запутавшиеся дети, которые научились жить

      — Руби? Я могу с тобой поговорить? Лидер подняла глаза со своего места на диване в комнате где, как ей казалось, её никто не будет беспокоить достаточно долго, чтобы она смогла прийти в себя. Услышав вопрос, её покрасневшие глаза тут же наполнились тревогой. Если Рен хотел поговорить с ней, должно быть, это что-то действительно серьёзное. Её собственные проблемы могли подождать.       — Конечно, — с волнением в глазах, она похлопала по сидению рядом с собой. Рен принял её приглашение. Когда двое уселись, Руби повернулась к нему, — Рен? Что случилось? В ответ на этот вопрос, обычно нейтральное лицо Рена сменилось сожалением. Его глаза слегка прищурились словно в поиске чего-то, а затем расширились, видимо, найдя ответ, который получать вовсе не так хотелось. Его руки сжали колени, как если бы они не знали, куда деться. Секунду спустя, Рен взглянул в глаза, определившие судьбу Руби со дня, как она родилась, и произнес слова, которые она не могла принять ещё со времён Бикона.       — Руби, я знаю, что ты не в порядке. Если бы на его месте сидел кто-то другой, он бы и не заметил того, как маска Руби дала трещину, прежде чем она отмахнулась улыбкой и недоверчивым «Ну конечно же в порядке!». Но Рен заметил. Он увидел, как после этого вопроса, зелёные лепестки страха примкнули к уже присутствующим до этого серым. И это напугало его. Сколько раз она скрывалась за этим счастливым фасадом, пока трещины внутри неё лишь углублялись, а этого никто даже не замечал? Как долго она страдала в одиночестве? Рен в ответ лишь поднял бровь. Руби заёрзала на месте. Прошло несколько минут, каждый из них бросил вызов другому сказать, что он был не прав.       — Я так понимаю, тебе ещё не рассказали об эволюции моего проявления, — наблюдение Рена было почти что обыкновенным, в то время как он изучал реакцию Руби. Её глаза слегка расширились — скорее в опасении, чем любопытстве.       — Твое появление эволюционировало? Это просто потрясающе, Рен! Это супер круто, я уверена, потребовалось огромное развитие, чтобы его-       — Теперь оно позволяет мне видеть эмоции, — Рен без особых усилий перебил тарахтение Руби, прежде чем она предприняла попытку отвлечь от себя внимание. Он наблюдал за тем, как её лицо дрогнуло и она пробормотала беспристрастный ответ.       — …Как интересно.       — Угу, — когда стало понятно, что разговор теперь за ним, Рен надавил, — Поэтому, Руби, когда я говорю, что ты не в порядке, я знаю это как факт. Его голос был строгим, не позволяя ей отрицать эти заявления, но в то же время и мягким. Он вновь взглянул на лепестки и опешил от такого огромного количества боли, страха и сожалений. Они не просто окружали её, а цеплялись за неё, как если бы они всегда были одним целым.       — И, судя по всему, ты не в порядке уже очень давно. С этим простым заявлением, которое Руби всю жизнь не могла заставить себя признать, она сломалась. Она заплакала сначала молча, что заставило Рена задаться вопросом, сколько ей понадобилось времени для того, чтобы в совершенстве освоить навык тихой боли. Как долго они все спали, пока она плакала. Он молча раскрыл объятия и прижал Руби к себе. Сдерживая свои собственные слёзы, он проводил по её спине утешительными узорами туда-сюда, пока её тело сотрясалось от рыданий. Он молча проклинал Богов, магию, саму Салем и всех и вся, что возложили такое огромное бремя на кого-то столь юного. Он хотел закончить эту войну, только если бы это означало, что все, кем он дорожил, будут свободны.       Сейчас же он прижимал к себе плачущую Руби. Сейчас это все, что он мог сделать. И он с радостью продолжит это делать столько, сколько ей потребуется. Когда время прошло и звуки рыданий в комнате утихли, Рен принял решение.       — Руби, я понимаю, ты не привыкла открываться кому-либо. И я тоже. Поэтому, сейчас я расскажу тебе кое-что. Она подняла глаза в ответ, но не отстранилась. Он воспринял это, как знак продолжить.       — Я никогда никому этого не рассказывал, — начал он, тихо посмеиваясь над скептическим выражением лица, которое сделала Руби, — О, нет, даже Норе. Ее глаза расширились от значимости секрета, который он собирался доверить ей. Рен сделал глубокий вдох и собрался.       — Я никогда не хотел становиться охотником. Я никогда не хотел быть здесь — каждый день сражаться с монстрами, не зная, увижу ли я завтра, сражаться на передовой в войне за человечество. Я никогда не желал ничего из этого. Руби села и вытерла последние капельки слез со своего лица, — Но почему ты тогда делаешь это? — мягко спросила она. Неизмеримо нежная улыбка озарила губы Рена.       — Нора. Пожалуй, она и есть моя причина для многих вещей. Она хотела не более, чем стать охотницей. А куда идет она, туда и я. Именно так мы и выживали всё это время и поэтому вместе стали воинами. Руби вспомнила, каким было его поведение с тех пор, как они прибыли в Атлас, — Ты жалеешь об этом? Надо отдать ему должное — он не колебался перед тем, как ответить.       — Я думал, что жалею. Но теперь я осознал, что здесь мне и место. Здесь, со своей семьей, сражаться за добро, — он с улыбкой взглянул на нее, — И ты — член этой семьи, Руби. Я волнуюсь за тебя. И я хочу помочь. Поэтому, пожалуйста, позволь нам помочь тебе. Рен решительно смотрел ей в глаза. Руби поняла, что он уже не отступит. Она откинулась назад с утомленным вздохом. Он обернул руку вокруг её плеч и терпеливо ждал.       — Мы убили Гончую, — начала она, в ответ на что Рен кивнул, — Это был человек, Рен. Её голос начал ломаться под тяжестью всего этого. Атласа, который ей был доверен вместе с тяжестью всего мира.       — У него были Серебряные глаза. C этими словами, Рен оцепенел. Он прекратил утешительные поглаживания по её плечу, его дыхание заледенело, а кровь застыла в жилах. Голос Руби звучал побежденным… Будто бы она уже смирилась с тем, во что превратится. Как никак, если Рен понимал, что за этим стоит, если понимал, что Салем похищала серебряноглазых воинов и пытала их, превращая в этих монстров… значит, Руби наверняка это тоже понимала. Но, прежде чем Рен успел поклясться никогда не подпускать к ней близко эту ведьму, прежде чем он заверил ее, что они никогда этого не допустят, Руби продолжила.       — Мне семнадцать. Мне семнадцать и на меня охотятся из-за моих глаз, я стала свидетелем смерти двух моих друзей, я на передовой невозможной войны, и я должна вас всех вести. Я должна иметь ответы на все вопросы. Но мне только семнадцать, Рен. И мне страшно. Рен понимал, что это не всё, что терзало её. Мир был жесток и раз за разом выбирал именно Руби, как свою жертву. Сейчас же, он прижал её к себе, плачущую. Сейчас он позволил себе поверить в то, что он и их семья смогут защитить её и выжить в этой войне. Сейчас он делал вид, что знает все ответы. Иногда он задумывался, а не зашли ли они слишком далеко. Пожалуй, они отрастили свои собственные крылья и совершили прыжок веры только для того, чтобы снова и снова подлетать слишком близко к солнцу и падать. Но затем он вспомнил Пирру. Пирру, которая взлетала и падала, и продолжала бы это делать до конца времен, если это означало защиту людей. Он вспомнил свою команду, свою семью, которые летели вместе с ним. И ради них он решил, что готов падать столько, сколько потребуется. Потому-что они будут вставать снова и снова, пока не одержат победу. Сейчас же, им не надо было лететь. Сейчас, хотя бы ненадолго, можно было притвориться, словно они не были детьми, что сражаются на войне и надеются дожить до завтра.       — Ты выживешь. Клянусь. Безнадежная клятва, сказали бы некоторые. Однако, Лай Рен верил в надежду. Так что он поклялся и Руби тоже поверила.