***
Какаши жил в маленьком практичном доме. У каждой комнаты было свое назначение. Была кухня, чтобы в ней есть. Была гостиная, чтобы принимать гостей. Была ванная, назначение не требует объяснений. Была спальня, чтобы спать. И еще была комната, в которой его отец вскрыл себе вены, чтобы стоять на пороге и часами молча смотреть на то место, где он нашел его тело, когда вернулся с миссии, через несколько дней после того, как тот умер. Тело, уже начавшее разлагаться, потому что никто и не подумал зайти проверить, потому что пресловутый Белый Клык Конохи к этому моменту стал практически отшельником, потому что всем уже было на него плевать. Он мог либо переехать, либо переделать старую отцовскую спальню под новую спальню для ребенка. Ему придется протереть пыль, проверить, не появилась ли плесень. Может, купить кое-какую новую мебель. Выгрести все из шкафа. Определенно заменить покрытие на полу. О переезде даже думать было утомительно. Придумать, куда деть поеденную молью форму шиноби и пропитанные когда-то кровью циновки – еще утомительнее. Ни один из вариантов не был простым.***
Он складывает все отцовские вещи на чердаке, потому что не считает правильным выбрасывать их, как мусор. Это не мусор. Не совсем. Саске, видимо, все еще в больнице, и Какаши совершенно точно не откладывает до последнего встречу с ним и разговор о том, что, эй, теперь я – тот, кто заменит тебе всю твою семью, давай-ка посмотрим, как один социально неприспособленный одинокий мужчина попробует сравниться с целым кланом. Так что, да, он вломился в поместье Учих. Со сбором улик и съемкой места преступления уже закончили, прошел почти месяц. Кровь засохла, пыль улеглась. Не сказать, что он пытался скрываться, но никто и не пытался его остановить. Вот уж чего он точно не собирается делать – это ходить по магазинам за одеждой. Он носит свою форму шиноби сколько себя помнит, несмотря на то, что, в общем-то, не обязан, особенно учитывая его значимость для деревни. Он мог бы разгуливать по улицам хоть одетый исключительно в стринги и покрытый блестками, никто бы не посмел и слова сказать. Но Какаши не хотел идти в магазин ни за чертовыми стрингами и блестками, ни за детской одеждой. Он не любит ходить по магазинам. Магазины для гражданских. А гражданские – это непонятные существа, они как пришельцы с другой планеты. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что никого раньше не убивал? Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что тебя не растили убийцей с первого дня твоей жизни? Что ты имеешь в виду? В обществе гражданских Какаши чувствовал себя крайне неуютно. Они заставляли его думать о разных вещах, например – а что было бы, родись он гражданским? Что, если бы его отец родился гражданским? Что, если бы вообще все вокруг были гражданскими? Что, если бы вещи просто не были такими, какие они есть? Он старается избегать этих мыслей так долго, как может. Он молча проходит по большому пустому дому главы клана Учиха. Он не останавливается у открытой двери в хозяйскую спальню, но его взгляд цепляется за пятна крови на помятом футоне и в его бритвенно-остром разуме не может не появиться картина, которая предстала перед Саске в тот вечер. Его мать была еще жива за мгновение до того, как он открыл дверь, очевидно, он пришел достаточно рано, чтобы услышать ее крик, но недостаточно, чтобы последний раз посмотреть в ее живые глаза. (Его собственный отец избегал смотреть ему в глаза, так что это не имело значения.) Он идет дальше по коридору. Гостиная, кладовка, рабочий кабинет, спальня, которая была слишком скудно обставлена и слишком пахла Итачи, чтобы обратить на нее внимание, и, наконец, комната с плюшевым мишкой, сидящем в углу кровати. Бинго. Какаши подумал, насколько долго для ребенка нормально спать с плюшевым мишкой. В восемь еще нормально? Он понятия не имел. Его собственная мать, которая всегда была отличницей и исповедовала принцип «учиться никогда не слишком рано», с первых дней его жизни оставляла в кроватке кунаи и сюрикены, чтобы он с ними играл и царапался об них, а после звал взрослых. Он осторожно открыл каждый ящик и собрал всю одежду, уже аккуратно сложенную для него почившей Учихой Микото. Он запечатал все в свиток и поднялся, чтобы уйти. Он посмотрел на плюшевого медвежонка, оставленного одиноко сидеть на кровати. Какаши часами стоял у Мемориального Камня и бесконечно долго разговаривал с мертвыми, бессвязно рассказывая, как прошел его день и что произошло в деревне, впустую тратил свое время, умоляя дать хоть какую-то подсказку, чего никогда не происходило. Он прятал свое лицо, прятался от людей и работал так много, что не оставалось сил думать. Ему показалось, что будет неправильным лишать ребенка плюшевого мишки. Это был куда более здоровый способ справиться с проблемами. Он взял игрушку, не потрудившись запечатать ее в свиток и надеясь, что ребенок все еще захочет оставить её себе. Она чувствовалась в его руке мягкой и несколько изношенной. Чувствовалось, что ее любят. Пока он идет домой, люди пялятся на него, но к этому он привык с детства.***
С железной выдержкой хорошо натренированного убийцы он подавляет желание прочистить горло, прежде чем поздороваться с мальчиком. Бледный ребенок молча смотрит на него, не моргая. – Ну, что ж, – начинает он. – Пойдем, я отведу тебя – домой – к себе – к нам. Я обустроил для тебя комнату. Это комната моего отца. Ребенок продолжает просто смотреть на него. Черт возьми. – Так, – говорит он, – тебе, наверное, надо переодеться. – Он все еще в больничной пижаме. – Мы выбросили одежду, в которой он к нам поступил, – медсестра, стоящая у стены больничной палаты наблюдает за этим недоразумением, которое кто-то мог бы назвать общением, с написанным на ее лице нездоровым любопытством. Какаши уже терпеть ее не может. – Должен ли я был… принести сменную одежду? – спрашивает он. – Да, – отвечает медсестра. Какаши не принес сменную одежду. Никто не сказал ему, что он должен это сделать. Он никогда раньше не забирал никого из больницы. Никогда раньше персонал больницы не выбрасывал его одежду. Кроме тех раз, когда… она не подлежала восстановлению. Какаши задумался о том, что же произошло с Саске, что его одежда не подлежала восстановлению. Какаши себя ненавидит. Он уже все делает не так, а еще не пробыл с ребенком и пяти минут. «Всего каких-то десять лет!» - думает он с желанием быть еще чуточку более мертвым внутри. Ребенок продолжает смотреть на него с неподвижным лицом. У него такие чертовски большие глаза. – Ладно, – нарушает Какаши молчание, от которого шевелятся волосы на затылке. – Я просто заберу тебя домой, я буду бежать очень быстро и… Ребенок начинает плакать. Его крошечное очаровательное и пугающе безэмоциональное лицо морщится, на глазах появляются слезы, которые через секунду начинают бежать по щекам, но он какое-то время продолжает просто молча смотреть, прежде чем закрыть лицо руками, сгорбиться и начать трястись от рыданий. Какаши, вероятно, никогда в жизни еще не чувствовал себя так отвратительно. – Мы не используем в его присутствии слово «дом», – шепчет медсестра слишком поздно, чтобы это было полезным. Какаши смотрит на нее, пока она не выходит из палаты.***
По дороге домой ребенок засыпает у него на руках. Что ж, круги у него под глазами были достаточно темными, чтобы их можно было легко заметить. Какаши укладывает мальчика на его новую кровать и смотрит, как он дергается во сне, поверхностном и прерывистом. Какаши знаком этот тип сна. Так бывает после миссии, когда ты не спишь нормально несколько месяцев и стараешься не засыпать так долго, как можешь, чтобы потом просто провалиться в сон настолько короткий и глубокий, что тебе не успевает ничего присниться, чтобы ничего не делало воспоминания о произошедшем более яркими, чем они уже есть. Он так чертовски не справляется. Какаши нужна помощь.***
– Так как мне растить проблемного ребенка, скажи, пожалуйста? – спрашивает он у Мемориального Камня и чувствует себя в этот момент полным идиотом. Теперь для него это обычное дело. Он оставил с Саске своего наименее пугающего призывного пса – Паккуна, – присмотреть за ним и охранять его, пока тот спит. Снаружи комнаты он оставил парочку своих чуть более пугающих призывных псов, готовых разорвать в клочья каждого, кто попытается войти без его ведома. Ему нужна помощь кого-то живого. Кого-то, кто хорошо общается с детьми. С детьми, которых растят убийцами, если быть точным. Кого-то тактичного, с кем будет комфортно. Где вообще можно найти такого человека?***
Если вы ниндзя, вы очень быстро учитесь преодолевать любые моральные дилеммы, когда дело касается слежки за кем-то. Какаши решил понаблюдать за Академией. Это было бы очень тревожным звоночком для любого, кто захотел бы приглядеться, но, когда Какаши решает понаблюдать за кем-то, уж будьте уверены, никто его не заметит. К тому же, не за детьми же он следит. У него уже достаточно детей. В этом-то и проблема. Какаши следит за учителями. Если кто-то решает добровольно работать с детьми, они должны ему нравиться, так? И, вероятно, эти люди хорошо знают, как с ними себя вести? Какаши много об этом думал и не смог найти брешь в своей логике. Хотя Какаши достаточно часто упрекали в недостатке здравого смысла, так что он не особенно удивится, если ошибётся и здесь. Он видит учительницу с зелеными волосами, перед ней двое детей, которые, похоже, сделали что-то не так, и она кричит на них до тех пор, пока они не начинают плакать. Ну, очевидно, не эта. У Саске и так достаточно причин плакать и без дополнительного воздействия, он в этом уверен. Он видит пепельноволосого учителя, который буквально пихает ребенка и, насвистывая, удаляется с места преступления. Какого хера. Нет. Он сидит на дереве несколько часов, все больше разочаровываясь, пока не звенит звонок и ученики высыпают из дверей (а некоторые наиболее активные из окон), радостно болтая, крича, смеясь и бегая. Так вот как должны выглядеть дети? В таком случае с Саске все куда хуже, чем он предполагал. Блядский боже. Он уже собирается уйти, когда видит, как один из учителей подходит к ребенку, медленно и неохотно идущему позади толпы домой. Он не кричит, не смеется, никуда не бежит. Идет один. «Возможно, этот угрюмый ребенок и Саске смогут стать друзьями», - думает он. Миленькие маленькие депрессивные друзья. Это же лучше, чем ничего? Он замирает, когда понимает, что этот ребенок - сын Минато. Учитель присаживается перед ребенком на корточки, Какаши внимательно смотрит на него, и внезапно у него появляется одновременно и сильное желание защитить, и убежать отсюда. Загорелая кожа, шрам на лице, волосы собраны в высокий хвост, улыбка, которая заставляет Какаши хотеть… дотронуться до него. Взъерошить волосы? Коснуться лица? Он не уверен. – Хочешь поесть рамена, после того как я закончу с бумажной работой? – спрашивает учитель, и ребенок, который еще недавно был мрачным, как Саске, буквально загорается, словно солнце, и Какаши думает «черт возьми». Саске вообще способен улыбаться так ярко? Это кажется невозможным. Учитель возвращается обратно в школу, а ребенок запрыгивает на качели рядом со зданием, радостный, взбудораженный, явно готовый сделать «солнышко» вокруг ветки, на которой висят качели. Какаши уходит, приняв решение, но опасаясь оставить Саске надолго наедине только с собаками. Позже. Скоро.***
Он возвращается и видит, как Саске осторожно гладит Паккуна, который незаметно направляет его ко всем своим любимым местам с помощью языка тела и поощрительного виляния хвостом. Какаши решает отложить раскрытие истинной натуры Паккуна до другого дня, когда губы Саске не будут складываться в жалкое подобие улыбки. – Чего бы ты хотел поесть? – спрашивает Какаши, и призрак улыбки исчезает с лица Саске, а Какаши чувствует знакомую вспышку злости по отношению к самому себе, за которой следует чувство разочарования, сожаления и «а чего еще ты ожидал, идиот?». Как люди это называют? Смирение? Самобичевание? Неважно. Когда ребенок ничего ему не отвечает, он решает приготовить рамен. Отчасти это из-за того учителя, а отчасти потому что он так и не озаботился научиться готовить нормальную еду. Здесь можно найти только практичную дрянь. Он слишком специализировался на убийствах и пренебрег всеми остальными, повседневными навыками. Он ставит тарелку с горячим раменом вместе с палочками в полуметре от ребенка, которому удалось уговорить Паккуна забраться к себе на колени, говорит «это тебе», потому что не уверен, что ребенок поймет, и уходит. По очевидным причинам он не любит есть в присутствии кого-то, но еще и конкретно этот ребенок заставляет его чувствовать себя особенно неловко и некомфортно. Какаши ест, а затем незаметно наблюдает за ребенком, пока тот снова не проваливается в беспокойный сон. Какаши уходит.***
Конечно, Какаши сначала изучил этого учителя. Он, может, и безответственный взрослый, но ответственный ниндзя. Это две совершенно разные вещи, и он надеется очень скоро найти кого-то, кто прикроет его в этой другой области. Умино Ирука, родители погибли во время нападения Кьюби, других родственников нет, насыщенная социальная жизнь, общительный, дружелюбный, осознанный, в общем, все то, чем Какаши не является. Никаких преступлений в прошлом, кроме разве что нескольких актов вандализма, когда он был ребенком. Вообще говоря, очень много актов вандализма, когда он был ребенком, вау. Либо он перерос это, либо научился лучше скрываться. Какаши обдумал полученную информацию и решил, что ему плевать. Есть вещи похуже вандализма. Конечно же он узнал адрес этого учителя. Это была более-менее открытая информация, да и все равно у него дохрена высокий уровень допуска. Он стучится в дверь Умино Ируки, тот ее открывает, его волосы распущены, он босиком и без жилета, от него пахнет раменом. Какаши снова чувствует, как странное желание прикоснуться к нему нарастает внутри, и он ждет, пока оно утихнет, прежде чем дружелюбно улыбнуться. Он знает, что его улыбка обезоруживает. Он видит, как плечи Ируки немного расслабляются, хотя он все еще прищуривается в недоумении. – Выходи за меня, – говорит Какаши, и Ирука рефлекторно захлопывает дверь прямо перед его лицом. Люди часто говорили Какаши, что ему недостает здравого смысла.***
– Мне так жаль, – говорит Ирука некоторое время спустя, все еще глядя на него широко раскрытыми глазами, но наливая Какаши чай. – Это было ужасно грубо с моей стороны. Я, наверное, ослышался. – Выходи за меня, – услужливо повторяет Какаши, громче и медленнее на этот раз, четко артикулируя. Ирука проливает немного чая на руку, держащую чашку для Какаши, шипит и ругается. А потом внимательно смотрит на него. – Что? Почему? – спрашивает он. – Я могу обеспечить финансовую стабильность в обмен, – отвечает Какаши. – Я зарабатываю нелепо много денег и не знаю, что с ними делать. Я просто продолжаю их… накапливать. Если Саске уже не был отвратительно богат, унаследовав состояние целого клана, подождите, пока откинется Какаши. По крайней мере, теперь ему не надо думать, кого вписывать в свое завещание. – Нет, почему ты спрашиваешь меня? Точнее, почему ты спрашиваешь меня? – Ты, кажется, умеешь находить общий язык с детьми. – Пожимает плечами Какаши. – Тебе нужен кто-то, кто поможет тебе растить твоих детей? – Ребенка, в единственном числе. Ирука еще некоторое время пристально смотрит на него. Какаши привык, что на него смотрят. Он достаточно известен, и это одна из причин, почему они пропустили стадию формального представления друг другу. – С каких пор у тебя есть ребенок? – наконец выдавливает он. – С тех пор, как весь клан Учих, кроме Учихи Саске, мертв. Ирука отшатывается, будто Какаши его отчитал. – Я не знал, что вы родственники. – Мы и не родственники, но у меня есть шаринган, так что вот. – Но это идиотская логика, – хмурится Ирука. – Вот и я так сказал! – оживляется Какаши. Он делает глоток чая через маску. – Но, очевидно, меня не так легко убить, как остальных в деревне, что оказалось наиболее убедительным аргументом. Неофициальным, правда. – Какаши бросает на Ируку предупреждающий взгляд. Ирука сжимает губы. – То есть ты хочешь, чтобы я помог тебе растить Учиху Саске, – подытоживает он, и Какаши кивает. – Почему я? – Как я уже сказал, ты хорошо ладишь с детьми. – Недостаточно веская причина, но да ладно. Почему я должен выходить за тебя замуж? Ты же понимаешь, что я могу просто помогать тебе? – Я не хочу, чтобы ты просто приглядывал за ним днем, я хочу, чтобы ты жил с ним. – Было у Какаши ощущение, что этот ребенок будет просыпаться от кошмаров посреди ночи еще не раз в ближайшие… да всю жизнь. Не совсем то, с чем сможет справиться приходящий человек. – Ладно, тогда я могу просто жить с вами, как няня, – логично возражает Ирука. Какаши на мгновение задумывается. – Я не хочу, чтобы люди вне деревни – Итачи – знали, что ты там ради Саске. Ты там ради меня. По крайней мере это официальная версия. – Получается, у тебя появится муж в тот же месяц, что и ребенок? – Ирука снова хмурится. – Я планирую остепениться, начать меньше работать, стать семейным человеком, – отвечает он и задумывается, а стоило ли ему это говорить. Он не уверен, хочет ли он продолжать отчаянно браться за любую работу, что бы ни случилось, или судорожно ищет оправдания этого не делать. У него сложные отношения с работой, понятно? Ирука полностью погружен в свои мысли и ничего не говорит достаточно долго, чтобы чай, который он сделал для Какаши, успел остыть. – Хорошо, – наконец отвечает он. – Ради Саске. Предложение больше похоже на сделку, так что они скрепляют свою договоренность рукопожатием.***
Какаши всегда не любил шумные собрания, так что они просто заполнили некоторые бумаги, Ирука собрал свои вещи, продал свою квартиру, переехал к Какаши, и они расписались. Еще месяц назад у него не было ни мужа ни сына. А теперь есть. Жизнь – странная штука. – Значит, мы должны спать в одной комнате? – спрашивает Ирука. – У меня не очень большой дом, – извиняющимся тоном отвечает Какаши. – Мне показалось, ты говорил, что богат? – Этот дом принадлежит моей семье уже несколько поколений. – Он не собирается бросать комнату, в которой нашел своего отца. – Понятно, – вздыхает Ирука, а затем решительно расправляет плечи и внимательно смотрит Какаши в лицо. – Но на одном футоне мы спать не будем. – Договорились, – отвечает Какаши, который никогда в своей жизни не спал ни с кем на одном футоне, и не то чтобы он хотел что-то менять. – Могу я увидеть Саске? Это было причиной, по которой они расписались, так что он отводит его к комнате Саске. Он медленно открывает дверь и видит, как мальчик лежит на кровати, прижимая к себе своего плюшевого мишку. Какаши рад, что решил взять его вместе с одеждой. Не говоря ни слова, он закрывает дверь, и Ирука не возражает. – Он много спит? – спрашивает он, раскладывая свою одежду в шкафу, перекладывая вещи Какаши так, чтобы хватило места им обоим. Сильно стараться не приходится: не то, чтобы у Какаши было много одежды. – Да, – отвечает Какаши. – Хмм, – комментирует Ирука. Какаши снова готовит рамен, и Ирука не выглядит впечатленным. – В следующий раз ужин готовлю я, – говорит он. Какаши точно не собирается с этим спорить. Ирука ложится спать рано, как ответственный человек, а Какаши несколько часов проводит у Мемориального Камня, чтобы точно убедиться, что его муж заснул. В комнате темно, но у Какаши хорошее зрение. Он ложится на свой футон и смотрит на Ируку, спящего на другом конце не-такой-уж-большой комнаты. Он даже не пошевелился, когда Какаши забрался в комнату через окно. Он задается вопросом, оставил ли Ирука окно открытым специально для него, или просто неосторожен. Одна мысль об этом вызывает у Какаши странное желание защитить. Быть неосторожным - вовсе не мило. Ирука пускает слюни на подушку во сне. Ладно, вот это немного мило.***
На следующее утро бледный Саске молча смотрит на Ируку и не моргает. – Я здесь не для того, чтобы вернуть тебя в школу, – говорит ему Ирука, и Какаши почти бьет себя по голове. Саске учится в классе у Ируки. Это хорошо или плохо? – Тебе не надо никуда спешить, – доброжелательно продолжает Ирука. – Тогда почему вы здесь? – спрашивает Саске с явным подозрением в голосе, и это первые слова, которые Какаши от него слышит, и он так и знал, что попросить о помощи будет хорошей идеей, что Ирука был хорошей идеей. Он уже справляется куда лучше него самого. – Я – муж Какаши, – отвечает Ирука. – Кто такой Какаши? – спрашивает Саске. Ирука сердито смотрит на Какаши. Упс. Справляться лучше, чем Какаши, на самом деле, очень несложно.***
После этого он решает уйти и оставить их вдвоем, чувствуя себя неловко и беспомощно, прямо как та медсестра, которая просто стояла у стены и наблюдала. Он даже не хочет последить за ними. Он идет к Мемориальному Камню, потом решает побегать со своими собаками, затем поиграть с Гаем в камень-ножницы-бумагу, посидеть на дереве и почитать, и позагорать, и не думать о двух незнакомцах в собственном доме, о своей новой семье. В конце концов, ему все-таки приходится вернуться домой. И когда он это делает, то обнаруживает вымытую посуду, которая сушится на стеллаже, и приготовленный для него обед в холодильнике, который нужно разогреть. В доме тихо, а Ирука и Саске дремлют на крыльце, согреваемые солнцем. – Они охренительно милые, – бормочет Паккун, которого Какаши оставил в доме приглядывать за ними и привести помощь, если потребуется. Какаши должен защищать Саске, но сейчас больше похоже на то, что он избегает его всеми способами. Какаши издает невразумительный звук, который можно принять за согласие, и съедает приготовленный для него обед. Он потрясающе вкусный.***
После появления в доме Ируки, Саске становится лучше. У него гораздо реже случаются приступы внезапных рыданий, он иногда разговаривает и начинает чуть лучше спать. Конечно, он все еще просыпается от кошмаров каждую ночь, но, по крайней мере, он позволяет этим кошмарам присниться. – Он принес этого плюшевого мишку из больницы? – невзначай спрашивает Ирука однажды вечером, он уложил Саске спать и сейчас, сидя за кухонным столом, проверяет домашние задания. – Нет, – отвечает Какаши, заполняя отчет о миссии за тем же столом. – Я забрал игрушку из его старой комнаты в поместье Учих. Звук, с которым кисть Ируки скользит по бумаге, прерывается, Какаши поднимает голову и замечает, что Ирука внимательно на него смотрит с нечитаемым выражением лица. – Что? – спрашивает Какаши. – Ничего, – отвечает Ирука. Но потом, – Ты и правда стараешься, да? – Ну… Да. Поэтому я и попросил тебя выйти за меня. – Я думал, ты просто хотел избежать… Эй, а ты не хочешь завтра приготовить ужин вместе со мной и Саске? – Можно, – соглашается Какаши, потому что ему действительно стоит научиться готовить что-то без упаковки с надписью «быстрого приготовления». Они делают суши, и Ирука не разрешает Саске ничего резать, даже несмотря на то, что тот вырастет в профессионального убийцу, прямо как Какаши, прямо как его брат. Ирука придерживает его маленькие руки, пока тот оборачивает нори вокруг риса, и хвалит, когда он кладет сверху кусочки лосося и креветки. Лицо Саске при этом немного светлеет, конечно, не так сильно и не так быстро, как у сына Минато, но это все равно больше, чем Какаши когда-либо удавалось получить от него, и поэтому очень ценно. Все суши, которые сделал Какаши, вышли кривыми, и Ирука смеется над ним, а Саске приглушенно хихикает и пытается не подавиться при этом сашими. Какаши чувствует тепло.***
Какаши возвращается с миссии и говорит себе: «Ты должен меньше работать. У тебя теперь есть семья». Ему нужно оправдание. Ему отчаянно нужно оправдание. – Я думаю, Саске скоро будет готов вернуться в школу, – говорит Ирука, когда он возвращается, и Какаши заставляет себя кивнуть, прежде чем надолго уйти в душ. К тому моменту, как он выходит, Ирука уже уложил его одежду в стирку, а Саске в кровать и, очевидно, пытается скрыть свое волнение. Какаши слишком устал, чтобы его успокаивать. Он идет спать. – Могу я…? – спрашивает Ирука, и Какаши со вздохом кивает, даже не зная, на что он соглашается. Он так устал. Ирука подтаскивает свой футон вплотную к его и ложится спать. Какаши закрывает глаза и позволяет знакомому чувству желания, необходимости прикоснуться наполнить себя. Это лучше, чем все то, что он чувствовал раньше. Он все еще устал, но… Какаши тянется и берет Ируку за руку. Тот на секунду удивленно распахивает глаза, сжимает руку Какаши в ответ и снова закрывает глаза. Какаши сдается. Теперь у него есть семья.***
Саске лучше спит и меньше плачет, но продолжает во сне обнимать плюшевого мишку. Ирука готовит ужин каждый день, который всегда очень вкусный, и все еще иногда ходит поесть рамена с сыном Минато. Какаши берет меньше миссий, остепеняется. Больше не чувствует себя неловко в своем собственном доме, не смотрит часами на комнату отца, потому что теперь это комната его сына, и не старается всеми силами избегать ребенка, будто тот монстр, который может его съесть. Ирука держит его за руку во сне и целует в лоб, когда он уходит на миссии. Медленно, медленно, аккуратно. Какаши спрашивает его как-то вечером, притворство ли это все, и Ирука качает головой. Какаши… счастлив. Хотя он никогда не скажет об этом Хокаге. Тот выглядит слишком самодовольным, чтобы Какаши в чем-либо ему признался. Хотя это довольно мило.