Тебе идёт.

Когда твоя пассия – Аохицуги Саматоки, нужно быть готовым к тому, что ты можешь оказаться вжатым в кровать (кресло, стол, стену, пол — нужное подчеркнуть) в любую секунду вашего совместного времяпрепровождения. Пускай Ичиро и не против, он все еще искренне удивляется каждый раз, когда это происходит слишком внезапно. И сегодня не исключение. Еще секунду назад Саматоки что-то внимательно изучал на экране своего смартфона, шипел проклятия в сторону сомнительных личностей, телефонный разговор с которыми длился ровно десять секунд, затягивался сигаретой, размышляя о своих делах. Ичиро не лезет во все это без спроса, а просто наслаждается тем, что может быть рядом, сидеть плечом к плечу и листать свежий томик любимой манги. Это привычная картина, и еще секунду назад все выглядело именно так. Сейчас же он чувствует, как сильные руки по-хозяйски обвивают его талию, а ловкий язык скользит по мочке уха, подхватывает серьгу и играет с ней. — Саматоки-сан?.. Саматоки не любит прелюдии и уж тем более не обсуждает с Ичиро их секс-график. Захотел — взял, не захотел… впрочем, таких ситуаций у них еще не случалось. Вопрос Ичиро улетает куда-то в пустоту, небытие. Язык подменяют острые зубы, что ощутимо прикусывают ухо, а губы жадно вбирают серьгу в рот. Ичиро не сопротивляется, напряженно выдыхает и прикрывает глаза, чувствуя, как по телу мигом разбегаются маленькие электрические разряды. Юное тело реагирует мгновенно, и совсем скоро дыхание сбивается, а выпуклость на штанах хочется стыдливо прикрыть рукой. И когда он перестанет реагировать на любое действие Саматоки так… бурно? Тот в ответ горячо шепчет что-то на ухо, помутневший разум успевает выхватить только «какого хера, Ичиро», не может сопоставить факты и понять, в чем успел провиниться. На раздумья времени ему совсем не дают, толкая на диван, устраиваясь сверху и так по-свойски оглаживая талию и ягодицы. Ни за что и никогда бы Ичиро не позволил так нахально доминировать над собой, но Саматоки был его слабостью, маленьким исключением, которое так нагло ворвалось в его годами устоявшиеся нормы. — Ха-а… — дыхание вмиг сбивается от настойчивых прикосновений. — Почему меня так сводит с ума семнадцатилетка, а, Ичиро? Может, обращается Саматоки и к своему партнеру, но в первую очередь пытается выпытать ответ у самого себя. В его голосе и действиях отчетливо чувствуется нетерпение — впрочем, с терпением у него всегда были проблемы — желание, что буквально душит и заставляет едва уловимо хрипеть. Вещи Ичиро летят на пол вместе с проклятиями — ведь уложил его Саматоки раньше, чем раздел. Как послушный мальчик, Ичиро беспрекословно помогает ему избавиться от одежды — сначала своей, затем своего партнера. Это уже его инициатива, но краем глаза он ловит довольную ухмылку на лице Саматоки. Нравится, значит. Снять с себя джинсы, однако, он уже не дает, перехватывает руку и подносит ее к губам, жадно впиваясь ими, прихватывая нежную кожу, оставляя свежий алеющий засос. Ичиро хочет возмутиться, но его прерывают, грубо притянув к себе и скользнув языком прямо в рот, что тот первоначально раскрыл вовсе не для поцелуев. Эта битва проиграна, ибо противиться и показывать себя нет ни сил, ни желания. Ичиро полностью отдается страстному поцелую, стараясь не уступить хотя бы в этой борьбе, тем не менее, в ответ прикусывая достаточно аккуратно. Саматоки знает, что он — слабость Ичиро, и бессовестно этим пользуется. Впрочем, он не уверен, что взбесится, если его страстный партнер в порыве прокусит до крови ему губу. Он готов простить этому пацану многое. — Саматоки-сан… — шепчет Ичиро во время закравшейся паузы, очерчивает поцелуями линию подбородка мужчины, опаляет дыханием кожу. Им обоим очень нравится, когда в порыве страсти звучит имя Саматоки — одному его произносить, другому — слышать, каждый раз по-разному, будь то со вздохами, стонами, жалобно или, наоборот, до дрожи эротично. Саматоки рычит в ответ что-то нечленораздельное, настойчиво, с силой давит на плечо парня, заставляя опуститься на кожаную обивку, что скрипит так жалобно, будто молит о том, чтобы ее не разорвали в процессе. Процесс обещает быть умопомрачительным. Так что не будет никаких обещаний касательно целостности окружающих их поверхностей. — Перевернись. На командный тон Ичиро реагирует ухмылкой, но «просьбу» исполняет, с готовностью предоставляет полный доступ к своей оголенной спине. На нем нет ничего, кроме красных боксеров, до встречи с кафелем которым, однако, осталось совсем недолго. Саматоки чертовски сильно хочет почувствовать контакт их разгоряченных тел, вжимается в Ичиро, хрипло дышит на ухо и не упускает шанс вновь поиграть с чужими серьгами. Реагируют на все это мгновенно, податливо выгибаясь навстречу, шумно вдыхая воздух. Руки Саматоки, вечно ледяные, дают слишком резкий контраст при прикосновении к горячему телу, заставляют вздрогнуть и тихо выругаться. Ичиро до сих пор не понимает, что ощущает при этом больше — негодование или же подскакивающее еще выше возбуждение. Голова идет кругом сильнее, когда зубы — без пяти минут клыки — Саматоки впиваются в его плечо, не щадя терзают плоть. Боль — умеренная — растекается тягучим пятном в районе укуса, невидимыми каплями стекает вниз, просачивается к возбуждению, смешивается с ним, создавая еще более взрывоопасную смесь. Саматоки держит себя в руках — это чувствуется — иначе вместе со странными ощущениями на его лопатках остались бы кровоподтеки. Зубы вскоре сменяются языком, что обводит ощутимые отметины, зализывает собственнолично оставленную рану. Ичиро не против, он привык. Эти игры только добавляют масла в их и так бушующий пожар. Саматоки еще не коснулся его там, где этого хотелось больше всего, поэтому Ичиро успел превратиться в натянутую до предела струну, улавливающую даже самые невесомые прикосновения, готовую лопнуть точно в тот момент, когда рука партнера накроет его пах. Изнывать от ожидания приходится совсем недолго — буквально через пару мгновений все так и случается, приправленное острой специей в виде нового укуса. — Нгх!.. Легкая боль и наслаждение приятно смешиваются в одно целое, а Ичиро тихо шипит от этого, кусая губы и перебирая в голове все нецензурные слова сего мира. Терпения Саматоки хватает на пару резких поглаживаний через ткань боксеров, после чего он одним рывков спускает их до колен. Зубы вновь сменяются языком, а вместе с этим и приятной прохладой, что утихомиривает пульсирующую боль. Пальцы мужчины тем временем крепко сжимают подрагивающий от возбуждения член и сходу набирают головокружительно быстрый темп. — Слишком… быстро!.. Старательно цепляющийся за улетающий рассудок Ичиро с трудом озвучивает свое возмущение. Жалеет, что не может обернуться, что не видит затянутые похотливым туманом глаза любовника. Тот недовольно фыркает в ответ, но к словам партнера прислушивается. Либо в отместку, либо потому что двух отметин Саматоки мало, он начинает оставлять хаотичные укусы по всей спине Ичиро, заставляя его с тихим поскуливанием выгибаться навстречу. Словно довольный охотник, он помечает свою добычу, оставляет одну за другой свои метки, горделиво хвастается, что это — его. Воздуха категорически не хватает, а картинка перед глазами начинает плыть, на какой-то момент даже темнея по краям. В чем Саматоки был поистине профессионалом — так это в сексе, слишком быстро разобравшись, за какие рычаги потянуть и на какие кнопки надавить, чтобы заставлять Ичиро из раза в раз неприлично быстро сдаваться. Вот только он недооценивает своего любовника — пускай он молод и не так опытен, но с каждым разом выносит его ласки все дольше. Укусы прекращаются, когда Саматоки больше не может терпеть — это легко понять по его рычанию, что вибрацией отдается где-то в области поясницы. Он выпрямляется, прижимается своим пахом к заднице Ичиро, нетерпеливо трется о нее. Ткань джинс слишком грубая и, в отличие от укусов, приносит лишь дискомфорт. — Джинсы, — ответно рычит Ичиро. Одного слова для понимания достаточно и Саматоки, не прекращая двигать рукой, свободной наспех расстегивает молнию. За компанию с джинсами спускает с себя нижнее белье, прижимается уже возбужденной плотью, заставляя Ичиро инстинктивно податься навстречу. Он терпит, скребет пальцами по дорогой обивке кожаного дивана, не сдерживает напряженные вздохи. Готов кончить в любой момент, не зная даже, от чего больше — от ладони Саматоки или от его члена, скользящего по ложбинке меж ягодиц. Саматоки наваливается на него сильнее, хрипло рычит на ухо, двигается в бешеном ритме. — Твою мать, — шипит Саматоки сквозь плотно сжатые зубы. — Как же они тебе идут. Его что… так сильно возбуждают подаренные им же серьги? Фраза быстро добивает, подводит к желанной последней черте. Мир одной вспышкой окрашивается в белоснежно-белый. Тяжело дыша, Ичиро обессиленно валится на диван, отчаянно хватается за ниточки сознания, что разошлось по швам от эйфории. Возможность ощущать возвращается не сразу, подкрадываясь к нему постепенно, маленькими шагами. Шум в ушах плавно стихает, и Ичиро начинает слышать, а вслед за этим — чувствовать. Слышит привычное рычание, чувствует, как чужие пальцы с силой сдавливают бедра, как двигаются, неистово, в абсолютно диком ритме, а затем, словно бросив сложную задумку, отстраняются. Оборачивается озадаченный Ичиро очень вовремя — перед его глазами предстает Саматоки, жадно вцепившийся в самого себя, по-звериному скалящийся. — Кх-х, сука!.. Еще несколько движений и по расцветшей алыми цветами спине стекают белесые капли. Ичиро чувствует, как стыдливо горят щеки — такое Саматоки с ним еще не выделывал. Приподнимается на локтях, видит, как его партнер откидывается на спинку дивана, держа глаза полуприкрытыми, растворяясь в послеоргазменном блаженстве. Не в силах сдержаться, охваченный эмоциями, он садится на колени и, притянув к себе мужчину, целует его, куда менее страстно, зато чувственно, тягуче-нежно, выражая через поцелуй всю свою привязанность и любовь. Лениво, но Саматоки отвечает, постепенно входя во вкус, играя с чужим языком, покусывая губы. — Ты же не думаешь, что мы на этом остановимся? — спрашивает Саматоки, стоит им только прерваться. — Конечно нет, — дерзко ухмыляется Ичиро в ответ. — Было бы крайне странно, если бы Вы остановились на этом, Саматоки-сан. Луна стыдливо прячется за серыми облаками. *** Саматоки хмурно всматривается в экран смартфона уже на протяжении многих минут. Его все несказанно сильно бесит, настолько, что хочется с грохотом бросить сраный телефон на пол, желательно, чтобы бросок оказался смертельным. Может хоть тогда его перестанут донимать каждую чертову секунду касательно невыносимо тупой проблемы. Он устал, он заебался, хотя с удовольствием бы сам кого-нибудь... Череду из проклятий в голове прерывает внезапное прикосновение чьего-то языка к уху. — Чё? Ичиро, бля! В ответ на его ругань лишь игриво посмеиваются и начинают поигрывать с одной из сережек. Саматоки хмурится — казалось бы, куда еще больше? — и хочет перевернуться, но не может. — Слезь с меня! — Еще чего, — довольно смеется Ичиро, скидывая с себя мешающие наушники, руками забираясь под полы рубашки. — Ты ведь тоже так когда-то делал. — Убью, — шипит Саматоки в ответ, чувствуя, как любопытный язык поочередно перебирает все серьги в его ушах. — И я тебя люблю, — мурлыкает Ичиро куда-то в основание его шеи. Научил на свою голову, называется.