(не) люби меня

пресса превратилась в один огромный гудящий улей. «навальный разводится!» — кричит каждый портал, жёлтые газеты перемывают кости и ищут причины, а сам политик молчит, вообще никак не комментируя новость. можно было подумать, что это очередной фейк, раз такая обстановка., но в четверг, на очередном эфире «россии будущего» после уже двадцатого доната с просьбой разъяснить ситуацию алексей не сдержался. до этого он просто молча бледнел, стараясь не читать бегущий текст с вопросом «что у вас с женой?», а сейчас волнение у него вышло на высший уровень — оппозиционер прятал глаза, кусал губы… — мы разводимся, да-да. — тон его выражает лёгкое раздражение, — бывает и такое, все мы взрослые люди и должны понимать, что у всего хорошего есть конец. я не буду тратить время передачи на разъяснение всех нюансов, но моя, — здесь пауза, мужчина вздыхает и произносит это с трудом, — жена является инициатором этого процесса. никаких измен, просто она перегорела в этом браке и я её понимаю… «понимаю, поэтому не хочу отпускать, пью тонну спирта ежедневно почти после работы, рыдаю в голосовых, да, лёшенька. это такой высший сорт понимания!» — кира, которая отпивала чёрный крепкий кофе (сегодня слишком трудный рабочий день, надо задержаться до ночи, соответственно, нужен кофеин, чтобы удержаться на ногах) и сидела недалеко от шефа, язвила только мысленно. ей не хотелось провоцировать конфликт. тем более, он бы мог перерасти в неизвестно что — всё-таки, юля временно живёт у неё… с мужем навальная пересекаться не хотела, ибо он только и делал, что умолял о возвращении в семью, в квартире её родителей ремонт, а жить в отеле, пока не окончится бракоразводный процесс — удовольствие из дорогих. пришлось как-то просить совета у друзей и ярмыш подала руку помощи первой, предложив пожить пока у неё. короче, если сейчас пресс-секретарша поругается с шефом, то получит и она, и его жена. не. так подставлять подругу не хочется. хотя, какую подругу? не обманывай себя, кира. возлюбленную подставлять не хочешь. с каких это пор к юлии можно применять такой высокопарный термин? да ещё с тех времён, когда руслана в армию отправили. женщина всегда вызывала у оппозиционерши восхищение, а сближение, неудивительно, что вызывало более бурную реакцию. проблема заключалась в другом — совсем не ясно, что же чувствует навальная в ответ. скорее всего, от неё можно получить что-то… дружеское и тёплое, но не больше. это всё не трагедия, это лишь приносит ярмыш ощущение такой высокой кисло-сладкой боли и заставляет выжимать из сердца всю нежность, словно воду из тряпки. ладно. пора прекращать плавать в своих фантазиях, вон, лёша уже поднимается и идёт к тебе. — выпить не хочешь? — судя по его тону, он настроен на очередной душевной разговор. эх… у девицы нет ресурсов для его поддержания, но ради бесплатной выпивки можно идти. навальный как всегда закажет в ресторане возле офиса виски с колой, потом просто виски чистоганом, зашлифует это водкой, поэтому, когда он в начале попоища вальяжно просит двести «jameson» на половину с кока-колой, не удивляется и сдерживает смешок. классика. — ты чего хочешь, солнце? — политик спрашивает сразу и у спутницы. ох, он сама галантность. ещё и это обращение, господи! не надо так лучше, нет, не стоит! — мне белое полусладкое вино. — почему этот напиток у тебя ассоциируется с ней? успокой свою больную фантазию! на этот выбор оппозиционер только улыбается криво: — сегодня ты налегке, да? хорошо. — он поворачивается к официанту, — даме бокал белого полусладкого импортного вина. желательно, что-то из запасов получше. через пару минут стакан алексея уже опустел, а бокал киры только был пуст лишь наполовину. мужчина склонил голову слегка на бок и так, ненавязчиво спросил: — ты в курсе, где юля? — нет. — врёт, конечно же. и не краснеет. делает глоток вина ещё, чтобы скрыть взгляд, кажется, получилось. — я могу видеть её лишь на судах. и пока мы можем общаться без глаз пару минут, тяжело не высказываться пространно, — в его голосе нотки грусти и какого-то отчаяния, — я слишком скучаю по ней, хочу всё высказать, но, чёрт! — он ударяет кулаком по столу, не реагируя на взгляды окружающих, и вздыхает. подзывает официанта, заказывает теперь уже двести ещё какого-то там прекрасного иностранного пойла, таким образом открывая вторую часть марлезонского балета под названием «осознание вещей». русоволосый делает большой глоток горькой жидкости и опирая подбородок на руку, тянет огорчённо: — я не ценил её. не уважал. да, я любил и люблю её до сих пор, но я не отдавал ей её нежность равноценно! её можно понять, почему она хочет уйти. ей надо было выходить за кого-то другого, а не недоопозиционера с гигантскими амбициями, я её недостоин, кира… ей нужен кто-то надёжный, стабильный и не отсюда, ибо машина репрессий может и её настигнуть., а всё что? из-за меня. ярмыш бледнеет. она чувствует, как холод пробирается где-то внутрь, выдергивает ту самую нежность из души, не оставляя даже кусочки по углам её сознания… липкий страх сковывает её, подкидывает ужасные картины: юля валяется на бетонном полу отдела полиции, между её ног кровавая рана, она едва дышит и бессильно пытается вытереть слёзы и размазанную тушь… или же юля лежит на холодном, мокром асфальте, вокруг ни души, хоть и центр за углом. кровь снова сочится из её тела — в неё стреляли! — всё хорошо? — из кошмаров девушку вырывает одно прикосновение тёплой ладони. так. она в кафе. с лёшей. юля дома (наверное?!). надо будет ей перезвонить. оппозиционерша отмахнулась, мол устала. навальный сразу же закивал и заботливо сплавил домой. как только рыжеволосая скрылась за углом, то сразу же набрала женщину. она была дома и готовила ужин для них. да, она так и сказала: «я нам готовлю ужин». вместо липкого страха в душе появилось новое тепло. пресс-секретарша главы фбк, что-то себе напевая, зашла в ближайший магазин, чтобы взять вина на продолжение вечера.

***

юлия прекрасна во всём. у неё чудесная внешность, хорошая память, она умна и умеет готовить невероятные блюда. вот сейчас, к примеру, она приготовила пасту с мидиями, которая очаровывает сочетанием вкуса моллюсков и сливочного соуса. ни один шеф-повар не сможет повторить этот вкус. за трапезой завязалась беседа. говорили о всяком. — я забыла сказать… — навальная ставит тарелки в раковину и идёт на балкон, жестом показывая идти за ней, что, собственно и делает кира. она отрывает целлофан с пачки сигарет и берёт одну себе, — я собираюсь улетать. в германию на пмж. в россию больше не вернусь, ни-ко-гда. — последнее слово произнесено с сильным акцентом, будто это надо запомнить навечно. блондинка выпускает облачко сизистого дыма в холодный вечерний воздух и продолжает: — улетаю в пятницу. алексей, слава богу, уже подписал всё, что надо, вопрос с имуществом мы решили просто… дети уже взрослые. дашу «делить» не будем, ей уже 18, а захар захотел остаться с отцом. — на её лица мелькнула грустная улыбка, — ладно. к черту это всё. последние дни здесь буду проводить, как хочу. и оставив после себя лишь хаос в голове, запах табака и понимание того, что время пролетит очень быстро, так что, не факт успеет ли девушка признаться ей в чувствах, женщина идёт к себе в комнату. время скоротечно. считай дни, солнышко., а они бегут очень быстро, вон, уже понедельник и вторник махнули со свистом. юля действительно делает то, что хочет — первые два дня недели она вообще провела в петербурге, дальше просто наслаждалась шоппингом, долгим сном, ничегонеделанием… это всё хорошо, конечно, но такой быстрый темп во времени и вечное пропадание навальной не было выгодным для киры. она лишь путалась в своих чувствах. «может, что-то таки получится!» — шептала ей надежда, но здравый смысл обрубал всё одним точным: «нет, посмотри на неё, там нет даже намёка на подобное проявление чувств!». и так по кругу… пока не наступила злосчастная пятница. блондинка весело порхала над чемоданами, а оппозиционерша стояла молча в стороне. так. раз всё свелось к этому событию, то… можно признаться в аэропорту. она молчала в такси, молчала, когда женщина проходила регистрацию… лишь на перекуре подошла к ней — этой прекрасной, курящей сейчас богине из ряда красавиц по типу греты гарбо и марлен дитрих, только вот, есть различия между ними. у юлии сейчас на лице счастье и открытая радость, а не холодная маска равнодушия от femme fatale. не хотелось как-то заставлять её из возвышенного состояния падать на дно дискомфорта. ярмыш, словно школьница, несмело сминает рукава своей куртки и наконец, тихо начинает: — я могу тебе что-то сказать на прощание? — угу-у-у… — навальная затягивается снова, выпускает ещё струйку дыма. она бесстрашно отворачивается от наглых папарацци и курит дальше. — я люблю тебя. — голос киры переходит на шепот. сбоку это признание похоже на сговор. на глаза накатывают слёзы, в плечи идёт дрожь и волнение разрывает все изнутри, — я… я люблю тебя уже давно, но никак не могла признаться. я не претендую на отношения, но просто хочу высказать это, чтобы не похоронить чувства безмолвно. сначала было молчание. девушка опустила голову, чтобы спрятать взгляд, но почувствовав трепетные поглаживания по плечам, всё же посмела глянуть вверх. юля стояла, слегка улыбаясь. — ну… солнышко, не плачь. — её тон был мягким и успокаивающим, она приобняла подругу, переходя на шепот, — поверь, я даже рада, что смогла понравится такой прекрасной девушке, как ты. честно. я не вру. знаешь, если бы я не была гетеро, — она кратко хохотнула, — то мы бы с лёгкостью стали парой. раз я ставила тебя так страдать, то позволь искупить вину хоть немного. женщина взяла девушку, хоть та и пыталась объясниться, за руку и повела куда-то. поворот, ещё поворот, какой-то коридор… «это место я когда-то случайно нашла. единственный коридор, в котором нет камер.» — блондинка, оказывается, на многое способна, даже на поиск таких мест в самых, казалось бы, защищённых зданиях. она легко притягивает рыжеволосую к себе, обвивая руками её талию, а потом осторожно пробирается своими тёплыми руками под её кофту. чёрт. это вызывает кучу мурашек и бурю в голове. «расслабься». один тихий приказ заставляет киру растаять, а трепетное прикосновение холодных и сухих, но таких манящих губ юлии окрыляет её. они целуются так, будто это их самый последний в жизни совместный момент, — долго, ласково, аккуратно… это слияние двух стихий: шаловливого ветра и огня, который, собственно, из-за этого ж ветра и раздувается. навальная чуть отодвигается, нежно вытирает следы её помады с губ киры: — это минимум, который я могу сделать пока что, чтобы уменьшить свою вину хотя бы на десять процентов. прости. — тебе не за что извиняться, не стоит. — они ещё обнимаются немного, но время посадки уже неумолимо приближается к своему пику. надо идти. они идут двое, не держась за руки, нет. будто не было поцелуя и всех этих сентенций… но это нормально для рф — здесь места такой любви нет. юля разворачивается у паспортного контроля, машет рукой, показывает ещё милое сердечко и уходит. ярмыш сдерживает очередной порыв сентиментов и через двадцать минут лишь тихо наблюдает за тем, как большой лайнер с журавлём на крыле* поднимается ввысь. в сердце что-то щемит и также взлетает. сбоку слышно «блять… я не успел!», произнесенное знакомым голосом. оппозиционерша лишь хлопает алексея (ибо его легко узнать даже по тону) по плечу и всхлипывает. через миг слышен всхлип и с его стороны. когда самолёта уже не видно, они, заплаканные и с красными от плача лицами, обнимают друг друга (правда, из-за большого букета в руках политика это тяжеловато сделать полноценно) и продолжают тихое оплакивание вместе. их птица счастья улетела далеко-далеко… и (не) любить её стало значительно легче. наверное.