Fools

На кожаной куртке Итера рисунок с белыми змеями и золотыми цветами. Еще совсем свежий. Наверное, если прикоснуться к нему пальцами, то краска оставит след. Юный металлист был без ума от творений Альбедо, так что смело отдавал все свое добро на роспись. У художника ботинки в розах, руки в акриле, а сердце наверное колотится, но не сильнее чем у Син Цю. Нет. Отрицательно покачивает головой в надежде развеять нежелательные мысли. Син Цю переводит взгляд на книгу, страницы которой ни разу за этот день не перевернул. Они часто проводят так свои вечера, на пустой парковке у залива. Рядом лишь забегаловка с яркой неоновой вывеской и магазинчик цветов. "И кому он вообще сдался?". Тут машины-то останавливались раз в столетие, а о цветах никто и думать не мог. Но однажды они гуляли и пьяные от дурманящего теплого воздуха, веселые от дешевого алкоголя и разгоряченные смехом забежали сюда, в этот богом забытый, совершенно не нужный, воняющий духами женщин в возрасте, потрясающий цветочный магазин. В тот момент у Син Цю сбивались мысли, возмущение дешевизной и безвкусицей интерьера сменилось удивлением и трепетом в сердце, когда чьи-то холодные руки коснулись краешка уха и волос, закрепляя в них голубую ромашку со словами "Даже подобные места имеют смысл, как и всё остальное в общем-то". Чун Юнь тогда улыбался, наклонив голову набок и все еще держа ладонь на синих волосах. И вправду. Здесь все настолько дурацкое и нелепое, что даже кажется красивым и от этого обретает смысл. Как и они сами. Они такие же как это место. Потерянные фрагменты чего-то еще не найденного или уже давно потерянного. Они просто хотят быть красивыми и иметь смысл, и плевать, что дураки, плевать, что дальше - неизвестность, пропасть, взрослая жизнь, не дающая права на ошибку или глупую шутку. Поэтому пока не поздно они смеются и живут, оттягивают стрелку часов назад. Дома читать хорошо и спокойно, но гораздо приятнее под звуки моря, скрежет карандаша по бумаге и сопение одного человека. Син Цю нравилось здесь. Нравились нежно-розовые закаты и прохладный воздух, забирающийся под пышные кружевные рукава винтажной рубашки, отдающийся мурашками где-то на затылке. Нравилось распивать кокосовый энергетик на двоих и поджигать одуванчики, щурясь от неприятного запаха. Нравилось шептать слова песни и подбегать к заливу, обрызгивая соленой водой других. Многое что нравилось, пока в этом присутствовал Чун Юнь. Волосы неприятно взъерошивает ветром, который оставляет в ушах звон сережки. В ней камень цвета светлой бирюзы, словно зимний замерзший залив, покрывшийся корочкой льда, словно глаза того, кто эту самую сережку подарил несколько лет назад. "Так, на память. Вдруг ты когда-то уедешь и удумаешь забыть меня навсегда. Чтобы не забывал". В тот Син Цю лишь рассмеялся и с радостью принял подарок, но стало страшно. И сегодня страшно особенно сильно. Страницы сбивает ветром, и, окончательно теряя номер страницы, ход повествования, смысл, Син Цю громко захлопывает книжку. Не в этот раз. Он вечность убегал в чернильные миры, не желая ничего обсуждать, прячась от проблемы, думая что оно все само рассосется и перестанет существовать. Но теперь понимает, что убежав еще раз, растворится уже не проблема, а он сам. Взмах руки без слов на прощанье, и Син Цю удаляется верным шагом в сторону метрополитена. А Итеру все и без слов понятно, он учтиво отпускает друга, зная его путь. Ссоры не решаются игнорированием, и он рад, что Син Цю это наконец-то понял. В вагоне поезда шумно, душно и хочется пить. Усмехается, вспоминая приятный сладкий вкус кокосового энергетика и то, как Чуня передергивает от всего приторного. Но легкая улыбка ускользает от мысли: а не будет ли блондину теперь также противно. Произошедшая ссора была со вкусом горечи и ревности, и Син Цю не хотел в этом признаваться. В том, что отводит взгляд в сторону и покусывает губу, когда Чун Юнь нежно улыбается знакомой девушке, в том, что готов отдать все за случайные прикосновения, объятья и перебирание пушистых, светлых волос на макушке. В том, что осознал свое поражение. Чун Юнь слишком правильный и никогда не примет его любви. Чун Юнь дорожит их дружбой, и поэтому ей дорожит Син Цю, не переходя черту и пряча все свои чувства в самом дальнем ящике, сковывая замком и выкидывая ключ в безымянный океан. И он будет продолжать эту глупую игру, просто иногда не выдерживает и срывается. Син Цю не слышно станции, но тело помнит, и ноги сами направляют его тело к выходу, к улице, пока мысли где-то в ином мире. Из размышлений выводит лишь резко начавшийся ливень. Одежда моментально промокает насквозь, заставляя невольно материться вопреки воспитанию. Руки вспотели, открывая парадную дверь. Чун Юнь однажды поделился ключом от подъезда, обосновал тем, что не слышит домофон, звонков и часто спит днем, а вот долбежка ногой в дверь обязательно разбудит. А Син Цю только рад. Сердце ускользает в пятки стремительнее, чем лифт успевает подняться до нужного этажа. Его колотит, но он готов принять любые взгляды и слова, лишь бы его простили и приняли вновь как раньше. Тормошит волосы, забрызгивая все каплями дождя, словно промокший пёс, и стучит в дверь. Сердце не выдержит от такого и убежит куда-то за орбиту, не поймаешь потом, но если дверь не откроется, то это потеряет смысл, в таком случае можно и не ловить, все равно сердце-то больше не понадобится. Опущенную голову окутывают полотенцем и целуют через него в макушку, а потом его крепко обнимают прямо тут, в сыром подъезде. Без лишних слов. Кажется, сердце все-таки придется ловить, потому что от такого оно улетело за пределы и превратилось в девятую планету, потому что дверь открылась. И Син Цю хочется раствориться в объятьях и в своих слезах, которые сильнее проливного ливня. Его уводят в квартиру, закрывая тяжелую, железную дверь. Брюнету ласково протирают голову махровым полотенцем, и, когда чужие руки тянутся к рубашке, чтобы снять ее и заменить на сухую, уютную и большую толстовку, Син Цю наконец-то поднимает голову, вглядываясь в прозрачно-голубые глаза, не менее красные, чем у него самого. Удивительно. Он хотел, чтобы ссора пронеслась мимо Чун Юня, чтобы он все забыл и не возвращался к теме внезапных порывов ревности, но видимо что-то пошло не так. Из уст обоих вырывается тихое "прости". Слова практически теряются в барабанной дроби дождя по окнам, но каждый успевает услышать. И Син Цю не хочет признавать мягкость слов и нежность во взгляде. Ведь проигрывать дважды так отвратительно, и если ему показалось, то он отчасти он даже победитель. Среди всех неудачников этого мира. Чун Юню хочется разорваться на части, чтобы чувствовалось хоть чуточку легче, ведь так эти частицы смогут перенять боль. Он никогда не признавался Син Цю, насколько сильно может любить его с виду холодное сердце. Он и сам никогда не представлял и не думал, что сможет так. Что в мире почти восемь миллиардов людей, но лишь одного будет страшно терять и отпускать. Чун Юнь дарит сережку лучшему человеку в своей жизни, оставляя вторую у себя под сердцем в кармане как охранный оберег. И он рад, что хоть тут не скептик, что верит в призраков и защитные амулеты, иначе бы не знал, куда себя деть. Он не хотел, чтобы его странные чувства оказались взаимными, иначе мир настигнет второй большой взрыв. Лишь зарывался в подушку лицом и просто хотел быть рядом. Син Цю рассматривает рукава толстовки, сидя на диване в гостиной, и думает, терять уже нечего. Медленно тянется, руками слабо обхватывая за плечи и мягко, почти невесомо целует в уголок губ, вкладывая в этот жест всю ту любовь, что копилась долгие годы. Раскрывая ящик Пандоры. И Чун Юнь принимает дары, мягко обнимая за талию и утыкаясь головой шею. Он считал, что эмоции и ощущения разрушат его, не подозревая что сердца теперь ровно в два раза больше, и этот душевный бунт готовы с ним разделить.