***
Они звали его. Снова. Холодные огоньки, извечные обитатели поместья, что огрызались на малейшее приближение чужаков, веретеном тянулись через пыльный центр квартала. Они выбирались за ворота и брели по старой, давно заросшей аллее, поднимаясь вверх, на холм. В них не было буйства, горечи, страха, как здесь, в квартале. Только смирение и какое-то молчаливое повиновение. Словно там был некий маяк, к которому стремился каждый из них. Пара карпов, что в статичном танце медленно кружила в искусственном пруду перед домом, откликнулась на непонятную дрожь вокруг. Белая рыбина ударила хвостом по водяному зеркалу. Джуни чуть дрогнул, когда несколько капель окропили его лодыжку. Пруд покрылся рябью. Точно в такт резонирующему пространству. Спрыгнув с широкой энгавы, Джуни зашагал к холму, по которому прямо от ворот тянулась мëртвая процессия. Они не часто выбирались из поместья. Словно были намертво прикованы к этому месту. Земля, насквозь пропитанная страхом, болью, скорбью и сожалением. Джуни прощупал пустующий дом, покинутый им мгновениями ранее. Он? Мама? Нет. Здесь они были хозяевами. Это была их обитель. Тревожная, печальная, тихая. Джуни был ближе всех к ним. Может, они видели в нём часть себя, может, видели в нём мост, а возможно, просто молча терпели. Точно Джуни не знал. Знал лишь одно: как бы близко он ни был к ним, для них он всё равно чужак. Потому что они — Учиха. Мëртвые Учиха... Под ногами мокро скрежетали песок и дорожная грязь. Только сейчас, проходя второй пролёт ступенчатой аллеи, Джуни понял, что просто-напросто позабыл о сандалиях. Сырость монолитных плит холодила стопы. Джуни чуть поëжился в ответ на прикосновения весеннего утра. Джуни знал эту дорогу, эти побитые временем ступени. Знал, что скоро где-то правее него должно показаться солнце. Большое и круглое, как блин. А ещё тёплое и жёлтое. Что такое «жёлтое», Джуни не понимал. Боруто говорил, что жёлтый — это как вагон Каминари-экспресса, или обложка «Боя шиноби», или пух мелкого, недельного цыплёнка, или как летнее поле подсолнухов. Джуни с трудом представлял себе в небе холодный металл вагона, да и «желтизна» нескольких страниц в обложке тоже не накладывалась на его абстрактное понятие небосвода. Цеплята же невероятно мягкими, постоянно пищали, щекотали запястья и беспомощно шебуршали в ладонях. А зачем-то общипанный им жёлтый подсолнечник и вовсе был отвратительно горьким... В общем, солнце было горячим и странным. Но оно было. И сияло над крышами Листа каждый божий день. Приближаясь к ветхой громаде старого храма на вершине холма, Джуни наконец прочувствовал этот концентрированный колодец энергии. Очень древней и необычной энергии, домом для которой стала когда-то эта неприметная обитель. Но в этой палитре ощущений было нечто новое. На фоне концентрата чакры, тянувшейся к этому месту незримым потоком, возник лёгкий, чистый, благоухающий флёр. Движимый холодными тенями, направляемый неуловимым шепотом храма, Джуни везде натыкался на него. Новое, странное, никогда не встречавшееся ему ранее единство молниеносной резкости и спокойного шелеста сакуры. От эссенции, призрачной вуалью возникшей на его пути, веяло отрезвляющей свежестью дождливого дня и тонким ароматом весенних цветов. Последний пролёт холодной аллеи остался позади. Джуни вдруг обнаружил, что плечи пробрало мелкой россыпью мурашек, а морозное утро прошлось по спине не самым ласковым ветерком. Влекомый новыми ощущениями, он не спеша зашагал к храму.***
Синий хорошо ложился на бумагу. Чуть сгорбившись, уперевшись спиной в ветхий деревянный выступ и выставив перед собой колени, Асами водила пальцами по бумаге. Небольшой лист, прибитый парой скоб к гладкой дощечке, которую она по обыкновению не забыла прихватить из дома, медленно становился отражением утра. Асами сидела на старой изувеченной пристройке, едва ли не накрытой столбом каменистой породы дотона, созданной каким-то шиноби наверняка очень и очень давно. Краска, выдавливаемая из тюбика в левой руке, хаотичными пятнами ложилась на лист. Дальше в дело шли пальцы правой. Асами умело распределила цвет по холсту, отложила тюбик и подтянула к себе видавшую виды тряпочку, удаляя масло с кончиков пальцев. Покосилась на кожаный пенал, из которого торчали небольшие кисти, и выудила одну. Белый разбавит. Белый добавит реальности. Добавит реальности в это удивительно красивое утро, когда солнце ещё не показалось и Лист утопал в предрассветной дымке. Кисть прошлась по листу уверенными мазками. — Они спокойны и безразличны к тебе. Но ты не из них... — выдал приглушённый голос. — Кто ты? Асами вздрогнула от неожиданности, кисть сделала ненужный мазок. Девочка мотнула головой из стороны в сторону, пытаясь вычислить источник, но тщетно. Замшелая площадка перед храмом была пуста. Отложив дощечку к куче тюбиков, Асами опасливо перегнулась через своеобразный парапет и глянула вниз. Перед ней, едва ли не упираясь лицом в стену, стоял мальчик. Тёмная футболка с высоким воротом, светлые шорты и угольно-чëрные патлы, которые небрежными сосульками свисали с его головы, почти что полностью перекрывая лицо. Удивительно, но в такое морозное утро мальчик был босым. Асами невольно поëжилась, втянув голову поглубже в кокон отцовского шарфа. Нелепый мальчик был похож на оборванца, коих было достаточно в старых кварталах Конохи. Но дети не заходили сюда, тем более в такую рань. Глухое местечко считалось проклятым. «Угольная чёлка» подняла глаза на неё. «Глаза», — хмыкнула Асами. Если бы она их видела за этими космами. — Ты не отсюда. И каким-то образом отсюда, — немногословно заключил странный мальчик. — Я Джуни. — А я хотела закончить. С этими словами Асами развернулась, отползла подальше от края и вновь принялась за краски. Новые знакомства её не интересовали, тем более знакомство с оборванцем, который всем своим видом выражал стремление простудиться и слечь в госпиталь на неделю-другую. Не успела Асами взяться за кисть, как снизу послышалась непонятная возня, кряхтение и скрежет трухлявых досок. Через несколько мгновений «угольная чёлка» сидела на самом краю парапета, свесив голые ноги вниз. Мальчик, чуть сгорбившись, уселся едва ли не возле неё, устремив взгляд по направлению к предрассветному зареву. На спине его чёрной футболки красовался вышитый вручную алый вихрь Узумаки. — Скажи, «хотела закончить», что ты там видишь? Ты ведь постоянно смотрела туда, — его худая рука устремилась к полуразрушенному кварталу, отделённому от крепостной стены небольшим пролеском. — Да я не «хотела закончить»! Точнее, я хотела закончить, но не... Вот же, — пробубнила Асами. — Я Асами, и я рисую. А ты закрываешь небо!***
Как он мог закрывать небо, Джуни так и не понял, но движение чакры в руке Асами он распознал ясно. Его настоятельно просили сдвинуться правее. — Вот, что я там вижу, — Асами без удовольствия протянула к нему руку с каким-то плоским предметом. Джуни развернулся, сырость деревяшек заметно въелась в шорты. Он протянул руку, намереваясь ухватится за протянутый ему предмет, но был остановлен сердитым возгласом Асами. — Руки! — прошипела она. — Ты что, слепой, что ли, не засохло ведь ничего! Она подтянула дощечку к себе, уже точно не намереваясь делиться творением раннего утра, и смелым движением раздвинула шторку чёрных волос. Асами зависла, как-то туповато глядя на полуприкрытые веки и пустой взгляд. Джуни почувствовал, как внутри неё что-то пошатнулось. Обыкновенная реакция, к которой он уже давно привык. Они все так или иначе его жалели. Джуни же и по сей день продолжал считать, что жалеть себя ему ровным счётом не за что. А значит, и другим не стоило. Асами почему-то молча отстранилась и, заняв прежнее место, вновь принялась за краски. — Ты часто тут бываешь, Джуни? — Почти каждый день. Но мама обычно против. Говорит, что я ещё слишком мало умею, чтобы соваться в этот храм. Асами непонимающе взглянула на него, но, чуть погодя, продолжила: — Я тоже тут часто, но тебя вот раньше не видела... Она снова уткнулась в дощечку, растушëвывая светлые тона по сизому небосводу и изредка поглядывая на Джуни, чьё лицо теперь было направлено точно на неё. — Тут странно, да? — спустя несколько минут безмолвных переглядываний произнесла Асами. — Смотришь туда и видишь старые дома, нетронутые заросли... Видишь старость. А потом ведёшь головой — и вот перед тобой встречающий рассвет Лист. Повседневный, привычный и настоящий. Асами устремила взгляд на утопающее в утренней дымке поместье. За ним были лес и стена, объятые белизной утренних тонов. Чуть правее — мелкие улочки, старые кварталы, постепенно переходящие в однотипные грубые многоэтажки. А у самого храма высились раскидистые кроны, за которыми виднелась высокая гряда плато, где были высечены каменные лица Хокаге. — Здесь будто бы... — Грань, — заключил Джуни. Там, чуть позади неё, было что-то, что объединяло, собирало все кусочки воедино. Маяк этот разгорался, он заглушал её чистый цветочный трепет, разгораясь ядовитым концентратом. Яркий эпицентр незримого сборища потоков набухал в своëм древнем вместилище, колодцем которому служил храм. — Да, но она — не цельный монолит. Эту грань... Её словно разбили. Она едина, она держится, но каждая её часть — она видит своё. Похожее, но другое. Знаешь, это как будто расколотое пополам зеркало. — Что такое зеркало? — Джуни вопросительно уставился на неё. — Это такое стекло. Нет, полотно. Жёсткое, но хрупкое. И в нём можно увидеть отражения. Понимая, что ему сложно, Асами постаралась исправиться: — В нём можно увидеть себя. Нет, это точно было не зеркало. Себя он там не видел. Он был здесь, с живыми. А там были они... И ещё много всяких, но они были так далеко, что Джуни просто не мог за них уцепиться, даже если бы очень хотел. Он пропустил момент, когда молчаливый трепет разрозненных теней исчез, превратившись в единый гул десятков и сотен таких, как они. Храм стал настойчивей, он буквально жаждал его присутствия. И Джуни тянуло туда. — Подай жёлтый, — отвлекла его Асами, когда облачная даль над Конохой начала теплеть. «Опять жёлтый. Даже здесь», — чуть ли не обречëнно подумал Джуни. Её рука тянулась к нему, словно пытаясь достать до какого-то предмета. Джуни пошарил руками у своих ног, натыкаясь на прохладный пластик множества разбросанных тюбиков. — Да, этот, — сказала Асами, когда он ухватился за один из них. Джуни протянул «жёлтый» ей, открывая для себя новую грань этого цвета — упругую, рифлëную и немного холодную. Мимолётное соприкосновение их пальцев убедило Джуни в том, что она не из них. Асами была слишком реальной, слишком живой. Она была со своим запахом, вкусом и колеблющимся мерцанием внутренней энергии. И она почему-то тоже чувствовала здесь «нечто». Джуни приподнялся на руках, спрыгнул вниз на замшелые плиты и, шагая по глади разбитых камней, направился ко входу в храм. Неразборчивые оклики Асами пролетали мимо ушей. Были лишь колебания и неуëмный гул. Там было нечто особенное. Исток, прародитель. То было словно живое начало всего небесного и земного. Живое, но лишённое тела и его животворящей энергии. Собирательный колодец веры и самой сути. И этот колодец, внемлющий зову холодных теней, жаждал его — Джуни. Жаждал его и его тела. — Ты чего? — подбежавшая к предверию храма Асами ухватила его за запястье. — Нам нельзя сюда! Никому нельзя сюда. Но внимание Джуни поглощал лишь скрытый во тьме алтарь — та пульсирующая жила, где единство идеи и образа желало жизни. И Джуни самозабвенно тянулся к ней. Игнорируя протест Асами и проскользнув под колонной, преграждающей вход, Джуни вступил в просторную залу храма, невольно увлекая девочку за собой. Он почувствовал, как непонятное тепло разлилось по пыльному дощатому полу. Храм внимал его присутствию и пропускал внутрь. А Асами по какой-то причине замерла там, где его стопы впервые почувствовали тëплое покалывание. Но Джуни не обернулся и шагнул дальше, шаг за шагом подходя к пульсирующему чакрой алтарю. Перед ним была стена и множество эссенций, чей зов сливался воедино ярким пластом — той самой неизведанной гранью, что мостом соединяла миры. Рука невольно потянулась вперёд, желая дотронуться до этой пелены. — Джуни! Карин появилась резко, разбивая поток, что завладел его вниманием, разумом и телом. Джуни отшатнулся от алтаря, оборачиваясь на обжигающий поток чакры матери. Уставшая после ночной смены мама стояла напротив него. Но даже несмотря на это, её оглушительная энергия целиком заполонила залу. Вуаль нежного присутствия растворилась в неизвестности. Асами испарилась, унеся с собой остатки весны и цвета. Трепет позади него умолк, как улетучился и тихий вой теней. Всё умолкло, пропало, исчезло. Перед ним была только мама. Карин опустилась перед ним на колени, заглядывая в лицо. Её рука упала на плечо, крепко его сжимая. — Ну вот и какого чëрта ты делаешь, а? Джуни с сожалением подумал, что в чём-то Асами была всё-таки права...***
Джуни растворился, как только первые лучи солнца, огибая колонну у входа и минуя усыпанную дырами крышу, секундным выстрелом пробрались в просторную залу храма, озаряя всё вокруг своим ослепительно-ярким светом. — Что ты здесь делала? Возникший из ниоткуда голос отца был твëрд и холоден, но Асами разгадала в нём нотки нескрываемого волнения. Она развернулась, вглядываясь в тёмный силуэт у входа. — Я рисовала, папуль, — просто и без утайки ответила Асами. Она обернулась к алтарю, где прежде была фигура загадочного Джуни. Но зала была пуста. — Рисовала храм? — вопросительно приподнял бровь Какаши. Перед её глазами встало утро — покой старости в единстве с будущим, конец ночи и начало нового дня, а ещё удивительный храм и странный Джуни. Асами почему-то улыбнулась, прижимая руки к груди. — Грань, папуль. Я рисовала грань.