Я так вижу

— Ты виделась с Эндером. Что ты чувствовала по отношению к нему? — спросил Питер. Вань-му не удивилась этому вопросу; ей только хотелось, чтобы во время ответа Питер смотрел на нее вместо этого проклятого окна, будто за ним происходило хоть что-то интересное. Одновременно ей почти хотелось улыбаться. Такой великий человек — вернее, слепок такого великого человека, но все же… с опаской ожидал слов некогда простой служанки. Она чувствовала свою власть — и над кем? Некогда Гегемоном, правителем всего человечества? В храме, где она была послушницей, не одобрили бы таких мыслей. К счастью, она давно покинула это место. — Он понравился мне и показался замечательным человеком, — с удовольствием ответила она. — Жаль, что мне не удалось провести побольше времени рядом с ним. — Да, очень жаль, что ты застряла со мной, — Питер ожидаемо продолжил игру в ревность. — Хотя смею напомнить, что ты сама вызвалась, буквально бросилась за мной в самую последнюю секунду. — И теперь весьма жалею о своем необдуманном решении. В последние дни такая пикировка происходила между ними регулярно и понемногу переставала быть забавным занятием. Вань-му решила, что больше не будет потакать таким провокациям, но Питер уже продолжал, добавляя их привычному разговору новую развилку. — Когда любишь человека, обычно делаешь это вместе со всеми его недостатками, верно? — Так говорят. — Но если взять все недостатки любимого человека и перенести их в новое тело, они уже не будут любимы, разве не так? — Безусловно. И мне крайне сложно притворяться, что я не понимаю твоих топорных параллелей, недостойных такого выдающегося ума, — что ж, по крайней мере это уже не было недостатком. Впрочем, столь извращенный ум для кого-то определенно не был и привлекательной чертой. — Я нисколько не люблю Эндрю Виггина. Это просто смешно, учитывая, как мало мы знакомы. Питер наконец-то повернулся к ней лицом и мрачно поджал губы. — Что ж, тогда не расстроишься, узнав, что Эндрю умирает. — Твой брат умирает? — вырвалось у Вань-му, и она немедленно пожалела об этом уточнении, ожидаемо услышав язвительный смешок: — Вот только бедняга Эндер не мой братик. Он был когда-то братом другого бедняги, пытавшегося стать властелином мира — небезуспешно, впрочем. Но он давным-давно умер, а теперь умирает Эндер, и это значит, что умираю я. — Ты не умрешь, — сказала Вань-му так легко, потому что не могла усомниться в этом ни на мгновение. Как это возможно? Питер был перед ней, за много световых лет от Эндера, умирающего или нет, и он был так материален и так безобразно жив, что невозможно было представить иное. — Я знаю, что это не особенно обеспокоит тебя. Просто предупреждаю, чтобы ты… не была слишком шокирована возможным зрелищем. — Я сказала, что ты не умрешь! — Вань-му так долго училась не повышать голос, прислуживая в храме, а сейчас рявкнула во все горло — вот как дурно Питер влиял на нее. — Я не говорила, что мне будет плевать, если это случится, но ты не… — Я уже умираю, — фыркнул Питер. — Просто не знаю, в какой момент времени процесс моей смерти достигнет такой стадии, что будет заметен окружающим. Не исключено, что лишь когда мое тело начнет гнить, и плоть сползет с костей. Вань-му вспомнила, как быстро ссохлось и разложилось старое тело Миро, ставшее вмиг ненужным. Но Питер сейчас выглядел живее всех живых, и невозможно было поверить, что дыхание этой жизни может покинуть его таинственное тело, однажды взятое из ниоткуда. — Ты не веришь мне, потому что я патологический лжец? — спросил тот, будто неверие Вань-му действительно задевало его так сильно. Если бы он знал ее достаточно хорошо, то понял бы, что она всего лишь всегда предпочитала скептицизм слепой вере. А еще она никогда не называла его лжецом. — Полагаю, самоуничижение должно идти в комплекте со смертью физического тела. — Причем здесь самоуничижение? Это состоявшийся факт. Эндер вложил в меня все те отрицательные качества, которые только смог наскрести в своей памяти, сродни тому, как сделал молодую Вэл настолько невозможно прекрасной, что это нарушает все законы мироздания. Так что я вовсе не пытаюсь себя принизить, ведь завышенная самооценка определенно входит в мой персональный набор. И Вань-му наконец-то и в самом деле ему не поверила. — Ты говоришь так не потому, что думаешь на самом деле, — заявила она. — Ты просто любишь манипулировать чужим сознанием. Вот почему я уверена, что ты не умрешь, из-за того, что на какой-то далекой планете якобы умирает Эндер, приведший тебя в этот мир. Однако, только повторив это, она усомнилась в необходимости таких резких слов. Ум Питера не был так мелочен, чтобы придумывать столь нелепые выдумки; и вдруг Вань-му показалось, что лицо его было слишком бледным, а руки — слишком нетвердыми, и... — Привел меня в этот мир… как красиво звучит, — язвительно повторил он. — Нет, это Вэл он, может быть, привел в этот мир, как демиург дарит жизнь и свободу новому совершенному существу. Я просто случайно родился в его кошмарах. — Меня тошнит от твоего бессмысленного пафоса! — Зачем ты отправилась за мной в иной неизведанный мир, толков не успев узнать? Ты просто стремилась вырваться на свободу, не так ли? Но ты не учла, что придется добиваться этой свободы бок о бок с чудовищем? Добренький Эндрю Виггин собрал все свои самые дурные воспоминания о своем брате Питере и создал из них меня, как из теста. Но, бьюсь об заклад, этот Питер не был так уж плох. Просто Эндер знал о нем только плохое. Или желал знать только плохое и потому создал монстра, то бишь меня. Но тот Питер… настоящий Питер… уверен, он не был монстром. Просто Эндер считал его таковым. Однако своих создателей, должно быть, не критикуют. Значит, Эндер так видел. Он так видел! Такой чертов гений — а видел все так плоско! Впрочем, тогда он был ребенком. Это многое объясняет. — Возможно, я глупа, возможно, совсем не видела мира, — перебила его Вань-му. — Но я никогда не была полной дурой. И я ни за что бы не отправилась на край света с таким отвратительным человеком, которого ты только что описал. — Отвратительного не по своей воле, добавлю еще раз. — Прекрати прибедняться!.. — Вань-му хотелось как следует ударить его по щеке. — Эндер оставил тебя в покое. Он не контролирует твою жизнь. Ты можешь заполнить ее чем угодно. А можешь делать вид, что должен сойти в могилу вслед за своим создателем. — Ты не понимаешь, как это работает. — Чего тогда ты добиваешься от меня? Чтобы я тебя пожалела и простила всю твою несносность только потому, что ты был создан таким? Чтобы я начала копать могилу для твоего тела? Или оно просто исчезнет, и могила не понадобится? Даже если Эндер действительно вот-вот умрет, ты не должен умирать вслед за ним. Даже придуманные герои не исчезают оттого, что умирает их автор. — Ты говоришь о каких-то непонятных сферах, а я о материальном. — Я тоже говорю о материальном, — возразила было Вань-му, но тут вмешалось настоящее материальное, и лицо Питера исказилось, будто потеряло на секунду привычные очертания и начало стекать вдоль черепа. Это продлилось одно только мгновение, но Вань-му показалось, что за это мгновение ее одежда промокла от пота насквозь. — Он ведь создал меня зачем-то, — жалким голосом сказал Питер, одна его рука держалась за грудь. — Впрочем, он сказал, что не мог контролировать свое подсознание. Будь у него выбор, он ни за что бы не выпустил меня. Это тебе не писатель, который заботливо подбирает каждому своему герою нужные черты. Он осекся и очень внимательно посмотрел на свои пальцы. Их кончики странно потемнели, словно он и правда начал гнить заживо, и Вань-му почти наяву увидела, как темные пятна подступали к локтям, как отвалились от тела иссохшие конечности, словно отмершие ветки, а потом все тело превратилось в бесформенную массу. Она поняла вдруг, что это не просто возможно, а, скорее всего, вот-вот случится прямо на ее глазах. — Кошмары — самые упорные из снов! — крикнула она. — Гораздо упорнее, чем нежные добрые видения, которые забываются, едва открываешь глаза! Если ты называешь себя кошмаром, то будь им! Останься всем назло. Покажи, что тебе не нужна даже искра создателя, чтобы существовать. Забери все, что тебе нужно, чтобы продолжать жить. Забери это. Отними!.. Отними силой, если понадобится, раз Эндер так легко собирается с этим расстаться. Если ты такой беспринципный, каким себя мнишь, то не задумаешься больше ни на секунду, прежде чем сделать все необходимое, чтобы жить, — почему она так кричала? Смерть Питера, перестав быть мнимой, вдруг взволновала ее больше любой другой в этом мире. Но никто не любит кошмары, все пытаются избавиться от них, сбежать прочь. Вань-му сбежала вместе с кошмаром. Наверное, не зря все считали ее опасно непредсказуемой и вздорной. — Не хочу быть просто отраженной тенью. Я желал бы стать тем, что отражается, настоящим. Но я был рожден тенью. Эндер нарисовал эту тень. Он скопировал ее из своих воспоминаний, это то, как отражался настоящий Питер на стене его разума. — Ты не просто отражение, — сказала Вань-му ему в ухо. — И не рисунок на песке, который может легко стереть случайная волна. Эндер умрет, а ты будешь жить, и те черты, которыми он наделил тебя, это всего лишь набросок. — Она обнимала его за голову и прижимала ее к своей груди, как если бы это могло помочь ему остаться. Если он уйдет, Вань-му останется совсем одна на краю мира, но ведь ей не привыкать быть одной? Ее не пугала возможность остаться одной, но одиночество… оно казалось куда страшнее с тех пор, как она познала возможность не быть одинокой, какой всегда была, прислуживая в храме своей госпоже. Монстры не плачут, и ожившие кошмары не проливают слез, и Питер не был ни тем, ни другим. Может быть, Эндер всегда думал о нем лучше, чем тому казалось. Или же слепок Питера родился еще несформированным, неоконченным, как слепой голый детеныш, и, постепенно оживая, он стал другим. Или же Питер хотел лишь возразить Эндеру; доказать, что тот неспособен воссоздать его образ во всей своей правоте. Вань-му охотно готова была поверить, что желание досадить было его главной движущей силой, но это едва ли имело какое-то значение. Лицо Питера снова исказилось на миг, а затем вернулось, стало ровным и почти спокойным, полным какого-то умиротворенного ехидства. Вань-му не могла знать, жив ли Эндер или все-таки уже мертв, и сам Питер, кажется, уже не был уверен в правильном ответе, как брат, разделенный со своим сиамским близнецом, больше не мог знать, голоден ли тот, пьян или болен. — Я победил! — у него дрожали губы — кажется, он боролся со смехом. — Он не стал мной. — Ты хотел сказать, он не забрал тебя с собой? — на всякий случай уточнила Вань-му, но Питер только покачал головой. — Нет, нет. Он не пришел сюда, не пришел в мое тело. Он просто исчез. Я остался… отдельно. Отдельно от него. Как ты там сказала? Когда художник умирает, его картина остается, да? И она не остается неизменной, и как бы автор ни старался из могилы, ему не удастся убедить потомков в том, что нужно видеть на этой картине, верно? Каждый все равно будет находить свое, и все больше… с каждым годом все больше. — Мне не нужны годы, чтобы что-то там разглядеть, — Вань-му подумала, что успела увидеть что-то важное всего за несколько минут, после которых бросилась участвовать в невообразимом прыжке на другую планету бок о бок с самой сомнительной личностью во вселенной. — Ты совсем не ужасен, — сказала она, как самый удивительный комплимент — и в случае Питера, вероятно, именно так и было. — И больше не вздумай спорить. Я зритель. И я так вижу.