***
По маленькому помещению с деревянными стенами эхом разносился непрекращающийся плач сына и Кушель ничего не хотела, кроме как заткнуть чем-нибудь уши, лишь бы не слышать этот звук. Несмотря на непрекращающийся плач, женщина продолжала укачивать сына на руках, пытаясь его убаюкать. Она прекрасно понимала, что это бесполезно: Леви очень голодный. По какой-то причине ее грудь не вырабатывала достаточное количество молока для вскармливания новорожденного малыша. Поначалу женщина думала, что Леви просто ненасытный и довольно капризный в плане питания, но вскоре она начала замечать, что дело вовсе не в этом. Кушель расспрашивала про это у некоторых уже родивших дам, пытаясь выяснить причину ее проблемы, но ответы, которые она получала от других женщин, обескуражили ее. Одни говорили, что проблемы связаны с постоянным стрессом, другие говорили, что проблема кроется в том, что она очень плохо ест, а третьи, кому она не нравилась, и вовсе утверждали, что она проклята. Кушель попыталась найти альтернативный способ вскармливания ребенка и ей предложили покупать детскую смесь. Однако проблема заключалась в том, что Кушель не могла себе позволить ее купить из-за финансов: половину денег она отдала акушерке, что помогала в уходе за ребенком. За весь день женщина ни разу нормально не поела, а все хлебные крошки, которые она могла найти в своей небольшой хижине, она уже давно съела. В бордель вернуться она пока не могла, было еще рано, но она уже не могла выносить душераздирающие вопли сына и собственный голод. Леви плакал до тех пор, пока не заснул. Его лицо было все красное и опухшее. Кушель нежно поцеловала его в лоб и медленно укутала одеялом крохотное тельце. Женщина, жившая рядом с их хижиной, согласилась присмотреть за Леви на несколько часов, пока Кушель не раздобудет молоко. Брюнетка постаралась привести себя в порядок, вытерла лицо влажной тряпкой и надела чистое платье. «Слишком рано, но другого выбора нет…» Вернулась Кушель спустя несколько часов вместе с маленьким пакетиком сухого молока, двумя теплыми буханками хлеба и маленькой бутылочкой. Кушель не обратила внимание на жалостливый взгляд соседки, когда брала сына с рук и даже не обратила внимание на темно-фиолетовые синяки на ее собственных руках. Она изо всех сил старалась справиться с болью в ногах и на внутренней стороне бёдер, старалась не обращать внимание на кровь, стекающую между ног, когда разжигала огонь, чтобы вскипятить воду. Леви проснулся и вновь заплакал. Кушель поспешно вытерла слёзы. Она сильно устала, но ей нужно еще покормить сына.***
— Мама, ты куда? — раздался тихий голос за спиной Кушель. Женщина замерла на полушаге, но не осмелилась обернуться. Она не ожидала, что Леви проснется, когда она уже собиралась уйти на работу. — Мама? — смущенным голосом прохрипел Леви. Кушель глубоко вздохнула, улыбнулась, посмотрела на сына и вернулась к небольшой кровати, на которой они спали вместе. Волосы Леви были растрепаны, а глаза все еще сонные. Леви смотрел на нее недоуменным взглядом, но это Кушель сочла милым. Женщина опустилась перед ним на колени и, взяв его на руки, улыбнулась. — Маме нужно на работу, любовь моя, — тихо сказала она. — Ты будешь пока один, но не волнуйся! Я скоро вернусь, — быстро заверила она. Нижняя губа Леви задрожала, и он нахмурился еще сильнее. — Можно с тобой? — Нет, малыш, нельзя, — вздохнула она и провела рукой по его волосам. — Не уходи, мама, — взмолился Леви, начиная плакать. Кушель сразу же вытерла большим пальцем его слезу. Кушель больше ничего не хотела, кроме как остаться. Она слишком устала от ночной работы и утренней заботы о Леви. В свои четыре года Леви уже был самостоятельным ребенком. Он обычно подражал матери: собирал лоскутки тканей и стирал их подобно маме. Тем не менее Кушель все равно должна была его кормить, стирать и убираться в их небольшой хижинке. Женщина хотела остаться, но тут же вспомнила пустые полки, одежду Леви, которая уже стала для него слишком маленькой и от этого стала еще решительнее. — Прости, малыш, но я должна идти, — мягко произнесла она, не обращая внимание на его слёзы. — Не плачь, — проворковала она, обняв сына. Мальчик обвил ее шею руками и всхлипнул. — Леви, — начала она, слегка отстранившись и посмотрев ему в глаза. — Пожалуйста, не плачь. Маме нужно на работу, потому что нам нужна еда и вода. И только глянь на свою одежду! — женщина игриво указала на его рубашку. — Тебе не кажется, что пора бы сменить ее? Мальчишка, все еще надувшись, кивнул, убрал руки с шеи матери и вытер слёзы. Кушель ласково улыбнулась. — Хочешь быть сильным, Леви? — все еще игриво поинтересовалась она, ткнув указательным пальцем ему в кончик носа. Ребенок энергично закивал. Кушель отнесла сына в постель, заметив, что он, кажется, стал еще тяжелее, чем неделю назад, и положила его в кроватку. Хихиканье Леви ее приятно радовало. — Тогда тебе нужно больше спать, любимый! — улыбаясь, воскликнула она, убрав волосы со лба и поцеловав его. — Пока ты будешь спать, мама уже вернется с молоком, хлебом и одеждой, ты же у меня такой большой и сильный! Леви фыркнул и гордо улыбнулся. — Я буду сильным, мама! — Я уверена, что именно так оно и будет, любовь моя, — быстро согласилась женщина. — А хочешь, я спою тебе перед сном? Мальчик кивнул. Кушель начала петь колыбельную, которую знала еще с детства. Эту колыбельную пел ей и ее брату, Кенни, их отец. Эту колыбель она знала наизусть. Леви не потребовалось много времени, чтобы заснуть, и, уложив его, Кушель еще раз поцеловала его в лоб и медленно вышла из комнаты. «Почему?»***
Кушель уставилась на монеты на ладони, которые ей удалось заработать. На темно-фиолетовые синяки на запястьях она и вовсе не обратила внимание. В животе заурчало, голова болела, хотелось есть. Женщина неохотно отдала продавцу деньги в обмен на буханку хлеба. Прижав еду к груди, она пошла прочь. Кушель вздохнула и потянула рукав платья, пытаясь скрыть синяки, чтобы их не видел любопытный сын. «Возможно, скоро он поймет, в каком жестоком мире мы живем», — бледно улыбаясь, подумала она. Ей очень не хотелось, чтобы ее сын познал «все прелести их жизни». Кушель шла медленно, старательно обходя ухабы на земле, чтобы не споткнуться. Она вздрогнула, почувствовав, как заболели бедра, а колени подкосило. Остановившись, она прислонилась к стене дома. Женщина вздохнула и прижала хлеб крепче к груди, из-за чего он изменил форму. Кушель тяжело дышала. Ее одолевал и голод, и искушение: съесть весь хлеб до конца, прежде чем добраться до дома и не позволить ни одной крошке упасть на пол. Крепко зажмурившись, наморщив лоб и нахмурив брови, Кушель попыталась унять боль, периодически возникающую в области живота. Все, чего она сейчас хочет, это сесть на грязную и пыльную землю и утолить свой голод. Неожиданно она вспомнила невинные темные глаза сына, его беззубую улыбку, щечки и бледный цвет лица. Сухо сглотнув и отогнав плохие мысли, терзающие изнутри, женщина вытерла пот, выступивший на лбу и, решительно стиснув зубы, продолжила идти. Она ускорилась, как только увидела небольшую хижинку, в которой жила вместе с Леви. Она нетерпеливо нажала на дверную ручку и увидела сына. Внезапно голод перестал иметь для нее значение: его сменила боль, от которой она без особых проблем смогла избавиться. — Мама! — закричал Леви и бросился к ней. Боль на бедрах и в коленях потеряла для Кушель всякое значение, когда она опустилась на колени, чтобы взять на руки сына. Леви обнял ее за шею своими короткими ручонками. Его хихиканье было музыкой для ее ушей, а он тем временем играл с ее черными волосами своими маленькими пальчиками. Через несколько лет Леви поймет, какая жестокость, преступность, нищета окружает их в Подземном городе. Но сейчас она хочет уберечь его от всего этого.***
— Тебя прокляли Боги! Прошло уже несколько лет с тех пор, как Кушель услышала это. Она изо всех сил пыталась выбросить эти слова из головы, но они уже словно какой-то паразит впились в ее кожу по самое не балуй. Почему с ней это происходит? Неужели она и правда проклята? За что? Прошло уже два дня с тех пор, когда она в последний раз выходила на работу и прошел еще один день с тех пор, когда она ела вместе с сыном. Она хотела пойти на работу вновь, готова даже была принять двоих клиентов, но тело начало подводить. Женщина начала сильно кашлять, у нее дрожали колени каждый раз, когда она пыталась встать с кровати и у нее не оставалось другого выбора, кроме как лечь. Кушель прекрасно понимала, что долго не протянет. Она очень сожалела о том, что ее сын останется в этом жестоком мире совершенно один. От осознания этого Кушель вновь сильно закашляла. Она быстро вытерла слезы, чтобы их не увидел Леви. Она опустошена, убита горем, она больше не увидит сына, она не увидит, как он вырастет, заведет друзей. Она даже не сможет увидеть влюбленного Леви, она не сможет утешить его, когда он впервые испытает горе. Она не увидит, как он женится и заведет детей. Она пропустит столько всего важного в его жизни и очень сожалеет о том, что ей придется покинуть своего сына. — Мама? Что с тобой? — обеспокоенно спросил Леви. Кушель сухо сглотнула и попыталась улыбнуться. — Мама в порядке, любовь моя, — хриплым от кашля голосом пробормотала она. — Можешь кое-что сделать для мамы, Леви? Мальчик оживился, обрадовавшись, что он может сделать что-нибудь, чтобы облегчить страдания матери. — Что угодно! — Можешь улыбнуться для мамы? И Леви улыбнулся так, как никогда в жизни не улыбался. Это была последняя улыбка Леви, которую только могла увидеть Кушель.***
Леви Аккерман взглянул на небо и прикрыл глаза рукою, чтобы яркий свет не светил ему в глаза. Он мало что помнил про мать. Он не знал ее любимый цвет и цветок, не знал, какая еда ей нравилась. Он даже не помнил, когда у нее день рождения. Временами, конечно, он вспоминал о ней, о ее нежных мозолистых пальцах, когда она гладила его по щеке, о длинных сухих волосах, с которыми он часто игрался. Порой он даже припоминал, какой у нее был нежный голос, когда она пела ему колыбельную, которую спустя время он больше никогда не слышал, находясь на поверхности. Леви смотрел на стекающую воду и сжимал пальцами стебли цветов, которые он купил по своей собственной прихоти. Он не знал, когда у матери был день рождения, так что решил, что может отпраздновать ее день рождения вместе со своим. Мужчина глубоко вздохнул, расслабив напряженные плечи, и выдохнул, бросив разноцветные цветы в воду. — Леви! — весело позвали его. Сохраняя спокойствие, Аккерман повернулся. Ханджи махнула ему рукой, когда она вместе с Нанабой закончили накрывать стол для пикника. Эрвин и Мик, держа в руках кружки, о чем-то болтали. Отряд Леви жарил рыбу с мясом, а Оруо и Петра просто дурачились. Внезапно подул ветерок и Леви будто бы ощутил на своей щеке нежные мозолистые пальцы. Мужчина слабо улыбнулся и направился к Ханджи. «Если бы ты только это видела, мама…»