Забывай

«Нам надо расстаться», эти слова всё ещё отдавали эхом в ушах, спускаясь ниже, застревая комком в горле и щемящей болью в сердце. Слёз уже не было. Да их и в принципе почти не было, они никак не могли прорваться, сидели внутри и, казалось, что если бы они вышли, стало бы легче. Но глаза оставались сухими. Коля сидел на подоконнике, завернувшись в одеяло и смотрел в окно невидящим взглядом. Там, на холодной улице, выл ветер, гоня вперёд себя небольшие снежные вихри. Небо было всё серое, нелюдимое и такое же одинокое, как Басков, чувствующий себя вмиг осиротевшим. Он поёжился, вздрогнул и отвернулся от окна, не приносящего ему ни утешения, ни поддержки. Квартира стала будто чужой, холодной и одичалой, и даже голодная Шанель не могла привнести в неё свет и тепло. — Зачем он так со мной? — еле слышно прошептал Коля, грустно, с отчаянием глядя на кошку, худеющую, видимо, вместе и хозяином, объявившим голодовку. Шанель тихо мяукнула и повела головой в сторону своих мисок. Николай со вздохом плотнее укутался в одеяло и отчаянно зажмурился. Перед ним всё ещё стояли воспоминания того вечера, который был одновременно недавно и очень давно. Ни с того, ни с сего. Как обухом по голове, швырнул он эти страшные слова. «Нам надо расстаться». Таким обыденным тоном, будто и смысл этой фразы совсем другой. А ведь вечер проходил шикарно. Они отдохнули у Коли в квартире после долгого, но успешного выступления. Завернувшись в плед, в котором сейчас сходил с ума от тоски на подоконнике Басков, они пили чай, смеялись, толкая друг друга в бок и вспоминая весёлые моменты на сцене. Атмосфера была такая теплая, уютная, не то, что сейчас. Но они устали и вскоре, выплеснув свои эмоции, замолчали. Коля с блаженным вздохом положил голову на родное плечо. Филипп поцеловал светлую макушку и отставил недопитый чай. — Коля, — позвал он, так тихо, ласково, перебирая пальцами свои непослушные волосы, выкрашенные в белый. В его голосе не было слышно ничего такого, что указывало на угрозу, предостерегало или давало наводку на следующие его слова, либо разомлевший от нежности и усталости Николай не вслушивался в тон любимого. — Мм? — промычал он, устаиваясь в гнезде из пледа и подушек поудобнее. В комнате повисла тишина. Не просто тишина, она была какая-то гнетущая, холодная, угрожающая. Такая тишина царит в могильном склепе, где в обнимку могут лежать разве что скелеты, но она не нормальна для просторной светлой комнате с двумя влюблёнными людьми. Наконец, Колю тоже настигло ощущение чего-то нехорошего, и он резко поднял голову, растерянно натыкаясь на Филин взгляд. От этого взгляда холодок пробежал по коже, а лоб мгновенно покрылся испариной. В карих глазах было всё и сразу: холодность и нежность, отстранённость и близкое, знакомое тепло, идущее откуда-то изнутри. — Филипп? — от постарался изо все сил, чтобы его голос звучал просто вопросительно, но он задрожал, позвал жалобно, робко, почти униженно и очень, очень испуганно. Коля ничего не мог с собой поделать. Он начал боятся этого взгляда, повисшей тишины, но Киркоров лишь улыбнулся и потрепал блондина по голове. — Чего ты занервничал? — лёгкая усмешка, показывающая два верхних белых зуба, лёгкая, добродушная. Басков выдохнул, и напряжение спало. И правда, чего он задёргался? Что ж им, помолчать теперь нельзя? — У тебя есть что-то пожевать? — миролюбиво спросил Филя, и Коля даже рассмеялся. Так вот чего хотел Киркоров, так странно глядя на него! Басков вылез из тёплого гнезда и прошлёпал босыми ногами на кухню, напевая что-то себе под нос. Он всегда что-то пел, когда занимался делами, пение расслабляло его, наполняло квартиру звуками и светлой радостью. Коля разложил на тарелки бутерброды с сыром и колбасой, один засунул себе в рот, крепко сжимая его зубами, потому что Шанель уже крутилась под ногами, дожидаясь упавшего кусочка. Любуясь на кошку, Басков вошёл в комнату и обнаружил там стоявшего Филиппа. Блондин вопросительно посмотрел на него, даже не вытащив хлеб изо рта. — Нам надо расстаться. Обыденный тон, спокойный, ровный голос и уверенный взгляд. Это шутка? Пранк? Может, он пьян? Или это всё сон? Звон разбитой тарелки, довольная Шанель, убегающая с куском колбасы и звон в ушах. Не прекращающийся, всё набирающий силу, и будто парализующий. Коля хотел что-то сказать, спросить, но, стоило ему сделать один шаг, тьма в глазах резко перекрыла звон, и он упал, потеряв сознание. Басков из сегодняшнего дня шумно сглотнул вязкую слюну и поднял с пола кошку, усадил её на колени, задумчиво перебирая тёплую шёрстку. Добрые кошачьи глаза смотрели на него, и только кончик мохнатого хвоста чуть подрагивал. Шанель еле слышно мяукнула, чуть хрипловато. Коля всхлипнул. Он тогда очнулся на своей широкой кровати, которую он раньше делил с любимым, заботливо — до тошноты заботливо — укрытый одеялом и запиской на груди, написанной знакомым почерком. «Я перебинтовал твою стопу, ты напоролся на осколок. Впредь будь осторожен. Если Шанель будет плохо — это от колбасы, она успела схомячить всё, что упало. И да, Коленька, наши отношения не должны поменяться для фанатов. На людях всё будет, как прежде. Ладно, солнышко?

Филипп

» Коля скомкал записку в руке и застыл, сидя на кровати, подогнул под себя ноги. Ступня болела и была стянута слишком сильно, но блондин не обращал на это внимание. Он пишет о таких пустяках: кошка, раненая нога… Будь осторожен… Какая мерзкая забота, противное волнение, теперь кажущееся показушным. Да какое ему вообще теперь дело до своего бывшего? Басков скривил губы, силясь улыбнулся. Солнышко, Коленька… Но это всё были пустяки, по сравнению с тем, что ему предстояло потом. Через две недели его пригласили на съёмки программы, и Коля не мог отказаться. Яркая студия, привычная, знакомые лица, куча камер и людей в чёрном за ними, дежурные вопросы, шутки. И Филипп. Да, он там был. Вёл себя, как обычно, подошёл поздороваться, даже приобнял. У Коли подкосились ноги от прикосновения жаркой ладони, и он едва не упал, но совладал с собой. Вероятно, он сильно побледнел, потому что ему принесли воду и потрепали по голове, как маленького мальчика. Но Филипп сделал вид, что ничего не заметил. Это было больно: видеть его, сидеть рядом, касаясь коленкой его коленки, изредка руками, терпеть милую улыбку, адресованную всем подряд и ему тоже. Абсолютно одинаковые улыбки и для него, и для той эффектной блондинки с декольте. Боль душила его, сжимая грудь, вырывая сердце, но вместе с тем пришла и ревность, и даже обида. Коля начал язвить, грубить и иногда жёстко подтрунивать над Киркоровым, чем вызвал удивлённый взгляд, который вскоре стал равнодушным и даже насмешливым. Так было на людях. А когда Басков приходил домой, его встречала грустная понурая Шанель, скромно мяукала и лезла ластится. Первое время Коля вообще не обращал на кошку внимания, но сейчас она стала для него отдушиной. Ему теперь даже хотелось возвращаться домой. Первые дни он только ночевал в своей квартире, предпочитая всё остальное время мёрзнуть на улице, сидеть в ресторанах и кафе, отдаваясь своему одиночеству и горю, которые пожирали его изнутри. А вчера, когда он вернулся домой, он сел прямо на пол, перед кошкой и выпалил всё, что было у него на душе. — Мы столько лет были вместе, — тихо говорил ей Коля, давясь комком в груди. — У нас было столько всего, ты даже не представляешь… И ссоры, и радости, совместные, одни на двоих. У нас всё было на двоих, понимаешь? Он тогда не смог договорить, махнул рукой и ушёл на кухонный подоконник, ставший его любимым местом последнее время. Но сейчас, глядя в умные глаза кошки, он понял, что Шанель уже и так всё знает. — Мне надо его забыть, — прерывистым шёпотом сказал ей Коля. — Если любишь, отпускай… Он осёкся и вскинул голову. В голове завертелась мелодия, ещё не оформленная, сбивающаяся, но всё-таки, какая никакая мелодия. Мелодия его новой песни, в которой он выскажет всё, которая будет посвящена ЕМУ до своей самой последней строчки! — Плакать от любви, научи… — тихо промычал он, — Нет, лучше так: плакать от любви, меня научи… «Нам надо расстаться», прогремел в голове голос, разрастаясь и гремя. Коля поднял дрожащую руку и кончиками пальцев коснулся щеки. Она была мокрой, и солёные капли всё катились по ней, повисая на подбородке и капая на одеяло. Коля даже улыбнулся сквозь слёзы, и едва не рассмеялся, чувствуя, как ком в груди проходит, очищая его, впуская долгожданный воздух, побуждая петь, громко, звонко, как он не пел все эти дни. Забывай, если сильно любишь Отпускай, не вспоминай Забывай, сердцу не прикажешь Отпускай, не вспоминай