки и осторожно целует в переносицу. - Я хочу сам, все хочу, - он осторожно трогает руками клавиши, и Мерлин улыбается, прислушиваясь к его движениям. И от этой улыбки большая зала становится уютной и теплой. А потом Мерлин снова играет, вышибает из Артура дух напрочь, и тот так и сидит, прислонившись боком к бедру музыканта, сидит и слушает одновременно буйство звуков музыки, которая бьется в стекла, рвет с петель двери и проносится ураганом по всему огромному пентхаусу, и мерный стук сердца, которое бьется в такт с его собственным. И этот контраст звуков, непонятный, но уже такой близкий и почти родной, становится последней точкой в непонятных отношениях между двумя мирами. Ночью они просто спят в одной постели. Артур планирует следующий вечер, и следующий, и много вечеров наперед, но остается неподготовленным к тому, что утром его разбудит новый аккорд новой мелодии. Что Мерлин будет сидеть в его вчерашней рубашке, распахнутой на груди, с застегнутым на пару пуговиц низом, и играть. Проникновенно, так, что музыка оживает и танцует, кружится по залу золотыми пылинками, водит хоровод с встающим солнцем и поднимается, поднимается, поднимается вверх и тянет за собой, вытягивает из дремы, из полусна и кружится совсем рядом. И Мерлин в свете восходящего солнца, за черным фортепиано, кажется каким-то волшебником, который творит невозможное, раз за разом пробуждая спящую принцессу от ее реального сна. Солнце золотит его глаза и кончики волос, и Артур ловит этот новый образ и впитывает в себя. А потом он думает, что зря он планирует вечера, лучше планировать утра, а еще лучше, оставить Мерлину все их планы на жизнь. И на этом мудром по его задумке решении Артур все-таки входит в зал, подходит к своему музыканту и осторожно проводит рукой по спине Мерлина. Магия музыки, созданная для двоих, окутывает их фигуры, и в солнечном свете на секунду мелькает и замирает картинка из какого-то иного мира. Где Артур носит корону, а у Мерлина золотятся глаза.