***
Её морду гладят синие пальцы. Мертвец? Она спросонья скалит зубы, и синие пальцы тут же деловито тычутся в них. Нет, не мертвец, резина. Перчатки. Доктор. То есть, ветеринар. — Гляди-ка! У этой красавицы металлические коронки! Вообще-то, зубы у неё серебряные, но тётке-ветеринару трудно в такое поверить. Очень удобно для охоты в лабиринте узких лазов под кладбищами, что упыри прорывают к своим гнёздам. — Кто-то явно о тебе заботился, да, бедняжечка? И где ж теперь твоего хозяина искать? Без ошейника-то… При слове ошейник она снова скалится, тихо рычит: глупая баба, ошейник оборотню только в наказание надевают, если что-то дурное совершил, а она — не такая. Но ветеринар, конечно же, не понимает. — Ничего-ничего, не волнуйся, мы о тебя сфотографируем, в интернет выложим, может, твой хозяин увидит. А пока назовём тебя Лапкой. Вот так, много лет ты — гроза всех заложных покойников, раздирающая врагов в их могилах, но тут появляется какая-то баба и теперь ты — Лапка. Прозвище дурацкое, но поделать она пока ничего не может: слабость и сонливость снова берут верх.***
Клетка просторная, но воняет кошатиной: Лапку, как инвалида, решили не селить с другими собаками, и посадили в “кошачью” комнату маленького частного приюта. Тут всё заставлено когтеточками и многоярусными лежанками. И чёрт бы с ними, с котами, да только на Лапку надели ошейник. Простой, противоблошиный, одним когтем разорвать — но Лапка не может сделать это сама: Закон не велит. Когда-то, когда Предки свернули с Лунной Тропы и принесли Клятву огню очага, был создан Закон, отделивший их, Псов, от диких Волков. Тот, кто нарушит его — одичает. А по Закону, нельзя ни своевольно снять ошейник, надетый на тебя человечьей рукой, ни менять в нём ипостась. В общем, попала Лапка в западню. Прямо на её клетке дремлет старый котяра с сединой на мордочке, местный патриарх. — Слушай, Мяо Цзы, — обращается она к нему по подслушанному имени, — вижу, тебе не нравится соседство со мной. Это легко исправить: сними с меня ошейник, и я уйду. — Нет, — лениво зевает кот. — Ты калека, люди тебя жалеют. И на таких, как ты, хорошо жертвуют. А значит, и нам больше достанется. Так что сиди уж.***
Однажды ночью Лапка просыпается от знакомого шороха за стеной. Тело само принимает стойку ещё до того, как приходит осознание: снаружи роет когтями мёрзлую землю упырь. Они её нашли. Как? Скорее всего, опознали на фото. И пришли закончить начатое, избавиться от мстительницы, пока она сидит в клетке и в ошейнике. Она тихо рычит от бессилия. На подоконник прыгает серя тень. Мяо Цзы выгибает спину и шипит. Шорох за стеной замирает. — Выпусти меня, кот! Выпусти! Я смогу его достать! — Куда тебе, одноногая, — фыркает Мяо Цзы. — Это человечье жильё, они всё равно не войдут без приглашения. Вторая кошка присоединяется к нему, третья. Прочие разбегаются по дому, охранять другие окна и двери. Упырь отступает — пока.***
Про День кота Лапка никогда раньше не слышала. Но в приюте к нему готовятся всерьёз: ждут наплыва желающих взять питомца. Волонтёры печатают листовки, фотографируют котят и недавно подобранных, отмытых и подстриженных дворняг, прибирают и чистят всё и вся. А в ночь накануне Лапка с удивлением глядит, как кошки делают что-то странное. Водят хоровод, трутся боками, а то бросаются врассыпную, кто куда, то тут пошуршат, то там спрячутся. — А не рано ли для брачного месяца? — Ворчит Лапка. — Это не для женитьбы, — снисходит до ответа Мяо Цзы, который не принимает участия в ритуале. — Это подействует на людей. — Чтобы их защитить? — Чтобы их привлечь, глупая. И они будут о нас заботиться. “Старая магия, значит,” — решает Лапка. В стае ходили слухи о возвращении культа кошек, тогда это казалось шуткой.***
День тянется непростительно долго. Поначалу Лапка радуется посетителям, хвост виляет каждой улыбке. Люди приезжают по одному и семьями, молодые, что только сошлись, и старые, отпустившие в жизнь выросших детей. Мало кто заходит с пустыми руками: привозят пачки кошачьих кормов и кошачьи игрушки, кошачьи лекарства и кошачьи лакомства. Фотографируются, вручая дары волонтёрам, тискают питомцев, сюсюкают по-всякому, и, довольные своей добротой, уезжают. К клетке Лапки подходят тоже. Хотят погладить — её силы воли хватает на то, чтоб гордо не даваться. Но сегодня она — не главный аттракцион, и о ней забывают, как только очередная жаждущая внимания кошка проходит рядом. Лапку едва не забывают выгулять, и только скулёж заставляет забегавшуюся хозяйку дома всё-таки вывести её наскоро в огороженный двор. Но и там Лапке не дают передохнуть: снова шуршат колёса подъезжающей машины, и хозяйка, подхватив Лапку на руки, спешит навстречу. А над входом теперь красуется растяжка: “Добро пожаловать!”. Только этого не хватало. Нужно предупредить Мяо Цзы, пусть вечером коты сорвут или как-нибудь испортят приглашение. Остаток дня Лапка места себе не находит. Клац-скырлы-скырлы-скырлы! Каждая трель дверных колокольчиков заставляет насторожиться, с каждой ложной тревогой растёт раздражение. Враг является раньше, ещё до заката. Лапка понимает, что всё пропало, когда приветственная речь хозяйки, повторенная сотню раз, замолкает на полуслове. Да, Лапка с утра мечтает о тишине — но не такой же ценой! Цокают по коридору каблучки. Старая — раз днём пришла, — упырица обходит комнаты одну за другой, начав с собачьего крыла, погружает весь дом в вязкую наведённую дрёму. Завывшие было псы стихают. Кошки шипят на бродячую смерть, но той, что не боится солнца, и они не страшны. Лапка может бороться с чарами, но что толку, если она заперта? Мяо Цзы мягко приземляется на крышу клетки и с невероятной ловкостью открывает замок. — Спасибо! Лапка бросается к двери, замирает у стены в засаде. У неё всего одна попытка, ошибётся — второго шанса не будет. — Кис-кис-кис! Длинная нога в ядрёно-розовой туфле и чёрных колготках переступает порог, и Лапка впивается в лодыжку серебряными зубами. Упырица орёт благим матом, во рту Лапки горит и рассыпается прахом немёртвая плоть и челюсть смыкается на голой кости. Замаскированные стразами когти охаживают таксу по боку, та лягает в ответ осиновым протезом и ломает парочку. Упырица заваливается на бок, и Лапка отпускает лишь на мгновение, чтоб тут же вцепиться в ближайшую конечность. Отчаяшись стряхнуть охотницу, уже обезноженная упырица ловко карабкается по стене, заползает на потолок, и, резко оттолкнувшись всем телом, бросается в окно. Но доли секунды, что они летят, хватает: Лапка перегруппировывается и кусает в третий раз, теперь уж как нельзя удачнее. Во двор приземляются израненная такса, рассыпающийся скелет в розовом полушубке и пухленький клатч на длинном ремешке. Его-то Лапка и хватает первым делом, как только дыхание к ней возвращается: наверняка ведь наличкой набит. Упыри любят деньги и не любят карты, которые можно отследить. Теперь у Лапки будет на что жить в человечьем обличье. Никаких больше приютов, никаких больше котов. Только вот… — Мяо Цзы! Прошу, ну сними ошейник! А то ж вас в покое не оставят! Старый кот оценивающе оглядывает победительницу. — Твоя правда. Он замахивается, выпуская когти. Лапка подставляет ошейник — и получает оглушающий удар по морде.***
Синие пальцы споро оглаживают раны. — Бедняжка! Как же тебя отделали… Лапка лежит тихо, терпит. За спиной ветеринара — незапертая дверь, а ошейник с Лапки только что сняли, чтоб обработать царапины, оставленные Мяо Цзы. Ей плохо, но ничего, не впервой… Ветеринар на секунду теряет бдительность, и пациентка выворачивается, срывается со стола и бросается за дверь. На волю, скорей, прочь с глаз!***
Она больше не Лапка. Дурацкое прозвище сползает с неё вместе со шкурой. Она встаёт на две ноги, разминает пальцы. Она всё ещё слаба, но это ненадолго: оборотни регенерируют в десятки, в сотни раз быстрее человека. Она уже чувствует, как по телу разливается сила… и что-то ещё. Что-то, чего быть не должно. “Старая кошачья магия,” — слишком поздно понимает она. “Подарок” Мяо Цзы захватывает её с десятикратной, стократной скоростью...***
Под самый вечер на пороге приюта появляется странная посетительница: ноги — скырлы-скырлы — не гнутся в коленях, в руке теребит пухлый клатч. — Я поняла, что очень хочу взять питомца, — всхлипывает она. — Котика. Котейку...