Смертельная ода

«Я сам своё небо, Я сам свой ад» Шиллер

Перелистаны страницы аж до ран, Вплоть от первой буквы и до точки. Жаль, не шьются книги, как сутан, Срешечённые на мелкие кусочки. Можно в кашу пепел растоптать И облить чернилами обильно, Лезвием отрывочно изъять, Схоронить под сыростью и пылью... Только смысла - это страшно - не унять, Хоть бы как над ней не изощряться, Можно белый лист в клочок скомкать, И слова не станут трепыхаться. От бессмертия до жизни вечных лет Как орбита - неземное пламя. Высечь можно только так обет И увековечить в корень знамя. Положить легко на чашу жизнь, Взвесив вровень с рукописью чистой. Далека так совершенства близь... И так даль близка страдания, искриста... Бей же в колокол беззвучный звон И пером скрипи - последней скрипкой. Мы не слышим. Мы не знаем тяжкий стон. Мы не вспомним, кровь была ли липкой... Мир забудет тысячи людей, В этом сложная, наш милый мастер, убыль. Ты невидим. Средь полян огней Разве кто-то видит чахлый уголь? Умирай скорее, погибай, И, шипами сердце вырезая, Не посмей сорвать со слёз вуаль И глотай до кашля истязанья... Пусть вопьются глубже фразы те, Что из воздуха и лживости соткались. Не твои, а те, что до костей В вены иглами из ржавчины впивались. Задохнись от боли, что внутри Так кипит, что спрятать нет уж мочи!... Горечь сожаленья разотри По коже. Чтоб писалось скольже ночью. Если станет тошно - захлебнись. Если колит смертно - перебейся. Руки за спину - и быстро развернись! Да смотри под снегом не согрейся... Если навестит тебя твой спрут - Бойся сильно. Не сумей поддаться. Удовольствие от жизни - чистый блуд, Если мастером решил ты называться. Можешь фантазировать конец И предшествующий вкус благой свободы. Лишь не вздумай вознадеяться, наглец, - Не белеют красные уроды. Кровью залит беспрестанный твой талант, Как под ночь с французской королевой. Думаешь, во благо консультант? Ваша свадьба проклята всем Небом. Также разольётся речкой кровь Трусостью обманутых героев. Твой Варфоломей* убил любовь, Кинувшись с обрыва вместе с горем. И вопьётся в вену пусть игла, В час предсмертный перед расставанием. Пожирает пусть скорее мгла, Неслучившееся гложет изливаньем. Ты ведь столько, лодырь, не успел! И стольким обязан выживанием! Всё равно, что жизни спас и в плен Хвори впал из воли состраданья... Но не бойся. Беспокойным сном Поскорей в саване забывайся, Очарован чёрным колдуном, Во его владения отдайся. Годы хлынут, и проходит резь, Горечь рёбра уж не прожигает Только рукопись все так же - как не взвесь, Тяжелее золота бывает. Эта тяжесть - славна и легка, Пусть забвение тоже легким станет. Ты донёс свой крест не в те Врата, Но прожил всецело с Небесами. Это нам бы, через сотню лет, О прощении так яростно молится, Это нам бы, нам, а не тебе, Так упорно пламенем кормится. Почивай, не мысли ни о чём. Лучший лекарь всё же - это время. Миллионы ты сразил мечом, Словно финский нож - страданий стремя. Кто-то плакал, кто-то хохотал, Кто-то пел, а кто снимал по кадрам. Разлетелись буквы сквозь астрал В души зрителям известного театра. К камню от любимого творца Розы свежие ценители возложат Ты ведь ждал покоя и конца? Пусть ничто уж больше не тревожит. Пусть из снов родная колыбель Вьёт осуществившихся мечтаний Тропь. И тёплая шинель Укрывает от порывистых скитаний. Не страшись и верь. Брезжит свеча. А листок лежит недогорелый. В памяти позволь не тлить печать. Только грела б смерть, а не болела...