Незнакомцы

Oh, little ghost, you see the pain But together we can make something beautiful So take my hand and perfectly We fill the gaps, you and me make three I was meant for you, and you for me

«Чаще всего королевское величие оборачивается дурной шуткой» – фраза прочитанная когда-то в детской книжке, все чаще теперь вертелась у него на языке. Все вокруг Николаю казалось шуткой, которую понял только он, и смеяться над ней хотелось только ему, остальные предпочитают делать вид, что так и нужно. Молодому королю казалось у него получится избежать той части правления, когда победа ложится усталостью на плечи. Почему-то преследовал его образ, что та самая усталость от всего и всех придет к нему в лет пятьдесят. Николай будет седым, лицо будет в морщинах и сидеть он будет с бокалом виски в окружении внуков. По комнате пройдется тяжелый вздох; их дедушка скажет, что корона стала слишком тяжелой, чтобы таскать ее на голове целыми днями и поэтому он передает ее старшему сыну. Или сыну, который проявит желание стать королем, потому что Ланцов младший, а теперь и единственный, надеялся привить своим сыновья и дочерям понятие об ответственности. – Не танцуете? Голос возникший буквально из тени заставил Николая коротко вздрогнуть и обернуться. Это была самая главная деталь дурной шутки, имя ей было Дарклинг. Мужчина стоял и наблюдал за ним с вежливым интересом, чуть приподняв брови, словно не ожидал увидеть в самом малоосвещенном месте бального зала своего царя. – Устал, – произносит Николай с легкой улыбкой, едва поднимая уголки губ. – Праздник только начался, – мужчина поднимает уголки губ почти зеркально ему, только в этой улыбке нет никакого дружелюбия, в ней как сталь застыла ирония. – Я заранее устал, подготовка к именинам выматывает, – снова твердо произнес король, не понимая вообще почему оправдывается. – Вас выматывают такие мелочи, как праздники? – снова с острой улыбкой спрашивает его Дарклинг, заставляя подавиться собственным возмущением и гневом. Этот человек откровенно его дразнил и кажется не чувствовал своей вины, и прежде чем Ланцов вообще успел его осадить Дарклинг продолжил говорить, своим гладким, как сталь голосом. – Почему бы не выпить и не потанцевать? – Вы видите тут моего партнера по танцам? – король почти огрызнулся, меньше всего ему сейчас хотелось разбираться с чужими ожиданиями и поддевками. Дарклинг снова усмехнулся на этот раз шире, и протянул ему руку, с вопрошающим жестом. Первое, что захотелось сделать Николаю это отмахнуться от этой руки, как от змеи, слишком свежими были воспоминания о пережитой боли. Каж-до-дне-вной боли. Когда кости дробились на части, по ощущениям, как и разум разлетался на осколки, повинуясь почти звериному страху. Но все что мог делать молодой король это смотреть на эту руку в светлой перчатке, и бессильно злиться, потому что сам же даровал прощение. Только прощение на бумаге не имело ничего общего с прощением, которое он мог бы ощутить. Но не хотел. – Я принимаю приглашение, – холодно и согласно этикету ответил король, протягивая свою руку, он не будет избегать прямых касаний, как трус. Но его страх не был фениксом, он был ничегоей, липкой и подлой тварью, которую могла уничтожить только одна женщина, но она этого дара лишилась. Алина оставила его одного. Почему все так норовят оставить его одного, а тот, чьей компании он хотел в последнюю очередь оказывается рядом? Это тоже дурная королевская шутка? – Почему Вы постоянно делаете то, что Вам не нравится? – очередной вопрос прямо ему в лицо, пока Николай с дрожью отвращения и ужаса ощущал чужие руки вокруг его тела, и задыхался. Он старался делать вид, что ему все равно, чтобы не усугублять их шаткое перемирие, на котором строилась стратегия и какая-то часть военной мощи. Но не усугублять рядом с Дарклингом казалось одной из тех бесполезных вещей, которую очень не хотелось делать. Как продолжать учить языки, Николай прекрасно знал, что он в этом плох, иногда просто ужасен, но продолжал эту попытку взять крепость, так выходило и с заклинателем тьмы. Только он вечно брал крепость прощения. – Я король – это часть моих обязанностей, – снова сухо, как-то очень равнодушно, и чем более он был равнодушным, тем все более ехидным становился взгляд напротив. Интересно, если он ударит одного из своих генералов, прямо посреди танца и зальет дорогой паркет кровью, это будет походить на скандал? Этот скандал дорого ему обойдется, но Ланцов хотя бы получит моральное удовлетворение от этого танца. – В Ваши королевские обязанности входит терпеть дрянной характер и ревность Назяленской? – Довольно, – они сбились со стройного ритма вальса, хотя казалось оба научились танцевать этот дурацкий и муторный танец прежде чем научились ходить, – я не просил Вас комментировать мои отношения с генералом Зоей. Николай видит ликование в чужих глазах, испытывая жгучее желание еще и плюнуть в это идеальное лицо. Еще один бессмысленный акт морального удовлетворения, Зоя ему нужна была ровно так же как и Дарклинг, но грустно было признавать, что чем дальше, тем больше он ее тоже терпел и постоянно шел на компромисс. – Со мной тоже танцевать не Ваша обязанность, – почему-то даже мягко заканчивает наконец мужчина и отступает, склоняясь в поклоне после танца, благодаря за него. Благодарность со стороны заклинателя тьмы даже не выглядит фальшивой, Николаю почти становится стыдно за свою вспыльчивость и неумение прощать. Простил ли он тогда брата или мстил за Доминика и жестокость, стараясь отобрать единственное, что делало его брата значимым – корону? Простил ли он отца? А мать? Алину простил? А еще десятки, если не сотни людей? Когда он был корсаром было проще, он не был обязан никого прощать. – Я устал от фальшивых прощений, – произносит он вслух почему-то, не обращая внимание на выражение чужого лица. – О, – просто коротко и спокойно заключает мужчина напротив и не уходит, оставаясь слушать. – И я все еще безумно на тебя зол, – добавляет он со злостью, все еще смотря куда-то поверх, куда-то в зал. Он даже не следил где они танцевали, оказалось что не слишком на виду. – Да, – голос заклинателя не меняется, не понятно спрашивает он или подтверждает. – Если честно, я ненавижу тебя. Терпеть не могу. Ты лишил меня Алины, лишил всего, что я так долго строил, лишил надежды все исправить, отравил собой, заставляешь каждый день бороться с последствием твоих действий, твоего безумия, – продолжает король, закипая все больше, наконец опуская глаза на того, с кем говорил и находит там только понимание. Оно и срабатывает как игла напротив, как лопнувший пузырь. Ланцову снова остается только глотать воздух и возмущение. – Алина никогда не могла быть твоей, Николай, – тихий голос должен был быть полным ревности, но в нем он слышит лишь какое-то тихое смирение, как у людей, которые узнали о том, что жить им осталось не так уж долго. Мужчина напротив вообще был поразительно спокоен и то, что он принимал за снисходительную улыбку, оказалось просто усталым пониманием. – А сложись все иначе? Николай знал что не сложилось бы но упрямство наталкивало спросить. Упрямство толкало к тому, что бы рассказать, как оно все было. Как они вдвоем смотрели на звезды и видели в них лучшее будущее, как Ланцов смотрел на платья, которые подарил своей почти невесте и представлял ее улыбку. И все было так иначе, не так как с Зоей. Все было таким светлым, правильны и такой надежды, как тогда маленький принц просто больше не может испытывать. Потому что он отравлен. Он сломан. Сломан тем, кто стоит напротив. – Если бы я все не испортил, ты хочешь сказать? Может быть тогда с тобой была хорошая девочка Старкова, которая была бы полезнее всех тебя окружающих лицедеев, мой царь. Но я бы не позволил этому случится... Я ревновал, – тон Дарклинга не меняется, остается таким же ровным и стальным, только в глазах мелькает и исчезает боль. – В этом мое с тобой различие, наше отношение к власти. Из тебя бы вышел отвратительный король, – выдыхает уже тише Николай и ему надоедает стоять на одном месте и спорить, он делает шаг к балкону, его собеседник делает шаг за ним, и пока они идут между ними возникает тягучая тишина. – Да, ошибки случаются. Самые страшные ошибки случаются, когда наконец хочешь чего-то для себя, например любви. Короли не хотят для себя любви? – мужчина снова обращается к нему насмешливо, но в этот раз в его голосе не слышно язвительности. Это можно было назвать дружеским подтруниванием, и Николай недовольно отмахивается от него внутренне, как кот, который не желает чтобы его гладили. Он боится, что ласкающая рука в следующий момент заставит выть от боли внезапного удара. – Спасибо, теперь я буду думать, что как только я захочу для себя в любви, я своими действиями разрушу полстраны и Первую Армию заодно, – выдыхает с нервным смешком Ланцов и хватает бокал шампанского по дороге, делая несколько долгих глотков, прежде чем вдохнуть ночную прохладу и подставить лицо мелкому снегу. На балконе было скользко, зато свежо и не было слышно давно надоевшей музыки. Теперь за спиной он слышит смех, приятный настолько, что по спине поползли мурашки, в этом смехе было столько облегчения и одобрения. Король недоверчиво сощурился. – Ты что заботишься обо мне? – Не всех королей Равки я ненавидел были и те, кого я любил и уважал. Тишина перестает быть тягучей, становится неловкой, злость и напряжение между ними становится какой-то недосказанностью. – Давай познакомимся заново, – вдруг произносит Ланцов, заставляя мужчину обернуться на себя и приподнять вопросительно брови. Он молчит некоторое время, словно что-то обдумывая в этом предложении. Например насколько оно детское и безумное, потому что, когда Николай произнес его импульсивно, таким оно показалось даже ему самому. – Александр, – вдруг произносит заклинатель тьмы и протягивает руку. С губ короля срывается недоверчивый смешок. – Николай Первый, Король Равки... Но можно просто – Коля, – чуть насмешливо, чуть ехидно, но так тепло вдруг отвечает король и сжимает руку напротив своей. Когда они коснулись теплых пальцев друг друга, на груди Ланцова вдруг свернулось теплое ощущение уверенности и покоя, что-то такое забытое из детства. Он улыбнулся открыто невольно, сощурился от удовольствия и поймал улыбку напротив, одними губами Саша улыбался ему все еще устало-понимающе. – Я не смогу простить тебя прямо сейчас, Александр, – говорит король-солнце, ощущая, что говорит это и отцу, и матери, и брату, даже Алине. Столько попыток простить к которым он только сделал несмелый шаг. – У меня полно времени и я научился терпению, – отвечает ему мужчина, который так и не отнял руки, словно оба они боялись разрушить такие хрупкие мосты к друг другу, и той Равке, которую оба пытались отстроить и защитить. После было еще много вещей которым они научились у друг друга, но первое, умение прощать осталось с Николаем навсегда. У этого умения были кварцевые глаза, улыбка давно уставшего человека и тихий голос с самыми теплыми касаниями.