M83 - Oblivion
– Так значит... Та японская легенда – правда? – Экубо парит над плечом Шигео и пялится на знакомые черты лица. Он уже их видел. В зеркало, блять, когда смотрелся несколько десятков лет назад. Надо же, ещё не забыл. Зато его не помнят. Не помнят ничего. Даже не видят, что, в общем-то, не поменялось. – Какая? – с детским интересом поднимает на духа темный взгляд мальчик. – Где... говорится, что люди рождаются с лицом человека, которого любили в прошлой жизни.1962
– Хироюки! Два иероглифа. Раскинувшееся счастье. – Хирою-ю-юки! Камешек с дороги прилетает в окно с негромким стуком. Достаточно громким для двух часов ночи. Чего уж говорить о надрывающемся полушепотом голосе подростка посреди хрустящей камешками дороги. – Хироюки-и-и-и-и! Глубокий вдох. И звук шевеления изнутри дома. – Чш-ш-ш-ш!!! – ставня окошка наконец съезжает в сторону, и из него выглядывает каштановая макушка с короткой стрижкой. Мальчишка хмурится. – Не шуми, блин! Сейчас выйду... Шатен наспех переодевает штаны и натягивает на верхнюю часть пижамного комплекта куртку, чтобы не замёрзнуть. Простудиться хотелось меньше всего. Он неуклюже вылезает через окно, с максимальной осторожностью закрывает его. Выходит на дорогу и сонно потирает глаз. Его встречает хулиганской внешности блондин того же возраста. В шоколадных глазах блестит нетерпение, и он широко приветливо улыбается другу, явно чем-то вдохновленный. – Экубо, будь тише в следующий раз... Я же говорил, мои родители ругаются, когда мы гуляем ночью, – отчитывает вот-вот готовый уснуть стоя Хироюки, и пытается вглядеться в лицо собеседника, на котором застыл свет убывающей луны. – Идём. Мне надо тебе кое-что показать, – Экубо без лишних слов, проигнорировав замечание, хватает Фукуи за запястье и ведёт за собой в сторону леса и гор. Шатен привычно бредёт за ним. Блондину нравились июльские ночи. Он говорил, что его бесит шум пусть и небольшой, но живой деревеньки. Хиро было сложно не согласиться, пусть и отчасти. Его завораживали тайны ночи и то, что в ней скрывается. – Сюда, – они идут по полуразвалившейся каменной лестнице вверх сквозь холодную рощу. Луна так и освещает им путь, пока под ногами шуршат и похрустывают ветки и шишки. Экубо не нравятся шишки, а вот четырнадцатилетний Фукуи какое-то время даже коллекционировал их. Показывал своему другу самые необычные экземпляры, на что одногодка как-то ответил: «таким только дети занимаются». – Долго ещё? – у Хироюки не было настроения сегодня. Он не выспался, чуть не опоздал в школу, родители заподозрили их ночные вылазки. Все шло не так. И ему хотелось от обиды плакать. – Почти, – пшеничные волосы лезут в глаза. Экубо уверенно шагает вверх по лестнице, пока они не оказываются на распутье: налево – дальше ввысь, направо – вглубь леса. Раньше это было их любимым местом, так как отсюда открывался завораживающий вид на широко раскинувшееся поле и перекрывающие линию горизонта густые макушки деревьев. – Что это? – Это мой первый личный храм, – перед мальчиками на этом самом распутье теперь стояла очевидно неумело и наспех построенная будка. Даже с привязанным колоколом и веревкой. И местом для монет. На досках красной краской размашисто нанесены иероглифы «Экубо». – Я стану Богом, Хироюки. Я обязательно стану Богом! – Ты сам это сделал? – Он ещё не закончен... но да. Я решил начать с малого, – Экубо наконец выпускает чужую руку, становится сбоку от своего творения. – Хочешь стать моим первым последователем? Я даже дам тебе пять йен на молитву. Хиро от души фыркает, усмехаясь, и блондин недовольно хмурится. Фукуи никогда не воспринимал мечту друга всерьез. – Да, конечно, Экубо, – искренне улыбается он, и в его ладонь грубо впихивают монетку. Хиро бережно бросает ее в коробку, после чего дёргает за верёвку. Характерного звона колокола не последовало, и он обращает свой взгляд вверх. – Как я и сказал, он ещё не закончен, – остыв, немного неловко вторит блондин, и чешет затылок. Мальчишка глядит на него, растерянно и сонно моргнув, и продолжает – два раза хлопает в ладоши, закрывает глаза, слегка хмурится, пока друг наблюдает за тем, как дрожат ресницы шатена. – Чего ты хочешь-то? – Нельзя говорить, не исполнится ведь, – Фукуи с глазами, блестящими мальчишеской наивностью, посмотрел на Экубо. Тот лишь усмехнулся с какой-то ехидностью. Даже надменностью. – Я буквально твой Бог. Просто скажи, о чем попросил. Я должен знать, чтобы исполнить, – объясняет он, складывает руки на груди и опирается бедром о шаткую конструкцию. Слышится скрип досок. – Ну... ты прав, наверное..? – Хиро с опаской отступает от "храма", предчувствуя, что в какой-то момент тот просто развалится на глазах. И оказаться под тяжёлыми досками голубоглазый сегодня не планировал. – Я хочу... стать кем-то. Добиться чего-то. Совершить что-то стоящее. По-детски, да? Экубо искренне не понимает в каком месте это желание «детское». Оно кажется таким... наполненным глубоким смыслом, которого Экубо не понять хоть за сто лет. И переполненным отчаянием. И искренностью. – Вовсе нет. Следующие два дня они красили доски "храма" Экубо. Хироюки считал это занятие бессмысленным, но весёлым, а Экубо тогда ещё просто не знал, что одного последователя, который в тебя даже не верит, недостаточно для получения силы, подобной божьей. – Экубо ведь... ямочки на щеках, так? – Фукуи, утомлённый покрасом хлипких деревяшек, сидит на пледе неподалеку и зарисовывает пейзаж под пробивающимися сквозь густые листья солнечным светом. Он прекрасно рисовал, черпая, казалось, бесконечный источник вдохновения из картин, развешанных по его дому, но, к сожалению, был по натуре замкнут в себе и неуверен, потому боялся даже родителям показать свои работы. Единственный друг был так же единственным, кого Хиро не стеснялся в этом плане. – Ты это к чему? – блондин отходит от своей постройки, опускается на плед рядом с мальчишкой, наблюдает за тем, как тот красит облака на холсте. – Просто забавно, что у кого-то без ямочек на щеках такое имя, – Фукуи просто пожимает плечами и поднимает яркие голубые глаза на друга. – Разве ты не видишь красные круги? – Какие красные круги? Экубо сжимает челюсти. От обычного человека ожидать подобного было глупо и наивно с его стороны. Он берет с пледа свободную тонкую кисточку, мокает в алый цвет и обводит красные круги на своих щеках, которые видны лишь ему в зеркале. – Вот эти. Он так и не решился рассказать.1965
– Дурак, Экубо! – Хироюки с каждой секундой покрывается все более яркими оттенками багрового. От стыда даже уши розовеют, и он в очередной раз дёргается в попытке вызволиться из хватки краснощёкого, но тот был сильнее. – Я же просил не читать вслух! – Ты всё-таки написал «хочу стать кем-то» в сочинении в школе! – не были бы руки заняты тем, что прижимали Фукуи к футону, Экубо бы даже смахнул слезу. Настолько его это... умиляло и забавляло одновременно. – Должно быть, и правда хочешь. – Это было в младшей школе! Мы даже не были знакомы! – Хиро уже тысячу и один раз пожалел, что пригласил сегодня блондина в гости. Сведённые крест на крест руки на груди начинали затекать, так как Экубо держал его уже минут пять, сидя сверху, четко и с выражением зачитывая написанное сочинение, что мятое лежало над головой голубоглазого, жутко смущая подростка. – Ты ведь то же самое у меня попросил. Помнишь? У моего Храма, – Экубо улыбается как-то совсем по доброму. Шатена эта улыбка всегда вгоняет в краску, и в последнее время он догадывался, почему. – Пусти меня, мне стыдно... – жалобно, как щеночек, сведя брови, просит Хироюки, и краснощёкий не может сдержать приступ умиления, что все чаще замечает за собой, и думает, что для злого духа подобное поведение немного... нехарактерно. – Ты такой милый! – шестнадцати летний парень выпускает чужие руки, только чтобы накинуться на друга, в каком-то даже сентиментальном порыве щекоча лежачего под рёбрами. – А! – Хиро возится, сминая одеяло, и пытается скрыться от вездесущих пальцев, зажимается и смеётся в голос. В какой-то момент ему даже удается отбиться от рук блондина, и тот за секунду перехватывает тонкие запястья, укладывает их на футон по обе стороны от головы, прижимая, и вдруг замирает. Растрёпанный, тяжело дышащий под ним Хиро смотрит с немым вопросом в блестящих радостью глазах, в которых отражается теплый солнечный свет. Краска гуляет по его лицу, как по холсту. – Хочешь стать кем-то для меня? – вдруг тихо спрашивает Экубо, и одногодка непонимающе сводит брови. Казалось, его щеки сейчас в реальном времени открывали новые оттенки красного. – Что... ты имеешь в виду? – Фукуи не получает ответа. Дух многозначительно расслабляет веки, приблизившись к его лицу так, что теплое дыхание обдавало сухие губы, и целует. Осторожно накрывает чужие губы своими, закрывает глаза и действует немного с нажимом. Ошарашенный Хиро отвечает не сразу, но, когда понимает, что это именно то, чего он хочет, мягко прикусывает нижнюю губу Экубо, и блондин улыбается, отстраняясь. Отпущенные руки накрывают раскрасневшееся лицо, и шатен хочет плакать от счастья. Никогда бы он не подумал, что его сердце способно отбивать такой быстрый и шумный ритм. Родителям этот союз не понравится.1970
– Я серьезно, Экубо! Это не смешно! – смущённо восклицает Фукуи и снова сдержанно хихикает, барахтая ногами в воздухе, пытаясь слезть с рук духа. – Опусти меня! Ну правда. – Разве так не делают молодожёны в какой-то стране? Мужчина обязан пронести свою избранницу через порог нового дома. Наверное, – Экубо крепко держит шатена, пока лёгким пинком распахивает дверь в пустую квартиру с кучей ещё не распакованных коробок внутри. Пробивающиеся через занавеску лучи выставляют напоказ скопившуюся в гостиной пыль, но это мелочи, в целом квартира была приличных масштабов – за ту небольшую зарплату Хиро. Блондин шагает внутрь и опускает своего парня на ноги. Ещё десять лет назад он бы и не предположил, что сможет снова любить. Все планы по становлению Богом отложились на потом, и дух по прежнему оставался слишком слаб. Хироюки за это время успел закончить школу, дешёвый университет и найти работу в кафе за углом. – Дурак, не делай так больше, – поправив футболку, Хиро проходит глубже в квартиру, вертит головой, осматривая габариты, будто в первый раз. Будто это не они с Экубо на прошлой неделе были здесь же и удивлялись, как такая квартира, пусть и съёмная, может так дёшево стоить. – Мне здесь нравится. – Всё благодаря твоей усердной работе, – краснощёкий засовывает руки в карманы и ступает следом по пыльному паркету. Хиро, чья прическа в детстве была больше в стиле короткого "ёжика", оборачивается и смотрит на него из-под отросшей каштановой чёлки с немного печальной улыбкой и глазами с заметно усталым, но влюбленным блеском. – Было бы здорово, если бы ты подсобил хоть чуть-чуть, – снова задевает эту тему он, и поворачивается к партнёру корпусом. – Стану Богом, и все дома в этом городе будут наши, – Экубо берет его руку в свою и переплетает пальцы. Воплощением своего плана в жизнь он не занимался уже пять лет. Он влюблен. – А, ты... всё о своей детской мечте..? Жизнь так не работает, Экубо, тебе нужно найти работу, – Хироюки не любит ссоры, никогда не любил. Он не кидается колкостями, не язвит и редко выражает мнение насчёт того, что его не устраивает. Он все тот же наивный и добрый ребёнок, которым был всегда. А ведь ему уже двадцать один год. – Это не "детская мечта". Я уже пытался тебе объяснить, это вне твоего понимания, и я слишком слаб, чтобы показать тебе, – Экубо копит силу. Сейчас ее достаточно, чтобы, скажем, перенести кружку с кофе с кухни в комнату и помешать ложкой сахар. Ему нужно больше, если он хочет создать собственный культ в течение ближайшей сотни лет, и ему приходится просто ждать. – Да... да... Извини, но иной раз кажется, будто у тебя запущенный синдром восьмиклассника, и ты отказываешься принять реальность. В реальности же у тебя ни среднего образования, ни работы, и... – У меня все ещё есть мой верный последователь – ты. Ты же веришь в меня? Как в своего единственного Бога? Хироюки молчит. Грустно сводит брови и поджимает губы, пытаясь поддерживающе улыбнуться. Экубо кажется, что его парень хочет отправить его в психушку, просто не говорит этого вслух. Вместо этого Хиро переводит тему. – Давай заведем собаку.1975
– Амэ, ко мне, мальчик. Один иероглиф. Дождь. Странное имя для собаки. Но Экубо плевать, это пёс Хиро. Этот огромный кусок рыжей шерсти резвится на серой сухой траве. Духу не нравится в городе, не нравится, как здесь тяжело дышать, душно и грязно. Фукуи уже год, как устроился на новую работу. Четыре года в качестве официанта, одна крупная оплошность и нелюдимость, и вот ему приходится каждую ночь уходить на смену в неблагополучный бар. Экубо переживает. Нет. Его трясет от предчувствия чего-то плохого. Что-то случится. И это будет касаться Хироюки напрямую. И дух может лишь бессильно наблюдать, заглушая пробирающую до позвоночника дрожь алкоголем. Он чуть не разбивает телефон о ближайшую стену, когда по возвращению домой блондин моет собаку и добивает очередную банку пива, и ему поступает звонок о том, что Фукуи в больнице. – Сказали, что буквально вытаскивали меня с того света. Ха-ха, – шатен выглядит совершенно бледным. Он рассказывает, как в баре началась драка, как кто-то разбивает бутылку, как его используют, как живой щит, насаживая на карманный нож. – Ты веришь в перерождение души? – Экубо ищет ответ в мешках под его глазами, и Хиро перестает улыбаться, непонимающе блестя глазами. Прямо как в тот день. – Что? – Ты веришь в то, что после смерти останешься призраком на этой земле? Застрянешь между реальностями? Без инструкции, без силы. С одной лишь способностью захватывать чье-то тело? – наверное, юноша уже давно подумывает о том, что встречается с сумасшедшим. Наверное, этот немного грустный взгляд усталых голубых глаз означает, что он все ещё не верит. И Экубо задыхается, пытаясь достучаться до него: – В то, что после смерти тебя ожидает темнота и холод, наполненный тварями, не обладающими человеческим сознанием, которые хотят сожрать тебя, потому что ты слаб? – Мои... – он вдруг звучит так хрипло, как никогда раньше, и делает паузу, чтобы прочистить горло. Он уже давно не тот же наивный мальчишка. – Мои родители учили меня верить в перерождение в нового человека. – Замечательно. Пожалуйста, верь в это. Всем своим сердцем. И тогда я найду тебя в следующей жизни. И мы снова будем вместе. Мы будем вместе всегда, – дух хочет, чтобы дело было в вере. Он не помнит своей прошлой жизни, не знает, сколько уже скитается в виде духа, ни во что не верит. Но если есть хотя бы крошечная вероятность того, что вера Хиро позволит ему вернуться на эту землю в новом обличии, Экубо тоже будет верить. Будет верить за них двоих. – Не говори таких вещей с интонацией, будто я скоро умру, – шатен слабо усмехается и отводит взгляд. Экубо давится комом, застрявшим в горле, и берет руку парня в свои дрожащие. – Прости меня, Хиро. Я не смогу тебя защитить. Я не смогу пойти против уготованной тебе судьбе, – он практически физически чувствует, как Фукуи отстраняется от него и уходит, как можно дальше. В реальности же он все на той же белоснежной больничной постели с бинтами вокруг торса и капельницей, вставленной в кожу. – ...Экубо, о чем ты, черт возьми, говоришь?1975
– Красные круги... Блеск в голубых глазах тускнеет с каждой секундой. Кровь Хироюки разбрызгалась по всему салону, попадая даже на лицо Экубо. Блондин ощущает пробирающий мороз, хотя за окном июльская ночь. Как и тогда. Дух знал, что получение Фукуи водительских прав ни к чему хорошему не приведет. Он чувствовал, что время ускользает от него. Нет, от них. – Вот, о чем ты говорил, да..? Красные круги на твоих щеках... Блондину повезло оказаться на менее помятом пассажирском месте. Ему зажало ноги, а из разбитого виска идёт тонкая струя алой жидкости. Вниз, к красным кругам на щеках. Экубо ничего не может сделать. Не может выдавить ни слова. Он только сжимает хрупкие плечи парня, у которого нет сил даже пальцем пошевелить, будто оттягивая тот самый момент. Он даже не тянется к телефону с вдребезги разбитым дисплеем, чтобы вызвать скорую, потому что знает, что это – их точка расставания. Временного или нет. Экубо задыхается. И он не знает, от чего больше – от того как тяжёлые железки давят на лёгкие, или от того, как он всего этого не хочет. Поездка в деревню к родителям Хиро была плохой идеей. И как только в голубых глазах пропадает блеск, дух оставляет тело. Оно ему больше не нужно. Отныне у него всего две цели – найти Хироюки вновь и стать Богом.2012
Аратака. Два иероглифа. Новое процветание. Пф-ф... Когда Рейген впервые его видит, в шоколадных глазах сверкает удивление. Когда Экубо заявляется в офис в теле охранника-алкоголика, блондин хмурится и отчитывает его за использование чужого тела, а затем предлагает взять в два раза больше работы. Экубо не может отвести от него взгляда. За это время дух успел отчаяться, что больше не встретит Хироюки. И, фактически, это был уже не Фукуи. На лице нет невинности и детской наивности, нет вдохновленного блеска в глазах, только острые искры, и Экубо до сих пор не может понять – жадности или азарта. Аратака всегда смотрит на него с интересом. Всегда фальшиво улыбается, поправляя галстук, и убедительно лжёт. Он словно всегда с бокалом вранья, который шарлатан степенно выливает Экубо в глотку, придерживая за подбородок, чтобы не вздумал закрыть рот, чтобы не пропустил ни слова о том, какой Рейген пиздатый. Экубо бесится. Если бы он только нашел его раньше, Аратаке не пришлось бы подстраиваться под этот жестокий мир. И дух опоздал на двадцать восемь лет. И теперь внимательно наблюдает за тем, как блондин вынимает из очередной пачки очередную сигарету. Будь Экубо рядом раньше, не позволил бы даже мысли промелькнуть о курении. – Ты всё пялишься. И молчишь, – блондин нагло ухмыляется, как лис, и зажимает сигарету зубами. Экубо отрывается от размышлений и уставляется в глаза напротив. Он не понимает Рейгена. Никогда. У Шигео экзамены, и он ушел пораньше. За распахнутым окном солнце медленно катится к горизонту. – Пошли в бар. Экубо даже не помнит, как соглашается. Они стоят в метре от входа, когда Аратака снова закуривает и протягивает пачку духу, предлагая составить ему компанию. В голове у брюнета полный бардак. Он пытается что-то вспомнить, переворошить в воспоминаниях всю свою "прошлую" жизнь, но сдается, как только чувствует запах табака. – Я стану Богом, – вдруг серьезно роняет он, даже не заметив, что говорит вслух. Рейген, конечно же, фыркает усмешку, прочищает горло и впервые смотрит на него с искренней улыбкой. – Ага, – с явным скептицизмом тянет блондин, пряча пачку в карман и подавая Экубо зажигалку. Дух уже неделю пытается убедить себя в том, что это не Хироюки. – Хочешь стать моим первым последователем? – вырывается у него так же, как слова о будущем божественном господстве. Аратака затягивается и машет рукой. – Обойдусь. Когда пьяный в стельку блондин так и норовит вывалиться из крепких рук, Экубо выцеживает воздух сквозь зубы. Рейген не соображает, ловит руками пустые стены своей квартиры и чувствует, как его небрежно роняют на диван. Он шипит, как змей. Дух, каждым позвонком чувствуя, как алкоголь кружит пространство вокруг них, совсем неуместно восседает на бедра мужчины. Он только сейчас осознает, как всё изменилось. Словно прошлая жизнь Хироюки была детством и юношеством, а теперь он взрослый Рейген Аратака, который научился врать, притворяться, курить, пить, подстраиваться, выводить ситуацию в свою пользу, обводить вокруг пальца, манипулировать и красноречиво жестикулировать. Экубо, "повзрослев", стал холоден, кровожаден, надменен, апатичен, забыл, как мечтать, сидя под убывающей луной июльской ночью на холодной траве. И забыл, как когда-то любил. – Тяжёлый... Свали, – кряхтит неулавливающий ни капли сути происходящего Аратака, и его руки сводят крестом на груди, вжимая в диван. Экубо бесится. Бесится, потому что Рейген не помнит их. Бесится, потому что сам начинает забывать, медленно становясь от Аратаки куда зависимее, чем был от Хиро. Он в очередной раз себе напоминает, что Хироюки уже давно мёртв. – Что ты творишь? – по лицу блондина гуляет краска, как по холсту. Он перепил. И он смеётся, когда дух ни с того, ни с сего щекочет шарлатана, для которого сие действие наверняка кажется из ряда вон выходящим. Экубо открывает рот, чтобы сказать, что он милый. Но вместо этого останавливается. – Хочешь стать кем-то для меня?