Похоронный набат

Белые ленты эльфийских одежд на чёрном камне выглядели инородно. Но послушно плыли узорчатыми волнами за резкими, широкими шагами принца. Умелое шитьё серебристых узоров на похоронном белом, что рассекал такой же похоронный чёрный, только изредка нарушаемый узором трещин. Как же различны были их народы. И как они были похожи в час скорби. Тихие залы вторили его шагам громким эхом. Будто каждая из лент белых одежд шла за ним по пятам. Тяжким грузом удушающей вины и боли. Залам было не важно, кто шёл. Они чувствовали только его боль. Этого было достаточно. Слуги уже не шли за ним. Они не были теми же верными спутниками, что шепчущие сомнения ленты. На них стоило только чуть поднять голос и к его отцу, низко опустив голову, тут же понеслось множество новостей, что наперебой будут говорить о поведении молодого наследника. Если он будет наследником после того, что собирается сделать. Леголас останавливается только у тяжёлых дверей погребального зала. Просто не видит в себе сил открыть их, не сбившись с шага. Ему кажется почти смешным, но эхо шагов не затихает в голове, отдаваясь по черепной коробке на каждом его выдохе. Сколько он не будет бороться с ними. Сколько лет не проживёт теперь. Они не отпустят. Это знание было самым кристальным в его жизни. Леголас шумно выдыхает, сильнее сжимая в пальцах небольшой изукрашенный кинжал. Лучший, что он смог найти сейчас. Пусть ему и было всё равно, он искал его по лагерю. Он бы использовал и самый обычный нож, не найдись ничего подходящего… Но дань традициям отвлекала от боли и этого было достаточно. Дверь приоткрывается совершенно бесшумно. Или, быть может, он просто не слышит за гулом в ушах. На него смотрят. Множество глаз. Леголасу кажется, что тысячи, пусть это и было маловероятно. Он делает поклон, многим больший, чем его отец был бы готов простить, и, прикрывая за собой дверь, плавно присоединяется к процессии, которая только начинает обход будущих саркофагов. Он опускает голову ниже, поти сутулясь, не желая встретиться взглядом ни с кем из гномов бывшей компании. Или, тем более с проницательным хоббитом, что шёл прямо перед ним. Не хотелось выдать больше своей боли, чем у него уже вышло. А потому он смиренно шагает в слишком медленном для него темпе, с каждым словом отпевальных песен чувствуя, как тяжесть от эха шагов в голове становится тяжелей. Он не знал пшеничноволосого брата принца Кили. Но тонкий серебряный цветок мягко скользит из его ладони, ложась рядом с чужими сомкнутыми в последний раз ладонями. Леголас кланяется низко, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Он не видел этого, но сейчас с лёгкостью мог бы сказать, как умер этот гном. Он видел это за всеми погребальными одеждами и вымытым лицом, на котором никогда не срастутся раны последнего боя. Видел и ненавидел себя за то, что теперь не сможет забыть. Леголас склоняется ниже прежнего и целует чужую руку, не думая о том, что это видит всё множество гномов вокруг. Не думая, что гном даже не был членом его семьи, чтобы получить такое прощание. Что он даже никогда не знал Фили, принца Эребора. Не думает. Потому что от мыслей становится только больнее. Но процессия движется дальше. Песнь тянется, будто вторя отблескам пламени в жаровнях. Леголас смотрит в пол. На то, как его собственные одежды ярко контрастируют с тем, в чём идёт хоббит перед ним. Возвышенность собственного белоснежного образа кажется ему тошнотворной. Они замыкали процессию. Чужестранцы, каким-то чудом попавшие в гробницы. Или, скорее, чудовищным горем. Которого не хотели себе. Которого не хотели никому из собравшихся. Леголас отчаянно думает о том, как бы он не хотел когда-либо встретить на своём пути этих гномов. И тут же корит себя за эти мысли, делая ещё один шаг. У тела короля Бильбо Бэггинс замирает. Заставляет сбиться с отмеренного шага, почти так же резко остановившись рядом. Леголас не знает чужих чувств. Но вдруг прекрасно понимает. Потому что знает этот взгляд. Эльфу кажется, совершенно такой же, каким будет его совсем скоро. Такой же, как когда он смотрел на тело принца Кили в руках Тауриэль… Леголас идёт дальше, чтобы остановиться по другую сторону короля. Он не знал этого гнома близко. Но того, что знал, кажется, было достаточно только для того, чтобы невзлюбить его на всю жизнь. Но второй серебряный цветок плавно скользит с его пальцев, оставаясь на чужой груди, освящённый блеском Аркенстона. Леголас кланяется и ненавидит себя за злость, что поднимается в нём, стоит взгляду задержаться на проклятом камне, из-за которого полегли слишком многие. Эльфы, гномы, люди… Столько жертв ни за что. За блестяшку, которая будет похоронена с королём на века. Леголас целует чужую руку и первая слеза медленно ползёт по его щеке. Он не хочет поднимать голову и делать следующий шаг. Он знает, что увидит там. Между эльфом и процессией промежуток ровно в одного хоббита. Но Леголас продолжает делать небольшие шаги, не желая идти быстрее. Не желая идти вообще. Потому что слёзы застилают глаза, стоит ему только увидеть край саркофага, на котором лежит последнее тело. Принц Кили. Единственный в этой зале, чьей смерти Леголас не желал пережить. Стоит ему оказаться рядом, как ноги будто подкашиваются, заставляя Леголаса упасть на колени, лишь в последние мгновения сложив руки на чёрном камне. Возможно, он бы хотел упасть на этот камень. Разбить себе нос или скулу, окропив всё вокруг каплями своей крови. Возможно, это бы сделало набат в голове чуточку тише. Точно как когда первое тихое рыдание сотрясает его душу и тело, вырываясь из груди, когда Леголас поднимает голову и последний серебряный цветок опускается из его рук, прямо рядом с рукоятью чужого меча, сейчас сжатого в больше не живых руках. Направляясь сюда, Леголас уверял себя, что прощание с последними мужчинами рода Дурина будет одинаковым для всех. Уверял себя, что выдержит. Но слёзы одна за одной катятся по щекам, уродливыми серыми каплями оседая на одежде. Руки эльфа дрожат, когда он вновь достаёт изукрашенный кинжал. Мысли, кажется, дрожат тоже. У людей есть традиция, когда жена или возлюбленная павшего воина отправляется за грань вместе с ним, ложась в могилу или на погребальный костёр. Леголасу больно от того, что он думает об этом. Потому что это рождает внутри следующие мысли. Что он так и остался для Кили никем — просто эльфийским принцем. Леголас делает глубокий вдох, выпрямляясь и поднимая руку с кинжалом. Что-то тёмное внутри шептало о том, что лезвие достаточно острое, чтобы не просто пустить кровь, но лишить его бессмертной жизни. Косы, что он последнее время прятал за ушами, сейчас лежали у его лица, украшенные бусинами из серебра и камней. Леголас выдыхает, сжимая второй рукой одну из кос на своей голове. Левую. Плотное плетение и три бусины. Новый вдох и резкое движение кинжала на выдохе. Оглушающий своим удивлением и неверием выдох кого-то из гномов рядом с ним. Или, быть может, всех сразу. Леголас не знает. Леголас не волнуется об этом. Коса, с рассыпавшимися поверх пальцев краями теперь перед ним, чуть окроплённая кровью и взгляд почти отказывается фокусироваться на ней. Только со следующим выдохом Леголас понимает, что всё же пустил себе кровь, оцарапав висок. Пара светлых прядей с бордовыми росчерками падают на его одежды, оставляя за собой яркие, но уродливые следы, будто кисти в руках неумелого художника. Леголас замечает это только краем сознания. Как ненужный шум. Это всё не важно. Это всё больше не важно для него. Он приподнимается, кладя косу рядом с цветком и целуя чужую руку. Он понимает, что должен встать. Но не может, закрывая глаза и чувствуя, как слёзы капают с его лица на чужую грудь. Отец всегда говорил ему, что любить больно. Что любви нужно остерегаться. Кинжал выскальзывает из его пальцев, с тихим звоном падая на край саркофага. Леголас понимает слова отца как никогда чётко. Он был готов ненавидеть себя за эту любовь. За то, что не сумел уберечь. За то, что Кили умер столь рано. По его вине. Леголас не знал, что именно сделал не так, но знание того, что он должен был не допустить этого, тлело внутри и отравляло его своим чёрным дымом, следующим за тяжёлыми шагами боли. Леголас чувствует, что его трясёт, но не хочет успокаиваться. Он закрывает глаза и наощупь берёт кинжал, пару раз хватаясь за шкуры и камень, прежде чем, наконец схватив его, вновь поднять. Вторая коса оказывается в его руках под стук бусины о камни. Металл скачет по зале, уродливо вплетаясь в пение и Леголас чувствует себя так, будто очнулся от этого звука. Но слёзы от этого только усиливаются, когда он кладёт вторую косу рядом с первой. Две бусины и ни капли крови. Он целует гнома в лоб и, на короткое мгновение позволив себе замереть, встаёт в полный рост. Но не стирает с лица ни слёзы ни кровь. В этом не было ни капли смысла. Ни в чём уже не было смысла. Он встаёт рядом с гномами самым последним. И только молчит опустив голову, когда гномы восславляют имена павших короля и принцев. Не чувствует права говорить хоть что-то. Несмотря на всё то, что он сделал после их смерти, при жизни он был им никем. Никем он и останется.