***
Спустя только пару дней Джон стоял в участке и ждал встречи с подозреваемым. Он сидел в приёмной и сам не знал, чего ждал, ему просто сказали подождать. Внутри разрывало от желания пойти к следователю и сообщить о том, что убийца сейчас сидит не за решёткой, а в приёмной на очереди в качестве гостя. И как это Беллами предусмотрел даже то, что Джон этого не сделает. Неужели доверил это дело Октавии. Хотя если нужно защитить Джона, то Октавия, и вправду, первая в этом списке. Её даже не нужно просить об этом. Джон дождался того, что к нему подошёл мужчина лет сорока на вид с подтянутой высокой фигурой. Он не был одет в полицейскую форму, был в свободной одежде, и потому не совсем было понятно, кто он такой. Он посмотрел на парня и спросил: — Ты Мёрфи? — Да. — Пойдём со мной. Джон без лишних вопросов отправился за ним. Они проходили по коридорам, и Мёрфи не совсем понимал, почему они пробираются куда-то вглубь здания. Он думал, что встреча с Беллами будет в комнате поближе. И почему его ведёт не служащий, а какой-то неизвестный мужчина, который не удосужился даже представиться? Но Джон по-прежнему молчаливо шёл за мужчиной, не доставая расспросами. Незнакомец остановился у одной из дверей, и служащий, стоящий рядом, открыл её. Тогда мужчина пригласил зайти Джону первым. Джон вошёл в комнату и увидел Беллами, сидящего за единственным столом в комнате. Блейк тепло улыбнулся, как только увидел его. По нему было видно, что он очень ждал этой встречи. Джон тоже её ждал, но на вид он был не столь радушный. — Привет, Джон, — начал Беллами. — Скажи мне, какого хрена? — сразу же перешёл к делу и к негодованию Джон. Потом он увидел, что мужчина остался с ними. Он подошёл с полной непосредственностью к столу и сел за него. Джон посмотрел на мужчину с недовольством и непониманием, и Беллами сразу уловил этот взгляд. — Познакомься с моим адвокатом, Джон. Его зовут Маркус Кейн. Пока он здесь, мы можем говорить без прослушивания. Расслабься, ему можно доверять. И сядь за стол, пожалуйста. Мёрфи сел на стул рядом с адвокатом напротив Блейка, и продолжил сверлить парня взглядом. — А теперь перейдём к твоему вопросу, — со спокойствием и непосредственностью продолжил Беллами, так, словно он не находится сейчас одной ногой в тюрьме. — Меня подозревают в убийстве Диксона, но весомых доказательств на меня нет, кроме как жалобы об угрозах со стороны убитого. Я не признаю свою вину и нахожусь здесь, пока её не смогут доказать. Но это ещё под большим вопросом, смогут ли. Что требуется от тебя: сидеть спокойно и не рыпаться, жить у меня дома и ждать, когда я вернусь. Я постараюсь поскорее. Сделаю всё, что в моих силах. — Так не пойдёт, — возразил Джон. — Я не спрашиваю, милый, — с лёгкой улыбкой на губах усмехнулся Беллами. — Серьёзно? — возмутился Джон, не на шутку разозлившись. — Тогда и я не стану спрашивать тебя о том, что мне делать. А просто пойду и скажу им, кто на самом деле его убил. — Думаешь? — с таким же уверенным спокойствием спросил Беллами, а после обратился к Маркусу. — Меняй тактику. Я признаюсь в совершенном мною убийстве. Предоставлю даже доказательства. — Как скажешь, — согласился Кейн. — Что ты делаешь? — с недовольством спросил Джон у Беллами. — Задумайся лучше над тем, что ты сейчас делаешь. Ты не оставляешь мне шанса выйти из-под суда невиновным. Я с лёгкостью докажу им, что ты всего лишь помешан на мне и пытаешься взять вину на себя. На меня больше улик, можно будет сделать ещё и липовые, а ещё и моё признание. Правда посадят на долго, но это уже будет с твоей помощью. А если ты не будешь мне мешать, я смогу обыграть всё в свою пользу. Джон смотрел на парня полным замешательства взглядом. Он не ожидал, что Беллами готов пойти на такие меры. Хотя как будто он Блейка не знает. Чему тут удивляться?! — Чего ты пытаешься этим добиться? Ты не понимаешь, что я так не смогу? Как я по-твоему должен спокойно жить, когда ты будешь сидеть в тюрьме по моей вине? Как ты себе это представляешь? — Мою вину ещё не доказали. — А если докажут? Как ты можешь этого избежать, если скрываешь реального убийцу? Им нужно кого-то обвинить. И если это буду не я, то это будешь ты. — У меня больше шансов на оправдание, чем у тебя. Так же если меня всё-таки посадят, я смогу добиться срок меньше, чем дали бы тебе. Я это делаю для того, чтобы поскорее быть рядом с тобой. — А я не стану тебя ждать, ясно?! — пригрозил Мёрфи. — Если тебя посадят, я уеду туда, где ты меня не найдёшь! Что ты скажешь на это? — Это будет твоё право. Держать тебя насильно я не смею, — с прежним спокойствием говорил Беллами, но уже совсем не улыбаясь. — Тогда у меня в двое больше мотивации не садиться в тюрьму. — Тебя совсем ничего не останавливает? — Нет. Я знаю, ради чего я это делаю. И даже если ты захочешь послать меня нахрен, я не собираюсь из-за этого менять своё решение. Самая главная моя задача, чтобы ты был на свободе. Со мной или без меня. — А мне не нужна свобода без тебя, — признался Джон, сдавшись. — Пару дней назад ты был готов от меня сбежать навсегда. Так много изменилось за два дня? — Но ведь ты меня вернул, — ответил Джон с лёгким дрожанием в голосе. — А я почему-то снова вынужден оставаться один, когда я думал, что больше не придётся. Ведь ты так сказал, что будешь теперь рядом. А тебя снова нет. — Ты не будешь один. Просто прошу тебя довериться мне. Иди вместе со мной, а не наперекор. И тогда я смогу больше. Вот увидишь, Джон. Мои силы умножаться, если ты будешь «за» меня. Джон опустил взгляд и попытался спрятать накатившиеся слёзы от собственного бессилия. Беллами потянулся к нему вперёд и взял его за руку. Джон снова ощутил тепло от его прикосновения. Такое нужное сейчас. Ужасно не хотелось его терять. Но ведь когда-то придётся отпустить его руку и позволить ему остаться здесь. Это казалось непосильной задачей. — Это издевательство какое-то. Я до сих не могу простить себя за Луну. И понять, почему она взяла вину на себя. А теперь ещё и ты. — Ты это серьёзно? Как ты это делаешь? — впервые за всё время подал голос Кейн. — Уже два человека садятся в тюрьму, прикрывая твой зад! Чем же он так прекрасен? Джон недобро посмотрел на Кейна, а после вернул взгляд Блейку и с недовольством спросил у него: — А что получше адвоката не нашлось? — Он самый лучший, — с улыбкой ответил Беллами, забавляясь с ситуации. — Кейн, мы сможем обойтись в суде без него? — Он сильный свидетель со стороны защиты. Не стоит этим пренебрегать. — Если можно обойтись без Джона, я предпочту не вовлекать его в это. — Если я могу помочь, то я буду свидетелем, — возразил Джон. — Нет. С тобой опасно, — опроверг Беллами. — Я «за» тебя! Я даю слово. Я не стану мешать тебе, Беллами. — В любом случае, суд может призвать его к ответу, — сказал Кейн. — И лучше бы нам подготовится к этому. Я обговорю с Джоном план действий, как приедем в мой офис, чтобы у нас было больше времени на разговор. — Договорились, — согласился Беллами. — Но сильно его не вовлекай. Он должен только отвечать на вопросы. Мы не будет воздействовать на решение суда через него. — Замётано. Можешь не дёргаться по этому поводу. Джон взглянул на него, приподняв бровь: — Это на юрфаке учат такому жаргону? — Не парься, пацан. У меня диплом купленный. Джон снова перевёл удивлённый взгляд на Беллами: — Сменил бы ты адвоката, пока не поздно. На что Беллами рассмеялся: — Он просто рофлит. И правда, не парься, он — профи. — Тогда почему не он занимался делом Луны? — В её деле нужен был другой специалист. Тут всё тонко. Тебе не зачем беспокоится об этом, — ответил Беллами и чуть сильнее сжал его руку. Джон начал дышать наполовину, боясь упустить момент. Беллами раньше никогда не был с ним таким тёплым. Даже когда он проявлял тепло, оно было всё равно чужим, это чувствовалось. Сейчас же Беллами прикасался к нему и смотрел на него, как на кого-то близкого, как когда-то на Луну. Это было не спутать ни с чем, и Джон боялся расчувствоваться в этот момент. Он уже и думать забыл о той злости, с которой пришёл сюда. — Я понимаю, тебе это всё не нравится, — мягко произнёс Беллами, глядя на Джона. — Поверь, мне и самому меньше всего хочется быть здесь. Но я понимаю, что отдать тебя, я не могу. Я пообещал, что больше не оставлю тебя, что тебе не придётся постоянно бороться в одиночку, и я сдержу слово. Больше тебе не нужно сражаться, я сделаю это за тебя. Извини, но по-другому я не умею. Когда человек важен для меня, я готов на всё ради его безопасности. А тебе, и подавно, пора уже прекратить брать весь удар на себя. Ты уже достаточно вынес, и я просто хочу, чтобы ты был в порядке. Это всё, что мне теперь нужно. А тебя прошу, всего лишь позволить мне защитить тебя. И желательно, больше не убегать от меня. Беллами закончил фразу со светлой доброй улыбкой, но в его глазах мелькнула глубокая отчаянная печаль вперемешку со страхом. Ему не так легко давались эти слова, которые он, казалось бы, с такой лёгкостью и уверенностью произносил. Не уж то он и в правду испугался, когда Джон сказал, что уедет, если Блейка посадят? Конечно же, Джон это говорил только для того, чтобы вразумить его. Мёрфи всё ещё тяжело было ему верить. Так, чтобы ни на минуту не сомневаясь. Несмотря на то, что Беллами не пытался давать ложных надежд, и ранее никогда не говорил подобных слов, не придавал столько значимости Джону, как сейчас. Кроме того случая, когда хотел сделать из Джона мишень для Диксона. Но тогда был мотив, а сейчас вроде бы его нет, теперь то Беллами незачем притворяться. Вроде бы. Эти опасения ничего хорошего не несут и совсем не защищают от попытки наступить на те же грабли. Они только сильнее истязают, вдалбливая в голову мысль о том, что: «Ты никогда ему не будешь нужен. Не смей на это вестись». Толку правда никакого, Джон всё равно уже никуда не денется. Он всё равно верит, несмотря на то что постоянно сомневается.***
Когда-то Джон безуспешно пытался убрать Беллами из своей жизни. И можно сказать сейчас он этого добился. Правда, Джон остался в его доме, но без него самого. Это было довольно странное ощущение — возвращаться с работы в чужой дом, как в свой, и жить там без хозяина дома. Ещё частенько всплывали ужасные ассоциации с тем временем, когда Джон жил здесь, думая, что Беллами мёртв. Дом был слишком большой для него одного, так что чувствовал он себя здесь так же одиноко, как и в своей маленькой квартире. Но вернуться к себе он тоже больше не мог. Был сделан очень трудный шаг вперёд, глупо было бы возвращаться. Тем более, что Беллами бы всё узнал и начал бы выносить мозг по этому поводу. Ему почему-то приятно от ощущения, что Джон живёт в его доме, даже когда он не рядом. Атом с Октавией заходили к нему чуть ли ни каждый день. Они старались поддержать его и поменьше оставлять в одиночестве, за это Джон был им искренне благодарен. Так как сам он теперь не выбирался в люди, не ходил к друзьям и вообще никого не хотел видеть. Закрылся в своём маленьком мире, не желая знать, что за его пределами что-то происходит. Для него это было необычно — так много времени проводить дома. Парень даже стал находить себе новые домашние занятия. Заинтересовался садом, например. Всю жизнь провёл в квартире, а теперь у него есть огромный двор. Это занятие успокаивало и помогало скоротать время. Кроме как на работу и в магазин, он больше никуда не выбирался. Бывало, что Атом и Октавия вытаскивали его с собой в кино или в кафе. Иногда они сидели у него дома, включали какой-нибудь фильм и развлекали его разговорами до поздней ночи, а потом уезжали. Жизнь стала слишком спокойной и однообразной. Но в данный период времени — это именно то, что было ему нужно. Джон слишком устал от всего. Он и сейчас не довольствовался жизнью, так как сложно было это делать в то время, когда Беллами могут посадить в тюрьму, тем более по его вине. И он невольно задумывался, на сколько это может затянуться? На пять, на десять лет или больше? Сколько ещё придётся так жить? Сколько придётся ждать Беллами? И дождётся ли он вообще? Может, за это время Беллами охладеет к нему, или найдёт кого-то другого. Разве он сможет долго сидеть там, никого не трахая? Конечно, нет. Но Джон старался об этом не думать. Всё-таки это не самое страшное в данной ситуации. Он понимал, что их отношения на расстоянии не протянут. Беллами даже с Луной расстался, как только их стали разделять решётки. Что уж говорить тогда о их отношениях. Он знал, как заинтересовать Беллами телом, а вот настоящей близости у них никакой. Остаётся надеется на то, что Беллами каким-то чудесным образом разрулит ситуацию и выйдет, но это настолько мизерный шанс. Джон в это особо не верил. Нельзя сделать так, чтобы не посадили кого-то из них, а Беллами уже решил, что пусть это будет он, а не Мёрфи. Смириться с его решением было очень сложно. Но оспорить его было невозможно. Приходилось снова делать так, как просил об этом Беллами. Видимо, это никогда не кончится. В добавок ко всему, Джону стали сниться жуткие сны. Снилось, что он пробирается по густому тёмному лесу глубокой ночью. Он сам не знает, куда идёт: то ли ищет выход, то ли забирается в самую глубь. Он чувствовал тревогу, но не пытался бежать от неё. Идти было тяжело. То ли ноги были тяжёлыми, словно цепью к друг другу прикованными, то ли земля неровная, покрытая вязкой грязью, тормозящей движение. А тишина такая, словно вокруг него на ближайшие сто миль ни души. Тотальное самое безнадёжное одиночество. От него воздух становился тяжёлым и ощущался горечью на языке. Темнота такая, что самого себя не развидеть. Будто бы в мире исчезло всё, будто бы и он сам исчезает. Дорога нескончаема, и кажется, что она вообще никогда не закончиться. Что идти так придётся целую вечность. И рассвет никогда не наступит. Всё остановилось в одночасье и сохранило неподвижный облик: мрак, дорога, тишина. Надеется на лучшее не приходится. Или хотя бы на то, что что-то изменится. Но всё же эту неизменность разрывает женский крик откуда-то издалека. Джон прислушивается к нему и спешит в его сторону. Пробираясь сквозь деревья, цепляя по пути их ветки. Крик повторяется, но теперь ещё громче. Этот крик наполнен страхом, мольбой о спасении. Джон понимает, что туда, куда он направляется, его ждёт западня. Но он не останавливается, раз уж помочь кому-то — это единственный смысл в пустом пути по нескончаемой тёмной дороге. Деревья наконец кончаются, и Джон выходит на лесную опушку, слишком неестественно освещённую лунным светом. Будто бы луна заряжена электричеством и светит так, как светодиодная лампа. На этой самой опушке словно бы и сконцентрировалась вся жизнь леса: здесь был свет, слышался шелест ветра. Джона ненадолго ослепило, и появилось чувство, что до этого у него были заложены уши, а теперь из разложило. На несколько секунд закружилась голова, но вскорости Джон снова привык видеть и слышать, не испытывая при этом неудобств. Тогда он и увидел, что в центре опушки стоял Диксон. Тот улыбался, глядя на Джона, как и всегда нарочито любезно и доброжелательно. — Привет, Джон. Мы тебя ждали. — Кто мы? — Как кто? Твоя семья, — Диксон указал рукой в сторону, и тогда Джон посмотрел туда, куда она указывает. Под высоким деревом с петлёй на шее стояли Беллами и Октавия. Они стояли на шаткой опоре, в любой момент могли сорваться и сломать себе шею. Джон округлил глаза от ужаса и его тело словно бы парализовало. — Понимаешь, Джон? Ты слишком рано прервал мою игру. Мы ведь ещё не закончили. Ты всё ещё не сделал правильный выбор, к которому я тебя подталкивал. Но у тебя появился шанс сделать это сейчас. — Нет, нет, — запротестовал Джон, чувствую дрожь по всему телу. — Я не стану выбирать между ними. — Тогда умрут оба, Джон. Ты этого хочешь? Диксон протянул ему пистолет. Джон взял его и тут же выстрелил в него, но пуля пронеслась мимо, словно перед ним стоял призрак. Диксон мерзко расхохотался: — Два раза не умереть, Джон! Не трать пули. Если не останется на то, чтобы сбить одну их опор, я собью обе. Тебе решать, кого тебе спасти. Вернее, кого ты убьёшь. Джон снова посмотрел на дорогих ему людей. Его руки трясло, а глаза набирались слезами. Он понимал, что не может выбирать между ними. — Не вздумай оставлять меня! — твёрдо пригрозил Беллами. — Я не позволю тебе убить моё сестру! Так что я освобождаю тебя от выбора. Стреляй! Октавия просто стояла и плакала, без умолка твердила одно и тоже слово: «Нет, нет, нет». — Чего ты ждёшь? — подгонял его Беллами. — Я не дам тебе убить её! Так что наведи чёртов пистолет на меня! Если ты этого не сделаешь, я уничтожу тебя! Джон смотрел Беллами в глаза и направил на него пистолет. Октавия ещё громче зарыдала, захлёбываясь слезами. А Беллами стал выглядеть спокойнее. Он был готов умереть. Это было неподдельное смирение. Только Джон был не готов выстрелить. Он смотрел в его глаза, и его внутренности словно бы разрывало на части от испытуемой боли. — Прости, — произнёс одними губами Джон и опускает пистолет. Спокойствие тут же покинуло Беллами: — Джон, нет! Мёрфи ставит пистолет к виску и нажимает на спусковой крючок. Джон проснулся в ужасе. В голове гудело, как после удара, и он задыхался. Как только Джон смог прийти в себя, он осмотрел комнату, осознал, что он в порядке, и что это был всего лишь сон. Диксон мёртв. А Беллами ничего больше не угрожает. Тогда Джон спустился на кухню, чтобы выпить полведра воды. Он старался не думать о сне, хоть и ощущение тревоги не покидало его. Жаль, что нельзя позвонить Беллами в любое время и услышать его голос. Он бы смог успокоить Джона, но придётся парню опять справляться самому. Когда Мёрфи ещё был на кухне, он услышал громкий звук разбитого стекла, доносящийся с гостиной. Будто что-то огромное упало и разлетелось на мелкие кусочки. Он отправился на звук и осмотрел всю комнату. Всё стояло на своих местах и ничего не было разбито. Но не могло же ему послышаться. Джон обошёл и остальные комнаты, всё оставалось на своих местах. Когда он вернулся в гостиную, то вспомнил, что уже слышал характерный звук на этом же самом месте. С таким звуком под ним разлетелся стеклянный журнальный стол, когда Беллами скидывал его с лестницы. Прошлый раз это было галлюцинацией, а сейчас что? Джон решил, что его нервная система маленько наебнулась после неприятного сновидения, и ему просто нужно отдохнуть. Он незамедлительно отправился в постель. Только во второй раз было сложнее уснуть. Ему так сильно нужен был Беллами рядом. Целыми днями Джон пытался занять себя делами, чтобы не думать о том, как сильно он скучает по Блейку. А вот ночью от этого чувства не скрыться. Джон лежит на огромной кровати в одиночестве и не может не вспоминать о том, как засыпал на ней рядом с Беллами. Это случалось не часто, и то только после того, как Луну посадили. Но в последний раз Беллами предложил ему жить вместе, и они должны были каждую ночь засыпать бок о бок. А на следующее же утро Беллами загремел в сизо. Вот она какая — удивительная история Джона Мёрфи.***
Было совсем непросто привыкнуть к новому дому, к совсем другой жизни. Не покидало ощущение, что он здесь лишь временный гость. Вещи Луны Блейк собрал в сумку и спрятал в углу шкафа. Но иногда всё-таки можно было наткнуться на то, что точно принадлежало ей. Это напоминало Джону, что она ещё сюда вернётся. Хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи. Джон снова натыкался на неприятное чувство того, что он лишний. Головой он понимал, что это теперь не так, но вот дурацкая привычка осталась. Луна — идеальная хозяйка. То, как она содержала дом — сравни искусству. Парень понимал, что весь уют этого дома — её заслуга. Даже гели для душа в ванной какие-то особенные. С таким приятным запахом и текстурой, наверное, и стоят больших денег. Хоть и Луны уже давно не было в этом доме, Джон был уверен, что Беллами сам ничего не выбирает и пользуется тем, что уже давно выбрала Луна. Он это понял, когда курьер принёс доставку, целую коробку со всякими средствами для дома, гелями, шампунями, и даже женские крема для лица и тела всё ещё приходят. Беллами, видимо, было даже лень отредактировать список доставляемых товаров, которые по словам курьера приходят каждые два месяца. И он зачем-то платит за ненужные ему крема, которые уже скопились на полке в ряд. Тогда Джон решил взять и это дело в свои руки. Неспроста когда-то Луна говорила, что бытовые дела — не для Беллами, до них у него руки никогда не доходят. Джон зашёл в ноутбук Луны, и во вкладках нашёл нужный магазин, на который уже была зарегистрирована подписка. Он сделал отмену на ненужные товары, а оставил только необходимое, и сделал доставку реже, так как теперь здесь живёт только он один. После Джон залез в галерею. Однажды он уже заходил туда, только мельком просмотрел фото. У Луны нашлось ещё немало видео. Джон включил одно из них. На этом видео был только Беллами, который сидел за ноутбуком. Как только он заметил, что его снимают, слегка схмурив брови, спросил: — Что ты делаешь? — Снимаю на тебя компромат, — послышался голос Луны, находящейся вне кадра. — Чтобы, когда ты будешь мне говорить, что достаточно уделяешь мне время, я покажу тебе это видео. Беллами улыбнулся и сразу начал оправдываться: — Ну подожди, малышка. Мне нужно доделать кое-какие дела по работе. А потом я полностью в твоём распоряжении. При виде того, как мило Беллами с ней разговаривал, у Джона даже скулы сводило от ревности, несмотря на то, что это старое видео. — А что мне прикажешь делать? Сидеть и любоваться тобой? — иронично отозвалась Луна. — Ну можешь пойти пока развеяться, погулять. — Это так мы вместе время проведём? — Ну, Луна, наберись терпения, совсем немного, ок? — выпрашивал Беллами, всё так же сосредоточенно работая за ноутбуком. — А что ты скажешь на это? — кокетливо спросила девушка, и Беллами всё же обратил на неё внимание. Его взгляд мгновенно изменился. Он наполнился нетерпеливой бушующей страстью. — Прекрати меня совращать. Я не закончил дела. — Дела могут и подождать, а вот твоя девушка сгорает от нетерпения. Джон не мог видеть, что она сделала дальше, но это заставило Беллами подняться и подойти к ней. Он забрал её телефон с рук и откинул в сторону. Камера встала так, что они оба теперь попадали в кадр. Луна лежала на постели в одном белье, а Беллами накрыл её своим телом и начал целовать её. Девушка вырвалась из поцелуя и игриво запротестовала: — Ну уж нет. Секс только после свадьбы. Беллами с пару секунд посмотрел на неё, а после усмехнулся: — А тебе не кажется, что ты опоздала с такими требованиями? Года так на два. — Ну так всё. Пробный период закончился. Беллами искренне рассмеялся с такой формулировки и повторил её: — Пробный период. Чудачка, зачем тебе брак? — Ну нравится мне твоя фамилия. Разве нужны ещё поводы? — с едва уловимой усмешкой увиливала от ответа Луна. — Думаю, да, нужны. — Может, нам стоит подумать о ребёнке? — уже заметно серьёзнее спросила девушка, обострив всё внимание на лице нависающего над ней парня. — Тут не думать надо, а действовать, — непринуждённо ответил Беллами и снова заключил девушку в поцелуй. — Подожди, — проговорила Луна, снова вырвавшись. — Ты правда готов на ребёнка прямо сейчас? — Я бы с этим повременил. Но если ты хочешь сейчас, то я не против. — Ух ты, так просто? — удивилась девушка. — Я думала, ты станешь меня отговаривать. — Почему? Я люблю детей. Правда, не уверен, что с меня выйдет хороший папаша. Но с такой мамой, как ты, это не так уж и страшно. Луна довольно заулыбалась, а потом всё же заметила телефон. — Ты не выключил камеру! — мягко отчитала парня Луна и потянулась к телефону, но Блейк её остановил. — Не надо, не выключай. Вдруг наш ребёнок спросит, как он появился на свет, мы покажем ему это видео. Беллами стал целовать её в шею, и спустился руками по её телу вниз. — Какой же ты придурок, — сквозь смех произнесла Луна, а после подалась его ласкам. Джон не стал дальше смотреть. После этого видео он вообще выключил ноутбук. Ему стало не по себе от мысли, что он разрушил такую идиллию. Они были такими счастливыми, планировали создать семью. А теперь оба сидят в тюрьме, и всё из-за Джона. Почему он разрушает жизни? Ведь он совсем этого не хочет. Джон задумался над тем, что всё-таки стояло сдаться полиции ещё тогда, а не подставлять Луну, и с гордостью умереть, а не выносить эти адские муки совести из-за содеянного. Но ещё парень не мог ни задуматься о своей судьбе. Беллами явно не планировал когда-либо бросать Луну, и если бы Джон не подставил её — у них бы всё было, у них бы была семья. А что было бы с Джоном — неизвестно. Скорее всего его убили бы в тюрьме, но всё могло бы повернуться иначе. Маккрири мог бы толкать наркоту в тюрьме через Джона, если бы ему понадобились ещё свои люди там. Тогда бы Джон получал новости о том, как Беллами с Луной счастливы, в то время как сам он гнил бы в тюрьме. От этих мыслей пробежалась дрожь по телу, и Джон постарался больше не думать об этом. Парень убрал ноутбук Луны подальше, к её вещам. Но ему пришла навязчивая идея залезть в ноутбук Беллами. Вроде как он его парень и имеет теперь право интересоваться его личной жизнью. Тем более, когда его нет, но так хочется его увидеть. На его ноуте был пароль. Не настолько доверчивый, как Луна. Но Джон знал, что Беллами часто забывает всякие мелочи, и он не мог где-нибудь не записать пароль. Пришлось повозиться, но Джон всё-таки нашёл то, что ему было нужно. У Беллами фотографий и видео было меньше, и Джон просматривал в основном старые фото, чтобы не наткнуться на Луну. Всё равно Джон ничего не знает о его жизни до Луны, а было бы интересно узнать. Он наткнулся на видео, на заставке которого были Атом и Октавия. Джону стало интересно взглянуть на них тогдашних, и он включил видео. Октавии было ещё лет 15, и Атом выглядел совсем юным. Они вдвоём связали бедного Миллера, вставили ему в рот воронку и насильно вливали в него какой-то крепкий алкоголь из бутылки. — Что вы делаете? — говорил Беллами сквозь смех, будучи оператором этого видео. — А если он сейчас захлебнётся, — послышался голос девушки, которая по всей видимости находилась рядом с Беллами. В кадре её тоже не было. — Зато меньше пиздеть будет, — ответил Атом, не останавливаясь. — Мы аккуратно, — успокоила ребят Октавия. — Он просто сам напросился. — Ну вы дикие вообще, — комментировал Беллами. У парня был необычно весёлый для него голос. — Ты снимаешь? — спросил Атом заметив камеру. — Давай делай фото для новой аватарки Миллера. — Так становитесь. Октавия и Атом с довольными улыбками окружили Миллера. Связанный Миллер недовольно мычал, но ничего поделать не мог. Жестокие друзья не велись на его мычания и тянули улыбки, застыв в неподвижной позе для фотографии. — Иди в кадр. Тебе тоже аватарку подновим, — обратился Беллами к кому-то, кто был к нему ближе. Красивая молодая девушка с длинными светлыми волосами появилась в кадре и кокетливо улыбнулась на камеру. По её взгляду несложно было догадаться, что она окутывает своими чарами Блейка. Очень уж магнетический у неё был взгляд. Джону даже показалось, что где-то он её уже видел. — Я хочу, чтобы моя новая аватарка была вместе с тобой, — произнесла девушка. Беллами переключился на переднюю камеру и встал рядом с блондинкой. На фоне было видно друзей, один из которых беспощадно связан. Но атмосфера была чрезвычайно лёгкая и весёлая. Даже Беллами был другим. У него была совсем уж другая улыбка, другой взгляд — столько там лёгкости, чистоты и искренности. Сейчас он не бывает таким, даже когда веселится. А здесь он такой открытый, и словно бы совсем другой человек. Разница настолько ощутима, что Джон не мог оторвать от него глаз в изумлении. Блондинка взъерошила ему волосы рукой, а после запрыгнула на него, обвив его шею руками. Беллами был таким довольным, каким, наверное, не бывает даже после секса. — А вы Миллера спасать не планируете? — спросила Октавия. — А то мы его сейчас споим. — Мне кажется, ему уже хорошо, — добавил Атом. — Он уже даже не дёргается. И взгляд как подобрел. Девушка звонко рассмеялась и слезла с Беллами, а он посмотрел на неё заворожённым взглядом. Казалось, он ловит кайф от каждой секунды, проведённого времени вместе с ней. Джон думал, что Беллами был теплее с Луной, но когда он увидел это видео, то понял, что то, каким он был с этой блондинкой, он не был ни с кем другим. Джона сильно заинтересовало, кто эта девушка. И если Беллами был рядом с ней таким счастливым, то почему же он ни разу о ней не упомянул? Мёрфи просмотрел фотографии. Из того дня осталось несколько фото, по всей видимости сделанные параллельно с видео, на которых были изображены только Атом, Миллер и Октавия. И больше ни одного фото с загадочной девушкой. Видимо, расстались они не очень хорошо. Хотя возможно ли с Беллами расстаться хорошо? Джон даже заинтересовался вопросом, в каких отношениях остался Беллами с Луной. Вряд ли в хороших, после того как она узнала об его изменах. Когда Джон в последний раз видел Луну, ему было не до того, чтобы анализировать её отношение к нему или к Блейку. А для того, чтобы остаться в тюрьме, у неё явно были свои резоны. Джон повторно проматывал видео с того момента, как в кадре появляется Беллами. Будто надеялся что-то понять. Вновь смотрел в его сверкающие глаза, на беззаботную и по-детски бесконечно искреннюю улыбку. И от этого почему-то становилось очень больно. Наверное, даже больнее, чем смотреть на то, как он целует Луну и говорит с ней о будущих совместных детях. Больно от того, что Джон никогда не знал Беллами таким. И от того, что вряд ли когда-нибудь узнает.***
Ближе к полудню Мёрфи направился вниз в гостиную, надеясь придумать, чем себя занять в выходной день. Не очень-то он любил выходные. Столько свободного времени ему не нужно. Иначе он начинает много думать и истязать себя мыслями. Был бы Беллами рядом, наверняка всё бы было по-другому, и выходные дни приходилось бы ждать с нетерпением. От раздумий Джона отвлёк громкий стук по стеклу, словно бы кто-то бросил небольшой камушек в окно. Парень дёрнулся в испуге и направил свой взгляд в сторону звука. На окне остался крошечный отпечаток крови, будто бы кто-то мазнул пальцу по поверхности стекла. Джон медленно подошёл к окну, чтобы рассмотреть след. Внутри него с заметной скоростью нарастала тревога. Джон ощутил нереальную тяжесть внутри себя, и воспоминания сами собой пронеслись в голове: «– Только что ведь птица в окно влетела, а ты даже не обернулся». — Этого не может быть, — произнёс Джон сам себе и выбежал на улицу. Он подошёл к тому самому окну с обратной стороны и увидел лежащего на земле мёртвого дрозда. Джон мгновенно застыл, ни рук, ни ног не чувствуя. Ему казалось, что он вот-вот упадёт на землю от недостатка сил. — Привет, Джон. Что-то случилось? — послышался голос Атома за спиной. Мёрфи обернулся и растеряно произнёс: — В окно влетела птица. — Кажется, это не очень хорошо. Я не суеверный, но такие вещи слишком устрашающие, — ответил парень и подошёл к Джону, осматривая окно. — Так где птица-то? Джон снова посмотрел под ноги и не обнаружил никакой птицы. Тогда он обескуражено поднял глаза на окно. Пятно тоже исчезло. Он ничего больше не мог сказать. Только лишь нескончаемым потоком ощущал внутри себя тревогу. — Всё в порядке? — спросил Атом, обеспокоившись молчанием друга. — Да. Пошли в дом, — спокойно ответил Джон и вошёл вместе с парнем внутрь. Джон принялся готовить кофе на двоих. Атом, как и положено гостю, ждал своего напитка, сидя за столом. Он что-то рассказывал, но Джон с трудом мог сконцентрироваться на том, что тот говорит. Но в итоге он всё же вырвал себя из цепких давящих мыслей и включился в разговор с Атомом. — А где Октавия? — спросил Джон, присаживаясь за стол вместе с кофе напротив парня. — Она осталась дома. Я так-то по делам отъезжал, и решил заехать, пообщаться один на один. — О чём-то конкретном? — О тебе, — ответил Атом, и Джон растерянно посмотрел другу в глаза. — В общих чертах я знаю о том, что случилось, пока я находился в коме. Кое-что мне рассказывала Октавия, кое-что Беллами. С тобой говорить на эту тему Беллами строго мне запретил. Он теперь тебя так оберегает. Но меня всё же постоянно мучает один вопрос. Ради чего Диксон всё это устроил? Я всё время прокручиваю у себя это в голове и не нахожу ответов. Я не могу сам прийти к этому пониманию. Видимо, простой логики для этого будет маловато. «Точнее уж не скажешь», — подумал про себя Джон. — С чего ты взял, что я что-то знаю? — произнёс он вслух. — Ты его убил, — уверенно ответил Атом. — Прости за прямоту. Но не сложно догадаться, что ты знаешь об этой ситуации больше остальных. — Пока я долбил его голову, ему не особо-то хотелось со мной откровенничать. — Ты бы не стал убивать его, не будь у тебя для этого достаточно причин. — У меня было полно причин. Он хотел убить Беллами моими руками. И хотел сделать меня виноватым в глазах Беллами. Ему это почти удалось. — Не совсем. Беллами сомневался. До последнего отказывался верить. И я видел, как ему было тяжело в тот момент. Ещё он сказал такую фразу, которую я возможно никогда не забуду: «Я хочу позволить себе надеяться на то, что Джон не причастен к этому. Возможно, я совершу ошибку, но я должен дать шанс нам обоим». Когда все факты были против тебя, а он уже был на грани, когда он сам уверял меня в том, что твоё сотрудничество с Диксоном неоспоримо, он готов был проиграть, ради того чтобы убедиться, чтобы найти хоть какое-нибудь опровержение твоей виновности. Он надеялся до последнего, даже когда надежда для него была непозволительной и крайне опасной. Мёрфи попытался отогнать от себя мысли о том, что Беллами вообще пришлось думать о том, что Джон мог это с ним совершить. Наверняка это было очень тяжело. Он понимал, что Беллами в то время пришлось очень несладко. Возможно, ничуть не лучше, чем Джону. Но насчёт того, чтобы рассказывать Атому правду, Джон очень сомневался. Он не хотел, чтобы кто-то знал такую правду. Чтобы кто-то знал о его родстве с Диксоном, чтобы и думать не смели считать Диксона его братом. Поэтому Джону было проще утаить эту информацию. Всё равно никто не знает, кроме как мёртвого Диксона, который уже точно никому не проболтается. — Диксону было всего лишь интересно играть людьми, как своими игрушками. Он ловил от этого кайф. А я убил его потому, что он загнал меня в тупик. Я не знал, что мне ещё сделать, чтобы избежать той участи, которую он мне уготовил. — Но всё же, он был к тебе более снисходителен, — ответил догадливый Атом. — Он не скрывался и не защищался от тебя. Только тебе одному он почему-то показал своё истинное лицо. — У него был компромат на меня. Он считал, что этого будет достаточно, чтобы руководить мной. Так это и было в начале, пока я не понимал, что ему от меня нужно. Ну а потом уже было поздно поворачивать назад. Только когда Октавия мне передала то, что для Беллами я тоже стал игрушкой, у меня снесло крышу. Я понимал, что если я не вытащу себя из угла, в который эти оба меня зажимали, меня раздавят. Пришлось принять радикальные меры. Но это я решил, не опираясь на холодный рассудок, не планируя. Это безысходность. Отчаяние стало настолько невыносимым, что мне тогда было пофиг, что я был готов даже убить и умереть сам. — Ты пережил то, что не каждому под силу. Это очень тяжело, и представить трудно. Но всё же ты выстоял. Ты сидишь здесь, ты жив и не сошёл с ума. Тобой просто нельзя не восхищаться. — Восхищаться? Ты серьёзно? — удивился Джон. — Я забил человека до смерти. Да что с вами такое?! — За то, что он сделал с нами, я бы тоже его забил. И меня необязательно было бы загонять для этого в угол. Я и просто так бы его пришил. И поверь, я бы даже не стал сожалеть об этом. Ты бы меня за это осудил? — Нет, но и восхищения бы не выразил. — Мне плевать, что ты сделал. Меня восхищает то, что ты смог остаться собой, после всего что вынес. — Вы с Октавией спелись? — Потому что это правда, — уверенно заявил Атом, а после продолжил более мягко, без прежнего напора. — Тебе нужно перестать во всём винить себя. Вся наша жизнь — это череда выборов. Но не всегда твоих выборов. Другие люди тоже выбирают, и иногда тебе приходится либо смиряться с их выбором, либо противостоять ему. Это совершенно не значит, что ты не справляешься, или то, что ты где-то налажал. Не ты один строишь эту жизнь. Все мы в одинаковой мере правы и виноваты. Тем более, если уж говорить о той ситуации, в которой мы все оказались. Мы все пытались противостоять выбору Диксона, а значит всё, что мы сделали, всё что Ты сделал, так это не позволил уничтожить себя и дорогих тебе людей. А метод борьбы вполне соответствовал ситуации. — Беллами теперь в тюрьме, — напомнил Джон. — Как это можно оправдать себе? — Тем, что это тоже был чей-то выбор. Его выбор. Каждый ведь человек в праве выбирать, и ты не можешь отнять это право у кого-либо. — Только я опять нахожусь в безвыходной ситуации. Потому что я это не выбирал. Мне остаётся только смириться или противостоять. С Беллами выходит только первое, он мне даже для противостояния не оставляет шанса. А сам я уже давно ничего не решаю. — А разве полюбить Беллами было не твоим решением? — поставил под сомнение Атом. — Если бы я мог выбирать, кого мне любить, то это был бы точно не он, — с горькой усмешкой заверил Джон. — Но всё же. Ты позволил ему войти в твою жизнь. На самом деле, мы контролируем свои чувства больше, чем нам кажется. Так же, как и я — не забывал Октавию на протяжении стольких лет, потому что не хотел её забывать. Я понял это лишь сейчас — забыть её не получалось потому, что я не мог простить себя за то, что упустил её. Именно чувство вины не позволяло отпустить чувство любви к ней, даже спустя годы, которые мы не виделись. Это мучило меня, мешало строить нормальные отношения с Клэр, но Я всё равно не отпускал их. — Я понял, о чём ты. И да, ты прав, — с печалью согласился Джон. — Я сам боялся его отпустить, несмотря на то, что держаться за него было очень больно. И сейчас тоже самое. Неужели так всегда и будет? — Я надеюсь, что теперь тебе не придётся ничего бояться. Всё-таки Беллами взял на себя ответственность за тебя, а это уже много значит. Я знаю его пол жизни, для него ответственность — не пустой звук. Джон промолчал на это. Он даже не старался выглядеть бодрее и счастливее. Он уже перестал скрывать свою боль за каменным лицом и едкой ухмылкой. Кончились силы. Да и незачем теперь это было. — Сегодня же у тебя выходной? — задал риторический вопрос Атом. — Мы заедем за тобой и заберём с нами в боулинг. Там будет много друзей — будет весело. Надо же тебе хоть иногда видеть белый свет. Чтобы хоть общаться с живыми людьми не разучился. — Спасибо, но правда не стоит. Я понимаю, что Беллами попросил не оставлять меня одного. Но вам не нужно со мной как с дитём носиться. — Эй! — недовольно фыркнул Атом. — Мы с тобой общаемся, не потому что Беллами нас об этом попросил. Мы ведь друзья. И как любые друзья, мы хотим быть рядом в трудное время. Так что до вечера. И настраивай себя на веселье. Чтобы весёленький был и активный! — Обязательно, — иронично ответил Джон. — Если там будет конкурс на самого весёлого парня, вы все можете расслабить булки, выиграю всё равно я. — Ловлю на слове, — отшутился Атом, покидая дом. — До вечера, дружище. Как только Атом ушёл Джон занялся готовкой обеда. Из головы всё не уходила птица, влетевшая в окно. Он не понимал, куда она исчезла. Но точно понимал, что на это невозможно закрыть глаза. Он точно видел её. Есть ли смысл делать вид, что ничего не произошло? Может быть, это просто стресс. Но нормально ли видеть галлюцинации от стресса? Больше даже волновало то, повторится ли это вновь? Все переживания мгновенно покинули голову, когда Джон услышал громкий женский крик со второго этажа. Парень даже не успел ничего осмыслить, он просто рванул в сторону крика. Джон забежал в спальню и увидел девушку, прикованную наручниками к кровати. Как только она увидела парня, её лицо исказил ужас, и она начала повторять как сумасшедшая: — Нет, пожалуйста! Прошу, только не делай мне больно. Отпусти меня, пожалуйста. Джону казалось, что ноги онемели. Он не мог сдвинуться с места от испытуемого шока и ужаса. Не мог ничего сказать. Спустя несколько секунд истошных криков девушки, Джон смог оторвать ноги от места и медленно приблизился к ней, но девушка начала бояться ещё больше. — Нет, нет, нет! Пожалуйста! Пожалуйста! Не-не надо. Прошу тебя, только не надо. Не подходи ко мне. Он смотрел на неё с широко распахнутыми глазами и слова произнести не мог. Мысли истошно забились в голове друг об друга. Кто она? Что она здесь делает? Что здесь всё-таки происходит? Она была совсем юная, черты лица исказились в ужасе — не разобрать. Она была одета в одну лишь ночную шёлковую сорочку молочного цвета, а по её телу виднелись огромные чернющие синяки и потёки засохшей крови. — Я умоляю, только не бей меня больше, — слёзно молила девушка. «Больше?» — острой иглой вонзилось в голову. Она боится его с тем ужасом, будто это он приковал её к кровати, будто он издевался над ней самыми зверскими способами. Но он впервые видит её, и совсем ничего не понимает. Парень вышел за пределы комнаты и закрыл дверь. Как только он перевёл дух, он дрожащими руками набрал номер Атома. Тот ещё не успел далеко уехать. Как только Атом появился на пороге, Джон взял его за рукав и уверенно повёл на второй этаж, ни слова не произнося растерянному другу. — Что случилось, Джон? Ты выглядишь очень напуганным, — взволнованно говорил Атом по пути. — Там… там, — Джону сложно давались слова. Он едва ли мог что-либо произносить вслух, постоянно запинаясь. — В комнате… девушка. Она привязана к кровати и кричит. Я….я не знаю… кто она. — Показывай, — уверенно заявил Атом, едва ли удивившись. Видимо, он уже привык к подобному пиздецу за последнее время. Джон открывает дверь, и они входят в спальню. В комнате никого не было. И кровать была идеально заправлена, какой была с утра. Джон бездвижно стоял на месте, беспомощно смотря на место, на котором совсем недавно видел неизвестную пленницу. — Где девушка? — спросил Атом. — Со мной что-то происходит, — начал Джон дрожащим голосом, продолжая стоять к парню спиной. — Я видел птицу с утра, которая разбилась об окно, но после она исчезла, как будто её и не было. Я слышал, как что-то разбивается на тысячи осколков в гостиной, но всё было на месте. А теперь я видел девушку. Вот здесь. Она умоляла меня отпустить её. — Всё это можно понять, — успокаивающим тоном заговорил друг. — Ты не сделал то, что должен был. Это тебя и мучает. Оно не отпустит тебя. Джон медленно развернулся к другу лицом с явным не понимаем сказанных им слов. — А что я должен был сделать? — Убить Беллами, — холодно ответил Атом. — Что ты такое говоришь? — То, что видит даже слепец. А ты всё никак понять не можешь, — с несвойственным ему холодом произнёс Атом. Джон попятился назад от парня, пытаясь контролировать свой страх, насколько вообще мог это делать. — Ты не Атом. — Но кто же тогда? — спросил парень, усмехнувшись, делая небольшие шаги вперёд к отдаляющемуся парню. — Разуй глаза, Джон. Я стою перед тобой, а ты не видишь?! — Уходи, — прохрипел Мёрфи. — Я никуда не уйду, — послышался угрожающий голос, словно не принадлежащий Атому. — Со мной всё в порядке, Джон. Это ты умом тронулся. Но ты сам в этом виноват. После чего парень с размаху ударил Джона по голове. В ушах загудело, и свет стал медленно угасать, пока совсем не пропал. Последнее, что видел Джон — чью-то разлитую по полу тень. Джон очнулся на полу, когда солнце собиралось садиться. Как только он пришёл в себя, то сразу же осмотрел весь дом, но никого не нашёл, и ни одного намёка на чьё-то присутствие. Парень подошёл к зеркалу и внимательно осмотрел себя. Никаких ударов, только глубокие следы усталости на лице и взгляд совсем потухший. Джон успокоил себя тем, что ему это всего лишь приснилось. Только с чего бы он засыпал на полу? Да ещё и днём. Но как ещё это можно было объяснить? Мёрфи посмотрел на журнал вызова. Атому он не звонил, после того как тот ушёл. А приходил ли он вообще? Что из этого правда, а чего не было — теперь хрен разберёшь. Но Джон решил не мучить себя догадками и позвонил другу прямо сейчас. — Да, Джон. Никак не дождёшься нас? Мы уже на подходе. — Скажи, ты приходил ко мне сегодня? — Ты что-то пугаешь меня такими вопросами. — Просто ответь. — Я приходил. Ты не помнишь? — Помню. Просто потом я вырубился, мне снился сон, и в голове всё перемешалось. — Всё точно в порядке? — обеспокоенно спросил Атом. — Да. Всё хорошо, — как можно бодрее ответил Джон. — Собирайся тогда. Мы прибудем через несколько минут.***
В боулинге, и правда, было много ребят и девушек. Они выпивали, веселились и играли. Кто-то флиртовал друг с другом, кто-то был увлечён игрой, а кто-то пивом. Джон был лишь сторонним наблюдателем. Он ни с кем не хотел сближаться. Хотел прикинуться ненастоящим, неживым. Чтобы никто даже не замечал. Раньше он хотя бы пытался сбежать от своего одиночества в толпу, чтобы затеряться в иллюзии. А сейчас он опустил руки и словно бы шёл навстречу своей тоске. Как же сильно ему нужен был сейчас Беллами. Джон до одури мечтал уже о том, чтобы просто уткнуться лицом в его грудь и ни о чём больше не думать. Также как тогда в машине на его день рождение, дышать ему в шею и растворяться в моменте. Беллами говорил, что будет разделять всю его боль вместе с ним. Но теперь его даже нет рядом, чтобы просто обнять. Пусть даже обмануть своими объятиями, а после снова навредить, но даже для этого Блейка нет рядом. Но Джон всё равно не верил в его слова. Даже если Беллами искренне этого хочет, это невозможно. Он не сможет почувствовать то же, что и Джон, не сможет понять, каково это быть им. Джон никогда не поверит в то, что Беллами когда-нибудь чувствовал себя настолько одиноким и ненужным, как чувствовал себя Джон на протяжении всей своей жизни. Он не поверит в то, что Беллами кого-либо любил так сильно и так зависел от чувств к другому человеку. А ещё он никого не убивал, не забивал кого-то до тех пор, пока у несчастного мозг из ушей не потечёт. Хотя в это Джон поверил бы охотнее. Не потому, что считал Беллами жестоким и кровожадным человеком. Просто казалось, что на жестокость он был более способен, чем на любовь. От мыслей о Беллами его спас Миллер. Он подсел рядом с Джоном и вскоре заговорил: — Хочу быть с тобой откровенным. Я кое-что знаю о случившемся. Не злись на Атома за это, просто я и так был немного в курсе от Беллами. Он просил меня найти инфу о твоей сим-карте. — Это не моя сим-карта, — спокойно возразил Джон. — И хорошо, что это так. Диксон здорово тебя подставил. Да и вообще после всего, что он сделал, неудивительно, что Беллами его убил. — Беллами его не убивал. Миллер взглянул на парня, но не слишком удивился, словно и сам это подозревал. — Ты только другим не говори об этом с такой уверенностью. Лучше тактично промолчи, — посоветовал Миллер с той же непосредственностью с которой начал разговор. — Вы все здесь сумасшедшие! — горько усмехнулся Джон. — А я ещё думаю, почему я становлюсь психом. — Метод борьбы со стрессом у каждого индивидуальный. Но мне всегда помогает дорога. Я просто еду куда-то на машине, очень долго. Пересекаю несколько стран на своём авто. Не люблю самолёты, потому что в путешествии самый кайф — это дорога. Видеть, куда ты едешь, как проезжаешь каждое дерево, каждый город и посёлок, один за другим. Я как раз планировал снова отправиться в Мексику. Не хочешь со мной? Со мной будет ещё пара ребят: Брайан и Рэй. Место и для тебя найдётся. — Спасибо за предложение, но я пас. Не могу надолго уезжать, пока Беллами в тюрьме. — Думаю, Беллами будет не против. Так что ещё подумай над предложением. Тебе бы развеется надо, а то совсем прокис уже. Я вот уже даже скучаю по-прежнему тебе. По колким шуточкам твоим, лицу такому уверенному и наглому. Джон слегка удивился этим словам. Но было приятно осознать, что по нему кто-то скучает. Он и сам скучал по себе не сломленному. Только пока не мог найти в себе силы восстановиться. — М-м-м… Зайка моя, — напомнил Джон и попытался улыбнуться. — Да-да-да, — со смехом подтвердил Миллер. — Вот как тогда. — Тогда я не знал, насколько я был в тот момент счастливым человеком. Парился о пустом. — О-у. Ты был счастлив из-за нашей «помолвки»? — отшутился Миллер. — И по этому поводу тоже, разумеется, — поддержал шутку Джон, при этом выглядел таким же серьёзным. — Тогда не туда ты удочку забросил. На это Джон даже искренне, хоть и совсем коротко рассмеялся. — Вау, Миллер! Ты смог его развеселить? — удивилась Октавия, появившись рядом. — Кажется, это тебе надо ездить к нему каждый вечер, а не нам с Атомом. — Перестань, — с лёгким недовольством возразил ей Джон. — А я всего-то сказал, что нужно было замутить со мной, а не с Беллами. — Понравилась эта идея? — продолжала прикалываться Октавия и растрепала Джону волосы, забравшись в них рукой. — Давайте не будем испытывать судьбу? А то мало ли, вдруг этот разговор дойдёт до Беллами, — остановил их Джон. — И что он теперь сделает? — усмехнулась Октавия. — Для того, чтобы надрать тебе зад, ему для начала придётся выйти из тюрьмы. — Если это сработает, то я прямо сейчас начну флиртовать со всеми подряд. — Вот и давай! — поддержала Октавия. — Всяко лучше, чем сидеть в одиночестве тосковать. А за Беллами беспокоиться нечего. Он припрятан надёжно, и сейчас не опасен. Миллер ухохатывался и поддерживал издёвки над Беллами. Никто не унывал, и это было круто. Иначе бы Джону совсем было бы худо. Мало того, что самому тошно, так ещё бы сочувствующие рожи друзей добивали. А так Джон в их компании смог ненадолго забыться и приятно провести вечер. Они оба — Миллер и Октавия — были забавными. Вдвоём они хорошо понимали и дополняли друг друга, как двое старых друзей, находящихся на одной волне. Потом к их компании присоединились Атом и Брайан. Иногда ребята отвлекались на игру, когда подходила их очередь бросать шар. Один из таких моментов подловил Брайан и подсел к Джону поближе, но заговорил с ним не сразу. — Ты не любишь боулинг? — Иногда это бывает увлекательно. — Но не сейчас? — Верно подмечено, — сухо подтвердил Джон. — В следующий раз можно собраться и поиграть в волейбол или теннис. Ты как? — Не уверен, что смогу составить компанию. Но можете собраться без меня. — У тебя что-то случилось? Ты выглядишь очень подавленным в последнее время. И я вообще редко тебя вижу среди нас. «Ну этого ещё не хватало!» — выругался внутри себя Джон. — У меня всё в порядке, ладно?! — более остро отреагировал Джон, чем сам это ожидал. — Здоровье? Просто отличное! Настроение? Временами грустненько, но кому сейчас легко! Чем я сегодня позавтракал интересует? Брайан замолчал и отвёл взгляд. Джону даже стало неловко из-за своей бурной реакции. Брайан просто поинтересовался его делами, но нервы Джона почему-то сдали. Просто он терпеть не мог чужого внимания, а его стало так много в последнее время. Он и так как открытая книга, вся боль читается на лице — каждый прочтёт. Так ещё и этот каждый считает своим обязательным долгом поинтересоваться: «Что не так?» Не зря Джон всё время сидел дома. — Извини, — произнёс Мёрфи. — Да ничего. Всё в порядке, — ответил Брайан. — Я, и правда, не должен был лезть.***
Ближе к ночи Атом с Октавией подвезли Джона до дома. Октавия сонная потянулась обнять его на прощание и тихо пожелала доброй ночи на ухо. Джон вошёл в дом и направился на кухню, чтобы смочить сухое горло. Тогда он обнаружил свой недоготовленный обед. Хорошо, что хоть не поставленный на плиту. Парня ведь прервал крик, а после он очнулся только к вечеру. Голодным он себя до сих пор не чувствовал, но у него всегда с аппетитом проблемы в стрессовых ситуациях. А его жизнь одна сплошная стрессовая ситуация. Но дело в том, что это всё меньше становится похоже на сон. Не бросил же он готовку, чтобы отправиться спать на пол. Чувство тревоги снова вернулось и ворвалось без стука. Она так плавно нарастала и становилась всё ощутимее с каждой минутой. В соседней комнате послышались чьи-то шаги. Джон мгновенно насторожился. Он взял нож на кухне и медленно, совсем неслышно двинулся на звук, который только что слышал, и который исчез. В доме была абсолютная тишина, только сердце со всей силы тарабанило, словно молотом по голове. Джон осмотрел гостиную, а после и остальные комнаты. Не было ни намёка на то, чтобы здесь был кто-то чужой, но Джон больше не мог верить своим глазам. Он кого-то слышал, он чувствует чужое присутствие. Из-за невозможности себя успокоить, он направился в кабинет Беллами, чтобы просмотреть записи с видеокамер, которые по кругу расставлены снаружи дома. Никто из чужаков и близко не подходил к дому. За сегодняшний день только Атом приезжал ещё днём, а после вечером вместе с Октавией. За время отсутствия Джона тоже никого не было. Парень успокоил себя тем, что в доме есть сигнализация и видеонаблюдение, а значит внутрь дома никто точно не забирался. Взглянув на часы, Джон собрался отправиться спать. Как только он вышел в коридор, то застыл на месте от ужаса. Впереди он видел чью-то тень. Совершенно ясно видел, ему не могло показаться. Невзирая на страх, разрывающий его пополам, Джон медленно двинулся в сторону тени. От этого всё равно не убежать. Оставалось только пойти навстречу своему страху. — Кто ты? — произнёс Джон вслух, всё приближаясь. Тень двинулась с места, и Джон резко остановился. Обладатель тени вышел на свет, показав своё лицо, и Джон узнал в нём своего мёртвого брата. Джон сделал быстрые два шага назад, отпрянув, и отвернулся, закрыв лицо дрожащими руками. Кровь внутри него словно закипела и разъедала ему вены, выжигала и испарялась в воздух. — Ты не сделал то, что должен был, — проговорил Диксон ужасным совсем живым голосом, так словно бы никогда и не уходил из жизни Джона. — Ты забыл, о чём я тебе говорил? Ты должен был освободиться, возродиться из пепла и жить так, как не жил никогда прежде! А что сделал ты? Зарыл себя в яму ещё глубже. Ты закопал себя в могилу собственными руками. Вот что ты сделал, слабак и трус! — Нет, нет, нет, — твердил Джон, всё ещё закрывая лицо руками, надеясь на то, что если не смотреть на Диксона, тот исчезнет. — Я сделал всё, для того, чтобы вытащить тебя! — гневно прокричал призрак. — Я умер ради того, чтобы ты стал свободным! А что сделал ты? Приехал в его дом и живёшь здесь, как любимая собачка своего хозяина? Ради этого ты меня убил?! — Его здесь нет, — попытался уверять себя Джон срывающимся хриплым голосом. — Его нет. Он мёртв. Его не может быть. Его нет. — Ты можешь говорить всё, что угодно. Но пока ты по уши в дерьме, я не оставлю тебя. Даже будучи мёртвым, не оставлю. Пока мой замысел не будет осуществлён. Я всегда завершаю начатое до конца, и так просто меня из игры не вывести. Джон был не в состоянии это вынести. Его голос и его присутствие давило так, что хотелось разорвать себя на части, лишь бы не чувствовать его рядом. Джон чуть ли не пополз до кухни и стал судорожно рыться по ящикам. Он пытался найти снотворное. Где-то оно здесь было. Только мозг так плохо соображал, что Джон одну и ту же полку проверял по десять раз. Вытаскивал всё оттуда и пытался прощупать руками, глаза сейчас почти не помогали. Бешено рвущее грудь сердце отнимало все силы, и Джон не ощущал ничего, кроме острой, пронзающей всё тело мелкими иглами, паники. — На что ты надеешься, мальчик мой? — вернулся проклятый голос. — Снова сбежать от себя? Джон чувствовал его спиной и не позволял себе оборачиваться. Он продолжал искать снотворное, думая только об этом, как об единственном спасении. — Ты сбежишь в этот раз, но снова вернёшься. Неужели тебе так нравится топтаться по кругу? По одному и тому же кругу день за днём, превращая свою жизнь в никчёмный пустой звук! Мёрфи нашёл спасительное средство и проглотил столько, что ему остаётся либо сдохнуть, либо лишиться сознания в считанные минуты. Джон рухнул на пол, не в силах поднять себя на ноги и добраться до кровати. Отчаяние и страх окутали его столь плотный одеялом, что неудобства были незаметны, как и мокрые щёки от ему самому незаметных слёз. Страх начал постепенно отпускать напряжённые до окаменения мышцы, и Джон почувствовал, как обмякает его тело, теряя малейшую способность быть стойким и послушным. Голос Диксона замолк. Дом наполнился густой ощутимой тишиной. Джон смотрел в потолок, чувствуя, как слипаются его глаза. В голове пронеслись слова голосом Беллами: «Я хочу завтра проснуться и увидеть тебя рядом. А ты готов проснуться завтра один?»***
Джон проспал пол дня. Проснулся к обеду от холода. Пальцы заледенели от проведённой ночи на полу. Джон огляделся. Диксона больше нигде не было, но тревожное чувство его присутствия всё ещё не покидало. Парень незамедлительно покинул дом, чтобы вновь его не увидеть. Он взял кофе в ближайшем кафе и попытался поесть. С горем пополам осилил пол порции. Мысли были только о пережитом вчера ужасе. И это точно был не сон. Обманывать себя дальше просто бессмысленно. Наверно, стоило признать, что он сходит с ума. Но признать себе это было совсем непросто. Закончив обед, парень бесцельно бродил по улицам, как делал это раньше, только чтобы не возвращаться домой. Но потом вспомнил, что сегодня планировал поехать к Беллами. Его мысли поменяли своё направление в более приятную сторону. Ему очень нужно было увидеть Беллами, и Джон помчался к нему. В этот раз они виделись в обычной комнате свиданий, без адвоката. Это была отдельная комната, в которой кроме их двоих никого больше не было, но была камера и прослушка. Поэтому здесь обо всём, о чём вздумается, говорить нельзя. Руки Беллами были прикованы специальными наручниками, присоединёнными к столу. Это сразу же бросилось в глаза, и Джон с горькой иронией подметил про себя: «Ещё бы намордник ему нацепили». Его почему-то очень злило, что к Беллами относятся, как психопату-убийце. Но ведь для всех непросвещённых, так это и было. Джону по-прежнему не мог принять тот факт, что по его вине на Беллами теперь нависло клеймо убийцы. Он никогда не сможет это принять. Это он должен был сидеть за этим столом в наручниках и смотреть на Беллами по ту сторону стола. А вот Беллами как всегда выглядел спокойным. Его словно бы совсем не волновала угроза оказаться за решёткой за то, чего не совершал. Он держался очень уверенно и гордо, и ничем не выражал страх или печаль. Будто бы всё идёт по его плану. И хоть он находится в заточении, а Джон на свободе, последний всё же выглядит гораздо более апатичным. — Как твои дела? — поинтересовался Беллами. — Думаю, ответ слишком очевиден. — Если помимо того, что я нахожусь под подозрением, у тебя больше проблем нет, то я буду более, чем удовлетворён. Джон выдержал паузу, вспоминая тот ужас, который происходит уже на протяжении нескольких дней: — У меня всё в порядке. Я часто общаюсь с Октавией и Атомом. Вернее, это они часто приезжают, и мне не так одиноко. Да и в целом, я стараюсь больше отвлекаться на работу или домашние дела. — Рад это слышать. Что ещё у тебя происходит? Хочу знать всё, — с тёплой улыбкой сказал Беллами, рассматривая Джона с некоторым упоением, словно он хочет успеть надышаться перед задержкой дыхания. — Недавно я наткнулся на видео. Там тебе примерно лет 20, и с тобой какая-то светленькая девушка. Не расскажешь, кто это? Улыбка с лица Беллами мгновенно испарилась, и он вновь стал выглядеть слишком холодным. — Какое видео? — Там Октавия и Атом связали Миллера. — Я понял, — сухо ответил Блейк. — Я не помню, что там за девушка. Я раньше их часто менял. Джон сомневался в том, что Беллами говорит правду. Слишком уж резко он охладел, как только услышал о ней. Если бы он действительно не помнил её, то его настроение не поменялось бы. Но Джон не был уверен, что имеет право в это влезать. Ему хотелось бы узнать, но ведь Беллами всё равно не расскажет, если не хочет. — Почему отказался от поездки в Мексику с Миллером? — перевёл тему Беллами. — Не могу же я надолго тебя оставить. — Ничего, я потерплю пару недель. А тебе было бы полезно развеяться и отдохнуть. Неизвестно сколько я ещё пробуду здесь. Твоя жизнь ведь на этом не заканчивается. — Я не хочу куда-то ехать без тебя. Выходи из тюрьмы, тогда и поеду куда-угодно, — строго оборвал его Джон. Беллами усмехнулся, укрывая печаль в своей улыбке: — Сколько условий. — Это ты у нас спец по тому, как ставить условия. — Порой ты мне в этом не уступаешь. — Порой, — выделил Джон. Блейк улыбнулся, всё так же внимательно и жадно глядя на Джона, и произнёс: — Я так ужасно скучаю. Постоянно о тебе думаю. Здесь ведь даже отвлечься не на что. Эти слова пронзили Джона насквозь. Пока ещё он не мог уверить себя в том, что теперь это нормально — то, что Беллами будет говорить ему нечто подобное. Это было так приятно, и одновременно больно слышать. Настолько же больно, будто бы в сердце забили кол. Тёплые слова режут так же, как если бы он сказал что-то абсолютно противоположное. — Я тоже постоянно думаю о тебе, даже когда есть на что отвлечься, — откровенно ответил Джон, пряча от парня свой взгляд. Он не мог сказать это, глядя в глаза. Чтобы Беллами не прочёл по его взгляду, насколько это правда. Но Беллами всё видел. Он подвинул свои руки ближе к рукам Джона, безучастно лежавшим на столе. Их руки были так близко, но не соприкасались. Беллами лишь слегка задел пальцы Джона, и тепло даже от столь лёгкого прикосновения обожгло кожу. — Прости, мне не разрешено к тебе прикасаться. Но я бы очень хотел сказать тебе это как-то более интимно, — проговорил Беллами с особой бархатной нежностью в голосе. — С днём рождения, Джон. Парень поднял свой взгляд и посмотрел Блейку прямо в глаза, не скрывая своего удивления и непонимания. — Откуда ты знаешь? — Я копал на тебя информацию, как и на всех знакомых. Дату рождения не так уж сложно узнать. Собираешься отмечать? — Я в детстве-то никогда не отмечал, с чего бы делать это сейчас? — Жаль, что я не могу провести этот день с тобой. — Как и любой другой день, — с глубокой печалью подметил Джон. Для него его день рождение не являлся особенным днём. — Буду потом отдуваться за каждый из этих дней, — с улыбкой заверил Беллами. Джон снова неловко опустил глаза. Он совсем не знал, как себя теперь вести с Беллами. Он привык прятать свои чувства от Блейка. Быть открытым для него — сродни пытке. Хотя ведь он всегда мечтал о том, чтобы не приходилось прятать свои чувства. Мечта сбылась, а страхи никуда не делись. — У тебя точно всё в порядке? — поинтересовался Беллами, глядя на зажатость и мрачность Джона. Перед глазами пронеслись все ужасные сны и видения, все ужасные дни, наполненные страхом, болью и одиночеством, ежеминутное желание сдохнуть. Но рассказать это всё, как на духу, невозможно. — Я в порядке. Ты бы о себе лучше беспокоился. — Нужно? Кажется, беспокойством обо мне ты и сам отлично справляешься. Давай тогда договоримся, что и ты будешь беспокоиться о себе в первую очередь.***
Октавия звонила и прямо-таки загоняла Джона зайти к ним в гости. Джон совсем не ожидал подвоха. Он думал о чём угодно, кроме как о своём дне рождения. Не привык он о таком задумываться. Но к его удивлению и даже сожалению, Джона ждал сюрприз. Как только он вошёл в дом Атома, его оглушили радостные крики друзей. Было даже слишком много людей и веселых улыбок, шары и прочая дребедень для сюрпризов. Будет совсем неудивительно, если этот «сюрприз» дела рук Беллами. Только он знал о дне рождении, и он подговорил Октавию устроить праздник. Джон был в растерянности и смущении. Он не знал, как себя вести в подобной ситуации, и первой идеей было сбежать, но его окружили. Было очень много внимания и куча поздравлений. Как будто есть какая-то его заслуга в том, что он родился. Джон чувствовал себя неуютно, но от осознания того, что Беллами позаботился о том, чтобы устроить ему праздник, даже будучи в тюрьме, становилось по-особенному тепло на душе. Хотя бы по этой самой причине, он был просто обязан расслабиться и принять тот факт, что сегодня его буквально будут осыпать вниманием и зажимать в объятиях. — Я же говорила, что приду на твою днюшку, — сказала Октавия, когда смогла урвать время с именинником, пока возле него никто не крутится. — Я приглашал тебя четыре года назад, — напомнил Джон. — Ну немножко опоздала. Ты же знаешь, все девчонки опаздывают. — Только не нужно было звать так много людей. — Нужно, — настояла девушка. — Тебе стоило напомнить, что помимо нас с Атомом, в мире есть ещё люди. — Я бы предпочёл тот мир, в котором есть только вы. — И это не есть хорошо, Джон, — строго прервала его Октавия, и напомнила ему этим выражением Атома. — Закрываться ото всех — это не выход. В связи с последними событиями тебе непросто, но закрываясь, ты только всё усугубляешь. Если сам вылезти не можешь, будем тебя пинать под зад в две пары ноги с Атомом, как тебе такое? — Моей заднице пиздец. — Вот то-то же. Так что сам давай шевелись потихоньку. Джон с благодарностью улыбнулся девушке. Она очень его поддерживала. Ведь если бы не она, Джон не знает, как бы он со всем справлялся. В его жизни снова настало нелёгкое время. Хотя будто бы оно прекращалось. Но только он хотел сбежать от проблем, как снова вернулся к ним, не успев даже сделать передышку. Он просто проснулся утром, а Беллами уже за решёткой. И сделать с этим ничего нельзя. Жить с чувством вины и постоянным страхом очень тяжко. Джон ведь рассчитывал на то, что всё это закончится. Но это продолжается и с утроенной силой. Какого же чёрта лучше не становиться вообще никогда? Пока друзья напивались и танцевали под громкую музыку, Джон всё ещё был мысленно погружён в себя. Не получалось у него жить дальше. Его мысли и чувства тяжёлым камнем утягивали на дно. Он не мог быть «счастливым» без Беллами даже наполовину, хотя бы для видимости. И вылезти из этого состояния было чем-то невозможным. Как, если всё, через что он прошёл, привело его к такому жалкому существованию? Он ничего не получил, только потерял последнее. Можно было бы себя утешать тем, что теперь у него появилась какая никакая «взаимность» от Беллами, хотя вряд ли это можно назвать взаимностью. Беллами уж точно не испытывает тех же чувств, какие испытывает Джон к нему. Так что, всё что получил Джон, так это то, что теперь эти чувства Блейк не отторгает. Ещё можно себя утешать тем, что у Джона появились настоящие друзья — Атом и Октавия. Но разве от этого ему стало лучше? Да, он получает от них заботу и поддержку, а это уже много. Есть, что ценить. Но в итоге он всё равно захлёбывается от горя и страха на холодном полу посреди ночи в одиночестве. Это нельзя считать нормальной жизнью. Так внезапно, как по щелчку, Джон снова ощущает чужое отягощающее присутствие. Среди толпы веселящихся друзей стоял неподвижный силуэт Диксона и смотрел на Джона пронзающим взглядом. Джон смотрел на него в ответ, чувствуя, как воздух в лёгких становится тяжелее. Внутри осталось единственное чувство — это страх, и его не побороть. Он окутал с головы до ног, и заполнил до краёв. Джон не мог сдвинуться с места, не мог и слова произнести. Он просто смотрел своему страху прямо в лицо. Видел его, как живого. И даже в толпе людей от него не скрыться. И тогда Джон осознал, насколько неизбежно к нему идёт его сумасшествие. Стало очень душно. Воздуха будто бы не хватало. Никто вокруг этого не замечал. Так же как никто не замечал Диксона. Это выглядело так, будто бы все вокруг издеваются над ним. Будто бы они делают вид, что ничего не происходит. Чтобы Джон поверил в то, что он сходит с ума. Или просто всех вокруг это забавляет. Это вроде как просто забавно — когда убитый следует по пятам своего убийцы, и не даёт ему забыть. Это злая шутка, чья-то издёвка, но это неправда. Это не может быть правдой. Мир должен быть совсем другим. Он не может быть настолько жестоким. Или может? Ведь Джон сам приложил к этому руку. Он точно так же, как и все вокруг, сделал этот мир грязным и паршивым. Наверное, он заслуживает той участи, что ему уготовлена. Ночь встретила его свежей прохладой, когда Джон вышел на веранду покурить. Недавно прошёл дождь, воздух приятно пах сырой землей и листвой. Хотелось вобрать в себя побольше воздуха, застыть, остаться в этом мгновении. Как тогда в лесу, когда он ненавидел Беллами и Луну, когда думал, что хуже их двоих никого быть не может. Хотелось забыть, что существует другая боль, помимо этой. Уж он не думал, что будет когда-то скучать по тому чувству. — Когда ты перестанешь себя корить? — спросила Октавия мягким голосом. Джон слегка вздрогнул, так как не слышал, как она подошла к нему. Девушка встала рядом с ним, так же опёрлась на перила и смотрела в ту же сторону, куда и Джон — на ночное небо, касающееся крыш соседних домов. — За что? — спросил парень. — За всё, — ответила она. — Когда ты прекратишь во всём винить себя? Только подумай, какой может обернуться жизнь, когда ты отпустишь эту тяжесть. Какой она может быть приятной. — Ты так просто об этом говоришь. — Всё сложное — просто. Понадобиться много времени, но если не опускать руки, то ты увидишь результат. Разве этот результат не стоит усилий? — Думаешь, если убеждать себя, что жизнь прекрасна, то она станет таковой? — усомнился Джон. — Я тоже когда-то придерживался такой теории. Но меня засыпало дерьмом с головой, вот и весь результат. — Прекрати всё анализировать. Выброси из этой головы тяжёлые мысли, — бодро сказала Октавия и потрепала его за волосы. — Что я тебе всегда говорила делать? — Включить музыку и танцевать. — Молодец, запомнил, — с улыбкой ответила она. — Осталось только начать делать. Джон смотрел на её улыбку и лёгкое невесомое тепло разлилось по его рукам, словно бы это какое-то волшебство. Он вспомнил, как пришёл в три часа ночи к ней и сидел на её кухне, пил чай. Как его жизнь изменилась с того самого момента. Как с тех пор Октавия стала много значить для него. Джон отвёл взгляд от девушки и посмотрел на небо. Ему хотелось раствориться в воспоминаниях и не возвращаться в реальность. — Единственный недолгий период в моей жизни, когда я чувствовал себя невероятно легко… — начал Джон, не торопясь и делая недолгие паузы, не желая концентрироваться на словах, а больше на эмоциях от этих слов. — Это когда я был влюблён в тебя. Моя жизнь стала казаться мне светлой. Я и проблем то не замечал, а ведь они были. И мне было даже всё равно, что ты влюблена в другого. Это было совсем не то же самое, что с Беллами и Луной. Я и сам был другим. Мне тебя хватало… для всего хватало. — С кем ты говоришь? — вдруг спросила она. Джон снова взглянул на её лицо. Оно было немного растерянным. — С тобой, — ответил Джон, не понимая, что не так. — Я только что подошла. Лицо Джона тут же помрачнело. Он опустил взгляд, пытался обдумать, понять. Внутри нахлынуло прежнее чувство беспомощности и тревога. Он не мог сам себе это объяснить. Не мог с этим примириться. — Так что же теперь ты со мной не говоришь? — спросила Октавия у его молчания. Джон забегал глазами. Старался скрыть свою тревожность. — Я уже пойду, — коротко ответил он и тут же выскочил с лестницы на улицу. — Стой! — крикнула вслед Октавия. — Почему сейчас? — Извини. Просто мне пора, — отвечал ей парень, не разворачиваясь. — Какие ж такие дела у тебя появились? — Не получив ответа, девушка продолжила: — Давай мы тебя хоть подвезём до дома? — Нет. Я хочу пройтись. После чего Джон скрылся из её поля зрения и помчался домой, не разбирая дороги перед собой. Его душу словно по клочкам кромсало на части. И он бежал, в надежде убежать от боли, от себя, от того что внутри засело и гноится. Внутри словно бы уже не он, ему кого-то подселили. Того, кто шепчет ему чужими голосами в голове. Он путает мысли, подселяет чужие, заставляет верить. Но самое ужасное, что этот кто-то — он сам. Он — сам себе жертва, сам себе палач. Он — сам себе демон, что сидит на плече и не умолкает. Джон сам не осознавал куда идёт. Пропало ощущение пространства и времени. Внутри состояние как у вулкана перед извержением. Джон надеялся обойтись без разрушений. Но получится ли? Поворачивая с улицы на улицу, он вышел на ту самую, которую не хотел бы никогда видеть, но всё равно зачем-то пришёл. Вокруг стоят дома нетронутыми, и посреди них один обгоревший. Он был перекрыт жёлтыми лентами. До сих пор ведётся следствие. Джон подумал о том, что он не мог не наследить, он ведь не особо осторожничал. Почему до сих пор они ничего не нашли? Все улики сгорели? Или кто-то помог их убрать? В дали ночной мглы среди обгоревших обломков дома стоял чей-то силуэт. Стоял неподвижно, словно статуя. Джон всматривался в него, пытался понять кто это, но безуспешно. Тогда он пролез через предупреждающую ленту и пошёл прямо к нему. Кто бы мог стоять здесь посреди ночи, не боясь показаться подозрительным, или оставить следы и быть пойманным? Это был Диксон? Или кто-то ещё из несуществующих? Но в этот раз Джон не убегал. А пошёл навстречу, и сам не понимая почему. Джон подошёл к нему достаточно близко и увидел совершенно незнакомое лицо молодого парня. Тот и не шелохнулся, лишь слегка повернул голову в сторону Джона и незаинтересованно посмотрел на него, но вскоре вернул взгляд к обломкам. Джон остался рядом, смотрел в ту же сторону что и незнакомец, думая о своём. Они просто стояли и молчали, никто и слова не выронил. Но Джон продолжал чувствовать всё ту же неутихающую бурю внутри себя и не мог к ней привыкнуть. Всё вокруг стало слишком странным. Реальность сдавливала до головной боли, до ощущения удушения в горле. Всё стало казаться каким-то ненастоящим. Будто бы сон не заканчивался, Джон до сих пор не проснулся. А как проснётся, откроет глаза, то окажется в спальне, рядом спит Беллами, ничего дурного будто бы никогда не происходило. А сейчас всё это — сон. Затянувшийся сон так надолго смывает грани с реальностью, потому всё так неоднозначно, странно, непонятно, потому это похоже на безумие. — У тебя бывало такое…? — разорвал тишину Джон. — Что хочется кричать, но крик застревает в горле. — Может быть, — коротко ответил незнакомец. — А у меня часто. Я постоянно сдерживаю крик. А потом в один момент убиваю человека и сжигаю к чертям его вместе с домом. Парень снова посмотрел на Джона. Но также безучастно, отрешённо, словно ничего необычного сейчас не услышал. — Он говорил тебе, как ты можешь себе помочь. Сделай так, чтобы его смерть не была напрасной. Джон завис, смотря на обугленные рухнувшие балки дома, и вспоминал тот вечер, когда он пришёл в этот дом, позвонил в звонок, ему открыл Диксон и пустил его внутрь. Он вспомнил, как всё это было целым, каким был этот дом, и вот каким Джон его видит сейчас. Осознание собственной разрушительности даётся нелегко. Даже стало сложно поверить, что это в действительности сделал он. Джон хорошо всё помнит, детально. Но это всё равно будто бы происходило не с ним. Словно его разумом кто-то завладел, и Джон не мог собой контролировать. Вот до чего может довести человека отчаяние. Человека, которому уже плевать на последствия, который обесценил свою жизнь и жизнь других, который готов сделать последний шаг, чтобы больше не вернуться. — Эй, что ты там делаешь? — послышался чей-то крик со стороны улицы. Джон увидел мужчину, который ему кричал, а после обернулся в обратную сторону. Парень, который стоял рядом, бесследно испарился. Джон и не заметил как. — Я с тобой говорю! Иди сюда! Мёрфи двинулся к нему навстречу и вернулся на освещённую фонарями улицу. — Как вы меня задолбали, нарики обшарабешенные! Это для кого повесели? — возмущался мужчина, указав на предупреждающую ленту. — Что колоться больше негде? Или ты туда вздрочнуть ходил, чтобы родаки не спалили? Видимо, мужчина принял Джона за подростка и соответствующе отчитывал его. Джон не выражал никаких эмоций ни в лице, ни в интонации. — А ты собственно кто? — Какая тебе разница, кто я? Я коп. Сейчас не при параде, уж извини! У меня выходной. Я мимо езжу, и тут обязательно какая-нибудь шпана шляется. В голове Джона пронеслась мысль: что если этот коп тоже не настоящий? А как это проверить? Если все они выглядят как настоящие. Джон не хотел бы сейчас стоять и выслушивать нотации ещё и не от настоящего копа, а от своей же выдумки. Но ничего лучше, чтобы проверить его существование, Джон не придумал, поэтому просто размахнулся и с силой ударил полицейского по челюсти. Мужчина довольно быстро среагировал. Он заломил Джону руку за спину и уложил лицом на холодный мокрый от прошедшего ранее дождя капот своей машины. — Ты чего удумал, сучёныш? Думаешь, тебе всё это так с рук сойдёт? Выссал все мозги, выблядок? Как же я ненавижу таких долбанов, как ты, готовых мочу чужую слизывать за новую дозу. — И откуда такие познания моей жизни? — с тем же непоколебимым спокойствием и неприкрытой иронией говорил Джон. — Ты, наверное, следишь за мной? Я как раз вчера вылизывал чужую мочу. Полицейский отпустил Джона, и тогда парень смог снова выпрямиться. — В участок тебя надо бы. Но радуйся тому, что у меня нет на это времени и мне тупо в западло тратить на тебя свой выходной. Но если ещё раз здесь увижу, больше от меня такой щедрости не жди. — Ух ты. Ещё один подарок на мой день рождения. А в этом что-то есть. — Что лучше места, где провести свой день рождения, чем эта заброшка, не нашлось? — Ну а где бы я тогда встретил такого щедрого полицейского? Мужчина лишь фыркнул и, проводив Джона злым взглядом, сел в машину. — Не стой, а пиздуй домой! — напоследок приказал коп через открытое окно автомобиля. — И тебе доброго вечера, — почти что искренне пожелал Джон.***
Вернувшись домой, Джон включил музыку в колонках на всю громкость. Звук был настолько громким, что казалось, будто дрожит потолок. Так было нужно. Чтобы музыка окутала комнату, изжила из неё тишину, привкус горечи и отчаяния, чтобы стала весомее любого крика, шёпота, плача или гробовой тишины. Чтобы пробралась в подкорки сознания и тараном вышибла то чужое, инородное, что подселилось в разум, то пугающее и нереальное, то что буквально кричит, изнемогая, о безумии, от которого нигде не укрыться. Музыка бьёт по ушным перепонкам. Джон слушает только её, изо всех сил стараясь не замечать, что происходит вокруг него. Он чувствует чужое присутствие, он знает, что Диксон здесь. Но не смотрит на него и не слушает. Чтобы чем-то себя занять и ничего не замечать, Джон решил пересобрать компьютер. Он полностью старался сосредоточиться на деле и упорно не замечать направленный на него взгляд. — Ты думаешь, если включишь музыку по громче, то избавишься от проблем? — усмехался Диксон. — Или планируешь обмануть свой же разум? Брось! Это же нелепость. Джон полностью игнорировал его слова. Словно бы рядом никого нет. Он слышал его слова, но заставлял себя отвлечься на музыку, а смотрел только на детали от компьютера. — Меня всегда умиляла людская наивность. Особенно твоя. Ты наверняка готов верить во всякую чепуху, раз даже Беллами веришь. Думаешь, если он стал ласково на ухо тебе баюкать, то ты теперь ему нужен? Джон стал громко пропевать слова песни, даже кричать их, чтобы не слышать того, что говорит Диксон: — Cause I’m numb. Диксон неодобрительно пробуравил Джона взглядом и хотел снова что-то сказать, но Джон не прекращал повторять одну и ту же фразу, в унисон подпевая исполнителю. — Cause I’m numb. Cause I’m numb. Cause I’m numb. — Это ничего не даст… — Cause I’m numb. — Каждый твой побег от себя возвращал тебя в начало пути. Неужели ты не видишь, что не сдвигаешься с мёртвой точки? — Cause I’m numb! — всё громче кричал Джон. — Да, я знаю. Ты очень упёртый. Но в данный момент твоя упрямость играет тебе не на пользу. Ты закапываешься всё глубже. Взгляни, как далеко ты ушёл от своих же идеалов. Ты уже принимал морфин; раскрошил череп родному брату, признающему тебе в любви, глядя прямо в глаза; ты посадил в тюрьму невиновных — Луну и Беллами. Ты желал смерти родному отцу. Это ужасно. А моя кровь не единственная на твоих руках — есть ещё. Даже тот же детектив, что тебя спас. И Джаспер. Из-за тебя он умер. А он ведь так любил тебя. — Закрой рот! — злостно выкрикнул Джон, не сумев больше оставаться равнодушным. А Диксону только это было и надо, и он самодовольно заулыбался: — Нет, мальчик мой, я не заткнусь. Ты уже заткнул меня однажды. Больше ты не сможешь этого сделать. Я буду с тобой всегда. Буду в твоей голове. И никуда ты не денешься от меня. Ты же психопат, Джон. Ты общаешься с призраком. Ты не в себе. Но ты ведь и раньше это замечал. Когда думал, что Беллами мёртв, ты слышал голоса, которые сводили тебя с ума. Они бесконтрольным потоком окутали твой разум. Или, когда ты видел видение, в котором ты убил Беллами осколком стекла. Оно было таким реалистичным. Ты поверил в него. — Ты это со мной сделал! — Какая разница? Это было в твоей голове! Ты сумасшедший, Джон. Тебя ждёт дурка! Ты можешь всем говорить, что у тебя всё хорошо, что ты в порядке. Ты можешь обманывать Октавию. Можешь обманывать Беллами. Но себя ты не можешь обмануть. Ты будешь знать, что ты психопат. И назад дороги нет. — Я понимаю это! И что теперь?! Что ты от меня хочешь? — То, что всегда хотел от тебя. Спаси себя. Прекрати без конца повторять одну и ту же ошибку. Ты можешь стать чем-то большим, чем рабом замкнутого круга и своего больного разума. — Ты снова пытаешься меня убедить убить Беллами? — Это ты пытаешься себя в этом убедить. Я ведь в твоей голове, — открыто насмехался Диксон. Последующие ночи Джону снился один и тот же сон. Тот, где Диксон вынуждает сделать выбор между Беллами и Октавией. Джон каждый раз выбирал себя и выходил из игры. Но каждый раз возвращался назад в следующую ночь. Это было очередным мучением. От Диксона не скрыться даже во снах. В скорости, Джон позабыл, что такое покой. Круглыми сутками его не покидало чувство опасения. Опасения всего, что вокруг. Ничего не казалось невинным и безучастным. Словно бы весь мир вокруг него подчинил Диксон, и теперь он всем управляет. Как бы Джон не пытался избавиться от него, ничего не выходило. Он твердил себе без устали, что Диксон мёртв, его больше нет. Но снова возникал его пугающий голос, и его живой насмешливый взгляд. Джон не отвечал ему, полностью игнорировал, пытался даже не смотреть в его сторону. Джон просыпался в холодном поту, обнимал руками своё дрожащее тело, пронзая взглядом ночной мрак комнаты. Беллами так сильно нужен был рядом. И он всё нужнее с каждым разом. Джону стало страшно от мысли, что когда Беллами вернётся из тюрьмы, то встретит совсем обезумевшего Джона. Потому что парень уже на грани. Нет. Он уже вышел за грань. До полной потери рассудка считанные дни. Джон понимал, что когда-нибудь это может произойти, но почему именно сейчас? Когда Беллами впустил его в свою жизнь, и всё должно было вот-вот поменяться. Хотя возможно он стоит на пороге очередной гибели, и сойти с ума будет лучшим из исходов. Ведь Джон всё ещё не верит Беллами. Он ему доверился, но всё ещё не верит. И такое может быть. Он просто дал ещё один шанс самому себе на то, чтобы стать немного счастливее. Даже если на короткое время. А вот верить в то, что Беллами его никогда не покинет — большая глупость. Но может в этом всё и дело? Он уже сходит с ума от своих постоянных страхов. Их столько скопилось, что ни один человек столько не выдержит. Атом с Октавией говорят, что он остался прежним, пройдя такой тяжёлый путь. Жаль, что они ошибаются. Джон слишком остро ощущает, как он становится слабее. Это неизбежно, и это пугает больше всего. Укрыться негде, не в ком спрятаться. Беллами он видит только, когда приходит к нему в сизо, или когда тот звонит два раза в неделю, и на звонок им дают буквально минут пять. Каждый раз, когда Беллами кладёт трубку после разговора, на Джона наваливается ещё более тяжёлая тоска. Он думает о том, что это может продлиться ещё очень долго. Хочется разрыдаться от чёртовой жалости к себе, от того, что всё это становится слишком невыносимым. Но всё это остаётся глубоко внутри. Джон старается быть сильным. Пусть никто не видит, он старается быть сильным для самого себя.***
— Пошли расхищать бар, — предложила Октавия перед ужином и незамедлительно отправилась к бару в гостиной. — У Беллами же должно быть какое-нибудь подходящее вино к нашей пасте. — Только скажешь ему, что это взяла ты, — сказал Джон. — Не поняла. А если возьмёшь ты, он тебя ногами в живот запинает? — Нет. Я просто… — неуверенно ответил парень, не зная, как объяснить. — Не чувствуешь себя здесь дома, — продолжил за него Атом. Мёрфи согласился своим молчанием. Девушка, вернувшись с бутылочкой красного вина, неодобрительно посмотрела на Джона. — Беллами бы это не понравилось. — Мне тоже не нравится, что он в тюрьме, а я здесь. Но я же как-то терплю, — с недовольством выразился Джон. На это друзья нечего было ответить. — Почему судебный процесс так затянулся? Он уже четыре месяца находится под следствием. — Пока он находится там, он контролирует ситуацию. И может не позволить следствию выйти на тебя, — объяснил Атом, с беззаботным видом уплетая пасту. — А иначе бы он уже вышел? — Всё сложно. Кто-то должен быть виноват в этом убийстве. — И вы понимаете, что если это буду не я, то это будет он! — раздражённо высказал Джон. — Необязательно, — слишком спокойно отвечал Атом, что даже немного бесило. — Тогда кто? Сядет невиновный? — Ты нас с Беллами за сволочей держишь? — холодно спросил Атом, бросив в Джона строгий взгляд. — Нет. — Тогда может доверишься нам и не будешь нас контролировать? — Я как раз-таки ничего не контролирую! Вообще ни хуя! — взбесился Мёрфи. — Даже то, что касается непосредственно меня. И это ты будешь просить меня не контролировать вас? — Джон, — успокаивающим тоном сказал Атом. — Моя задача — это помочь Беллами и тебе. — Я знаю, что не ты всё это устроил! Но ты можешь перестать со мной сюсюкаться, и сказать, как есть? Я имею право знать, что происходит! Ты так не думаешь? — Я и сам ни хрена не понимаю, Джон! — уже более эмоционально ответил Атом. — Я не могу знать, что будет дальше. Беллами спокоен, будто на своём месте, как чёрт в аду. Как будто ему нечего терять. Потому он их так ловко водит за нос. Им и посадить его не за что, и отпустить его не могут. Я не знаю, к чему это всё идёт, и чего ждать. Я и сам уже хочу, чтобы это хоть чем-то закончилось: либо посадили б уже, или отпустили. А не эти грёбанные качели. Как на мине, в постоянном ожидании, когда бомбанёт. Джон лишь сильнее поник и опустил потухший ледяной взгляд. Октавия не отводила от него глаз, и аккуратно коснулась его руки. — Я понимаю, что этого недостаточно, но мы будем рядом, чтобы не случилось, — мягко произнесла Октавия. Джон выглядел абсолютно равнодушным. Он таким сейчас и был. Злость выбивала из него любые другие эмоции. Но Октавия отнеслась с пониманием. — Тебе досталось больше всех в этой ситуации, — продолжил Атом. — Да и сейчас очень непросто. Но самое страшное уже позади. Нас больше не пытаются убить, или подчинить нашу волю. Диксон больше не стоит над тобой и не твердит тебе на ухо условия своей игры. Всё это в прошлом. — Что бы он мне не говорил, я его не слушаю. Он не сможет повлиять на меня, — проговорил Джон так, будто пытается самого себя в этом уверить, и друзьям немного напряглись. — Конечно, он не сможет. Он же уже мёртв. Ты хотел сказать, что он не смог? — Да. Так и хотел… сказать. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — переживала девушка. — Ты немного странно себя ведёшь. — Я убил человека голыми руками. Вам кажется, что я странно себя веду? — Нет. Мы понимаем, что это очень сложно осознать и принять, и это накладывает отпечаток, с этим сложно бороться в одиночку. Поэтому мы и спрашиваем тебя о твоём самочувствии. Будь честен с нами. Может быть, мы сможем помочь тебе. — Всё в порядке у меня. Просто сложно уложить в своей голове все события, которые произошли. Я до сих пор не привыкну к такой реальности. И сложно быть в доме Беллами… без Беллами. — Ты можешь пожить с нами, если тебе так будет легче, — предложил Атом. — В моём доме. Мы с Октавией будем совершенно не против. — Нет- нет. Исключено. Вы пара, вы должны жить вдвоём. Я буду чувствовать себя лишним. Октавия так неожиданно сползла со стула и села на колени перед Джоном, взяв его руки в свои. — Прости, я не знаю, как помочь тебе, — с горьким сожалением в голосе произнесла она, чуть ли не плача. Джон был сбит с толку от её слёз и удивлённо посмотрел на девушку. — Эй, Октавия. Выше нос. Не надо мне помогать. У меня всё в порядке, — попытался подбодрить её Джон. — Ты только так говоришь. На самом деле, всё не так. Я ведь не дура, и сама это понимаю. — Всё, что в твоих силах, ты сейчас делаешь. Ты находишься рядом со мной, и это помогает мне, правда. А разве нужно что-то ещё? — Прости меня, что я тогда от тебя исчезла. Так надолго. И ничего не сказала даже. — Ты уже извинялась, — напомнил Джон. — Я знаю. Я готова извиняться за это перед тобой всю жизнь. Потому что понимаю, что если бы я тогда была рядом, всё могло бы сложиться по-другому. — Знаешь, сколько я совершаю ошибок каждый день, при отсутствии которых всё могло бы сложиться по-другому? Мы все люди. Никто не может просчитать всё заранее. Октавия сильнее сжала его руки, выпустив крохотную слезинку с глаз. Джон не знал, как себя вести, ведь такой он видел её впервые. Он лишь смотрел ей в глаза абсолютно растерянный. Его спас телефонный звонок. Октавия посмотрела на экран мобильного и произнесла: — Чёрт! Как не вовремя. Мне нужно ответить. Это важный звонок. После этих слов девушка удалилась в другую комнату, оставив парней наедине. Они оба молчали в течении пары минут, пока Атом наконец не прервал тишину: — Помнишь, мы разговаривали о том, как важно просить помощь, когда она необходима? — Помню, — мрачно ответил Джон, нехотя вспомнив самые страшные дни его жизни, когда он думал, что Беллами мёртв. — Я хочу, чтобы ты об этом никогда не забывал. А то мне кажется, что ты вновь закрываешься ото всех. Ты всегда можешь обратиться к нам. И не думай, что ты станешь нам обузой. — Я бы хотел задать тебе один вопрос, — начал Джон, желая уже закончить эту тему разговора. — Ответишь честно? — Конечно. Что за вопрос? — с любопытством поинтересовался Атом. — Я смотрел старые видео Беллами. Там вы с Октавией связали Миллера и поили его алкоголем. Так вот… с Беллами была девушка. Кто она? — Его бывшая. У него их не так уж и мало до Луны было. А почему она тебя заинтересовала? — Беллами на этом видео совсем другой. Он там был таким… — Джон попытался подобрать подходящее слово, чтобы описать каким он увидел Беллами на видео, но ничего более подходящего не нашёл: — Счастливым. — Ну так молодой ещё совсем, зелёный. Кто не был таким в свои 20 лет? Джон стрельнул в него слегка недовольным взглядом и сказал: — Мне сейчас 20. — Ну не все, ладно, погорячился, — виновато оправдался Атом. — Но тебе точно не стоит париться из-за неё. Она — уже давняя, давно забытая история. Значит, Атом её помнит, а Беллами нет? Верить в слова Блейка Джон стал ещё меньше. И почему бы просто не сказать, что она бывшая, с которой их давно уже ничего не связывает? Если в ней ничего примечательного, зачем было обманывать тем, что он её не помнит? — Беллами рассказывал о ней, — сказал Джон, надеясь хитростью разговорить Атома. — Ну и отлично, — ответил парень с прежней непринуждённостью. — Жёстко она поступила. Взгляд Атома не выражал никаких эмоций, хоть он и задержал его немного на Джоне. — Наверное, — всё также безучастно отвечал Атом. — Ты понял, что я ничего не знаю, — сдался Джон. — Просто вряд ли бы Беллами стал припоминать о ней. Говорю же, очень старая история. Беллами не любит ворошить прошлое. — Так почему они расстались? — Это не моя история. Пусть Беллами отвечает на эти вопросы. — Он сказал, что не помнит о ком речь. — Тем более. Раз он даже не помнит о ней, к чему тогда париться? — Потому что я не совсем ещё идиот. Он соврал. Именно это и напрягает. — Дело, конечно, твоё, но зачем напрягаться из-за того, что было до тебя? Лучше уж думай о будущем. — Как видишь, у меня сейчас нет будущего. Пока Беллами сидит на скамье подсудимого, моё будущее слишком неопределённое. А его прошлое меня интересует потому… потому что я просто хочу что-то знать о нём. — Тогда вам будет что обсудить с ним, — с лёгкой улыбкой ответил Атом. — В комнате под камерами, где его руки прикованы к столу? — с глубокой печалью в голосе произнёс Джон. — За те десять минут, что нам дают пару раз в неделю? — Всё ещё может измениться. — Не может. Ты же это знаешь! Ты знаешь, что это неизбежно, но зачем-то врёшь мне. Думаешь, если кормить меня надеждой, то мне будет лучше? Ни черта это не так. — Ты сам мне это говорил, что мы вынуждены следовать за решениями Беллами, — спокойно ответил Атом, не выражая каких-либо эмоций. Такой же робот, как Беллами. Они так иногда похожи. — Ни я, ни ты не поддерживаем его выбор, но поделать с этим ничего не можем. Так что, поверь, я лгу не только тебе, но и самому себе. Потому что знаю, что тебе, как и мне, нужна эта ёбаная надежда. Джон опустил глаза, не скрывая накатившую боль. Атом в очередной раз принимал все удары на себя. Он снова и снова оказывается сильнее и добрее всех. Джон не умеет быть таким. Теперь уж точно. Его сдержанность полезла по швам. Держать свои чувства, свою боль на замке он теперь не умеет. Пропал этот чёртов дар нескончаемого пофигизма. И Джон не понимал, откуда пришла эта слабость. Он сломался. Ещё тогда, когда убил Диксона, когда признался Беллами, когда хотел сбежать ото всех и сдохнуть где-нибудь на отшибе мира. Он сломался, и с тех пор ещё не пришёл в норму. Потому что проблемы вновь нахлынули на него, не дав хотя бы немного времени отдышаться, и на то чтобы собраться с силами. Беллами рядом нет, зато теперь рядом Диксон и необратимо приближающее сумасшествие. И эта война ещё более жестокая, чем та, что была до. Ведь если раньше враг был живым, осязаемым, и тем самым уязвимым, то теперь враг — это его мозг, его поехавший рассудок. Джон не знал, как с этим бороться, как себя спасать. Даже приблизительно. Это намного страшнее всех Диксонов, Маккрири и Ев вместе взятых.***
Ночной лес, по-особенному чёрный, зловеще встречал путника, цепляя своими ветками-иглами за ноги и за плечи. Джон знает, что выход за его спиной, но он всё равно идёт вглубь леса. Он выходит на уже знакомую опушку, и видит Диксона, а совсем рядом Беллами и Октавию с петлями на шеях. Самое странное, что Джон знает, что проходит через эту ситуацию уже в сотый раз. От того всё тяжелее с каждым разом. Он знает, что он сюда ещё вернётся. Но так не хочется вновь испытывать эту боль, чувствуя её как в первый раз. Он больше не может видеть их такими. Не может выносить это стойко. — Я не стану больше играть в твои игры! Отъебись от меня! — злостно прокричал Джон Диксону. — Ну вот опять. Всё одно и то же. И ты никак не поймёшь, что нужно что-то менять. — Это ты никак не поймёшь, что я не собираюсь ничего менять! — ответил Джон и подставил дуло пистолета к виску. — Стреляй, конечно, — безучастно произнёс Диксон. — Вернёшься в следующий раз, эта пуля снова будет тебя ждать. — Джон, прекрати это! — умоляла Октавия, захлёбываясь слезами. — Я этого больше не вынесу. Почему я должна раз за разом смотреть, как ты умираешь? Это же пытка! Ты не спасаешь нас, а только жестоко измываешься над нами! Останови это наконец! — Ты же всё время решаешь за меня, — высказал Джон Беллами, опустив пистолет и полностью к нему обернувшись. — Просто скажи мне, что мне делать? — Делай то, что нужно, — слишком холодным отрешённым голосом ответил Беллами. — Мне надоело здесь висеть. Закончи всё это. — Это единственный выход? Ты же всегда находишь выход из ситуации! Неужели это он? — прокричал Джон с ощутимой хрипотцой отчаяния в голосе. — Или ты просто не хочешь больше ничего решать? Ты перевесил это на меня! — Вы же все всегда думали, что это так просто. Ну так давай! Решай! — с упрёком говорил Беллами, а взгляд его был стальной, несгибаемый, он совсем не боялся смерти. — Теперь выбор в твоих руках. Может, хоть теперь ты поймёшь, от чего я вас всех берёг. И почему я был хреновым, лишь потому что имел смелость сделать то, что нужно. Чтобы вам не пришлось марать руки! — Но я не хочу делать этот выбор! — противостоял Джон до последнего, несмотря на заметную слабину, которой он поддался. Он посмотрел на Беллами и слишком откровенно заявил: — Я хочу, чтобы ты остался со мной. — Прекрати быть жалким! Избавься уже от этой позиции жертвы, — строго ответил Беллами и смирил парня ледяным взглядом. — У тебя есть одна пуля, которая может решить ВСЁ! — Ты же знаешь, я не могу этого сделать, — жалобно заскулил Джон. — Тогда следуй за моим решением. Как и обычно, — теперь спокойнее ответил Блейк. Будто бы что-то невидимое стягивало грудь и сдавливало горло Джона. Воздух стал тяжёлым, камнем утяжелял лёгкие. Джон поднял пистолет и направил в сторону Беллами. Он понимал, что может сейчас всё завершить, но всё ещё не верил, что сделает это. — Так должно быть, — поддерживала Октавия. А Беллами смотрел на Джона всё также равнодушно, словно нет в нём никаких эмоций, нет никакой души. Человек не может не бояться смерти. В глазах должна была проскользнуть хотя бы тень страха. Но Беллами на человека был мало похож в данную минуту. Но этот до боли равнодушный взгляд ведь по-прежнему любим. Джон смотрит в его глаза в последний раз, но всё равно не находит, что сказать. Любые слова теряют силу. Прямо сейчас, что бы он ни сказал — это будет пустым звуком. Как бы он ни мечтал сказать такую простую фразу «Я тебя люблю», глядя Беллами в глаза, даже в последние секунды он не способен осуществить свою мечту. Эти слова умрут вместе с ним неозвученными. Перед тем как нажать на спусковой крючок, Джон поднимает пистолет выше, меняя цель. Он делает оглушительный выстрел. Но не по опоре под ногами Беллами, а в голову. Чтобы не видеть его долгой смерти. Чтобы он не мучился. С простреленной головой и опустевшим безжизненным взглядом Беллами рухнул с опоры и его обмякшее тело повисло в воздухе. Джон опускает руку и в этот миг всё меняется. Становится так тихо. Даже ветер перестал шуметь листвой. Ни крика, ни плача не последовало, ни слова от Октавии и Диксона. Будто бы всё живое вымерло в районе нескольких километров. А может быть, вымер весь мир. Мир Джона однозначно рухнул прямо сейчас. От того вокруг больше ни звука не существовало, ни единого образа, и даже эмоции исчезли. Всё, без остатка. Будто бы Джон сам прямо сейчас умер и оказался в другом измерении, где всё течёт совсем по-другому. Где люди не испытывают боли, даже после того, как совершат нечто настолько ужасающее, как убийство самого дорого человека в своей жизни. В этом измерении всё бессмысленно, ничего не важно. И Джон не понимает, плохо это или хорошо. Он не чувствует себя счастливым в этот момент, и не чувствует себя несчастным, но это не похоже на покой. Это ничто из этого, ничего из знакомых чувств, а нечто иное, никем ещё неизведанное чувство. Хотя Джон сравнил бы это с пустотой, о которой не сожалеешь, которую не хочется изменить или противостоять ей. Но это не смирение, а данность, которая так же естественна, как тело, в котором рождается человек. Никому ведь не приходится смиряться с тем, что он ходит ногами. Так и Джон принимает эту пустоту как за естество. В его привычном мире подобных вещей не случается, но если Джон всё же находится в ином измерении, то это всё объясняет. В один едва ли заметный миг всё меняется. Словно бы по щелчку пальцев целый мир рухнул, а на его месте появляется новый, совсем другой. Джон открывает глаза и видит перед собой море. Он увидел перед собой до боли знакомый утёс. От этого вида мгновенно вернулась боль, сдавливающая и сжимающая до хруста в костях. Джон находится на том самом утёсе, на который он приходил с Атомом и Октавией, чтобы проститься с Беллами и развеять его прах. Но теперь он один стоит здесь, с точно такой же болью, как и тогда, но с ней наедине. — Нет, нет, нет, — жалобно проговорил Джон в пустоту. — Это уже слишком. Хватит! — Так будет выглядеть логичное завершение, — произнёс голос Диксона со спины. — Ты должен проститься с ним. Хоть ты и убил его, он всё же был важной частью тебя. Любимых надо хоронить. И перед тем как проститься, за всё прощать и за всё просить прощения. Диксон протянул парню колбу с прахом, но Джон даже не смотрел в его сторону. Он прожигал взглядом горизонт, словно хотел взорвать его глазами, и пытался не сорваться на эмоции, но с трудом. — Нет больше смысла хвататься за прошлое, — мягко произнёс Диксон, в ответ на игнор. — Ты уже сделал решающий шаг вперёд, дело осталось за малым. Ты же не собираешься возвращаться назад и начинать всё заново? Ветер проносился сквозь пальцы. От этого так осязаемо ощущалось, что Джон ничего не может удержать в своих руках. Всё хорошее, любая надежда проноситься мимо, Джон и ухватиться не успевает. Это не просто ветер, это буйный ураган, который беспощадно уничтожает всё, что дарит Джону хотя бы кусочек света и тепла. В очередной раз приходиться что-то отпускать: привычку думать об Октавии; ледяную руку мёртвого друга; теперь — последнюю мечту: надежду на право стать счастливее. Джон медленно протянул руку и взял колбу. Он не опускал взгляд, смотрел на море. Крышка легко открылась. Джон сглотнул ком из стоящих слёз в горле колючими иголками. Рука не дрогнула. Словно бы пути назад нет. Колба наклонилась, и ветер мгновенно подхватил пепел, унося его вдаль морского горизонта. Джон смотрел за тем, как пепел улетает. Безвозвратно. Навсегда. Его больше не поймать, не вернуть, не возродить. Беллами не восстать из пепла. Его унесли ветра туда, где не достать. Куда-то туда, где будет светло, где, может быть, он будет счастлив. Пока Джон останется здесь на утёсе. Стоять на месте, прибитым взглядом к горизонту. Ему больше ничего не осталось. Он так же пуст, как эта колба, что выпала из его рук на землю и покатилась по склону в морскую пучину. — Ветер, прихвати с собой… — тихо произнёс Джон, закрыв глаза и разведя руки словно бы перед полётом. — Моё сердце. Оно мне больше не нужно. На его месте сквозная дыра. Болезненно ноющая и загнивающая. Боль потоком разносилась от неё по всему телу, по венам и жилам, по нервам. Это как последний вдох после смертельного ранения. Больно, но уже всё равно. Умирать не страшно, и даже не обидно. Затянувшийся миг перед падением самый лёгкий и сладостный. Именно в этот миг больше ничего не тревожит. Потому что, оборвав нить, он унесёт с собой все горести. Всё теряет свою цену. Гаснет свет, и все покидают свои места. Останется только ветер, всё также сметающий вещи со своих мест и уносящий их, как мусор, в нескончаемую беспросветную мглу.***
Такая ужасающая и холодная пустота. Она настолько осязаема, что даже вязкая. Заполняет внутри, как сосуд, чем-то густым и тёмным, как кровь тысячи умерших. Ещё немного и она попадёт в рот, в нос, закроет глаза, окутает мозг. Она порабощает весь разум и противиться ей бесполезно. Это огромная дыра внутри него, разрастающаяся и испепеляющая плоть. Это невидимый непобедимый враг. Джон проснулся этим утром с такой слабостью то ли физической, то ли моральной беспомощностью. Но это было так ощутимо, хотелось задушить себя в эту же секунду, свернуться в кровати и плакать. Надежды больше не существовало. Потому это была самая сильная боль. Атом говорил, что без надежды люди умирают. Значит, это его последний путь. Потому он такой особенно болезненный. Джон стоит на пороге своей неминуемой гибели, не иначе. И это, наверное, единственная хорошая новость во всей этой ситуации. Проснуться вместе с отчаянием в одной постели и потонуть в ней. Это стало таким обыденным, до страшного привычным. Но становится всё хуже. Джону с каждым днём всё тяжелее держаться и казаться стойким самому себе. Джон боится каждого дня. Боится того, что принесёт ему каждый последующий день. Самый главный страх — узнать, что Беллами приговорён к тюремному заключению. Тогда уж точно не останется мотивации за что-либо держаться. Несколько лет без него Джон не выдержит. Он уже сходит с ума. А что с ним будет дальше? Ещё день, ещё год — и конец неизбежен. Он так близок, что дышит в спину. И так страшно обернуться, так страшно посмотреть ему в глаза. Джон уговаривает себя продержаться. Обманывает сам себя, что осталось немного. Говорит себе: «Всё пройдёт когда-то». И когда-то пройдёт. Только останется ли он? Останется ли в здравом рассудке, или это уже будет не он? Он сам себе порочный круг. Бессмысленно бежать и прятаться. Это было неизбежно. Если бы Беллами его не вернул домой, ничего бы не изменилось. Как Беллами и говорил: «От себя не убежать». Как же страшно от осознания, что негде от этого укрыться, и сделать ничего нельзя. Раньше спасала надежда. А теперь ни осталось ничего. Только его самый главный не убиваемый враг — он сам. Спасёт только пуля в лоб. Если бы не Октавия — он бы этим уже воспользовался. Никому другому он так сильно не нужен. И самому себе он так не нужен. Октавия — его маяк, или же отягощающий камень на шее. Ведь вместо быстрой смерти, он будет медленно тонуть. Может быть, и хорошо, что он нужен только ей. Как только Джон нашёл в себе силы подняться на ноги, он пришёл в гостиную, ища глазами Диксона. В нём забурлила, заклокотала дикая ярость. Она неистово рвалась наружу, раздирая плоть, как лист бумаги. — Где ты теперь? Давай выходи! Этого ты хотел, ублюдок? Ты получил то, что хотел! Так выходи позлорадствовать мне в глаза! Диксон не появлялся. Джон ходил по комнатам и кричал во всё горло. Крик его был наполнен тысячью режущих осколков. Он был неузнаваем, хрипел и рвался. — Я сделал то, что ты хотел! Ты победил. Но это единственная твоя победа — можешь ей подавиться! Потому что в реальности я никогда не осуществлю это. Я не настолько безумный! Ты меня не сломал! — Надолго ли, — послышался спокойный голос сзади. Джон резко обернулся и увидел того, кому были адресованы его слова. Он с безумной улыбкой, натянутой от боли, подошёл к Диксону вплотную и злостно высказал ему в лицо: — Ты ничего не значишь для меня! Ты не сможешь изменить меня! Я ненавижу тебя! Я презираю тебя, мразь! Я бесконечно рад тому, что ты сдох! Если бы мне предоставилась такая возможность, я бы снова убил тебя! — Так вот он я — стою перед тобой, — произнёс Диксон без своей фирменной усмешки на лице. — Убей меня. Если хочешь, убей меня. Только прекрати убивать себя. Джон с ненавистью и болью смотрел ему прямо в глаза. Он ничего больше не мог сказать. Внутренний крик прервался, забился в предсмертных конвульсиях и погас. Вместе с яростью его покинули силы. Джон почти что не мог стоять на ногах. Он подошёл на трясущихся ногах к лестнице, схватился рукой за перила и помог себе сесть на ступеньку. Он снова стал задыхаться. Жадно хватать воздух ртом, будто бы он находиться в закрытой камере, в которой перекрыли кислород. И каждый вдох отдавал острой болью в груди. Диксон подошёл ближе к Джону, сел перед ним на корточки, чтобы видеть его лицо, и беспристрастно произнёс: — Мне — увы — уже не победить. Это ты должен победить самого себя.***
И дальше всё по кругу. Ужасающий не разрывающийся круг. Снова рабочий день подходил к концу. Джон с неумолимой безысходностью посмотрел на время. Придётся вернуться домой. Нужно было найти силы пережить этот вечер и ночь. После проснуться утром выжатым до последней капли, без сил к существованию. Начальник подошёл к Джону и бодро произнёс: — Всё уже. Хватит работать. А то закипишь скоро. — Да, — совсем без энтузиазма согласился Мёрфи и стал собираться домой. — Слушай, Джон. Я хотел бы пригласить тебя на наш семейный ужин. Моя жена готовит восхитительную индейку. Если ты свободен сегодня…? Джон сделал паузу, обдумывая предложение. В любой другой раз он бы отказался, потому что ему было бы неудобно явиться к нему домой. Но сейчас он настолько не хотел оставаться дома в одиночестве, что готов был хвататься за любую возможность. Неожиданно для себя самого он согласился. И уже буквально через час он попал в очень милую квартиру. На светлую кухню за круглый стол. Всё вокруг прямо веяло семейным уютом. Жена начальника была очень приятной и гостеприимной, а её индейка и впрямь восхитительной. У них было так спокойно и хорошо. По их лицам было видно, что они живут размеренной жизнью, которая им совсем не в тягость. Ничего себе, правда? Кажется, они счастливы. Джон стал невольно задумываться, что стало почвой для их счастья? Что есть у них, чего нет у него? Взаимность. Этого более, чем достаточно. Если бы у Джона была взаимность, он бы не пошёл от отчаяния долбить голову собственному брату. Ему бы не приходилось сходить с ума и реветь ночами от осознания, что он совсем один. От того, что ему везде страшно и больно, куда бы он ни шёл, что бы он ни делал. Была бы эта гребаная взаимность, и всё бы было по-другому. Оказалось, как много она решает. Когда, казалось бы, все его проблемы были не от недостатка любви, но всё упирается именно в это. Ник и Молли — выглядели счастливой гармоничной семьёй. Джон почти что не мог поверить, что такое реально. Это был совсем другой мир, которого Джон и близко не касался. Их мир такой спокойный и тёплый, в нём больше света и любви, чем боли. Наверняка у них тоже есть проблемы. Хоть они и показались бы Джону смешными. Но ведь проблемы — полезны. Они питают ценность. Оценить хорошее без плохого нельзя. Но это не про Джона. В его мире устроено так, что ценить хорошее приходится без хорошего. — Ник часто о тебе рассказывал, — говорила Молли, раскрывая мужа. — Серьёзно? — искренне удивился Джон. — Он всё нарадоваться не может такому ответственному работнику. И ты ведь давно уже у него работаешь. Он быстро к людям привыкает. — Да, — подтвердил мужчина. — Я и подумать не мог, когда брал тебя на работу мальчишкой, что мы так сработаемся. Сомневался тогда очень. Ведь совсем молодой. — Вы меня тогда спасли, — признался Джон. — А я как сейчас помню, — проговорила Молли. — Ник рассказывал, что к нему на работу пришёл несовершеннолетнний. Говорил, он юнец совсем, а взгляд слишком взрослый, разумный, словно жизнь прожил длинную и нелегкую. Он сказал, что столько в твоих глазах увидел, что просто не смог не взять на работу. — Ну совсем ты меня сдала, — с улыбкой ёрничал Ник. Джону было неудобно от выбранной темы. Но он никак это не проявлял. Обижать их совсем не хотелось, они были очень приятными людьми. — Но вот теперь я хоть сама знаю тебя, а не только по рассказам мужа. Ты можешь приходить на ужин почаще. Со своей парой, например. У тебя есть девушка? — У меня есть парень. И он сидит в тюрьме за моё убийство. Ах, я вам не рассказывал? Я забил человека до смерти. Он ещё оказался моим братом, — невольно пронеслось в голове Джона с горькой усмешкой. Он подумал, что если бы он произнёс это вслух? Как минимум, их лица бы поменялись. Они бы испугались и выпроводили его из квартиры. Здесь всё-таки дети, а Джон представляет угрозу. Они бы точно не сказали, что Джон — приятный парень. Их мнение о нём разлетелось бы в щепки всего-то от пары фраз. А пока они не знают, они спокойно ужинают с ним за одним столом, улыбаются с искренней теплотой. Джон даже почувствовал себя так, будто он их обманывает, будто выдаёт себя не за того, кто он есть. Хотя тот, кто завалился в дом к Диксону и убил его — не есть он настоящий. Но грань будто бы стёрта. Из соседней комнаты послышался топот, и на кухне показалось две маленьких моськи. Девочка лет восьми молчаливо остановилась у прохода. А пятилетний мальчишка подбежал ближе к Джону, внимательно осматривая его. Джон посмотрел на мальчика в ответ, и они смотрели друг другу в глаза некоторое время. — Лео, познакомься с Джоном. Это наш гость, — обратилась Молли к сыну. — Ты смешной! — радостно произнёс ребёнок. Губы Джона слегка дрогнули в улыбке, и он ответил мальчишке: — Ты тоже смешной. Ребёнок ещё веселее рассмеялся, а после подбросил игрушечную машинку кверху. Она подлетела в воздухе и чуть было не упала прямо на Джона, но он успел её поймать. — Лео, так нельзя себя вести! — строго выругался отец. Мальчишка потянулся за машинкой крохотными ручками, но Джон не стал её возвращать. — Отдай, — жалобно выпрашивал Лео. — Ты вроде бы мне её подарил, — с непоколебимым спокойствием сказал Джон, с той же интонацией, с какой говорил бы с взрослым человеком. Его манера вести разговор ничем не выдавала того, что он говорил с малышом. — Не-ет, — обижено протянул мальчик. — А мне кажется, ты её мне подарил. — Пошли тогда играть, — позвал Лео за собой в другую комнату. — Умеешь обернуть ситуацию в свою пользу, — ответил Джон и отправился вместе с мальчишкой в детскую. Джон попал в очень милую детскую комнату, в которой было огромное разнообразие игрушек, а сама кроватка была сделана в виде пиратского корабля. О такой детской может мечтать каждый ребёнок. Всё было так сказочно и даже слишком красиво. Джон ощутил какую-то тяжёлую грусть. Ещё более тяжкую, чем там на кухне, от вида слаженный семейных взаимоотношений. — Давай построим железную дорогу? — предложил ребёнок. — Если ты меня научишь. — Ты не умеешь строить железную дорогу? — с удивлением спросил мальчик. — У меня в детстве из игрушек были только уличные палки и камни. — Круто! — с неподдельным восторгом произнёс Лео. — Круто — это то, что у тебя. Запомни навсегда, что у тебя очень хорошие родители. Девочка стояла неподалёку и всё также молчала, с интересом наблюдая за новым гостем. Джон не пытался с ней заговорить. Он понимал её, и сам не любил общаться с незнакомцами. — Папа водит нас на карусели каждый выходные, — делился Лео. — Я всегда жду, когда у него будет выходной, чтобы пойти покататься и поесть сахарную вату. Я люблю клубничную. А ты какую любишь? — Если честно, я никогда не ел сахарную вату. Но теперь обязательно попробую. — Попробуй клубничную. — Да, клубничную. Я запомнил. Джон стал чувствовать, как ком слёз подкатывает к горлу. Он и сам не ждал от себя такой реакции, и изо всех сил сдержал её. Просто он видел, как проходит детство у нормальных детей. Хотя не только в этом было дело. Теперь-то ему не нужны карусели и сахарная вата. Он так сильно устал от жизни, от вечной борьбы, от нескончаемой безрадостности, и тут он видит уголок рая. Чужой уголок рая. Где всё хорошо. Где у детей нормальное детство, где муж и жена любят друг друга, где всё абсолютно не так, как было ВСЕГДА в жизни Джона. До боли неприятно ощущать себя совсем чужим в таком мире. — Твой папа — добрый человек, — сказал Джон. — Нет. Он добрый и храбрый. И он не человек, он рыцарь. — С этим нельзя поспорить. — А ты тоже рыцарь? — К сожалению, я не рыцарь. — А кто тогда? Дракон? — Надеюсь, что нет, — слегка усмехнулся Джон. — Я думаю, ты более точно определишь, кто я. — Я знаю! — воскликнул Лео. — Ты ниндзя! Прячешься в тени, а потом БАМ! И победил всех злодеев! — Более точно меня ещё никто не описывал, — ответил Мёрфи с грустной улыбкой. После они построили железную дорогу и пустили по ней поезд. Лео был в восторге от нового друга, но время близилось к ночи, и Джону пришлось уходить. Хоть и Лео не сразу согласился его отпускать. Когда Джон уже стоял на пороге, к нему подошла девочка и молчаливо протянула ему свою тряпочную куклу. — Ты хочешь отдать её мне? — с удивлением спросил Джон. Девочка стеснительно покачала головой, выражая согласие. — Ты уверенна? Это же твоя кукла. — Теперь твоя, — тихо произнесла девочка и ушла в свою комнату. — Что это на неё нашло? — с улыбкой сказал Ник. — Она так никогда не делает. Но я не сомневался, что ты им понравишься. Дети тянутся к хорошим людям. — Жаль, что я ввёл ваших детей в заблуждение, — мрачно ответил Джон. Ник внимательно посмотрел на парня. Видимо, на его лице отчётливо читалась глубокая печаль. Джон хоть и пытался на людях выглядеть лучше, но у него это стало заметно хуже получаться. Он выглядел сильно поникшим, и все это видели. Правда, на этот раз, его это даже не волновало. Совсем было не до того. — Знаешь, — ответил Ник. — Я видел много хреновых людей, и все они были убеждены, что они хорошие люди. Все когда-то совершали плохие поступки, но поверь, не все умеют о них сожалеть. Джон горько усмехнулся краем губ, вновь думая о том, что Ник не знает о чём говорит. О ком говорит. Он не знает того, кого пригласил сегодня к себе в дом и познакомил со своей женой и детьми. Сказал бы он то же самое, если бы знал, что с его пятилетним сыном сегодня строил железную дорогу психопат и убийца? — Спасибо за тёплый приём, — произнёс Джон, спрятав печальный взгляд от мужчины. — И за то, что вы умеете правильно жить. Знаете, вы создали не просто семью, вы создали луч света в беспробудной тьме. Ник растерянно вытаращил на него глаза и даже был сбит столку. Он не ожидал услышать нечто подобное от Джона. Но он вернул запоздалую скованную улыбку на своё лицо и ответил: — Всегда рад буду увидеть тебя в своём доме снова.***
Наутро Джон открыл глаза и увидел перед собой куклу на тумбочке. Это было странно, но она сработала как оберег, и Джона только в эту ночь не мучили кошмары. Неужели это закончилось? Хотя вряд ли, но хотелось бы в это верить. Парень спустился вниз, начиная готовить завтрак. Сегодня вновь ненавистный выходной. Нужно было думать, что делать и куда себя деть. Отвлёк только звонок на телефон. Джон увидел долгожданный номер на экране и постарался взбодриться. — Доброе утро, Беллами. Тебя уже пустили к телефону? — Да. Сегодня они подобрее что ли. А мне это на руку. Джон не видел, но почувствовал, как тот улыбается. Он попытался справиться с накатившейся грустью, но безуспешно. Ведь так хотелось видеть его губы в живую, иметь возможность к ним прикасаться. А после воспоминаний о последнем ужасающем сне побежали мурашки по коже. — Я так рад тебя слышать, — произнёс Джон. Он впервые говорит Блейку что-то тёплое за месяцы его заключения. Он всё ещё боялся открываться перед ним и говорить то, что думает. — Я тоже. И хотел бы послушать тебя ещё. Расскажи, что у тебя происходит. — Вчера Ник пригласил меня на ужин со своей семьёй. Я познакомился с его женой и детьми. Его сын показывал свою железную дорогу и назвал меня ниндзя. — Интересное сравнение, — со слышимой через трубку телефона улыбкой прокомментировал Беллами. — Ага. Скрытный убийца, — ответил Джон, срывая горечь с кончика языка. — Звучит сексуально. — Для тебя сейчас всё звучит сексуально, — усмехнулся Джон. — М-да. Слишком долго я без тебя. — Возвращайся поскорее. Пожалуйста, — парень и сам не ожидал, что скажет это с такой искренней мольбой до дрожи в голосе. — Я уже так долго жду. А ведь прошло так мало времени. — Джон, — прозвучало от Блейка более сухо, чем ранее. — Ты же понимаешь, что я никогда не буду любить тебя? В этот момент словно бы кровь в венах остановилась. Джона пронзила такая внезапная и неожиданная боль. Почему-то. Ведь он и правда это знает. Но слышать это больнее, чем знать. — Чтобы ты ни делал, как бы ни ждал и ни любил меня, — продолжил Беллами. — Ты будешь со мной, но не рядом. Так будет всегда. Как бы тебе ни хотелось, это не изменить. Ты мне нужен, но любить я тебя не буду. До осознания доходит, что Джон опять говорит сам с собой. На том проводе теперь гробовая тишина, ни единого звука. — Я знаю, — отвечает он, обнажая всю свою боль, не боясь показать свою уязвимость. Он опускает трубку и смотрит на экран телефона. Никакого звонка и не было. Беллами так рано не звонит. Его никто бы не пустил к телефону. Джон сам себя беспрестанно добивает, и видимо он не остановится, пока не добьёт до конца. Он чувствовал себя настолько растерзанным, выпотрошенным, выжатым до последней капли. Он был беспомощен настолько, как никогда ещё не был. Потому что нет у него видимого врага. Он сам себе враг. И по всей видимости, самый опасный и безжалостный. Со стороны гостиной раздался оглушительный звук разбивающегося стекла и протянулся мелкими осколками, разлетевшимися по полу. От этого звука Джон вздрогнул, и паника уже подкатывала к горлу, сжимала в висках и стягивала руки тугим прутом. Он снова слышит этот звук. Звук из его кошмаров. Кошмаров наяву. Джон закрыл лицо руками, в надежде проигнорировать издёвки своего разума, в надежде успокоить себя, уговорить не обращать внимания, уверить себя в нереальности происходящего. Но он услышал чьё-то тяжёлое обрывистое дыхание, срывающееся на хрип. Этот звук давил на ушные перепонки, несмотря на то, что он слышался из другой комнаты. Джон поднялся на ноги, отчаявшись и не веруя в смирение, и аккуратно двинулся в сторону болезненных стонов. У самого сердце колотило молотом по голове, а шаги давались так тяжело, будто бы он идёт в вязком болоте по колено. «Чтобы там ни было, ты посмотришь своему страху в глаза, и сможешь выстоять», — сказал себе Джон почти что решительно и твёрдо. — «Всё это лишь обман. Тебе хватит мужества признать это». Он убеждает себя и делает непосильный шаг. Но как только он входит, то тут же замирает в дверях, лишившись всякой стойкости и выдержки, к которой себя готовил. Весь пол был усеян множеством стеклянных осколков, сверкающих на солнце, а под ними медленно растекающаяся лужица тёмно-красной, почти чёрной густой крови, обволакивающая каждый осколочек, встречающейся ей по пути. Беллами ещё дышал, хоть и с трудом, и с хрипом, ослабевающим с каждым выдохом. С его горла торчал огромный осколок стекла, а взгляд был уже совсем туманным и стремительно угасающим. Его дыхание становиться всё реже, всё тише. Джон словно бы вернулся в тот самый момент. Видеть это во второй раз — было выше его сил. Он выскочил обратно за пределы гостиной, но далеко сбежать не смог. Ноги подкосились, и он упал на пол. Его словно бы прижали спиной к стене и приколотили к ней гвоздями. Он не мог сорваться с места и убежать из этого ада, будто его тело парализовало, как бывает во снах, когда не можешь убежать от чего-то пугающего. В этот момент Джона захлестнуло отчаяние, боль колючими рыданиями раздирала горло. Он истекал слезами, как кровоточащая рана. Смертельная, как у Беллами, задыхающегося кровью на полу. Точно так же и Джон задыхался от своей боли. Он никак не мог с этим бороться. Он устал. Он ужасно устал от борьбы. Устал от бесконечных мучений и от собственного бессилия. Устал думать о том, что это когда-нибудь закончиться, и падать всё ниже. У него уже нет сил. Джон опускает руки. Он готов умереть, хоть прямо сейчас, но больше не пытаться казаться сильным перед самим же собой. Этот самообман — пустышка. Он готов умереть, только бы перестать бороться. Бесконечно бороться за то, чего нет по сути и никогда не будет. Да и зачем это всё, если в конечном итоге останется только ветер, проносящийся сквозь пальцы и сносящий всё самое дорогое вдаль бездушного морского горизонта.