Заточение II

12.1. Ненавидеть и целовать, убиваться и убивать.

      Руки влюблённых, так крепко в друг друга вцепившихся, с трепетом гладили друг друга, переплетая пальцы, а их губы сливались в долгий неуёмный поцелуй. Им было всё равно, что они стоят посреди людей. Они так давно не виделись. Может быть, целую вечность. И ничто больше не сможет рассказать о любви, как эта не сдерживаемая нежность, рвущаяся на свободу из любящих сердец. В целом мире не было ничего красивее и чище этих самых чувств. — Ты чего в окно залипла? — вырвала из размышлений Харпер.       Луна отвела взгляд от влюблённой парочки за окном и вернулась в свою прежнюю реальность. Харпер с Монти сидели за столом напротив. По настоянию Харпер, они заехали в пиццерию. Кафе было небольшим, но достаточно многолюдным. Луна не привыкла к такому скоплению незнакомых людей. В тюрьме все лица были знакомые, иногда появлялись новые, но в небольшом количестве. Луна привыкла видеть одни и те же хмурые лица, все в одинаковых тюремных формах, и отвратительную еду.       Милая официантка принесла небольшой чайник с заварником. Через его стекло можно было рассмотреть буйство цветочных лепестков. Луна взяла чайничек в руке и покрутила, с интересом рассматривая его так, будто никогда не видела. Харпер с Монти с любопытством пронаблюдали за ней. Луна, заметив это, поставила чайник на место и отвела взгляд в сторону. — Я тоже от всего на свете была в восторге первые дни, — поделилась Харпер. — Да ты из восторга никогда не вылезаешь, — с тёплой насмешкой произнёс Монти. — Ну так мне есть чем восторгаться! Чего тогда не восторгаться? Правда, Луна?       Девушка дёрнулась, как услышала своё имя, словно только очнулась, и кивнула головой. Монти разлил чай по чашкам. Луна взяла в руки тёплую чашку, задумалась.       « - Хотите улун? — спросил Финн. — Мне отец его присылает из Китая. Он там держит свою чайную лавку.       Финн разлил улун из чайника в чашки. И когда Луна взяла горячую чашку в обе руки и поднесла чашку к губам, она вдохнула чайный аромат и почувствовала себя дома. Она делает пару глотков вкуснейшего в мире напитка. Сейчас ей кажется, что ничего более вкусного она не пила, хотя на самом деле она много чего пробовала и повкуснее. Но в тюрьме многие ранее простые вещи кажутся чем-то неземным. Луна открыла глаза и увидела, как Рейвен греет нос над паром из чашки и довольно улыбается.»       Луна попыталась выкинуть это воспоминание из головы. О том как они с Рейвен по ночам пробирались к Финну на пост и он угощал их чаем. Тот чай был самым вкусным в её жизни, а сама Луна была самой счастливой из всех заключенных. — Как дела у Финна? — спросила Луна. — Да нормально у него дела, — ответила Харпер. — Он к нам часто захаживал. — Захаживал? Теперь не захаживает? — Теперь нет. Он это, с Мёрфи сдружился. А Джон к нам всю зиму ходил и весну. Они с Монти эту херню айтишную изучали. И вот в какой-то день Джон пришёл с Финном. Они там где-то в кафе познакомились. Потом вдвоём у нас часто бывали. — Они случайно познакомились? — удивилась Луна. — Этот мир слишком тесен. — Они, можно сказать, из-за тебя познакомились, — сказал Монти. — Финн видел, как Джон к тебе в тюрьму приходил, потому и заговорили тогда в кафе.       «А я в тюрьме оказалась из-за Джона. Забавно», — с усмешкой пронеслось в голове девушки. — А ты знала, что он из-за Рейвен устроился в тюрьму? — спросила Харпер. — Да, знала. — Вот же зараза такая Рейвен! Мне нельзя было сказать, а тебе можно. Отчихвостю её по-полной. — Ты имеешь с ней связь? — тут же спросила оживившаяся Луна. — Ну на сообщения она отвечает. Правда не быстро. А тебе она так и не звонит? — Не собирается она мне звонить. Уже три месяца прошло как она мне не звонит.       Луна произнесла это спокойно. Но спокойствие это прятало за собой злость и обиду. Девушка безжалостно измяла бумажную салфетку в руках. Официантка приносит ароматную горячую пиццу и выставляет на середине стола. Харпер тут же забывает обо всём и бросается на неё, как голодная кошка. — Ты знаешь, где она живёт? — спросила Луна. — Не. Я у неё не была не разу, — ответила Харпер, параллельно жуя кусок пиццы. — Я, конечно, могу её про тебя спросить, но она же как всегда отмажется и всё. — Не надо её про меня спрашивать. Ничего ей обо мне не пиши. — Ты ешь давай! А то всё остынет. Грустить можно только после того как вкусно покушаешь.       Луна послушно взяла кусок пиццы и откусила. Она растворялась на языке. Невозможно вкусная. Луна так отвыкла от настолько вкусной еды. Даже в таком состоянии она смогла насладиться этим моментом. — Вкусно? — с довольной улыбкой спрашивала Харпер, Луна лишь закивала головой с набитым ртом. После Харпер посмотрела на Монти и протянула ему свой кусок, несмотря на то, что он уже держал в руке пиццу, и произнесла: — На вот мою попробуй. Моя вкуснее.       Монти по-доброму усмехнулся и закрыл глаза на то, что её кусок из той же пиццы, что и у него. Он сделал как она просила, Харпер обвела его ласковым взглядом, словно мама своего трёхлетнего ребёнка. Хоть в этой паре ребёнком скорее была она, а Монти был таким спокойным добродушным папашей, позволяющим своему чаду веселиться, как тому хочется. Несмотря на свой скромный характер, он так спокойно принимает шумный необузданный нрав своей девушки, участвует во всех её глупых затеях и любит такой, какая она есть, со всеми заморочками.       Наверное, именно такие милые и непосредственные девушки как Харпер, встречают людей, которые их любят до беспамятства. Наверное, Луна недостаточно хорошая, чтобы её так любили. Хотя от таких как Беллами тоже теряют голову. Что же остаётся тем кто в золотой середине? По всей видимости, Луне давно уже пора определиться со стороной. По поводу Беллами Луна попросила друзей её не беспокоить. Чтобы они ничего о нём не рассказывали. Она знала, что у него не всё в порядке, и она не хотела себя нервировать этим. Ведь самой сейчас и так несладко, ещё и за него беспокоиться. Почём зря. Ведь её беспокойство он даже не оценит. — Так, сегодня грусть отменяется! — наказала ей Харпер, глянув на подругу. — Сегодня мы вместе с тобой отмечает твой выход из тюрьмы, и это не обсуждается. — Мне пить нельзя. — Да кто там узнает. Мы из дома не выйдем. — А дома какой смысл? — Что значит какой? — удивилась Харпер. — Со мной всегда смысл найдётся. Я тебе что хочешь найду: и смысл, и повод, и вкусный ликёр.       Луна улыбнулась подруге. Ей так не хватало её света всё это время в тюрьме. Без Харпер было тускло и серо. А на свободе она вообще яркое солнышко. Её лёгкостью и жизнелюбием хотелось заразиться. Вот и Монти почти заразился. Теперь он встаёт из-за компьютерного стола и больше напоминает человека. Луна не могла налюбоваться на эту парочку. Так легко было в этот момент, пока она смотрит на них, и забывает о том, что сама-то она никому не нужна.

***

      В квартире Монти всё стало по-другому. Войдя внутрь, Луна не узнала это место и остановилась в лёгком замешательстве, оглядываясь по сторонам. Харпер включила музыку, начала готовить ужин и коктейли. Луна пошла принимать ванну. Она так долго мечтала о тёплой ванной. Лежать в ней и нежиться. Уж не думала, что когда-то такая простая мелочь может стать для неё роскошью. Она расслабленно выдохнула, устремив бесцельный взгляд в потолок. Забылась. Ушла в свои мысли, как под воду. И начала в них тонуть.       В этой реальности она присутствовала лишь наполовину. В этой реальности ей было нечего делать. Она просто в ней существовала. Но была в ней чужой и незваной. Существуя здесь, мысленно она была в другом месте и в другом времени. В тёмной камере в объятиях своей сокамерницы и по совместительству самой любимой девушки на этой планете.       Стук в дверь и голос Харпер из соседней комнаты вывел девушку из «транса»: — Выплывай, русалка. Ужин готов.       В этом доме царила тёплая атмосфера. Луна расслабилась от разговорах, вкусного ужина и бокала красного вина. К концу вечера она даже искренне улыбалась, будто бы расцвела. Скорее всего, завтра ей будет снова тошно на этой свободе. А сегодня она растворилась в улыбках друзей и их рассказах обо всех прелестях, что они успели пережить вместе. — Как там дела у моих девчонок? — спросила Харпер. — Как и всегда. То ругаются, то мирятся. — Ругаются? Эхо с Эмори? — удивилась девушка.       Луне стало немного неловко. Она уже и позабыла, что Харпер до сих пор не в курсе их более тесных взаимоотношений. Это странно, но почему-то девочки не спешат ей об этом рассказывать. Ведь они открыли свои отношения после того совместного выступления на конкурсе талантов, в то же время Харпер вышла из тюрьмы. И по нелепой случайности она осталась в неведении. А Эхо с Эмори по какой-то неясной причине не любят говорить вслух о чувствах. Луна не хотела делать это за них, потому решила не распространятся и ответила: — Ругаются не серьёзно. Не переживай.       Харпер слегка опечалилась и, видимо слегка опьянев, решилась поднять эту тему: — Ты точно не хочешь поговорить о том, какая Рейвен сука? — Не хочу. — Неправильно закрываться. — Я знаю. Просто я пока не готова. — Ну и пусть катится тогда, — с наигранным безразличием произнесла Харпер, хотя Луна прекрасно понимала, она была разозлена. — Ты девчонка бедовая. Быстро найдёшь ей замену.       Луна с натянутой улыбкой ответила: — Наверное.       В голове жалобным криком пронеслось: «Мне нужна только она». Ребята снова переключились на вино и пустые разговоры. Только Луна всё никак не могла переключиться со своих мыслей. — Монти, а ты поддерживаешь связь с Финном? — Иногда видимся, — отвечает парень, попивая зелёный чай. Луна только заметила, что парень почти никогда не пьёт алкоголь. Что странно, ведь всё время находится в компании пьющих друзей. — Ты мог бы позвать его завтра в гости? — Могу, конечно. Но не факт, что он сможет. — Скажи, буквально на полчаса. И то, что у тебя к нему важный разговор, по телефону обсудить нельзя. Но ни слова обо мне не говори. — Хорошо. А зачем ты так шифруешься? — Есть подозрения, что он в курсе, почему Рейвен меня избегает.       Ей всегда казалось, что Финн чего-то недоговаривает, когда Луна спрашивала его о Рейвен. Он отвечал тоже самое, что и подруги. Будто Рейвен обещает позвонить, но так и не звонит. И если девчонки могут быть не в курсе о причинах такого поведения, то Финн не может ничего не знать.       Луна засыпала в гостиной на разобранном диване. Харпер уверила, что Луна может остаться на столько, сколько ей нужно, и она не помешает им. Луна не собиралась злоупотреблять их гостеприимством, но ей бы не помешала крыша над головой на первое время. На её квартире всё ещё жили квартиросъёмщики, и Луна сама не хотела больше возвращаться туда. Она выбралась из тех жутких условий не для того, чтобы снова туда вернуться. Потому она хотела снять себе что-то получше. Денег на её карте вполне хватит на то, чтобы прожить на них месяца три-четыре, даже не работая и снимая жильё. Пусть и очень экономно. Но Луна не собиралась так долго сидеть без дела. Просто ей требовалась неделька-другая для того, чтобы прийти в себя и привыкнуть к свободе.       Она засыпала с мыслью о том, что если бы не Харпер, Луна наверное сошла бы с ума в первый же день. Ей некуда было бы идти. А ещё она думала о завтрашнем разговоре с Финном, с нетерпением ожидая его и до смерти боясь.

***

      Звонок в дверь и его голос встревожил её ещё больше. Луна сидела в соседней комнате и слышала как он здоровается с Монти, проходит в комнату. Луна сжала руки в кулаки от напряжения и выдохнула. Она так боялась услышать ту самую правду, к которой так рвалась. Ведь она не может быть приятной.       Монти заводит парня в гостиную, где ожидает Луна. Финн, увидев её, замирает. В его оцепенении есть какое-то напряжение, которое очень резонирует с её состоянием. Они лишь встретились взглядами, не проронив ни слова, но словно бы они уже о чём-то поговорили и оба вынесли что-то тяжёлое из этого разговора. Монти оставил их наедине и закрыл дверь, выйдя из комнаты. — Вот это неожиданность, — произнёс всё ещё шокированный Финн совсем спокойным голосом, словно и не удивлён вовсе. — Когда ты вышла? — Вчера. — Но как? Ведь ещё рано. — Беллами помог с досрочным.       Финн криво усмехнулся: — И как он всё успевает.       Луна всмотрелась в него. Что-то в нём было не так. Он всегда был очень дружелюбным и тёплым, а сейчас он вёл себя с ней отчуждённо, словно бы был не рад её видеть или же хотел от неё спрятаться. — Как так вышло, что вы сдружились с Мёрфи? — А что, с ним так сложно сдружиться?       Луна улыбнулась, чтобы скрыть это напряжение между ними: — Не так уж и просто. У меня вот не получилось. — Это не удивительно, — усмехнулся Финн.       Между ними возникла неловкая пауза. Каждый задумался о своём. Финн был закрыт, и этим сильнее настораживал. Луна теперь была уверена на тысячи процентов в том, что Финн что-то знал. И это что-то он раскрывать наверняка не хотел. Но всё-таки он первым подтолкнул разговор ближе к сути: — Ты позвала меня, чтобы спросить о ней? — Да, — с тяжестью выдохнула Луна. — Если честно, я сам мало, что знаю. Мы с ней почти не общаемся. — Этого не может быть, — твёрдо опровергла девушка, не поверив ему. — Ты за ней в тюрьму пошёл, а сейчас ты хочешь сказать, что не общаешься с ней. — Так и есть, — уверил Финн. — У нас всё изменилось. У неё там своя жизнь, а у меня своя. Я отпустил её, как ты мне и советовала. Теперь уже по-настоящему отпустил.       Он говорил об этом уверенно и легко. Видимо, и правда, охладел к ней. Для Луны это было как-то внезапно, но наверняка он долго к этому шёл. Ещё, возможно, что-то его к этому подтолкнуло. Или кто-то. — Но ты знаешь хоть что-то, а я ничего. Потому я готова слушать. — Не думаю, что готова.       Его взгляд наполнился тяжестью. Да о чём же он молчит? Ещё зачем-то нагнетает обстановку. — Она пришла к Хоуп и сказала, что я ей не нужна, — голос Луны задрожал от злости и обиды, она едва ли сдерживала слёзы. — Она сказала это не мне. Не пришла и не сказала мне это в глаза. А потом просто исчезла. Я круглыми сутками живу тем, что пытаюсь придумать ей оправдания, пытаюсь решить нерешаемое, в попытках понять её. Я уже почти что исчезла. Ни плакать, ни смеяться не получается. Я как картонка живу в своём выдуманном бумажном мире. Серьёзно считаешь, я не готова знать правду?       Финн тяжко выдохнул и опустил взгляд. Он словно уговаривал себя вытолкнуть эти слова вслух, но ему было слишком трудно это сделать. — Она выходит замуж.       Эти слова прозвучали страшным проклятием. В миг комната стала заливаться вязкой темнотой, а тишина стала слишком громкой. — Не может быть. Нет-нет. Это точно неправда, — заговорила Луна, улыбаясь, словно бы в истеричном бреду. — Она бы так не поступила. Это неправда.       Финн смотрел с сочувствием и горечью. И как только девушка замолчала, тихо произнёс: — Я больше ничего не знаю. Я уже не вижусь с ней. — Как она могла так быстро? — с хрипом спросила Луна, не сдержав слёз. — Она сошлась с бывшим. — Но он же её подставил. — Там какая-то мутная история. То ли он нашёл как себя оправдать перед ней. То ли она любит его как ненормальная. — Она меня любила, — с болью вылила из себя Луна. — Ещё три месяца назад. — Она сказала, что бесконечно благодарна тебе за то, что ты была рядом. Только она поняла, что ты не та, с кем она готова провести свою жизнь, — с глубокой печалью произнёс парень, словно бы это ему причинили боль этими словами. Он так сильно сопереживал Луне, словно она ему родная сестра. — Почему же она сказала это тебе, а не мне? — с ненавистью высказала Луна. Она чувствовала себя так, словно она тонет, вода заполняет лёгкие, тяжёлый камень утягивает её на дно, а она может лишь беспомощно барахтаться, в безнадёжной попытке всплыть на поверхность. — Трусиха, — ровно произнёс Финн как сухой факт. — Всегда ею была, ею и осталась. Она так когда-то оставила меня, теперь точно также поступила с тобой. А я уж подумал, что она изменилась. Но она ненаигравшийся ребёнок. И вместе игрушек она играет чужими сердцами.       Луна обессилено рухнула на спину и устремила безжизненный взгляд в потолок. Она думала, что вот-вот закричит, но почему-то молчала. Её сердце стало мишенью для сотен стрел. Её сердце стало кормушкой для оголодавших разъярённых ворон. Она истекала кровью, и очень надеялась, что прямо сейчас она умрёт.       Финн аккуратно подобрался к ней ближе, сел на полу возле дивана рядом с девушкой. Он молчаливо смотрел на неё, вряд ли понимая, какие он может подобрать слова, чтобы её поддержать. — Почему ты не сказал сразу, в какую тварь я влюбляюсь? — жалобно произнесла Луна, совсем не обвиняя друга. — Сам был влюблён в неё много лет. Был так же слеп, как и ты.       Девушка повернула голову в его сторону, поймав его лицо измученным взглядом, после чего тихо произнесла: — И как теперь жить дальше? — Постараться быть счастливой. Даже если получится не сразу, никогда не сдаваться.

***

      Неугомонное солнце щипало за веки, которые отчаянно не хотели подниматься и видеть этот мир. Луна сопротивлялась своему пробуждению до последнего, хоть уже и спать не хотелось, но голова была такой тяжёлой. После девушка почувствовала как за ней кто-то наблюдает, и тогда пришлось открыть глаза. Она увидела перед собой лицо какого-то незнакомого молодого парня. Луна резко отшатнулась, оторвав голову от подушки, и пронзила парня непонимающим, даже немного грозным взглядом. Он смутился от этого взгляда, отвёл глаза и произнёс: — Прости. Не хотел тебя напугать. Ты просто такая красивая. — Кто ты такой? — Ты не помнишь? — удивлённо спросил он, а после пояснил без малейшего разочарования в голосе. — Вчера мы познакомились в клубе.       Луна опустила взгляд и заметила, что была полностью голой. Осмотрела комнату, в которой прежде никогда не была. И только сейчас заметила своё похмелье. «Чёрт, даже не помню, как с ним трахалась» — подумала Луна.       Парень был совсем юнец. Наверняка, моложе её лет на пять. Внешне был мил и аккуратен. Луна выдохнула, найдя успокоение в том, что хоть не проснулась в одной постели с мерзким мужланом. — Ты меня прямо заставила отвезти тебя ко мне домой, — сказал парень по-доброму усмехаясь. — Не то чтобы я был против, но ты всё равно была очень настойчивая. Такого в моей жизни ещё не было.       «Интересно, почему?! Может, потому что школу только вчера закончил?» Луна не имела сил что-либо говорить. Она поднялась с постели и стала искать свою одежду. Парень засмотрелся на её тело так, словно ничего прекраснее в своей жизни не видел. Луна, натягивая бельё, бесстрастно посмотрела на него, и тогда парень отвёл взгляд в сторону, снова смутившись. Девушка усмехнулась краем губ и принялась застёгивать на себе лифчик. — Может ты мне не поверишь, у меня такого никогда не было, — продолжал делиться он. — Чтобы после получаса знакомства с девушкой заниматься с ней сексом. — Ты хоть предохранялся? — строго спросила Луна. — Если рожу от тебя, принесу твоё чадо на порог дома и нянчий тогда. — Я не против. Может, тогда и ты с нами останешься, — с добродушной улыбкой ответил он.       «Божий одуван, честное слово» — подумала девушка. После того, как оделась, она спросила где может умыться, и парень показал ей путь в ванную комнату. Луна умылась холодной водой, выпила пару стаканов воды залпом и жизнь стала казаться не такой уж и дерьмовой.       Парень, чьё имя она не помнила, поставил чайник со словами: — Я купил круассаны. А ещё я могу сделать сэндвичи. Что ты больше любишь? — Я уже пойду, — ответила Луна, не желая надолго задерживаться. — Останься хоть на завтрак, — попросил он, состроив милую мордашку. Луна чувствовала его слишком чистым и невинным для неё. И за этого ей казалось будто она совратила малолетнего. — Слушай, я чокнутая лесбиянка, пару дней назад вышедшая из тюрьмы, и я тебе не пара, — произнесла Луна. Она встретила его замешкавшийся взгляд, словно он пытался понять: шутит она или нет. Но Луна сказала это слишком серьёзно, совсем не улыбаясь, потому в его взгляде читалась вера в её слова и замешательство. Больше Луна ничего не сказала и просто вышла из его квартиры.       Выйдя из дома на улицу, она не узнала район, в котором находилась. Раньше она здесь не была. Но район был достаточно приличный, кругом аккуратные дома и выстриженные газоны. Заглянув в свой мобильный, Луна обнаружила кучу пропущенных звонков от Харпер. Стало тепло от мысли, что хоть кто-то о ней беспокоится.

***

      Луна так и не смогла притащиться домой. Она снова зашла в бар. Напилась средь бела дня. Её сердце неистово болело, когда она была трезвой. Ей было плевать, что её могут снова забрать в тюрьму. Она была и не против вернуться назад к своим девочкам. Такая свобода, какая есть у неё, была невыносимее любого заточения. Счастье она нашла в виски. И глотала своё счастье залпом, надеясь им захлебнуться.       Уже будучи прилично счастливой, Луна пришла в дом, который некогда был её домом. Всё то же крыльцо, тот же самый порог. Дом, в котором она научилась быть просто счастливой. А теперь здесь в каждом углу затаились призраки былого утерянного счастья. Здесь остались планы стать женой и матерью, собранные чемоданы для поездки в Испанию, здесь осталась Луна, наивной маленькой девочкой верующая, что она любима и будет такой всегда, которая ещё не знала, что не нужно верить людям, даже если они нежно целуют её в губы. Вполне возможно, за спиной они сжимают в кулаке нож, готовятся всадить его в её сердце, как только оно засияет ярче солнца.       Обливаясь кровью на пороге бывшего дома, Луна смотрела на дверь, испытывала тяжелейшую тоску, решаясь позвонить в дверь. Думала, что если откроет Джон? Что она ему скажет? А что она скажет Беллами, если откроет он? Всё-таки с Беллами ей сейчас будет проще говорить. Его она знает, понимает. К нему она привыкла. Даже если он негативит, она знает, как с ним говорить. Как реагировать на него.       Позвонила в дверь, и ей в скорости открыли. Беллами встретил девушку хмурым взглядом. — Привет. Не занят? — с глупой улыбкой спросила Луна. От неё счастьем несло за километр. — Ты ёбнулась в конец? — злостно выругался Блейк. — На какой хрен я тебя вытаскивал из тюрьмы? Чтобы ты могла бухнуть? — И чтобы трахнуться, — ответила Луна, вытянув широкую улыбку, а после кинулась на него, обезвредив его злость поцелуем. Она жадно хваталась за его губы, вцепилась в его шею руками. Она вспомнила, что когда-то целовала его каждую ночь. Но эти воспоминания казались такими далёкими, словно прошли десятилетия. И ощущала она всё так же. Словно бы целовалась с человеком, который всё ещё очень дорог, только совсем никак раньше. Он — как дорогая памятная фотография, глядя на которую с трепетом вспоминаешь об одних из приятнейших моментов жизни. Он — с болью выдранная страница из её биографии, найденная, осторожно вклеенная обратно. Луна не ожидала, что ей будет так больно его целовать. Будто отложенная спрятанная рана из-под пластыря горела и сочилась.       Беллами схватил девушку за плечи и отстранил от себя. Его обескураженный взгляд блуждал по её лицу, искал хоть долю понимания, но находил лишь затуманенный отчаянием и алкоголем взгляд. — Что на тебя нашло? — уже спокойно спросил Блейк. — Соскучилась, — всё с той же шаловливой улыбкой уверяла она, строя из себя невинность. — Не говори, что ты не скучал. Мы так давно не виделись. — Я вдруг снова стал тебе нужен, как только на личном не заладилось? — С чего ты взял, что ты мне нужен? — усмехнулась Луна. — Я просто пришла тебя трахнуть. — Ты, кажется, упустила одну очень важную деталь — я не свободен.       Луна звонко рассмеялась: — А когда это тебя останавливало?       Парень окинул её печальным уставшим взглядом и не взбесился даже. Луна засомневалась, что это настоящий Беллами перед ней. — Сейчас, — ответил он. — Значит, это только я заслуживала измен?! А с ним ты пёс верный! — гневно выплеснула Луна.       Блейк неодобрительно выдохнул: — Проспись, алкогольвица. После поговорим. — А я пьяной куда более сговорчивая, — произнесла Луна, прижавшись к парню вплотную, соблазняя его одним только голосом. — Мне, может, тоже интересно любовницей побыть.       Беллами не сдержался и рассмеялся. Луна поняла, что всерьёз её не воспринимают, и обиженно толкнула парня в плечо. — Со мной это смешно? — Извини, — сквозь смех ответил он. — Просто я, в отличии от тебя, трезвый, и осознаю сей абсурд в полной мере.       Луна не разделяла его веселья. Почему-то она была зла, обижена. Хоть это и глупо, но в ней били эмоции через край, их было невозможно упорядочить, сдержать, понять их. — Абсурд — это то, что я вообще однажды связалась с тобой.       Улыбка мгновенно пропала с его лица, а в его взгляде просочилась боль, какую Луна в нём ещё ни разу не видела за всё то время, что знает его. Девушка опешила от этого, даже будучи в нетрезвом состоянии, прямо кожей прочувствовав его состояние. — Ты правда жалеешь об этом? — тихо спросил Беллами.       Луна застыла, в замешательстве уставившись на него, даже и не зная, что ответить. Она пыталась прочитать его, увидеть в его глазах, что с ним происходит. Ведь этот Беллами, что стоит сейчас перед ней, на прежнего мало похож. Прежний бы огрызнулся и послал бы её нахрен, а этот стоит перед ней совсем безоружный и даже не пытается защищаться. — А тебе разве не плевать, что думают о тебе люди? — саркастично спросила девушка. — Или уже устал быть ледяной глыбой?       Беллами о чём-то задумался, а после открыл дверь в дом и предложил ей войти: — Не будем говорить об этом на пороге. — Увау, даже позволишь зайти мне за порог твоего дома! Какая щедрость!       Блейк бросил в девушку неодобрительный взгляд, но произнёс также флегматично: — Не хочешь, можешь не заходить.       Девушка прошла в дом. Комнаты, в которых она когда-то жила, голосами из прошлого, поселили в её сердце неприятное чувство ностальгии. Сейчас весь мир ей был чужим. Куда не повернёшь, везде потерянное, разбитое, некогда ей принадлежащее, было пустым, чужим и холодным. Кругом разбитые надежды и потерянная любовь. — Джон не выйдет встречать меня с дробовиком в руках? — полушуткой спросила Луна. — Его нет дома. И он больше предпочитает холодное оружие. — Да вы нашли друг друга. Прямо идеальная парочка. — Присаживайся, я сейчас, — сказал Беллами, проигнорировав её комментарий, и удалился на кухню.       Луна недолго поблуждала по гостиной, оглядывая полки, на которых больше нет её вещей. В углу когда-то стояла большая стеклянная ваза для цветов, которую ей подарила сестра на день рождения. Ручка и блокнот, некогда стоявшие на виду, для того чтобы она быстро могла что-то записать, тоже исчезли. Так же журналы по архитектуре и дизайну, и о моде парочку. Миртовое дерево в горшке. Засохло, наверняка. Беллами им явно не занимался. А ведь, согласно фен-шую, миртовое дерево способствует созданию крепкой и счастливой семьи. Как же это всё иронично.       Завалившись на диван, девушка подавила очередную волну внезапно возникшей злости. Ей хотелось кричать и закатываться яростным смехом. Она задумалась, что она вообще здесь делает? Зачем она пришла к нему? Чего пыталась добиться?       После Луна заметила на журнальном столике плеер с наушниками. Они точно не принадлежали Блейку, так как тот не пользовался наушниками, слушал музыку на громкости с колонок или не слушал вовсе. Она взяла их в руки, изучила, а после надела и включила песню, что стояла на очереди воспроизведения. Песня точно была не из Блейковского плей-листа. Луна почувствовала странную щемящую сердце тоску, подумав о Джоне. Словно бы он был ей дорогим человеком, связь с которым она безвозвратно потеряла. В какое-то степени это так и было, но считать его дорогим человеком, особенно после всего, что между ними возникло, по меньшей мере ненормально.       Беллами зашёл в комнату со стаканом в руке. Луна слушала музыку, покачивая в такт головой. Парень поставил стакан рядом с ней на журнальный столик, а после снял наушники с её головы, выключив плеер. — Хватит бесцеремонно влезать в мою личную жизнь, — беззлобно отчитал её Беллами, убирая наушники в сторону. — Это не твой плеер. — И не твой. — Что это? — спросила Луна, глянув на стакан с непонятной жидкостью, напоминающей мутную воду. — Выпей.       Девушка сомнительно посмотрела на содержимое стакана, взяв его в руки, принюхалась и сделала глоток. После чего сразу скривилась и отставила его обратно на стол. — Что за гадость! Сам это пей! — Это поможет тебе протрезветь. — Я для этого, по-твоему, пила? Чтобы протрезветь?       Беллами безнадёжно выдохнул: — Упёртая, как всегда. Никого не слушаешь. — Тебя я слушала. Даже больше, чем следовало. — Ты пришла для того, чтобы снова меня упрекать? — Я пришла заниматься другими вещами, но ты сам отказался со мной трахаться, — непринуждённо высказала Луна. — Ты не оставил мне выбора. — Я уже давно не источник твоих проблем, Луна, — с тем же тотальным спокойствием говорил парень. — Мы расстались почти два года назад. По твоей, между прочим, инициативе. Каждый из нас пошёл своей дорогой. И эти пути прямо перпендикулярны друг другу, они больше никак не пересекаются. — Это ли не повод тебя ненавидеть? — с ядовитой усмешкой сказала девушка. — Уж извини, но прошлое я оставляю в прошлом. Это позволяет мне идти вперёд. И тебе бы не мешало перестать топтаться на месте. Не понимаю, зачем ты постоянно пытаешься поднять забытое дерьмо на поверхность. — Может, потому что для меня это не «забытое дерьмо», — раздражённо прыснула Луна. — Раны так быстро не заживают. Я любила тебя, Беллами.       Ей так хотелось сейчас кричать и гневаться, глядя Рейвен в лицо. Но её не было, до неё не добраться. И Луна пришла к тому, к кому может прийти. Нашла лицо, в которое может высказаться. И вроде бы она пришла не для того, чтобы выплёскивать свою злость на Блейка, она пришла веселиться. Или же нет? Может, именно за тем, чтобы выплеснуть на него свою злость, она и пришла?       Парень задумался над её словами. В его взгляде застыла печаль. Луна молчала. Чувствовала сквозняк гуляющий между рёбрами из-за пробитой дыры в груди. Думала: «Почему он меня ещё не выгнал?» — Прости меня. Я знаю, что был далеко не самым лучшим бойфрендом. Ты не заслужила такого отношения.       Луна внимательно к нему присмотрелась и вслух подметила: — Он что-то с тобой сделал. Ты на себя едва ли похож.       Беллами промолчал, но его взгляд говорил так много всего, что было не понять и не расслышать, но можно было прочувствовать. Почему раньше она его таким никогда не видела? Ведь они знают друг друга уже столько лет. И поэтому ей становилось только паршивей. — Всё-таки дело было во мне, раз со мной ты был холодным и жёстким, а с ним совсем другой. — Разве я был таким плохим с тобой? — Не был, пока я жила по твоим правилам и свои особо не диктовала. Вот сейчас уже почти ночь — где он? — подметила девушка с насмешкой и лёгким укором.       Беллами недолго задумался, а после невозмутимо ответил: — Гуляет. — Всю ночь что ли будет гулять? — Он занятой теперь очень. Новая работа, репетиции. Играет в рок-группе.       То, что он чего-то недоговаривает, читалось в его грустном усталом взгляде, который он иногда ронял на пол. А ведь Беллами всегда смотрит прямо в глаза при разговоре. И всегда выглядит так, словно бы он купил весь этот мир и владеет каждой пылинкой в округе. — Ты с ним счастлив? — Да, очень, — ответил Блейк. И голос его слегка дрогнул. Живые честные эмоции выползали из него, уставшие постоянно прятаться. — С ним я очень счастлив.       Луна обиженно насупилась и бросила в него подушку с дивана, попутно высказавшись с наигранной злостью: — Урод.       Беллами поймал подушку и коротко рассмеялся, прекрасно её понимая. На самом деле она была рада это услышать, хоть и немного злилась сейчас. Только злость эта была адресована даже не ему, и в любой другой день она бы отреагировала иначе.       Немного помолчав, Луна спросила: — Так в чём была моя проблема? — Я же уже отвечал тебе на этот вопрос. Проблема не в тебе, а в твоём выборе, — ответил он, и после короткой паузы дополнил: — Ты выбрала меня. — Он тоже выбрал тебя. — Так кто сказал, что этот выбор сделал его счастливым? — с глубокой горечью произнёс Беллами. — Всё-таки вы поругались? — Со всеми бывает. Но у нас всё будет хорошо. Даже если не сразу. Я на части разорвусь, но сделаю всё, чтобы выбирая меня, он никогда больше не пожалел о своём выборе.       Луна посмотрела на парня с удивлением. Она только сейчас задумалась: «Он что, влюблён?» После сразу же засомневалась. Ведь это Беллами. Если бы речь была о ком-то другом, она бы и не задумывалась. В его случае, это должно быть, просто самое сильное и самое искреннее желание обладать. Хотя ей ли судить о том, кто способен любить, а кто нет? Ведь, как оказалось, в людях она совершенно не разбирается. — Может, выпьем? — предложила она. — Ты и так уже пьяная. — Вот-вот. Я и так уже пьяная. Чего уже терять?       Беллами недолго взвесил эту мысль, а после пошёл к бару за бутылкой новой порции «счастья» и парой стаканов. Весь оставшийся вечер они провели время вдвоём, болтая о всякой бессмысленной херне, вспоминая прошлое, не пытаясь копать в глубины. Луне стало так тепло. Словно она говорила со старым другом. Словно она говорила с мамой, с сестрой, с любимым.       Чуть позже она ещё сильней опьянела, и Беллами даже помог ей добраться до гостевой спальни на второй этаж. Он разобрал ей постель, пока она стояла, упёршись о стенку, из последних сил стоя на ногах. Потом сдалась, и всё же сползла на пол по стене. Беллами помог ей подняться и уложил в кровать. — Может, всё же трахнемся? — предложила она, глядя на него снизу вверх с горизонтальности своего положения.       Блейк отрицательно помотал головой, уже не усмехаясь с неё. Хотя, наверняка, подшутить над ней было за что. Пьяная идиотка, которая добраться до кровати самостоятельно не могла, нелепо пытающаяся совратить — то ещё зрелище. — Ну и пиздуй тогда, — беззлобно пробурчала Луна. — Спокойно ночи, — тихо сказал парень и по-отечески поцеловал её в лоб.       Когда он ушёл, Луна думала, что разревётся, но так и не смогла. В голове была каша. Ни своих эмоций, ни мыслей она не осознавала. Она лишь ощущала, что ей очень паршиво, но словно бы забыла почему. Ушли злость и ненависть, осталось лишь одиночество. Только оно всегда рядом и держит за руку, когда все уходят.       В заднем кармане штанов зазвонил телефон. Луна с трудом вытащила его из-под себя. Почему-то она наивно надеялась, что увидит сейчас имя Рейвен на экране, услышит раскаяние в её дрожащем голосе, она скажет: «Любимая, вернись ко мне. Я такая идиотка. Мне никто, кроме тебя не нужен». Луна доползёт до неё на четвереньках, чтобы вцепиться ей в горло, кричать и душить, затем целовать и ненавидеть. Что сейчас может быть лучше, чем это? И что может быть хуже этого?       Девушка едва ли могла, что разглядеть на экране, прижала телефон к уху, ответив на звонок. — Луна, ты в порядке? — послышался мужской голос, который она даже не сразу узнала. — Я — охуенно. Вообще блеск, — устало промямлила девушка.       Глубокий вдох и парень ответил: — Живая, уже хорошо. — Угу, — согласилась Луна. — А ты кто?       Недолгая заминка и парень ответил: — Финн. Там Харпер уже верещит как сирена. Говорит, звонила тебе весь день, и ты не брала трубку. Ещё чуть-чуть и она бы побежала рыскать по всем городским моргам.       Приятно осознавать, что хоть кому-то она ещё нужна. Но радоваться этому сил не было. — Передай, пусть булки расслабит. Я ей наберу. — А ты сейчас где? — У Беллами.       Финн недолго молчал, обдумывая, а после спросил: — Что ты там делаешь? — Сплю. Тоже решила вернуться к бывшему. Я как бы тоже не одинока. — Уверена, что тебе стоит быть именно с ним? — несколько потухшим голосом спросил Финн. — Почему нет? — Кажется, он не самый надёжный вариант. — А кто надёжный? Есть разве надёжные? — Бывают. Но ими, почему-то, не дорожат. — И правильно. И нехуй дорожить людьми. Всех нахуй, всех на… — промямлила девушка в трубку, едва ли справляясь с навалившимся на неё желанием спать. Чем закончился разговор, Луна и не помнила. Кажется, она просто вырубилась посреди разговора, и Финн отключился, слыша в ответ одно молчание.

***

      Проснувшись после обеда, Луна обнаружила, что Беллами уже нет дома, и не стала задерживаться. Она просто сбежала из его дома, так и не забрав свои вещи. Не до того было. Ей было стыдно вспоминать, что она творила ночью. Было очень неудобно перед Беллами за своё поведение. За то, что кидалась на него с поцелуями, и за то, что наговорила ему в злости. Вспоминая его спокойную реакцию на это, казалось, что ей вовсе всё это приснилось. Но вряд ли.       Уходя, она всё же стырила плеер Джона. Ей хотелось послушать музыку по дороге. Решила, что Джон не обидится, если она позаимствует у него плеер. Ведь он когда-то заимствовал у неё парня. Девушка немного прогулялась по городу, слушая музыку. Все эти улицы были ей так знакомы. Всё те же дороги, скамейки в парках, высотки — стеклянные, бетонные, каменные. Много людей, проносящихся мимо — разные, незнакомые. Здесь мир живой. Он огромен. В нём очень легко почувствовать себя совсем одинокой. Её маленькая незаметная жизнь на фоне всего происходящего — пылинка. Но Луна чувствовала себя так, словно бы её отчаяние поразило весь земной шар, как самая огромная ядерная бомба, свалившаяся откуда-то с небес. Или же она сама — и есть ядерная бомба. И всё живое вокруг неё умирает. Она осталась одна в этом мёртвом мире.       Ближе к вечеру она вернулась в квартиру Монти. Её всячески поддерживала Харпер. Они вместе напились ночью на кухне, включали громко музыку, во весь голос подпевали. Периодически приходил Монти, убавлял звук на колонках, просил быть потише, потому что соседи могут вызвать полицию. Но девушки через какое-то время снова забывали об этом и брались за старое. Всё закончилось тем, что они, сидя на полу, крепко обнимались и плакали, признаваясь друг другу в любви. Когда они совсем выдохлись, Монти обоих уложил спать, разбросав по разным кроватям. Луну уложил на разобранный диван в гостиной, где она и спала, а Харпер отвёл в их спальню. Луна слышала из гостиной, как Харпер по пути до своей комнаты признавалась в любви и ему, обсыпая огромным количеством ласковых слов, восхваляла его чуть ли не божества. Она плакала от счастья, такая эмоциональная и сентиментальная. Луна задумалась о том, что и ей следовало найти в чате своего корейца, а не заводить тюремный роман с себялюбивой стервой.       Целыми днями Луна уходила в себя, мало разговаривала. Вечером выходила прогуляться, бесцельно бродила по городу. Возвращалась, на столе уже стоял вкусный ужин, приготовленный Харпер. Кто бы мог подумать, что она такая хозяюшка. Ведь всегда была оторвой и тусовщицей. Сколько она в тюрьме историй понарассказывала о своей бурной молодости, от её рассказов волосы дыбом становились. С Монти она стала другая, да и Монти с ней стал более открытым и социальным. Они сложились как два пазлика одной общей картинки. Дополнили друг друга, стали друг с другом только лучше. И в этой гармонии Луне было трудно. Она чувствовала, что ей нет места на этой картине. Ей вообще больше нигде нет места.       Она перестала чувствовать себя живой. Ощущала себя растением. Без боли, без чувств, без эмоций. Словно бы её накачали обезболивающими, успокоительными, и всем чем только можно. Большую часть времени она ходила с каменной маской на лице. Иногда всё же срывалась на истерику. Резко, внезапно, рвано и коротко. Очень скоро вновь приходила в себя. Эти истерики были словно предсмертные судороги. И пока, это всё — что у неё было. Бесцельное существование изо дня в день и попытки понять, куда двигаться дальше. И хочется ли вообще куда-то двигаться.       Уже совсем потемнело. Луна шла по улице в компании лишь самой себя. Забрела на какую-то ранее ей неизвестную немноголюдную улицу. По пути ей иногда попадались типы странного вида. Это ей напомнило её родной неблагополучный район, по которому она вовсе не скучала. Возле дешёвого мотеля стояло три девушки, вульгарно одетые, и курили. Проходя мимо них, Луна особо не смотрела на них. Но парень, который шёл за Луной, привлёк их внимание, и одна из них попыталась его подозвать: — Куда так торопишься, малыш?       Тот даже не взглянув в их сторону, шёл куда шёл, полностью их проигнорировав. Обращавшейся к нему прожженной стерве это не очень понравилось, и она насмешливо бросила ему вслед: — Иди сначала у мамочки разрешения попроси, прежде чем трогать тётю за сиськи.       Рядом стоящие девушки громко рассмеялись. Луну словно бы что-то заставило остановиться. Парень, шедший за ней, перегнал её и ушёл вперёд. Луна недолго обдумывала зачем остановилась, почему слушает их смех, почему ей кажется, что негде, кроме как здесь она не хочет быть. Эти девушки словно бы напомнили ей тюрьму. Откровенные и дерзкие как заключённые, и такие же несчастные. Луна развернулась и подошла прямо к девушкам. Они замолчали, внимательно глядя на неё. Луна зацепилась взглядом за одну из них, у которой цвет кожи и волос был такой же как у Рейвен. И пусть ничем другим они не были похожи, Луне было достаточно и этого сходства, чтобы не отрывать от неё глаз. Она смотрела девушке прямо в глаза, и та отвечала тем же, пока подруги той криво усмехались с их переглядок, но не встревали. — Сколько? — спросила Луна. — Я не сплю с женщинами, — твёрдо ответила она. — А чем мужчины лучше? Я больше чем уверена, что большинство твоих клиентов тебя не уважают, относятся как к кукле с отверстиями. Они считают, раз покупают твоё тело, значит ничего кроме тела у тебя нет. За всю свою жизнь я ещё не разу не слышала, чтобы девушка не уважала того, с кем ложиться в постель.       Она с нагловатой усмешкой ответила: — Я это делаю каждый раз. — Не хочешь, чтобы сегодня было иначе?       Девушка задумалась. В её глазах прошмыгнула тень печали, которую она скрывала за равнодушным лицом. А после она взяла Луну за руку и повела за собой. Подруги, оставшиеся позади, громко взвизгнули.       Оказавшись в номере мотеля наедине, Луна сразу же приблизилась к ней и поцеловала её губы с такой нежностью, словно бы целовала не проститутку, а самую любимую девушку на свете. Девушка замерла, ничего не предпринимая, а лишь подаваясь её ласкам. Луна чувственно целовала её губы, проникая пальцами под её одежду, постепенно оголяя девушку, сбрасывая одежду на пол. Аккуратными касаниями пальцев Луна гладила её кожу, повторяя изгибы её тела, накрывала ладонями, прижимала к себе чуть теснее. Губами она спустилась по горячей шее девушки, смакуя каждый сантиметр, проводя по венке языком. Спустилась до плеч, выцеловывала, обнимала за талию. После Луна аккуратно подтолкнула девушку к кровати, уложила её на постель. Накрыв её сверху, Луна принялась обсыпать поцелуями её грудь, посасывала соски, спускалась ниже по животу, всё так же аккуратно, нежно, чувственно. Целовала её везде, целовала нежную кожу внутренней стороны бёдер, колени, лодыжки. Луна закрывала глаза, всю себя выжимая на эту нежность, и всю-всю её отдавала «Рейвен», без устали, без остановки, ласково, трепетно, пылко.       Ничего большего между ними не было. Луна лишь бесконечно её всю целовала, а после легла рядом и обняла. Растерянная девушка, которая явно к такому не привыкла, предложила: — Может, я тебе сделаю приятно?       Луна, уткнувшись лицом ей в шею, прошептала: — Можно, я усну вместе с тобой?       Обнимая её тёплое тело, Луна вспоминала, как обнимала любимую в их общей камере после долгих поцелуев и тихих сокровенных разговоров. Она засыпала сейчас, прижимая к себе девушку точно так же, как обнимала когда-то Рейвен. Мысленно она словно сгорала от любви к ней, когда на самом деле любила совсем другую.       Луне удалось уснуть где-то на час или два, а после она проснулась. Девушка поднялась с постели следом за ней, по всей видимости, тоже не поймав крепкого сна. Они вместе вышла на балкон покурить. Выход с балкона был в тихий тёмный двор. На самом балконе стояла пара стульев, на которых девушки разместились. Они обе какое-то время молчали, всматриваясь в темноту, каждая думала о своём. — Кто она? — спросила проститутка. — Кого ты так целовала?       Луна промолчала, выдыхая табачный дым из лёгких. После она открыла фотографию Рейвен в телефоне и протянула девушке. — Красивая, — прокомментировала она. — Вот бы меня кто-то так целовал, я бы была совсем другой. — А я стала другой. Только когда встретила её. А потом когда потеряла… тоже стала другой. — И на кой хрен ты её потеряла? — Эта дрянь бросила меня ради бывшего, который предал её. Она, ничего мне не сказав, бросила меня и теперь выходит замуж за этого ублюдка. — И что ты собираешься делать? Жевать сопли, жалуясь проститутке? — твёрдо спросила она. — Не кажется, что тебе надо их разъебать?       Луна задумалась над её словами. Её жизнь обрела цель в данный момент. Она только сейчас поняла, что этой целью может быть необязательно любовь, ею может быть война. — Точно. Как верно ты подметила, — проговорила мысли вслух Луна. — Мне надо их разъебать.

12.1 Поцелуй меня на ночь, утром добьёшь.

      Руки дрожали так, что Джон с трудом мог зажечь сигарету. Было даже страшно подумать, что всё происходит по-настоящему. Может и в этот раз его просто глючит? В этот момент Джон очень надеялся, что это посылка — всего лишь галлюцинация. Что он вернётся в комнату, и конверта как не бывало. В голову въелись слова: «Теперь ты — моя собственность.» После Джон вспомнил последнюю встречу с Беллами, как он избил Дерека, угрожал ему расправой, а после разговор с Джоном как раз о чувстве собственности. Хоть Джон и понимает, что Беллами этого сделать не мог, но и уверен в этом на сто процентов не был. Беллами становится долбанутым на голову, если кто-то трогает его любимые игрушки. Если не Беллами, то это мог быть Роан. Что более вероятно, но не совсем объясняет, почему жертвой пал именно Дерек.       Докурив, Джон заставил себя войти обратно в комнату. К сожалению, отрубленный палец и записка, запятнанная каплями крови, остались на месте. Джон выбросил этот подарок в урну, стараясь не смотреть на него, туго завязал мусорный пакет и поспешил вынести его из дома. Как только он вернулся в квартиру, он услышал телефонный звонок, разносящийся по комнате. Только рингтон принадлежал не его мобильному. Джон слышал его в первый раз. Парень с осторожностью двинулся рассмотреть комнаты, но в квартире не было посторонних. На подоконнике он заметил чей-то кнопочный телефон доисторической модели. В голове флешбеком пронеслось то, как он уже доставал чужой телефон в своей квартире, заложенный Диксоном за кафель в ванной. Этот фокус был как предвещание начала полного пиздеца. Мёрфи взял телефон в руки. Звонок был с неизвестного ему номера, и парень незамедлительно ответил на него. — Доброе утро, солнце, — послышался низкий шероховатый голос Роана. — Надеюсь, ты хорошо выспался и полон сил. Они тебе пригодятся. — Где Дерек? Что с ним? — сразу начал сыпать вопросами Джон. — Жив, почти здоров. Правда пару пальцев теперь не достаёт. Там просто первый раз плохо рубанули, не сразу так красивенько получилось.       Эта картина прямо пронеслась перед глазами. Джон постарался её отогнать и спросить более внятно, не срывая голоса: — Почему Дерек? Я его пару раз в жизни видел. — Затем, чтобы ты уяснил, что теперь ты полностью в моём владении. С этих пор ты не можешь кому-либо принадлежать, ты будешь один, всегда один. И каждого, кто к тебе приблизиться, я расчленю на кусочки и буду высылать тебе в качестве сувенира. Не всех прямо, я не настолько кровожадный. Только тех, кто потрогать тебя захочет, да сладко постонать в шею. Всё, Джон, забывай, как трусы снимать, если не хочешь серийных убийств вокруг себя. — Но я ведь не спал с ним. — Да плевать. Проникновение языка в рот тоже считается. Это, кстати, было сексуально. Хотя мне больше понравилось, как ты это делал с Беллами.       От последней фразы Джона бросило в холодный пот. Он знает о Беллами. Теперь Джоном манипулировать проще простого. Он уже на мушке. — Дерека ты отпустишь? — спросил Джон, стараясь не выдавать сцепившего его волнения. — Уже. Считай, что ему свезло. Его так хорошо Беллами отмудохал, что я решил сжалиться над парнем, и всего лишь отсёк пальчики, чтобы сувенир тебе на память отправить. Запоминать-то тебе есть что. Повесь на цепочке себе на шею как оберег от ёбырей, — Роан явно забавлялся, прямо смаковал каждое слово, упиваясь своей властью. — Как дела с твоим Нелюбимым? Так и не стал Любимым? — Это я не стал, — холодно ответил Джон. — Почему же тогда он ради тебя молодых парней калечит? — Он просто ебанат.       Роан рассмеялся. Даже его смех звучал угрожающе. — А мне он нравится. Поэтому трогать его не буду. Но если ты к нему вернёшься, то придётся и его грохнуть. Скрепя сердце, через силу, но я это сделаю. Пришлю тебе по почте любимую часть его тела. Какая тебе нравится?       Джон зажмурил глаза, не желая даже допускать подобной мысли. И его надломленный голос передал всё его беспокойство: — Не надо. — От тебя теперь всё зависит. Думай, Джон, думай. Без секса жизнь ой какая скучная. Я бы долго не протянул.

***

      Весь день мысли разбегались по углам. Джон ощущал себя пьяным, хоть не выпил ни капли. Он не мог полноценно размышлять о чём-то конкретном, мысли сбивали одна другую. Замысел Роана был слишком сложен и непонятен. Зачем он так сложно подошёл к подавлению воли Джона? Мог бы просто начать угрожать жизни Беллами и получить желаемое. А он, наоборот, заверил не трогать Блейка. Что это за заковыристый план? Может, Роан просто хочет поиграться Джоном? Как кошка играет мышкой, перед тем как съесть. Джону всё это казалось очень странным и подозрительным, но так сразу сдаваться он был не намерен. Одиночество в данной ситуации его ни то, чтобы не пугало, оно было даже очень необходимо. Так как Роан обещал вредить только тем, с кем отношения будут интимнее, чем дружеские, а Джон сейчас и сам не готов к такого рода отношениям, он позволил себе ничего пока не предпринимать. Хотя надолго ли это спасёт его? Сомнительно, что Роан будет долго выжидать момента, когда Джон согласится на его условия. Но по крайней мере, у него пока есть время.       В добавок ко всему, подключилось чувство вины перед Дереком. Парень просто проявил искреннюю симпатию к Джону, и получил за это сначала от Беллами по голове, а после вообще лишился пальцев. И это всё всего лишь за один поцелуй. Джон был обеспокоен его самочувствием, но искать его было нельзя, чтобы ненароком хуже не сделать, не навлечь на бедного парня этих двух ебанутых снова.       На следующий день в дверь позвонили. Финн предупреждал что придёт, но Джон всё равно подходил к двери с прилипшим чувством тревоги. Он с опаской посмотрел в глазок и, только увидев там лицо друга, выдохнул. Парень открыл дверь и впустил Финна в квартиру. — Ну, я слушаю, — сказал Финн, развалившись на диване. — Что ты хочешь услышать? — Как свиданка с Дереком прошла? Так хорошо, что ты вчера весь день был занят?       Джон опустил глаза, чтобы не выдать своего волнения. — А вы с ним не общались последнее время? — Нет. Мы так-то не друзья. Просто знакомые. При случайной встрече только общаемся. В основном, в том самом баре.       Кажется, после этого случая Дерек больше не сунется в тот самый бар. — Ну с Дереком всё покончено. Беллами его избил, и Дерек ко мне больше не подойдёт. — Вот же напасть-то. Откуда он взялся? — Я не знаю. Но это всё было очень ожидаемо. — Дальше ты что планируешь делать? — Мне нужно забрать кое-какие вещи. И я всё никак не могу решиться сходить за ними. Но у меня тут ни хрена нет, да и денег тоже нет, чтобы что-то купить. И там вообще всё осталось, вплоть до документов. — Если хочешь, я пойду с тобой, — предложил Финн.       Джон удивился тому, какая это была хорошая идея и что сам он об этом даже не подумал. Хотя прийти к Беллами домой вместе с Финном сложно назвать хорошей идеей. Блейк и раньше-то ревновал к нему. Но в конце концов, пусть этот Беллами идёт нахер. После того как он трахнул Кларк, он не имеет права вообще открывать рот по поводу своей ревности. А Джону очень необходима чья-то помощь и поддержка в этот момент.       В итоге Джон согласился на предложение Финна. Идти туда одному совсем уж казалось непреодолимым испытанием. Но даже позвонить Блейку, чтобы узнать о том, когда он будет дома, было слишком трудно. Парень держал телефон в руке, гипнотизировал его глазами, а сердце крошилось на кусочки. Джон готовил себя нажать на вызов, и стоило ему поднести палец к экрану, как он тут же убирал руку, словно боялся обжечься о раскалённый камень. — Ну ты долго ещё будешь решаться? — подгонял его Финн. — Так мы никогда не заберём твои вещи. — Может ну их нахрен а? — обречённо произнёс Джон. — Ты должен забрать свои вещи. Хотя бы для того, чтобы показать ему, что ты реально ушёл от него. А так он там сидит и думает, что ты перебесишься и вернёшься назад. Ведь даже твои вещи на месте остались. — Да мне похрену, что он там думает. — К сожалению, тебе не похрену.       Джон безнадёжно выдохнул: — А что, если он выебнется? Или не выпустит меня? — Что прям к батарее наручниками пристегнёт? — усмехнулся Финн. — Тебе, конечно, смешно, но он такое уже как-то практиковал.       В этот момент у парня чуть ли глаза на лоб не полезли от удивления: — Он и такое вытворял? — Это долгая история. И не я был пленником. — В любом случае, я буду с тобой, и если надо будет, раздобуду ключик от наручников. — Я боюсь, что с тобой будет как с Дереком. — Не думаю, что до этого дойдёт. Беллами адекватный, до него словами можно достучаться. А я умею сглаживать углы, ты должен уже знать об этом. — Беллами адекватный, — с сомнением повторил Мёрфи, обдумав совместимость этих слов в одном предложении. — Мы вообще об одном человеке говорим?       Финн рассмеялся, а после ответил: — Да. Хоть и некоторые его поступки говорят об обратном.       После парень решил, что подталкивать Джона к действиям бессмысленно, подошёл ближе и сам нажал на вызов на экране телефона. Джон не успел осознать, как начались гудки и назад дороги уже не было.

***

      Без устали тарабаня по клавишам и периодически отвечая на звонки, время протекало незаметно и безболезненно. Хотя работа бесила, отнимала последние силы, и вообще теперь казалась бессмысленной, как и всё вокруг казалось бессмысленным, но всё же работа отвлекала от морального натиска. Страшно даже подумать о том, чтобы остаться наедине со своими мыслями один на один хотя бы на пару минут. Хотя ночью перед сном этого не избежать, даже выпивка не помогала. Потому днём Беллами с головой уходил в работу. Последние дни он работал из дома, чтобы не появляться в офис в таком потасканном виде. — Даже когда Джон жил здесь, его вещи всюду не валялись, как сейчас, — подметил Атом, бродя по дому. — Он чистоплотнее меня, — беспристрастно ответил Беллами, полностью погружённый в работу за ноутбуком. — Да? Тогда почему твои вещи нигде не валяются? — иронично высказал Атом. Блейк проигнорировал, тогда Атом подошёл ближе и посмотрел на друга в упор. — А синяк всё никак не проходит. Хорошенько он тебе втащил. — Недостаточно. Въебал мне только один раз. — А должен был ногами в живот запинать? — усмехнулся Атом. — Хотя бы, — ответил Беллами, так же сосредотачивая всё внимание на делах, упорно стараясь выпасть из этой реальности.       Атом с несколько секунд понаблюдал за ним, а после спросил: — Ты как? — Да блять, снова срочная командировка в Шанхай выстреливает, а мне вообще сейчас не до этого! — возмущённо высказал Беллами. — Мэй — вроде толковая управляющая. Может её отправить? Ещё и японка. Хотя при чём тут Шанхай? — Я не о работе спрашиваю, а о тебе. Я вижу, что ты пытаешься делать вид, что у тебя всё в порядке, но это ни хрена не так. Зарываясь в работу, проблемы не решить. — А что мне нужно делать? В запой уйти? — Разговаривать. Хотя бы со своим лучшим другом.       Беллами, не отрывая взгляда от экрана, высказался с недовольством: — О чём разговаривать? Я мудак. Я сделал ему больно. И всё равно хочу вернуть его, поэтому я мудак в двукратном размере. Это я должен говорить? Зачем? Чтобы вновь выслушивать, какое я дерьмо? — Я не хочу тебя обвинять. Я хочу поддержать тебя. Ты мечешься, старательно делая вид, что всё, как и прежде, весь в работе, в делах. И складывается чувство, что ты боишься остановиться хотя бы на минуту. — Атом замолчал, глядя на друга, который даже сейчас ведёт диалог наполовину отвлечённым на работу. А после настойчиво и требовательно попросил: — Сейчас хоть остановись, прошу.       Беллами откинулся на спинку стула и устало выдохнул. Он посмотрел на друга и снисходительно произнёс: — Не понимаю, чего ты от меня хочешь? Мне хреново. Естественно, мне хреново. Я по собственной вине потерял самого важного мне человека. Внутри меня пустота, я пытаюсь её хоть чем-то заполнить. Это ты хотел услышать? — Ну, что-то вроде этого. Только поразвёрнутей, не помешало. В красках, с соплями и пиздостраданиями. — Значит, всё-таки предлагаешь нажраться? — ухмыльнулся Беллами. — А трезвым слабо? — в ответ усмехнулся друг. — Хотя, что может быть честнее пьяных откровений. — Может, лучше ты пооткровенничаешь со мной? Почему Джон тогда приехал с репетиции? — Взгляд Атома наполнился тяжестью. Сомнений в том, что Атом знает ответ на этот вопрос, не осталось. — Я вижу по твоим глазам, ты знаешь ответ. — Октавия ему позвонила. — Ты ей растрындел? — Нет! Ты же знаешь, что я скорее был сдох под пытками, чем рассказал! — обиженно воскликнул друг. — Она как-то узнала о нашем конфликте на свадьбе. Она пыталась у меня выпытать, о чём мы говорили. Я сказал ей, что это её не касается. Мы даже ругались из-за этого, но я ничего не сказал. — Солгать было нельзя? — Хуже бы было. Она мою ложь за версту чует. Кого угодно, могу обмануть, но не её. Проще было не говорить, так менее подозрительно, чем солгать. Если честно, моя жена — ходячая катастрофа. Она сначала делает, а потом думает. Я как будто на тебе женился, только в женском обличье. — Догадалась, значит, — констатировал Беллами, пытаясь понять, где он прокололся. — Кларк могла намекнуть? — Нет. Она мне дала слово. Она только ради меня бы не сказала. Понятия не имею, как Октавия вынюхала. Видно, следак — её призвание.       Сейчас бы очень не помешало знать, что именно она сказала. Вроде и нынешнюю ситуацию это не спасает, но Беллами зачем-то нужно было знать, если бы он не поехал на эту чёртову вечеринку Миллера, было бы тогда всё иначе? Или же Джон всё равно бы узнал? Но всё-таки если бы он не видел всего этого своими глазами, а просто узнал бы об измене из чьих-то уст, ему было бы хоть немного проще. Наверное. — Не знаешь, что она сказала Джону? — даже голос зазвучал иначе, когда Беллами заговорил о нём. Стоило ненадолго отключиться от работы, как тяжёлая отчаянная тоска окутывала и сдавливала со всех сторон. — Она сказала ему, чтобы Джон срочно ехал к Миллеру. Что там ты с Кларк.       Некогда самый близкий и родной человек — его родная сестра — теперь первый человек, от которого надо всегда защищаться. Это всё, что нужно знать о любви и доверии. Это то, что жёстким подтверждением обоснованности его страхов бьёт Беллами по голове каждый раз.       Чтобы не тонуть в беспросветности своей боли, Беллами снова включился в работу. Атом приготовил кофе на двоих. Они попытались поговорить о чём-то отвлечённом, но попытки выходили жалкими. Беллами только встал с места, чтобы пойти выкурить сигарету из оставленной Джоном пачки, и тут же раздался звонок. Блейк неодобрительно закатил глаза и решил забить на всё, отправился к выходу на веранду. — Тебе звонят, — оповестил Атом. — Шли всех нахуй. Я уже чуть ли не круглосуточно разжёвываю им одно и тоже.       Друг посмотрел на экран вызова и насмешливо спросил: — Мне Джона нахуй послать?       Беллами тут же остановился возле двери в секунду, не сразу осознал, правильно ли он расслышал, и автоматически переспросил: — Что?       После он подошёл к телефону, увидел его имя. Внутри всё мгновенно перевернулось, взорвалось, затрепетало. Беллами был растерян и так удивлён, что даже не мог полноценно ликовать. Просто, потому что сложно было поверить, что Джон сам звонит ему, что это всё в реальности, не во сне и мечтах. Беллами схватил телефон, понимая, что залипает в неверии слишком долго и звонок может прерваться. — Привет, милый, — Беллами звучал так уверенно и беззаботно, но что за ад у него творился внутри в этот момент, знал только он сам. — Привет, — послышался тихий родной голос. Беллами чувствовал волнение в его голосе. Чёрт возьми, это Джон сам ему позвонил! Что вообще происходит?! — Ты сейчас дома? — Дома, — томно произнёс Беллами, так словно бы хотел заворожить парня своим голосом. — Хочешь навестить меня? — Не особо, но мне нужно забрать свои вещи.       Всё встало на свои места. Мгновенно радость иссякла. Былая тяжесть стала ещё тяжелее. Беллами сжал кулаки от беспомощности, выдохнул и произнёс всё также невозмутимо: — Хорошо, милый. Скажи, когда придёшь, и я никуда не уеду. — Если я буду где-то через час, тебе будет удобно? — Приходи. Очень жду тебя, — ответил Беллами так ласково, одним голосом обволакивая так, словно их ждёт свидание и горячий секс всю ночь, а не расставание. Джон помолчал в трубку с пару секунд и этим молчанием было сказано очень много, после он отключился.       Беллами отбросил всю тяжесть сей мысли, что Джон придёт забрать вещи, и подумал только о том, что он придёт. Это было куда важнее. Скоро он будет здесь. В доме, в котором они были счастливы вместе, в котором были очень нужны друг другу. Такое так просто не забывается и не отпускается. — Он придёт? — удивлённо спросил Атом, кое-что поняв из их разговора. — За вещами, — ответил Беллами и посмотрел на друга с довольной хитрющей улыбкой. — Даже не знаю, как относиться к этой твоей улыбочке, — настороженно прокомментировал друг. — Мы будем тут вдвоём, плюс обстановка, в которой столько воспоминаний осталось. Шансы, что он останется, значительно увеличатся. Тем более, что так просто я его не отпущу. Так, ты должен съебаться. Он через час будет здесь. — А тебе надо ловушку ещё подготовить, сети свои паучьи тут везде развесить? — усмехнулся Атом. — Я понял. Я уёбываю, конечно. Только не перестарайся, пожалуйста. Не забывай о том, что он тебя любит. Где же он так только нагрешил, бедолага.       Больше Беллами не мог приступить к работе. Пытался, конечно, завершить все дела, но так сложно было концентрироваться на чём-то, кроме предстоящей долгожданной встречи. Так сложно было уложить в своей голове, что Джон скоро будет здесь. Вроде бы он жил здесь ещё неделю назад, но этого времени уже было достаточно, чтобы отвыкнуть от его присутствия здесь и так сильно желать его возвращения. Этот дом без него всё равно что мёртвый. Этот дом каждой деталью и каждым углом напоминал о Джоне, но самого Джона не было, и это была его личная кара свыше.

***

      Подходя всё ближе к дому, в котором Джон был так счастлив, парень затормозил, ноги стали словно каменными и отказывались делать хоть ещё один шаг к этому дому. Джон всё больше не понимал, зачем он вообще в это ввязался. Лучше заложил бы дом, начал бомживать где-то под мостом — да что угодно лучше, чем идти сейчас к Беллами и видеть его лицо. — Ну что такое? — спросил Финн. — Мы всего лишь идём к твоему бывшему, а не в крепость к огнедышащему дракону. — Лучше бы мы шли к дракону.       «Бывший». Теперь Беллами для него бывший? Джон отказывался принимать эту действительность. Хоть они и не вместе теперь, но как человек может быть бывшим, когда он всё ещё горячо любим? — Ох, если бы не я, ты вещи свои вообще никогда бы не забрал, — выдохнул друг с доброй усмешкой. Финн пошёл прямо к дому, и Джону ничего не оставалось, как пойти за ним. Финн позвонил в дверь, а Мёрфи заставлял дышать себя ровно. Он надеялся, что не будет выглядеть так жалко, каким себя сейчас ощущает. Дверь была наверняка открыта, но Джон не готов был заходить сюда, как к себе домой. Теперь это не его дом.       Дверь отворилась, в этот момент сердце чуть ли не выскочило наружу. Беллами сразу же бросил свой взгляд в Финна, и в его глазах читалось глубокое разочарование. — О нет, незваный гость в дом не приглашается. — После Беллами обратился к Финну с ироничным наигранным дружелюбием в тоне: — Съебись, дружище. — Тогда сам вынеси вещи. Я не зайду в дом без Финна, — твёрдо произнёс Джон.       Беллами поймал его взгляд в свой. Джон из последних сил пытался выглядеть стойко и сдержанно, но у него плохо получалось. Взгляд Беллами проникал под кожу, вытягивал душу. Всё ему мало, ведь и так уже всё из него вытянул. — Милости просим, — нехотя ответил Беллами, фальшиво улыбнувшись Финну.       Парни зашли в дом. Беллами провёл их за собой в гостиную. По пути, не оборачиваясь, Беллами бесстрастно заговорил с Джоном. Как-то даже по интонации всегда можно было понять, что он именно к Джону обращается, даже когда не обращается к нему по имени и не смотрит в его сторону. — Для чего подмогу с собой прихватил? — Финн поможет мне с переездом. — У тебя есть машина. — Это твоя машина. — Я тебе её купил. — Можешь передарить Кларк. Или кого ты там теперь трахаешь?       Беллами обернулся к парню. Джону так не хотелось чувствовать его взгляд на себе, ведь так ещё сложнее было держать перед ним лицо. — Ты же не собираешься отказываться от всех моих подарков? — Я заберу только свои вещи, — с холодной строгостью ответил Джон, дав понять, что это даже не обсуждается. — Хм, зачем тогда Финна напрягал? Ты этот узелок сам бы не донёс? — усмехнулся Блейк. — Он здесь не для этого. — А для чего? Чтобы меня побесить? — С ним я чувствую себя в безопасности.       Взгляд Беллами мгновенно покинула прежняя «весёлость», которая явно была выжата для ввиду. Он помрачнел, наполнился остротой и раздражением: — Что? А без него, значит, не чувствуешь? — Кто знает, как ты на сегодняшний день со своими вещами обращаешься, — ответил Джон с небрежностью, которая ему очень тяжело далась.       Блейка это цепануло, но он подавил эмоции, и продолжил с прежней невозмутимостью: — Финн подождёт тебя здесь. — Ты тогда тоже. — Ну по собственному дому передвигаться мне никто не запретит, — с самодовольной улыбкой парировал Блейк. — Тем более, что тебе возможно понадобится моя помощь в поиске некоторых вещей. — Что это значит? — Увидишь, — ответил он с ехидной улыбкой. Джону уже не нравилось такое начало. — Финн, если меня не будет больше пятнадцати минут, то загляни наверх, пожалуйста.       Беллами тоже обратился к Финну с бесящей самоуверенностью: — Но если услышишь сладкие стоны, то не поднимайся, как минимум с пару часов. Быстрее не уложимся. Я соскучился.       Джон бросил в него злой взгляд, пряча всю боль внутри. Чувствовал он себя просто сверх отвратительно. Для Беллами всё игра, он и сейчас играет. Он, действительно, уверен в том, что может сейчас так просто уложить Джона в постель, или же просто снова издевается над его чувствами, жестоко насмехается над ними? В любом из этих случаев, читается сплошное неуважение, и попытка побольнее ударить. Джон не понимает, почему тот всё время ведёт себя так. Ведь он вроде как ничем не заслужил к себе такого отношения с его стороны.       Финн со смятением посмотрел на обоих, а после несколько сочувственно глянул на Джона, и спокойно произнёс: — Я понял. — Может кофе? Пока всё равно ждёшь, — предложил Беллами, изображая гостеприимность. — Не откажусь, — ответил Финн.       Беллами отправился на кухню, а Джон странно покосился в его сторону, после чего пошёл за ним. Блейк стал готовить кофе с помощью кофемашины. Джон подошёл к нему ближе, пронаблюдав за парнем с подозрительностью, и спросил: — Ты туда хочешь добавить своего яда?       Парень вытянул насмешливую улыбку и ответил: — Для пикантности вкуса. — После чего он перевёл взгляд на Джона и игриво проговорил: — Малыш, ты передумал уходить?       Джон не ответил. Пронзив парня взглядом напоследок, он отправился на второй этаж. Войдя в спальню, первое что Джон сделал, так это перевёл дух, пытаясь справиться с рвущими грудь эмоциями. Где-то с полтора года он засыпал и просыпался в этой спальне. Сначала без Беллами, потом с ним, как тот вернулся из сизо. Вроде совсем недавно он перевёз свои вещи в этот дом, а теперь их приходится забирать. Джон не мог проглотить душащий его ком в горле. С тяжестью смотрел на кровать, в которой так много ночей он провёл вместе с Беллами, горячо целуя его, засыпая на его плече. Так больно было думать, что когда-нибудь здесь будет засыпать вместе с ним кто-то другой.       После парень заметил, что его вещей в шкафу вообще нет. Некоторые лежали то на кресле, то на кровати, хотя Джон не имел привычку разбрасывать свои вещи, да и неделю уже не находился в этом доме. В спальне были не все вещи. По всей видимости, остальные в других комнатах. Джона сбило замешательство. Зачем это всё? Долго ломать голову не пришлось. Очень скоро послышались шаги. Беллами вошёл в комнату. — Почему мои вещи по всему дому валяются? — спросил Джон, не оборачиваясь. — Специально для того, чтобы я дольше их собирал? — Я бы предпочёл, чтобы ты вообще их не собирал. — Наконец, из его интонации пропали та надменность и самодовольство, которые он демонстрировал несколькими минутами ранее. И зачем нужен был тот спектакль? Пытался скрыть свою уязвимость перед Финном, не думая о том, что в очередной раз ранит Джона своим отношением? Или же сейчас играет и притворяется, чтобы вновь манипулировать его чувствами? — А я бы предпочёл, чтобы ты перестал играть моими чувствами и нагло забавляться с этого мне прямо в лицо, — в голосе Джона отчётливо слышалась обида. Беллами тяжело молчал. Джон достал дорожную сумку, в которой когда-то привёз свои вещи, и стал собирать то, что было в этой комнате. — Не уходи, — тихо произнёс Беллами. — Ты мне очень нужен.       Мёрфи пытался игнорировать боль, сжавшую его сердце от этих слов, и безразлично произнёс: — Тебе много кто нужен. — Ты один. И никто больше.       Беллами приблизился, и Джон тут же запротестовал: — Даже не думай меня останавливать! — Блейк не слушал. Он обнял парня, прижал к себе со спины. Мёрфи попытался вырваться, отбросить его руки. — Беллами, отпусти.       Но тот не разорвал крепких объятий, а Джону было так тяжело сопротивляться. Его руки безвольно рухнули, Джон сам почти что обмяк от бессилия, разве что мог ещё стоять на ногах. Из глаз хлынули слёзы, Джон лишь надеялся, что Беллами их не увидит. Каким же жалким он себя ощущал. Не смог даже удержать дистанцию, не позволить Блейку к нему прикоснуться. Джон безвольно стоял и позволял себя обнимать, ничего не предпринимая. Только невысказанные слова рвали горло. Так многое хотелось понять. Но на правду Джон уже и не рассчитывал. И всё же он проговорил вслух треснувшим от слёз голосом: — Я отдал тебе всё, что у меня было. Неужели этого было мало? Чего тебе не хватало? — Совести. И, наверное, осознания того, насколько ты для меня важен. — А сейчас всё это у тебя есть? Или зачем ты пытаешься меня вернуть? Такое чувство, что тебе просто доставляет кайф над кем-нибудь издеваться. Заведи себе уже новую жертву. Привези сюда Кларк, раз так уж она тебе понравилась. Да кого-угодно. А с меня уже хватит. — А что будешь делать ты? — За последние дни я осознал, что одиночество — охуительная вещь.       Беллами тяжко выдохнул, и полу шёпотом произнёс рядом с ухом Джона: — Я не могу без тебя, милый. — Это твои проблемы. — Хочешь ты того или нет, но проблемы у нас теперь общие. Даже если мы будем отдельно друг от друга. — Я больше не хочу иметь ничего общего с тобой, — жалобно произнёс Джон, словно моля о чём-то, но даже не Беллами, а кого-то несуществующего. Блейка молить о чём-либо бесполезно. Он растерзает в клочья и глазом не моргнёт, сколько не проси его остановиться. — Джон, дай мне ещё шанс. — Шанс на что? На то, чтобы добить меня? — На то, чтобы любить тебя. — Закрой рот! — злостно выкрикнул Джон. Злость взбодрила парня, словно хлестанула ему по лицу грязной тряпкой. — Отпусти меня!       Джон вырвался и отстранился, а Беллами больше и не пытался препятствовать, с безнадёжностью глядя на парня. Джон обратился к нему с той же озлобленностью: — Если ещё раз что-то подобное скажешь, я к тебе за километр не подойду. — Я верну тебя, — с уверенностью заявил Беллами, глядя парню прямо в глаза. — Я не оставлю тебя в покое, пока ты снова не будешь жить в моём доме. Поэтому вещи можешь оставить, всё равно скоро назад возвращаться.       После этого Беллами вышел из спальни, оставив его одного. Джон застыл на месте, переваривая всё услышанное. Дыхание сбивалось, и сил больше держать себя в руках не было. Джон упал на колени и зарыдал так отчаянно.

***

      Спускаясь по лестнице, Беллами остановился на середине, стараясь хоть как-то справиться с наплывом эмоций. Ему хотелось кричать, разгромить вокруг всё, уничтожить всех и самого себя. Беллами чувствовал ярость из-за сорванной раны. Казалось, весь мир подсыпает в неё соли. А заживляющее лекарство есть только у Джона, и это его любовь. Только и она сейчас недоступна. За последнее время его любовь уже воспринималась как данность, как то, что раз и навсегда принадлежит Беллами. И потерять её — всё равно что лишиться тканей и кожи, оголёнными нервами наружу. Беллами в который раз облажался, не зная, как ему действовать в незнакомой ему обстановке. Не зная, что он должен теперь делать, как вести себя с Джоном. Он так не привык его отпускать, и совсем не хочет к этому привыкать.       Спустившись вниз, Беллами наткнулся на Финна. Вот кого бы Блейк хотел уничтожить первым. Этот тип теперь всегда рядом. Наверняка от Джона не отлипает. Ведь ему хорошо известно от Атома, что Джон к себе сейчас никого не подпускает, даже Октавию. А Финн вот рядом оказывается вьётся. Так хотелось выломать ему руки, чтобы тот даже не подумал о том, чтобы прикоснуться к Джону. Беллами подавил свой агрессивный порыв из последних сил, но решил подойти к Финну и обозначить свои намерения: — У нас с ним сейчас непростое время. Но ты даже не думай этим пользоваться. Он мой, понял? Если ты закроешь на это глаза, я тебя голыми руками разорву. — Да твой-твой. Ему только ты и нужен, — флегматично ответил Финн. — Если не будешь причинять ему боль, он от тебя никуда и не денется. — Ты будешь мне рассказывать, что мне делать, сосунок? — Да не агрись ты. Я вам зла не желаю. И не я вас разлучил.       Беллами вновь ушёл в свои мысли и, вернувшись, спросил уже спокойнее: — Что он говорит обо мне? — Что тебе было с ним удобно. И ты пытаешься вернуть свой комфорт, а не его. — Он считает, что абсолютно мне безразличен? — уточнил Блейк, только сейчас до конца осознав в насколько критическую ситуацию он сам себя загнал своими же действиями. — Так это или нет, но ты сделал всё, чтобы нельзя было думать иначе. Я тебя как его друг прошу, оставь его, если и правда он тебе безразличен. — А если нет? Мучить его дальше? — с злой усмешкой спросил Беллами. — Если нет, то прекрати казаться безразличным. Измени что-то. — М-м, какой умный, — с нескрываемым раздражением сказал Блейк. — А что же ты Джону насоветовал, аналитик? — Пусть ты меня и недолюбливаешь, но я его друг. И всё, чего я хочу для него, так хотя бы того, чтобы он не добил себя ненароком. Думаю, в этом наши с тобой интересы сходятся. Возвращать ты его ведь, как я понимаю, живым собираешься? — Финн говорил уверенно, твёрдо, не реагировал на агрессию, отвечая абсолютно спокойно.       Пусть Беллами не хотел это признавать, но он, действительно, должен молиться на Финна. Кто, как не он, сейчас присмотрит за Джоном? И Финн не был похож на трепло. Возможно, его слову можно довериться. Хотя ведь ничего другого пока и не остаётся. Беллами бы хотелось, чтобы Джон сейчас был в надёжный руках, чтобы за ним присмотрели, пока Беллами не может этого сделать. И передать невозможно, как сильно он боится, что этот ненормальный угробит себя из-за того, кто этого так не стоит — из-за Беллами. Он уже сам готов свихнуться, беспрестанно переживая за парня, думая ежеминутно лишь о нём. Чувствовал, как сильно он ему нужен, но не имел возможности подойти и быть ближе, потому что Джон не пускает, потому что ему очень больно. И Беллами чувствует себя самым худшим человеком на этой планете, самым отвратительным и мерзким, ненавидит себя и презирает, как никого ещё не презирал. Собою быть так не хочется. Хочется быть тем, кто сможет обнять Джона и прошептать ему о том, как сильно он его любит, на что Джону не станет больнее, он не станет ненавидеть и кричать, он улыбнётся и скажет: «Я тоже». Хочется, чтобы было, как у всех. Ведь так должно быть у нормальных людей в нормальных отношениях. А они оба так далеки от нормальности. Может быть, Джон был бы счастлив, любя кого-нибудь другого. Беллами бы хотел быть другим. Этим самым другим, кто сможет сделать его счастливым.       Спустя несколько минут Джон спустился вниз, потухший и растерзанный. На Беллами пытался даже не смотреть. Блейк же не отрывал от него взгляда, мысленно привязывая его к себе и не отпуская. Сердце обливалось кровью от мысли, что придётся его сейчас отпустить. Руки ломала боль от невозможности к нему прикоснуться, вцепиться в него мёртвой хваткой, оставить дома рядом с собой навсегда. — Ты уже всё собрал? — спросил Финн. — Всё, что нашёл, — обречённо произнёс он. — Главное, что документы здесь. На остальное похуй уже. — Пойдём, я помогу найти остальные вещи, — предложил Беллами. — Ты же сказал, я могу их вообще не собирать! — озлобленно рявкнул Джон. — Ты ноут хоть взял? — спросил Блейк, игнорируя его злость. — Не взял. И не возьму. Я сказал уже, что мне от тебя ничего не нужно. — Джон, твой ведь комп мы уничтожили. Как ты собираешься заниматься программированием и работать без компа или ноутбука? — Найду другую работу. Не переживай. Не сдохну без твоих подачек. — Ты серьёзно из-за гордости собираешься отказаться от дела, что тебе нравится? — А мне много, что нравилось. Особенно то время, когда ты не издевался надо мной. Жаль, не слишком продолжительное. — Джон, пожалуйста, — Беллами просил мягко и обеспокоенно. — Не надо из-за меня забрасывать свою жизнь. У тебя всё так отлично получается. Прошу тебя, забери хотя бы ноутбук, он тебе нужен.       Мёрфи поднял на него взгляд, переполненный злобой и болью. Он выжег Беллами до костей этим взглядом, а после произнёс: — Мне нужен был ТЫ. А теперь мне вообще нихуя не надо.       После чего парень направился на выход, а Финн поспешил за ним. Беллами парой фраз был обезоружен. Остался стоять на месте и смотреть в ту сторону, где несколькими секундами ранее ещё был Джон.

***

      Дом словно бы стал холоднее, потемнел и осунулся. Тишина стала гробовой. Как только Джон вышел из этих стен, он забрал с собою всё то, что делало эту жизнь прекрасной. Вся теплота и нежность этого мира была в нём. Без него всё бесцветное. После него остались лишь руины. Эти руины от надежды на лучшее, на то, что Беллами ещё стоит чего-то настоящего. Когда-то он этой надежды лишился. И жил без неё всё это время. Хоть и жизнью это было сложно назвать. Но он жил с огромной дырой в сердце, жил, как умел, хоть и не совсем получалось. Из-за этой сквозной дыры всё летело мимо, Беллами всё пропускал мимо, выкидывая, не жалея. Он был уверен в том, что в его жизни теперь будет всегда так: люди кругом будут лгать и лицемерить, в тяжёлый момент будут добивать самые родные, исподтишка воткнут нож в спину, стоит только довериться, стоит пасть на колени из-за великой любви, как любимый человек тут же превратится в палача. Он жил в отчаянии. Успешно скрывая её за ледяным безразличием. Вряд ли кто понимает, что всё это время он страдал от этого больше всех.       Он предпочёл надеть маску, залезть в толстую броню. Он решил, что будет бить первым. Всегда будет бить первым. Он решил будет видеть врагов даже в тех, кто целует, и будет всегда готов ударить первым. Это своего рода тюрьма, одиночный карцер или даже пыточная для человеческого сердца. И это сердце было от того железным, потому что находилось в кандалах. И непонятно, где Джон взял чёртов ключ, но он снимал цепи, сносил тюремные стены, а Беллами не решался покинуть свою уютную безопасную тюрьму. Не желая покидать её, он стрелял по тому, кто пытался его освободить и осчастливить. Джон ловил собою пули, но не уходил. Последний выстрел был слишком тяжёлым. Он задел их обоих. Теперь оба истекают кровью.       Как бы Беллами не пытался отвлечься на работу, и как бы того не требовали навалившиеся дела, сделать это было практически невозможно. Хотя Беллами всегда мог переключиться на работу, сделать себя роботом, отключить все чувства. Но ведь Джон был здесь совсем недавно. Он ходил по этим комнатам. Весь воздух словно бы пропитался его запахом, согрелся его теплом. А потом он ушёл. Оставил Беллами лишь свою ненависть. Послышался стук в дверь. Беллами хоть и понимал, что это не Джон, но позволил себе согревающую душу наивность, что это мог быть он. Вдруг он решил забрать оставшиеся вещи. Хотя вряд ли бы стал возвращаться снова спустя два часа. Беллами открыл дверь и увидел того, кого бы меньше всего хотел видеть. — Что ты здесь забыла? — И тебе привет, — с усмешкой ответила Кларк. — Ты вопрос не расслышала? — Я знаю, что Джона здесь нет. — И что? Поэтому ты решила, что ты мне здесь нужна? — Может быть внутри поговорим или так и будешь держать меня на пороге?       Беллами жестом пригласил девушку внутрь и закрыл дверь, после того как она вошла. Кларк вальяжной походкой проплыла по гостиной, села на диван и закинула ногу на ногу. Беллами подошёл к дивану, но остался стоять возле него. Он всем видом и тоном выражал своё нежелание её видеть. — Чай не предлагаю, так как ты скоро уйдёшь. Говори, что хотела, и вперёд. — Я пришла поддержать тебя, — с излишним добродушием ответила девушка. — Себя поддержи, — огрызнулся Беллами. — Хватит на мне злость срывать. Не моя вина в том, что он ушёл. — Ты пришла поиздеваться, а не поддержать меня. Сказала бы, как есть. — Скорее, хотела для себя кое в чём разобраться. — Кларк поправила своё тёмно-лиловое платье. Выглядела она так, словно собралась на ковровую дорожку. Постаралась с укладкой, макияжем, залезла в красивое обтягивающее платье, которое, казалось, малость ей жмёт. И не забыла нацепить на лицо игривую хищную улыбку, которой однажды зацепила Блейка. — Ты вообще понял наконец, чего хочешь? — Теперь да. — Но уже поздно, так ведь? — Она прищурила взгляд, сделала вид, что листает Беллами как открытую книгу. — Ты думаешь, он простит тебе это? — Это не твоя дилемма, Кларк. Иди и спи спокойно. — Я тебе что мусор под ногами? — раздражённо отбросила она. — То сам приходишь, то гонишь меня. Думаешь, что со мной так можно?       Беллами закатил глаза, мысленно взрываясь, но смог сдержанно произнести: — Прошу тебя, просто скажи, чего тебе от меня надо? — Чтобы ты понял, что из Джона ты выжал всё, что можно было. Оставь его в покое наконец. Ты не вернёшь прежние отношения. Проще начать новые. И пробовать всё сначала. — Блейк вслух рассмеялся, прервав её. Девушка бросила в него обиженный взгляд и в упрёк спросила: — Что смешного? — Ты правда не понимаешь? — насмешливо произнёс парень. — Ты мне нахуй не нужна! Ты была интересна только для того, чтобы потрахаться. Мне вообще никогда не была интересна ты и то, что с тобой происходит. И я никогда этого не скрывал. Скажи, нахрена я тебе после этого сдался? Ты же красивая девушка, у тебя мозги в голове есть, ты уверенная в себе. Нахрена ты прилипла ко мне, будто бы вокруг нет мужчин, которые будут больше ценить тебя? — С другими мне скучно. — А со мной так весело, что лучше ну его нахуй! — А по поводу твоего отношения ко мне. Сегодня не нужна, а завтра буду. Этот вопрос решаем. Да ты и сам придёшь ко мне, когда осознаешь, что двери назад навсегда закрыты. Поломишься в них, набьёшь шишки и приползёшь ко мне зализывать раны. Ты более предсказуем, чем о себе думаешь, — с некой долей надменности в голосе произнесла Кларк.       Беллами пронзил её убийственным взглядом и процедил со сдержанной злостью: — Пошла нахуй.       Девушка ехидно усмехнулась, поднялась с дивана и грациозно прошла мимо парня, покачивая бёдрами. Она остановилась совсем рядом с ним и произнесла с невозмутимой издевательской нежностью в голосе: — До скорой встречи, милый.

***

      В попытке сбежать от собственных мыслей вечером Блейк приехал к Миллеру — единственному человеку, который готов понять и принять всегда. Он тот, кто не станет лезть в душу, не станет учить жизни, призывать к совести и осуждать тоже не станет. — Да, детка! — радостно воскликнул Миллер, попав в самый центр мишени дротиком. — Ты проиграл, Брайан. Раздевайся. — Да хватит уже, — с улыбкой запричитал парень. — У тебя же уже даже девушка появилась. — Да у меня каждую неделю может девушка появляться, и что теперь? Мои чувства к тебе, дружище, никогда не померкнут.       Беллами забавлялся с друзей, сидя на диване в обществе бокала бурбона. Миллер подошёл к Блейку и предложил: — А ты хочешь сыграть в дартс? — На раздевание? — усмехнулся Беллами. — Почему бы и нет? Ты теперь птица свободного полёта.       «Скорее, свободного падения, » — пронеслось в голове горькой насмешкой над самим же собой. — Я бы сыграл во что-нибудь посерьёзнее, — произнёс Блейк. — Ничего жизнеопасного не предлагать, — предупреждающе обозначил Нейт, достаточно хорошо зная своего друга и видя его состояние насквозь. — Я тебя к стулу привяжу. — А я бы хотел пострелять. — Ну только если не в людей. — Людей, пока, не за что. А себя — бессмысленно. Бежать от ответственности в могилу — не мой выход. — Так для чего тогда? Собираешься потренироваться, чтобы вернуть Джона под дулом пистолета? — Он и под дулом пистолета пошлёт меня нахуй, — безнадёжно произнёс Беллами. — Да я вообще удивляюсь, как он тебя ножовкой на части не распилил. Надо же какое самообладание у пацана, — высказал Миллер. Брайан стоял рядом и ничего не говорил, вид у него был какой-то мрачный. Казалось, из него выкачали всю душу, и он просто пытается выглядеть так, будто с ним всё в порядке. — Ты вообще, что планируешь дальше? С Кларк жить? Или и дальше будешь Джона терроризировать? — Миллер спросил об этом так легко и небрежно, словно спросил о том, сколько ложек сахара в чай класть. За это Беллами его особенно любил. — Меня интересует только Джон. — Думаешь, он вернётся?       Беллами задумался о том, что Нейт ведь на всё смотрит шире, а ещё он беспристрастен и объективен. И задаёт он вопросы не потому, что сам не знает на них ответ, а потому что хочет понять, знает ли ответ Блейк. — Я бы послушал, что ты по этому поводу думаешь. — Джона, может, ты и вернёшь, но его доверие… — Миллер с сомнением отрицательно покачал головой. — А как мы уже говорили, без доверия отношения обречены. Так что вы сойдётесь, помучаете ещё друг друга, но конец у этой истории всё равно плачевный. — Всё так безнадёжно? — спросил Беллами, наполняясь удушающей безысходностью. — Не, ну не бывает так, чтобы выхода не было. Чудеса случаются. Если, например, Джона об стенку головой хорошо тюкнуть, он память потеряет, и тогда ещё есть шанс. — Может, стоит сейчас всё прекратить? — заговорил молчавший до этого Брайан. — Так у тебя и у него появится шанс встретить своего человека. — Джон — мой человек, — с уверенностью заявил Беллами. — Ты уж извини, но своего человека не хочется променять на кого-то другого, — усомнился Брайан.       Становится всё тяжелее существовать, когда кругом люди, видящие только верхушку айсберга, строят выводы, уверенные, что всё в этой жизни понимают, и их устоявшиеся взгляды — это истина, в рамки которой должен умещаться весь мир. Никто не думает о том, что шрамы искажают так сильно, что потом уже не в какую форму не пролезть. Но Беллами не винил никого, и тем более Брайана, понимая, что как сытый не поймёт голодного, так и здоровый несломленный человек не поймёт того, кого однажды весь мир размазал по асфальту, того, кто потом себя по кусочкам с этого асфальта собирал и пытался снова собрать в целого человека. — Вокруг меня всегда есть кто-то, кто обожает меня, восхищается, хочет к себе привязать. Таких людей может быть даже много, и они всегда есть, на каждом этапе моей жизни. Но я никому нахрен не нужен. В самый тяжёлый период моей жизни, я оставался один, а все те «любящие» куда-то испарялись, или же добивали. Но не Джон. Он стоял рядом, когда на кону стояла его жизнь, он готов был всё отдать, принимать удары на себя, чтобы закрыть от них меня. В этом мире нет человека более моего, чем он. — Тогда зачем ты сделал всё, чтобы потерять его?       Беллами посмотрел на друга и, выворачивая наизнанку душу от горечи и сожаления, печально произнёс: — К сожалению, иногда осознание ошибки приходит тогда, когда ничего уже не исправить. — Я же звонил тебе, когда он пришёл, — вернулся в диалог Миллер. — Ты что-то дохуя неосторожным стал. На тебя даже не похоже. — Потому что я этого не планировал, — высказал Блейк и устало потёр лоб. — Я какого-то хрена так набухался, что мозги не работали. Последний раз я так напивался лет пять назад. А тут ещё и Кларк прилипла. Мы с ней порвали, я не собирался больше с ней спать. Я вообще хотел с Джоном к тебе приехать, а тут этот чёртов Финн позвал его на репетицию. Я сам не понимаю, как это всё вышло. Нахуй я приезжал, нахуй решил так напиться.       События в тот злополучный вечер произошли словно бы без его ведома. Будто Блейк собой не управлял, и сам не успел что-либо осознать, как всё начало рушиться на его глазах. Если бы он только мог предвидеть, каким слабаком окажется, что снова подастся тревоге и алкоголю, он бы привязал себя к Джону чуть ли не в буквальном смысле, ни на шаг бы от него не отошёл. Но он же живёт иллюзией, что всё всегда контролирует, что он сильный и непоколебимый. А потом расхлёбывает последствия после краха своей эфемерной непоколебимости. И последствия эти порой очень жестоки. — О-о, — понимающе протянул Нейт. — Алкогольное опьянение и прилипшая девушка — опасная смесь. Ну тут все силы природы были против тебя. Если честно, напоминает чью-то предусмотренную ловушку. Неспроста Джон приехал и целенаправленно тебя искал именно в этот момент. Кажется, среди наших завелась крыса. — Я знаю эту крысу в лицо, — горько усмехнулся Беллами. — Двадцать один год её жизни знаю. Качал её на руках, когда была ещё совсем маленьким крысёнком. — Ох, дружище, — сочувственно произнёс Нейт, положив руку на плечо парню. — Меня это уже не цепляет. Октавия давно является последним человеком, которому я могу доверять, и первой, от кого я могу ждать нож в спину. — Такие разговоры на сухую плохо переносятся, — сказал Миллер и разлил ещё бурбона по бокалам.       Парни засели втроём за разговорами. Тяжесть, лежащая камнем на сердце, уже была разбавлена алкоголем и дружескими беседами. Но мысленно Беллами так часто переносился к Джону, смотрел в его голубые глаза и нежно гладил лицо кончиками пальцев. Он вспоминал, как Джон говорил: «Я люблю тебя. Чтобы ты не делал. Даже если хочешь играть мной. Просто помни это и, пожалуйста, не заиграйся». По телу от этих слов снова прошлась болезненная дрожь, захотелось снять с себя кожу. Он позволял всё. Он отдавал всего себя человеку, который, как ему казалось, его не любил. Он смирялся с этой мыслью; он ложился с этим человеком каждую ночь в постель, зная, что тот не любит его; он уже прямо в глаза почти говорил: «Что хочешь делай со мной, только не убивай». Джон так редко выражал свои чувства словами, но за него это делали его взгляд, его прикосновения, пропитанные обезумевшей нежностью, его жертвенность, безропотная покорность при его несносном гордом характере. Его любовь можно было выставлять как самый ценный экспонат в музее в качестве редчайшего раритета. Если бы чувства имели форму и тактильность, его любовь охватила бы весь мир и взорвала его. И Беллами искренне не понимал, за что, почему именно его? Он не видел в этом везения или удачи. Эта ответственность слишком тяжёлая. Беллами был не готов к тому, чтобы его так любили. Он изначально был не готов к такому роду ответственности. Она так резко возлегла на него, что он не успел и опомниться. Беллами был к ней не готов, потому что сам не готов был кого-то любить. Вот и не удержал. И теперь снова находится под обломками собственноручно разрушенного счастья.       Миллер отошёл в другую комнату поговорить по телефону. Разговор между Беллами и Брайаном особо не клеился. Всё-таки Брайан был чем-то опечален. Ведь обычно ребяческая улыбка с его лица не сползает. — Когда узнал о нас с Кларк, как к этому отнёсся? Она же тебе нравилась, — спросил Беллами. Хотя сам не верил в его симпатию к Кларк, просто решил начать разговор. — Ну я был не слишком удивлён. Ты заметный, притягательный. Люди рядом с тобой теряют голову, будто под гипнозом, — Брайан говорил это с плохо скрываемым осуждением. — Твой комплимент звучит, скорее, как упрёк. — Потому что это не комплимент. — Осуждаешь меня? — произнёс Беллами, криво усмехнувшись. — Все меня осуждают. — Кроме Миллера. — Он не осуждает, но и не хвалит. — А ты ждёшь, чтобы тебя похвалили? — Я жду, когда все перестанут лезть не в своё дело. Почему-то люди любят добивать тех, кто упал. В них просыпается стадный звериный инстинкт. Они нихрена не знают и даже не пытаются вникнуть, разобраться. Они просто видят, как в человека бросают камни, и делают тоже самое. Знал бы ты, как это круговая порука, которую готов поддержать каждый «знающий», «всё видящий» и «понимающий» бывает разрушительна. Я не жалуюсь. Просто инфа тебе на размышление.       Брайан изменился во взгляде, потеплел и даже стал выглядеть несколько виноватым. — Я не враг тебе, Беллами. Никогда не был. Никогда и не буду. Потому и тяжело оставаться в стороне, когда всё это касается нечужого человека. Ещё тяжелее, когда хочешь поддержать друга, но не можешь найти ему даже оправдания. Тем более, что во всей этой истории, ты не выглядишь человеком, нуждающимся в поддержке. Скорее, в ней нуждается Джон. — А я никогда не выгляжу человеком, нуждающимся в поддержке. Это значит, она мне не нужна?       Дожили. Беллами уже почти в открытую говорит о том, что ему нужна помощь. От этого даже стало как-то неуютно. Хоть Беллами и по-прежнему держит на лице маску гордяка, не нуждающимся в сочувствии, но Брайана цепляют его слова, он ловит их искренность, впервые заглядывает дальше того, что лежит на поверхности. — Вот тебе моя рука, — произнёс Брайан, протянув ему руку. — Но она пуста, — с ухмылкой говорит Блейк.       Брайан улыбается: — Сейчас исправим. — И тянется за бокалом бурбона.

***

      На кухне горела тусклая лампа. Джон только теперь заметил, насколько тусклое освещение в его квартире, после того как провёл полтора года в доме Беллами. Там всё иначе. Там жизнь была такой, какой она должна быть. Здесь всё было запустелое и неуютное, невзрачное и убогое. Эту квартиру Джон всегда ненавидел, и себя в ней ненавидел. Только там Джон мог забыть об этом чувстве. Он забывал о своей ненависти к себе, когда Беллами обнимал его. Потому что Джон мог думать только о своей любви к нему, она пропитывала его полностью, и Джон забывал обо всём, что тяготило его, он забывал даже себя, растворяясь в этой любви. Теперь же сложно понять, что разрушительнее: одиночество и самоистязание или же любовь к тому, кто вытирает об неё ноги.       Как же жестоко осознавать, что его любовь для Беллами всегда была лишь игрушкой, забавой, тешащее его самолюбие. Почему-то Джон думал, что Беллами хотя бы уважает эти чувства. Но его истинное отношение к Джону можно описать одной лишь фразой: «Где поставить печать и подпись?» Хотя ведь и до этого он много раз показывал своё отношение, но Джон лишь проглатывал. Все его: «Я занят», «Отъебись», «Закрой свой рот, Джон», «Я учёл, что тебе моё решение не нравится. Но менять я его не собираюсь», «Вернись сейчас же или можешь вообще больше не возвращаться» и всё в таком духе. Зато если Беллами захочет потрахаться после того, как морально изнасилует и выпотрошит всю душу, Джон не может сказать нет, иначе последует: «Мне может найти того, кто хочет?» Но Джон готов был терпеть всё, только чтобы быть рядом и продолжать дарить свою любовь тому, кому на него абсолютно плевать. Вот же идиот! Но ведь у любого терпения есть предел. Джон очень надеялся, что это предел. Что дальше терпеть он уже не сможет.       Финн притащил водку, заказал пиццу, сказал, что они сегодня напьются вусмерть. Джону этот план очень понравился. Он курил прямо за столом на кухне, как делал в последнее время постоянно. — Твоя квартира превратилась в одну огромную пепельницу, — подшутил Финн. — Да похуй, — ответил Джон, закуривая очередную. Он был всегда чистоплотен, в его маленькой бедной квартирке всегда было свежо и чисто. Это был своего рода протест. Ведь видя перед собой пример папаши-свиньи, он сам себя с детства стал приучать к порядку, только для того, чтобы не быть на него хоть чем-то похожим. Он не был излишне педантичным, не то чтобы пытался доводить квартиру до стерильной чистоты, но всё же порядок был для него важнее, чем для многих мальчишек его возраста. Но сейчас ему так на всё было похрену.       Алкоголь со временем развязал Джону язык. Он так много молчал всю свою жизнь, не привыкший делиться с тем, что его так мучает, боясь показаться перед кем-то жалким и слабым. Теперь он не мог остановить поток слов. Он всё выливал на бедного Финна без остановки. — Я как полный идиот. Хотя почему как? Я и есть идиот… чёрт! Я пытался рассмотреть в нём какую-то душу. Хотя бы такую, — Джон показал Финну маленькое расстояние между пальцами, словно он держит невидимую горошину. Взгляд его был пьяным и растерзанным от боли. — А нет там нихуя! Там одно его невъебенно огромное эго, которое я боготворил всё это время! А ему нахуй никто не всрался. Он ведь такой охуенный, вокруг него всегда полно людей, готовых его эго боготворить. Он, блять, обделённым не останется! Вот урод! Чёртов выродок! — Джон сорвался на крик, полный горечи и злобы. Его интонация часто менялась, то на жалобную, то на обозлённую. Финн молчаливо слушал, не желая сбивать поток его откровенности. Он подливал алкоголь в опустошающуюся рюмку друга, внимательно слушая, участвуя в разговоре, не произнося ни слова, понимая, что Джону надо просто выговорить, выкричать и выплакать свою боль. — Нахуй я так лоханулся?! Кто бы мне сказал тогда, когда я его встретил: «Беги! Беги от него нахуй, да не оглядывайся, придурок! Он же тебя вместе с костями сожрёт!» А как он так живёт? Как его земля носит? Нахуя она его носит? Он же такой отвратительный. Только с виду такой весь красивый и охуенный, а душа прогнившая. Он вообще не стоит, чтобы его хоть кто-то любил. Никто не заслужил такого дерьма. Потому что его любить — это самое страшное наказание. У него сделка с дьяволом, он его правая рука, заведующий адом, блять! Ну почему тогда я? Что я такого ужасного сделал, Господи?!       После он выдохнул, немного успокоившись, выпил стопку водки залпом, и всё продолжал сокрушаться. — Вот я вспоминаю, что было между нами до того, как он позвал меня жить вместе с ним, — уже спокойнее вспоминал Джон. — Он просил меня не уезжать, говорил, я нужен ему. И я понимал, что ему нужен идиот, готовый его терпеть, а я просто отлично гожусь на эту роль. И ведь нихуя не изменилось! Вот серьёзно! За год наших отношений, что мы прожили в одном доме. Я не стал ему нужнее за этот год. Как? Как он может так относиться к людям?       Мёрфи хватался за голову, стягивая свои волосы пальцами, словно желая их вырвать. После отпускал и глубоко выдыхал. Руки безвольно падали на стол. Всё тело горело дикой болью. Джон уже думал, что его скоро станет снова трясти как в лихорадке, а тело начнёт частично неметь. — Он прямо при мне говорил Брайану, что любовь — это бесполезная трата времени, что от любви только дерьма можно ждать. И после трахал меня, как ни в чём не бывало. А я выл по ночам в истерике. Потом пришлось выслушивать от Брайана, что Он не ценит меня нихуя, что это всё хуйня, а не отношения, — Джон выплёвывал слова с горечью и с отвращением, а взгляд Финна становился всё тяжелее и сочувственнее. — Когда мы ссорились, если я был не согласен с ним, он готов был меня сломать на части. И после этого он приходил ко мне в постель и говорил, что если я с ним не трахнусь, то он пойдёт трахнется с кем-то другим. Рассказывать о том, как он после этого меня выеб так, как будто я уже сдох и боли не чувствую? — На его лице вытянулась злая болезненная усмешка, а на лице Финна отражался шок, который он и не пытался скрыть.       После Джон снова закурил, бросив отрешённый взгляд в пустоту перед собой. Облизав пересохшие губы, он продолжил выливать скопившуюся боль наружу: — Может на это он и рассчитывал? Что хуже мне уже быть не может после его «ласковых» слов. А я после всего этого боялся сделать неверный шаг, для меня его злость была страшнее смерти. Его друг мне в любви признался, а Я ссался, что Беллами об этом узнает, ведь тогда МНЕ, возможно, здорово влетит. Хотя, казалось бы, при чём тут я? Я был не при чём. Я не давал никому повода, никого не пытался соблазнить. Но меня пиздец как трясло, что он узнает. — Какой ещё друг? Ты не рассказывал, — поинтересовался Финн. — Я не могу сказать. Не моя это тайна. — Атом что ли? — усмехнулся друг. — Ты придурок? — серьёзно, но беззлобно спросил Джон. — Но вот это был бы точно пиздец, согласись. — Да и так не сказочно. — Это да. Ты многого натерпелся от него. Страшно представить, что я не знаю и половины. — Может мне убить его? — на полном серьёзе спросил Джон. — Ну чтобы точно к нему не вернуться. Может заказать его киллеру?       Финн неодобрительно посмотрел на друга и убрал его рюмку со стола: — Тебе хватит на сегодня. — Диксон говорил мне грохнуть его, а я не слушал. Слушать надо старших братьев! Они хуйни не скажут. А ведь даже Диксон не представлял такой опасности, как этот мудак. — У тебя есть брат? — удивился Финн. — Был. Тот ещё долбоёб. Но он мёртв. Слава богу.       Джон ненадолго замолчал. Казалась, он выпустил из себя всю злость, на неё уже не было сил. А боль осталась. Жалость к себе, хоть такая мерзкая и ненавистная. Непонимание, почему всё так происходит в его жизни. Почему он не стоит элементарного уважения хотя бы, не говоря уже о любви, ведь даже этого он не просил. Всё чего он хотел, так это того, чтобы его не убивали за его любовь. — Почему всё так, скажи? Мне ведь никто был не нужен. Никто! С тех пор, как я влюбился в него, я перестал даже себе принадлежать, только ему. Я и в мыслях не мог быть с кем-то другим. Я всё ему отдал, всего себя. А секс у нас вообще был в любое время, как только он захочет, и я делал всё, что он захочет, все его пожелания в любое время суток. Даже когда я уставал, измученный от плохого сна и депрессии, я трахался с ним пол ночи, когда мне завтра с раннего утра на работу ебашить, ещё и завтрак ему находил сил приготовить. Что же ему, сволочи, не хватало? Я ему надоел? Захотелось чего-то нового? Неужто я хуже неё? Что же он забыть её так давно не может? — Это не в тебе дело, — уверенно возразил Финн. — Запомни, его измены — это не твоя вина. — Мне было с ним так хорошо. За всю свою ёбанную жизнь по-настоящему счастлив я был только с ним, — с щемящей грудь тоской предался воспоминаниям Джон. Теперь в его голосе не было и грамма злости. Была даже нежность, пропитанная отчаянием и безнадёжностью. — Мне было так хреново всю жизнь, теперь стало ещё хуже, но в промежутке… я был так счастлив. Поэтому теперь так больно — потерять это. Как бы он мной не пренебрег, какую бы боль не причинил, я всё равно храню так бережно в памяти его тёплую улыбку, желание целовать его губы так, словно бы с его уст никогда не слышал жестоких слов. Когда мне было так страшно, я хотел только сдохнуть, он прижимал меня к себе поближе, и я снова начинал дышать. Стоило мне только почувствовать себя одиноко среди толпы, он подходил ко мне и брал меня за руку, хотя только что, казалось, не замечал меня, общался с друзьями, смеялся с ними. Я измучил его своей паранойей, но он не отпускал меня. Он говорил мне: «Всё хорошо. Я рядом», и мир не казался уже таким страшным и чужим, становился тёплым, доброжелательным. Он научил меня так открыто смеяться, как в детстве. Он научил меня не бояться говорить о своих чувствах и быть сильнее своих страхов. Я стал таким смелым с ним. Знаешь, я никогда не чувствовал себя лучше и не чувствовал себя нужнее, чем с ним. Обо мне так никто не заботился. Он спрашивал: «Что ты хочешь/Как ты хочешь/А хочешь…?» А я ничего и не хотел больше, только держать его за руку и чувствовать его тепло. Никто не интересовался тем, что я хочу. А он спрашивал постоянно, как у меня дела и нужно ли мне что-нибудь. Я был так счастлив, что мне было уже всё равно на то, что он меня не любит.       Джон не заметил слёз на своих щеках. Он утонул во воспоминаниях, режущих его без ножа. И он так не хотел их лишаться, предпочёл бы даже умереть под их тяжестью. Как же так случилось, что самый ужасный человек в его жизни одновременно самый прекрасный и нужный? — Ну вот как с ним можно жить? Запереться на отшибе мира? На необитаемом острове? Там бы он только русалок трахал, если бы нашёл. Как хорошо, что русалок не существует, — Джон выронил последнюю фразу с вымученной усмешкой и слезами на глазах. Он посмотрел на Финна, встретил его взгляд, переполненный таким острым сочувствием и болью, словно бы он прочувствовал всё на себе. Джон удивился этому, и понял, что слишком много вылил на него и пора остановиться. Ведь он и так уже высказал всё, что мог. Сил уже не осталось. А боль хотя бы немного подотпустила. Может, ненадолго, но стало легче. Джон и не думал, что ему хоть что-то может помочь. Хоть и саму проблему это вообще не решает.       Вывернув душу наизнанку и высказавшись, Джон ощутил резкую нужду в Беллами. Так захотелось услышать его, увидеть, прижаться к нему и целовать его плечи. Это было полное безумие, но Джон устал против него сражаться. Он посмотрел на свой телефон, уже мысленно отправил ему сообщение: «Я тебя ненавижу, тварь, но так сильно скучаю». Пришлось взять себя за горло, чтобы этого не сделать. — Финн, можешь спрятать от меня мой телефон? — попросил Мёрфи. Он сам не доверял своей ебанутости, приправленной алкогольным опьянением и безумной мазохистической зависимостью от Блейка. Финн ничего не спрашивая, забрал телефон Джона к себе. А после разлил ещё водки по рюмкам, подвинув одну из них другу.

***

      Уже была поздняя ночь, когда Беллами мялся у двери, решаясь позвонить в звонок. Он готовил себя к тому, что его будут прогонять, ненавидеть и материть. К этому было непросто подготовиться. В принципе, смотреть на Джона и не иметь возможности к нему прикоснуться — жёсткое испытание, для которого требуется нечеловеческая сила воли. Вот для того, чтобы легче было справляться с самоугнетением, которое жестоко обостряется при виде Джона, его злости и слёз, Беллами и выпил перед тем как приехать пару бокалов бурбона с друзьями. Правда был абсолютно трезв, но уверенности в себе хоть немного прибавилось.       В руке он держал сумку, в которой привёз оставшиеся вещи Джона. Как бы он не хотел их оставить, но он понимал, как эти вещи нужны парню, что остался сейчас без денег и отказывался от всего, что Беллами тому когда-то покупал. Так же Блейк припрятал в тех вещах ноутбук, надеясь незаметно протащить его в дом Джона.       Беллами звонит в дверь. Какое-то время ему не открывают. Возможно, Джон уже спит, или просто не хочет открывать. Блейк звонит ещё раз. Дверь открывается на удивление быстро и просто, только со второго звонка. Беллами рассчитывал на то, что будет ломиться и уговаривать Джона открыть. Но парень открыл дверь и даже не стал прогонять. Он отошёл от двери и прижался спиной к стене, словно ему было тяжело держать своё тело, и нужна была опора. Он выглядел сонным и выжатым до последней капли, не имея ни моральных ни физических сил. Беллами беспрепятственно вошёл на порог прихожей и прикрыл за собою дверь. Джон молчал и смотрел на него так беспристрастно, не выражая никаких эмоций, словно бы не до конца ещё осознал, кто пришёл, словно вот-вот придёт в себя, разозлится и начнёт прогонять. — Извини, если разбудил. — Что ты здесь делаешь? — спросил Джон тихим, усталым голосом. — Я привёз твои вещи, что остались, — Беллами показал сумку, но Джон никак не отреагировал. Каким же спокойным он был от усталости. — Ещё я пришёл увидеть тебя. — Я пьян, — объяснился Джон, хотя по нему и так это было заметно. — Это даже к лучшему, — со сдержанной улыбкой ответил Беллами, оценив тот фактор, что пьяным Джон на него не злится и не выгоняет.       Парень ничего не сказал и отправился на кухню. Беллами воспринял это как приглашение. Он оставил сумку возле входа в гостиную и заметил спящего Финна на диване. Внутри возгорелась жгучая злость и ревность от того, что этот тип теперь у Джона на ночь остаётся, но Беллами использовал всё своё самообладание, ведь он не в той сейчас ситуации, чтобы хоть как-то высказываться по этому поводу. Он прошёл на кухню за Джоном. На столе был бардак из бутылок, переполненная окурками пепельница. Такая обстановка была непривычной для квартиры Джона. — Вы отмечали твой уход от меня? — Типа того, — ответил Джон, сидевший за столом и едва ли не засыпающий на ходу. — Если хочешь допей, что тут осталось. — У меня сегодня не праздник, — с печальной улыбкой произнёс Блейк, сев рядом с парнем на стул и рассматривая его, поглощая глазами его родной облик. — Можешь выпить с горя, — невозмутимо предложил Джон. После он начал оглядываться по сторонам и что-то искать. — Здесь где-то пицца оставалась. Хоть и холодная уже. — Не найдя то, что искал, парень встал с места, стал ходить и искать по маленькой кухне, задавая себе риторический вопрос: — Куда её Финн убрал? — Постой, не суетись. Ты забыл, что я не особо желанный гость? — остановил его Беллами, удивлённый такому радушному приёму.       Он аккуратно взял парня за руку, чтобы тот остановился, и замер, когда осознал, что Джон не вырывается. Беллами вцепился в его руку и уже ни за что был не готов отпустить её. После он притянул парня за руку ближе к себе и усадил на свои колени. Тот поддался словно тряпичная кукла. Беллами было не по себе от этого, он боялся снова сделать что-то не так, и что Джон обвинит его в том, что он относится к тому как к своей собственности. Но желание прикасаться к нему стало настолько непреодолимым, просто обнять, Беллами не думал о чём-то большем. И Джон ведь сейчас не сопротивляется, а значит Беллами не делает ничего плохого. Но он всё же очень осторожно следит за его эмоциями, чтобы вовремя остановиться. Джон сейчас был слишком уставшим, чтобы проявлять хоть какие-то эмоции, он был безжизненно обессилен. А оказавшись на его коленях сам прижался к парню, обвил руками его спину и положил подбородок на плечо. Беллами аккуратно обнял любимого, его руки подрагивали от вновь обретённой возможности прикасаться к нему. Внутри словно тысячи иголок пронзили с ног до головы, и дышать хотелось всё реже, чтобы ни на что не отвлекаться. Чтобы только чувствовать тепло его прижимающегося тела. Дыхание Джона же наоборот участилось, стало громче и обрывистее, Беллами чувствовал каждый его вдох. Мёрфи вцепился руками в его шею так крепко, зарылся в его волосы, стянул футболку парня на спине, сжав ткань в кулаке. Вскоре Беллами понял, тот плачет. Как много эмоций он вытягивает из этого стойкого парня, который такому в своей жизни противостоял, что мало кому под силу. И как только дело касается его чувств к Беллами, он становится бессильным и беззащитным, он не может сдерживать эмоции.       Беллами нежно погладил его по спине и прошептал, просто не было сил говорить громче: — Вернись ко мне. Всё будет по-другому, я обещаю.       Тишина наполнилась осязаемым молчанием. Джон просидел так ещё с пару минут, пока эмоции не вернулись хотя бы под частичный контроль. После он поднял лицо к Беллами, заглянул ему в глаза растерзанным взглядом. Он выглядел таким невинно чистым с растрёпанными волосами, влажным от слёз лицом и с честной уязвимостью во взгляде, ничем не прикрытой. Он не пытался прятаться за равнодушием. Он не скрывал того, как ему было больно. Он смотрел прямо в глаза, расстояние между их лицами было в несколько сантиметров, руками вцепившись в его плечи, и произнёс сорвавшимся от боли голосом: — Зачем ты всё время убиваешь меня? Я же не сделал тебе никакого зла.       Только Беллами хотел ответить, как Джон резко запротестовал: — Молчи! Пожалуйста. Не отвечай. — После он склонил лицо так близко, что задевал своим дыханием, и прошептал: — Поцелуй меня.       Беллами прильнул к его губам, аккуратно проник в его рот языком, так ласково и неторопливо целуя его. Они оба утонули в нежности друг к другу, опьянели от неё и желали захлебнуться в ней. Они целовали друг друга так рьяно и безудержно, словно никто из них не готов был когда-нибудь остановиться. Они истязали друг друга нежностью до сбитого дыхания, до срывающихся тихих стонов, до дрожи в руках от исступленных объятий. И в этом не было ни грамма пошлости и желания обладать друг другом. Им обоим было совсем не до сексуального желания. Они так сильно хотели слиться во что-то одно, быть в друг друге, как единое целое, что невозможно разорвать и рассоединить. Этого требовали не их тела, а их сердца, что нуждались в близости, интимнее вожделения.       Блейк взял лицо парня в руки, очертив его контур пальцем, посмотрел в глаза и произнёс: — Я никогда не отпущу тебя. — Значит, ты будешь издеваться надо мной всю мою жизнь? — Как только Беллами хотел ответить, Джон закрыл его рот ладонью и вновь остановил его: — Нет! Молчи. Любые твои слова делают мне больно.       После чего Джон поцеловал свою же кисть руки, которой закрывал его губы, уронив крупные слёзы из глаз. Беллами смотрел на него, разрываемый беспомощностью, из-за всех сил желая унять его боль и обогреть, но абсолютно не зная, как это сделать. Он сам выгорел дотла. Как он может согреть? — Ты представить не можешь, как я устал тебя любить, — срывающимся на шёпот голосом говорил Джон, не отводя глаз, измученных страданием. — Ты столько раз меня ранил, что я уже жить не хочу. Я же не пластмассовый, как ты этого не понимаешь.       Джон снова поцеловал его через свою руку, всё ещё прижимая ладонь к его губам. К горлу подкатил ком от этих слов, а беспомощность так обострилась, что Беллами уже физически ощущал, как она рвёт на части. Всё на что хватило сил, так это поднять руку и ласково погладить его лицо. Они оба ни на секунду не разорвали стремительные чувственные взгляды глаза в глаза. Пока внутри взрывались бесчисленные мины, Беллами обволакивал теплом, вцепившись взглядом в своего мальчика и мысленно проговорил, глядя ему в глаза: «Я безрассудно люблю тебя». Произносить вслух страшно теперь совсем не потому, что Беллами боится это признать. Боится это признать теперь Джон. Беллами накрывает его руку своей и целует его ладонь, после чего опускает её со своего лица и прижимает Джона к себе ещё ближе. Парень кладёт голову ему на плечо, и они долгое время не решаются прервать молчание друг друга. — Я очень устал, — шепчет Джон. — Пойдем спать. — Ты приглашаешь меня лечь с тобой? — уточняет Беллами, всё ещё опасаясь навредить ему своей настойчивостью. — Ты же всё равно не уйдёшь. — Я уйду, если ты попросишь об этом. — Навсегда?       Беллами было так тяжело произносить эти слова из-за вбитой колом в грудь тревоги: — А ты хочешь, чтобы я ушёл навсегда? — Нет, — сразу же ответил Джон, а после будто выругался на себя за честность: — О чёрт.       Блейк облегчённо выдохнул, подхватил Джона на руки, поднялся с места и понёс его до спальни. Парень обнял его за шею, прильнул к ней лицом, цепляя кожу дыханием. Дойдя до кровати, Беллами аккуратно положил на неё Джона, заставляя себя оставить его, ни к чему больше не принуждать, но с уст Джона сорвалось неуверенное и молящее: — Останешься?       Теперь ничто не могло заставить его уйти. Беллами лёг позади Джона, обнял его со спины и прижал к себе, уткнувшись лицом в его затылок и вдыхая запах его волос. Он был такой тёплый, родной и любимый. Недавно они засыпали вместе каждую ночь и это было так привычно. Теперь эта совместная ночь ценна как никогда, потому что неясно, когда будет следующая. — Ты, наверное, собой очень доволен, — высказал Джон. — Ты победил, я снова в твоих сетях, без сил сопротивляться тебе. Ты злорадствуешь, насмехаешься над тем, как я жалок.       Эти слова были очередной пощёчиной, а Беллами беспрестанно подставлял щёки, вместо того чтобы уйти. Потому что бил Джон, и пусть он лучше бьёт, чем исчезнет. Больно быть в его глазах таким уродом, больно осознавать, что самый значимый человек в его жизни так его воспринимает. — Нет. Это я жалок. Ты невероятно сильный и добрый парень. Я восхищаюсь тобой. А себя презираю. — Просил же молчать, — недовольно процедил Мёрфи. — Засыпай, милый. Тебе нужно отдохнуть, — ласково произнёс Беллами и оставил нежный, почти невесомый поцелуй на его плече.

***

      В эту ночь было сложно заснуть. Беллами так не хотелось тратить ночь вместе с Джоном на сон. Потому часто просыпался и нежно обнимал спящего парня. Очень много мыслей разрывало голову. В этой самой голове было столько хлама, который разобрать и выбросить было просто невозможно. И себя было очень сложно понимать. Вроде бы Беллами всего этого не просил, он не хотел больше кого-то любить, не хотел чувствовать эту боль, он собирался жить только для себя, ни о ком не думая — даже если и думая, то не от сердца, а для галочки, для того, чтобы человеку рядом было комфортно, и всего лишь. Но в то же время, всё слетело к чертям, жизнь резко сменила маршрут, а Беллами боится своей зависимости, и несмотря на это, он чувствует себя живым именно сейчас. Он чувствует себя живым, когда стоит под обстрелом, а не прячется за бронированными стенами.       Всё это время комфорт и безопасность были своего рода тюрьмой. Беллами считал, он в порядке. Но всё это было пустое. Счастливым он ощутил себя в тот момент, когда смотрел на Джона и поймал себя на мысли, какой же тот родной, он прочувствовал это, это было так ощутимо. Он много лет не чувствовал себя так легко, как в тот момент. И так же давно не чувствовал себя так тяжело, как сейчас. Люди сплошь и рядом не понимают его, винят и проклинают, он к этому привык, он и не пытается никогда кому-то что-то доказывать. Но теперь на той стороне и Джон, и к этому теперь нельзя относиться равнодушно. Беллами не умеет оправдываться, не умеет показывать истинные эмоции, он так привык всегда защищаться, и потому не знает, как показать Джону то, как сильно тот важен. Пока что, всё, что он может, так это обнимать парня, пока тот спит, и мысленно твердить: «Родной, любимый, желанный, умоляю, не оставляй меня», и лёгкими ласковыми прикосновениями собирать тепло его тела в свои ладони.       Так незаметно наступило утро. Как же сильно Беллами мечтал оттянуть то время, когда за окном начнёт светать. В неизвестном часу, но когда уже посветлело, Блейк услышал тихие шаги из соседней комнаты, а после захлопнувшиеся двери. Беллами только вспомнил, что в квартире ночевал Финн, и был рад, что тот решил уйти. Чуть позже Беллами и сам поднялся с постели. Джон обычно в это время уже всегда на ногах, но они вчера поздно заснули, потому парень ещё крепко спал. С утра уже звонили по работе. Беллами выходил на балкон, чтобы не разбудить любимого. Дел навалилось много, но он просто не мог сейчас уйти, всё переносил. Такой шанс поговорить с Джоном, когда он проснётся — был гораздо важнее всего, что может быть в этой жизни.       Вернувшись в спальню, он увидел, как Джон заворочался в постели и вскоре проснулся. Он сел на кровати, тёр глаза и приходил в себя после сна. Беллами неспешно подошёл к нему, взяв в руки приготовленный стакан воды для парня. — Вряд ли утро доброе. Возьми, выпей воды.       Джон взял стакан и осушил его в пару секунд. Беллами присел на корточки, чтобы видеть его лицо и спросил: — Голова не болит? — Где Финн? — Он ушёл. — Ты его выгнал? — спросил Джон так, словно бы в своей голове уже обвинил Беллами, и ответ на этот вопрос ничего не решает. — Нет. — Нет? Ну раз ты говоришь «нет», то значит так оно и есть. Ты же всегда правду говоришь, — раздражённо высказал парень. — Джон, пожалуйста. Если бы я его выгнал, я бы так и сказал. Мне не зачем сейчас лгать тебе. Я слышал в полудрёме, как он ушёл утром. Мы с ним даже не пересекались.       Мёрфи старался не смотреть в сторону Беллами, опустил глаза, пытался выглядеть равнодушным. — То, что вчера между нами было — ты просто бесчестно воспользовался моим алкогольным опьянением. Это ничего не значит.       Беллами ощутил очередной удар, загнанный нож под рёбрами пнули поглубже, ещё чуть-чуть и сквозная дыра. От боли хотелось взвыть, но Беллами молчал, как и всегда. — Благодаря моему бесчестию, мы провели эту ночь так, как оба этого хотели, — ровным голосом произнёс Беллами, словно бы его совсем не задевают очередные обвинения, словно бы он не строил только что в своей голове надежды на то, что их разговор будет совсем другим. — Ты сам попросил меня остаться. — Раз ты начал делать то, о чём я тебя прошу, то можешь уйти? — бросил Джон требовательной просьбой.       Блейк тяжко выдохнул. За каменной бесстрастной маской вновь спрятал уставшее, скулящее от боли сердце, и бесстрастно произнёс: — Ты трезвый и ты пьяный — два разных человека. Со вторым мы неплохо вчера поладили. Может, тебе налить?       Мёрфи прожёг парня недобрым взглядом. Беллами с горькой насмешкой подумал про себя: «Сейчас если скрутить тебя и долго целовать, твой взгляд существенно изменится». Но приходится держать себя в руках, чтобы не сделать ему больно. Хоть Беллами совсем не привык к тому, чтобы сдерживаться от того, чтобы поцеловать его. — А для того, чтобы вернуться к тебе, как ты того просишь, я должен в вечный запой уйти? — Хорошая мысль. Начнём вместе пить и тогда счастливо заживём, — поддержал Блейк. — И умрём в один день от цирроза печени. Довольно-таки романтично.       Злость отпустила Джона, и он высказался с некоторой безнадёжностью в интонации: — Чувствую, с тобой я умру раньше.       Бетонная тяжесть навалилась на плечи Беллами от этих слов. Ни одни слова не смогут передать его чувств, что разрывают сейчас его сердце. Он не умел говорить о любви. Не умел любить правильно. Не умел открыто плакать, стоя на коленях. Потому Беллами так хотелось взять парня за руку и с нежностью выцеловывать его пальцы, словно умалишённый. Только так он сможет показать всё, что у него на сердце. — Раз я всё ещё трезвый, попрошу тебя свалить отсюда. Лицезреть тебя — совсем не то удовольствие, что раньше. — Может, потому что просто лицезреть меня тебе недостаточно? — с натянутой самоуверенностью отбил Беллами. — Ты можешь хотя бы раз сделать невероятное усилие над собой, закрыть свой рот и молча уйти, не выёбываясь? — прошипел парень, швырнув в него пропитанный злостью взгляд. — Смотря ради чего делать усилие. Если на кону, например, свидание с тобой, я и не на такие жертвы способен. — Беллами продолжал отбиваться усмешками, которые, как ему казалось, его защищали. И не то, чтобы он делал это специально. Просто маска давно уже приросла к лицу. От неё так просто не избавиться.       Джон безнадёжно выдохнул и закатил глаза. После чего встал с постели и направился на выход из комнаты, понимая, что до Беллами ему всё равно не достучаться. — Свидание мне, по всей видимости, не светит, — печально высказал самому себе Блейк.       Оказавшись за закрытой дверью в подъезде, Беллами сбросил тяжёлую маску. От нахлынувших чувств он пошатнулся и удержал равновесие, оперевшись на поручень лестницы, силой вцепившись в него руками. Как же хотелось здесь себя удержать, поселиться хоть под его дверью на пороге. Беллами готов был падать ему в ноги и молить оставить себя рядом с ним. Разломать свои рёбра, вынуть из груди горячее сердце и вручить его Джону. Уже плевать, что Джон сделает с этим сердцем. Может хоть выбросить. Беллами оно тоже не нужно, если Джон его не принимает. Кажется, его сердце ожило для того, чтобы чувствовать боль. Как будто он прозрел для того, чтобы его глаза выжгли яркой вспышкой.       Но предпринимать что-либо страшно. Содеянное исправить ничем нельзя. Чтобы Беллами не сказал, чтобы не сделал, любое проявление нежности, любая попытка обнажить свою любовь, Джон воспринимает как угрозу и очередной удар. И тут хоть из кожи вон вылези, ничего не поможет.       Столько лет Беллами успешно оберегал себя от воспоминаний из прошлого. Это была строго настрого закрытая тема даже для него самого, даже мысленно не поднимаемая на поверхность. Стоя сейчас за дверью любимого человека выгнанным, Беллами был сейчас морально слаб, чтобы остановить неконтролируемый крик из прошлого в своей голове. « — Я не могу в это поверить, правда, не могу! Всё что ты мне говорила, это была ложь? О том, что любишь меня, о том, что ты будешь со мной рядом в сложный период и никогда меня не отпустишь. Ты говорила мне «вместе мы всё выстоим», а не деле ты сразу же слилась, нашла себе другого, как только у меня начались проблемы. — Всё потому, что он думает обо мне. В отличии от тебя, — безразлично высказывала Джозефина, взгляд её был холоден и жесток. — А ты живёшь только для себя. — С тех пор, как мы вместе, я ни одного ебанного дня не прожил для себя! — не только Беллами, а весь его вид взвывал от боли. Он — сплошная рваная рана, засыпанная солью и пылью. — Я всё, ВСЁ делал для тебя! Я жил для тебя! Ты не могла этого не видеть! — Где же ты тогда был последние три месяца? — Пытался не сдохнуть, родная! А ты где была? Ты обещала быть рядом всегда. — И ты обещал мне тоже самое. Но оставил меня одну. — Я не должен был пропадать, я знаю. Но я загнался. И не хотел показываться перед тобой в таком состоянии. Но ты знала о том, что со мной происходит. Как ты могла просто уйти к другому и трахаться с ним, даже не попытавшись поговорить со мной? — Как будто ты хранил мне верность всё это время. Думаешь, я ничего не знаю? Как ты напиваешься и трахаешь всяких шлюх. Я наслышана о всех твоих «страданиях».       Беллами был шокирован услышать это. Всё это время он думал только об Октавии, о том, где она, как она. Он уже и забыл о том, что у него есть член, не то, чтобы трахаться с кем-то. Но самое ужасное — что Джозефина верит в это, верит в то, что говорят грязные языки за спиной. Она верит им больше, чем верит Беллами. — О чём ты? Ты слышишь, что ты говоришь? У меня сестра пропала! Ты вообще кого слушаешь? Ты слухам веришь больше, чем мне? Слушаешь всякую хуйню и веришь этому, серьёзно? — А кого мне слушать? Ты мне ничего не говоришь. Тебя же нет! Я наивная дура верила, что нужна тебе. А ты лишь пользовался мной. — Чем пользовался? Скажи, чем я пользовался? Я всё делал для тебя. Прибегал по первому твоему зову. Я пытался найти деньги для осуществления твоей мечты, даже если приходилось рисковать своей жизнью. Если у тебя были проблемы или просто плохое настроение, я был рядом. Ты же кинула меня сразу, как только в моей жизни настал пиздец, и я больше не мог носиться с тобой, как с драгоценной реликвией. И то лишь временно. Я пришёл к тебе сейчас, готовый сделать тебя своей женой. Так я не пойму, чем я пользовался? Тем что ты великодушно позволяла сдувать с себя пылинки? Что ты такого сделала для меня?       Джозефина равнодушно взглянула на него и так же сухо произнесла: — Нам больше не о чем говорить.»

***

      Тишина бывает такой громкой. Она словно бы сдавливает голову. Хочется закричать, чтобы разорвать её. Как часто когда-то Джон оставался с ней один на один, после того как Беллами покидал его дом. Теперь это переносить даже тяжелее. Джон высвободил крик, обматерив себя: — Твою ж мать, конченный придурок! Ну подумаешь, он болт на меня положил, я этот болт ещё и оближу! А дальше что? Пиздец, я конченный!       Он помнил каждую секунду этой ночи: его руки и губы, его взгляд, привораживающий и не отпускающий. Эти воспоминания сжигали заживо своим теплом. Джон хватается за голову, умоляя себя не вспоминать, но казалось, проще разодрать свою голову, чем запретить себе думать о Беллами.       «Всего неделю назад он мне изменил и втоптал мои чувства в грязь, а я уже целую его и признаюсь ему в любви, — обречённо подумал Джон. — Ну сколько можно-то а? Может, сдохнуть? Я безнадёжен.»       Парень направился на кухню, чтобы залить в себя литр воды. Там его встретил жуткий бардак, Джон подумал об уборке, но потом подумал о самоубийстве, и вторая мысль ему понравилась больше. Если он умрёт, оставив в доме бардак, что такого страшного произойдёт? Его назовут неряхой? Да как-то всё равно. Поэтому смысла убираться нет, когда планируешь сдохнуть. Джон отправился обратно в комнату, чуть ли не споткнулся о сумку, стоящую у входа. Вспомнил откуда она, подняв её с места, заметил, что она тяжелее, чем должна быть. Вытащив всё содержимое из сумки, достал спрятанный ноутбук в вещах. Парень взбесился и бросился к телефону. — О, ты уже соскучился, милый? — послышался невозмутимый голос Беллами. Его обращение «милый» снова заставляло сердце сжаться. Раньше ему очень нравилось, когда Беллами его так называл. — Забери ноутбук, или я его выброшу, — требовательно выдал Джон. — Выбрасывай. Это твой ноутбук.       Мёрфи сбросил звонок и бросил телефон на кровать. Что ещё можно было ждать от Беллами? Он невыносимый и упёртый. Он эгоистичный и заносчивый. Считает, что ему можно всё. Но какой же он, сука, любимый. Джон так ненавидит это чувство. Вместе со слезами пытается его из груди вытолкнуть. Но что ни делай, хоть режь себя. Как бы сильно Джон его не ненавидел — всё равно любил. Мёрфи считал секунды до того момента, когда он свихнётся.       Прозвенел звонок в дверь. Джон открыл дверь. У порога стоял Роан, встретивший Джона наглым взглядом, и в той же манере к нему обратился: — Хай, дружище. Я зайду погостить.       Это, естественно, был не вопрос, потому Роан не ждал на него ответа и просто вошёл в комнату, цепанув Джона плечом, когда проходил мимо. Парень закрыл дверь и пошёл вслед за ним. Роан хищной, уверенной походкой прошёл на кухню, остановился и, оглядев обстановку, прокомментировал: — Ну и гадюшник.       Он неодобрительно посмотрел на Джона, что стоял за его спиной, и продолжил, уже глядя на парня: — Ты пытаешься зарыться в этом мусоре, в надежде что я тебя в нём не найду? — Чем обязан твоему визиту?       Роан развернулся корпусом к парню и, чуть наклонившись к нему, произнёс: — А ты не понимаешь? Я-то думал, что ты парень с мозгами.       Мужчина выжидающе смотрел на Джона, и тот начал хоть что-то предполагать, чтобы отделаться от его взгляда: — Ты пришёл, чтобы снова уговорить меня работать с тобой? — Ну же, Джон, — подначивал его к размышлениям Роан с глумливой усмешкой на лице. — Смотри, я сейчас разочаруюсь в тебе и трахну.       Взгляд Мёрфи забегал по комнате, словно это помогло бы ему сейчас спрятаться или уйти от ответа. Немного обдумав, он нерешительно ответил: — Я не понимаю. — Ты прямо выпрашиваешь, гадёшыш, — усмехнулся Роан, облизнув губы, не отводя от Джона взгляда. — Я ничего не сделал. — Ну да, это ведь я вчера всю ночь с Беллами трахался! — в его интонации появился оттенок злости.       Джон только сейчас осознал, что натворил. Сам не понимал, как он мог вчера забыть о Роане и об органическом сувенире, присланном в конверте как раз для того, чтобы Мёрфи не забывал. После того, как он побывал в доме Беллами, забирая свои вещи, его мозг словно бы отключился и не думал ни о чём другом, кроме боли. — Или ты любишь испытывать судьбу? Думал, я не замечу, как твой Нелюбимый проведёт ночь у тебя в квартире? Или не веришь, что я его разбирать на части стану? — Нет, пожалуйста. Между нами ничего не было. Я в хлам бухущий был. — Это, конечно, прям аргумент, что у вас ничего не было. — Я ненавижу его. Он только издевался надо мной и изменял регулярно. Это аргумент? — прямо высказал Джон, вложив в свои слова всю боль и горечь, что переполняли его все эти дни.       На лице Роана проскользнуло удивление, и он расплылся в ликующей улыбке: — Изменял? А ты что, плохо отсасываешь?       Джон сжал челюсть и опустил уязвлённый взгляд. Внутри застрял яростный болезненный крик, но Джон молчал, изнутри себя им разрывая. — Пока сам не проверю, ни за что не поверю, — продолжал глумиться Роан. А Мёрфи выслушивал унизительные издёвки, молчаливо ожидая, когда они закончатся. Роана ведь нахуй не пошлёшь без серьёзных последствий. Джон вообще не припомнит, чтобы он кого-то так опасался. Позабавившись вдоволь, Роан сказал: — А он мне всё больше нравится.       «Радуйся, Беллами. У тебя появился поклонник, — иронично подумал Мёрфи. — Пусть и наголову отбитый, беспринципный отморозок.» — Ты точно не хочешь, чтобы я его грохнул? Может, я тогда услугу тебе окажу? — Нет, не надо.       Роан снова посерьёзнел и пронзил угрожающим взглядом, от которого волосы становились дыбом: — В общем, в следующий раз я не буду разбираться, спал ты с ним или нет, это ясно? — Слушай, я не могу держать его на расстоянии. Он меня нихрена не слушает. — Отлично. Пускай маячит рядом. Так ты быстрее сдашься. Рано или поздно захочешь ему доказать, что отсасываешь ты не хуже его шлюх.       Джон снова проглотил иглу вместе с его издёвкой. Становилось всё больнее её проглатывать. — Да прекрати ты, — проговорил сквозь зубы Джон.       Роан рассмеялся ему в лицо, не скрывая своего упоения, и ответил: — Что ты хочешь от человека, которому фантазии о твоих оральных способностях не давали покоя целый год? — После он оглядел лицо Джона так, что под его взглядом парень чувствовал себя как под прицелом. Но всё что он мог, это лишь терпеть его сальные взгляды и унизительные насмешки. — За этот год, кстати, я тебе ни разу не изменял, в отличии от твоего бывшего.       Мужчина сел на стул в вальяжной позе, откинувшись на спину и широко расставив ноги. Он достал из кармана своих джинс портсигар, вынул оттуда одну сигариллу, а после взял зажигалку со стола и подкурил. Джон остался стоять у стены. Пока Роан находится в его доме, парень опасался и шагу сделать. Сделав глубокую затяжку, Роан снова окинул Джона ощупывающим бесцеремонным взглядом, и произнёс: — Кофе предложишь?       Чёрт! Джон так надеялся, что тот не будет задерживаться, а он собрался тут ещё и кофе распивать. Нашёл официанта! Остаётся надеется, что хотя бы руки распускать не будет. Мёрфи подошёл к кухонному шкафу, висевшему над столешницей, и стал искать банку с кофе. Он даже спиной чувствовал, как Роан его рассматривает, от этого дрожали руки, и голова плохо соображала. — Есть только растворимый, — предупредил Джон, показав банку.       Роан бросил на неё такой взгляд, будто бы это самая банка была самым омерзительным, что он видел в своей жизни: — Выброси это дерьмо и никогда не прикасайся к нему.       «Пафосный индюк, » — подумал про себя Джон и поставил банку обратно на полку. — «Ну и заебись, что тебе не нравится. Пиздуй тогда от сюда». — Ты свою жизнь нихрена не ценишь. Куришь дерьмовые сигареты, пьёшь отвратительный кофе, любишь подонка, который тебя просто трахает, да ещё и не только тебя. Не пора ли что-то менять? Хоть задумывался об этом? — Какая тебе разница, как я живу? — спросил Джон без раздражения, несмотря на то, как сильно он его испытывал. — Просто интересно, как можно такой потенциал засунуть глубоко в задницу, ещё и кончать от этого? Наверное, это какой-то особый вид извращения? — насмехался Роан. — Я вижу перед собой человека, способного заставить мир вокруг него содрогаться по его воли, а в итоге он сам дрожит как потасканная шлюха. Не кажется тебе, что ты стоишь больше, чем спущенную сперму на лицо? А ты это воспринимаешь чуть ли не за дар, благословение божие, за лучшее, что в твоей жалкой жизни может произойти!       Джон сделал глубокий вдох, пытаясь хоть как-то подавить взбушевавшиеся внутри боль и ярость. Складывалось ощущение, что Роан специально подбирал эти мерзкие метафоры. Просто чтобы побольней задеть и унизить, или зачем-то ещё, в любом случае Джон чувствовал себя втоптанным в грязь и ничего с этим поделать не мог, только терпеть. — Давай я сам буду разбираться со своей жалкой жизнью? — Отсоси мне, — требовательно произнёс Роан, впившись серьёзным жёстким взглядом в парня.       Сердце Джона забарабанило о грудную клетку с бешеной скоростью. Уязвлённый взгляд рухнул в пол, руки сжались от напряжения. Ему было так мерзко и страшно. И он не знал, что делать. Хотелось провалиться под землю или застрелиться. Джон боялся даже поднять свой взгляд. — Чего стоишь? — нетерпимо подначивал Роан. — Но коленях тебе это будет удобнее делать.       Джон поджал губы, из-за всех сил сдерживая слёзы. Внутри себя от неистово кричал от боли и протеста. Каждая клеточка его тела, казалось, сгорала от адских мучений, лопалась и сочилась кровью. — Ты для этого и предназначен, — продолжал мужчина. — Это и есть твоя жизнь — чтобы тобой подтираться и выбрасывать. Ты не человек, а кусок туалетной бумаги. А туалетную бумагу никто не уважает, никто не спрашивает, чего она хочет. Понимаешь? Ею задницу подтирают. Ну так что? Ты будешь брать в рот? — Нет, — ответил Мёрфи осевшим голосом, всё ещё не решаясь поднять глаза. — Тогда какую часть тела твоего ненаглядного тебе в подарок прислать?       Джон сорвался на болезненный гортанный стон, а из глаз рухнули слёзы. До этого момента он яро надеялся, что Роан просто унижает его и не собирается принуждать. — Ну что ты там прилип к этой стене? Давай поскорей управимся, у меня всё же дела есть и поважнее тебя. Только слёзы утри. А то это как-то совсем уж дико. Со слезами на глазах мне ещё никто не отсасывал. Хотя может и было. Уже не припомню.       Опять?! Опять Джон оказывается в той ситуации, в которой ничего сделать не может, в которой он должен поломать себя на части и смешать с грязью. Джон прекрасно помнил, как он едва ли вылез из чувства омерзения к себе после того раза с Диксоном. Как долго он себя презирал и ненавидел, как долго это причиняло боль — безумную, нескончаемую. — Мне долго ждать? — жёстким тоном поторапливал Роан. Это был один из самых тяжёлых шагов, который Джону когда-либо приходилось делать. Он опустился на колени перед Роаном. Он чувствовал себя так будто его душат и режут на куски. И лучше бы так оно и было. Джон сглатывает тяжёлую слюну. Казалось, ещё чуть-чуть и он закричит от неистовой внутренней боли, срывая голосовые связки. Делая нечеловеческое усилие над собой, Джон поднимает руки и тянется к ширинке на его джинсах. Но Роан самодовольно усмехается, встаёт со стула и выходит из кухни со словами: — Прости, малыш. Как-нибудь в другой раз. На такое жалкое зрелище даже у меня не встанет.       Роан ушёл. Он лишь издевался. Он снова хотел позабавиться, и он получил то, что хотел. Как только дверь за ним захлопнулась, Джон обессилено склонился вниз, коснувшись пола лбом. Он не просто рыдал, его тело забилось в болезненных конвульсиях. Он рвал своей болью пространство на клочки как бумагу.

***

      Ближе к семи часам вечера Джон пришёл в парк, куда его позвал Финн. Ему было необходимо вырваться из дома, чтобы не свихнуться или не наложить на себя руки. После издёвок Роана он чувствовал себя почти что изнасилованным, но нашёл в себе силы подняться и дальше бороться с этой жизнью, непонятно только за что. Наверное, не за что, а назло. Джон не мог позволить так просто себя сломить. Хоть и сам в это не слишком верил, но всё ещё пытался уверить. Он не привык так быстро сдаваться. Сейчас, ещё чуть-чуть, он дойдёт до того момента, когда начнёт рвать себя голыми руками от боли, вот тогда можно и повеситься.       Финн встретил его в белой рубашке, ведь только что вышел из офиса, закончив рабочий день. Финну очень шла рубашка, белый цвет ему к лицу. Потом Джон невольно вспомнил, как чертовски сексуально выглядит в рубашках Беллами. И о том, что он во всём выглядит чертовски сексуально. В этом, может быть, и проблема? Потому он хочет покорять мир, и ему мало одного Джона? Мёрфи отвесил себе мысленную пощёчину, чтобы не вспоминать о Беллами. Но он это делает постоянно. Если бы он отвешивал себе реальные пощёчины, все бы лицезрели его красное опухшее от побоев лицо. — Кого я вижу? — воскликнул Финн, удивлённо вытаращив глаза на друга. — Мумия, выбравшаяся из своего склепа! — Очень смешно, — не оценил Мёрфи. — Ну правда, тебя бинтами обмотай, и вылитая мумия, — подшучивал друг. — Я сейчас обратно в склеп вернусь. — А если я куплю тебе пиво? — Другой разговор, — усмехнулся Мёрфи. — Ещё неделя запоя и я точно мумией стану. — Ты это выдержишь, я в тебя верю, — ответил Финн и повёл его вдоль парка. — Что вчера было? Мы с тобой пили вдвоём, я вырубился, а утром вижу, как ты уже спишь с Беллами. Как это произошло вообще? Я же спрятал от тебя телефон. — Он сам пришёл. — М-да. Спрятанный телефон не спасает. Ты его силой мысли призвал, — прокомментировал Финн. — Так вы помирились? — Нет. Просто вчера у меня не было ни сил, ни мозгов. Но я с ним не спал. Хотя спал, но только буквально: просто спал. — Значит, хоть немного мозгов всё-таки было? — Вряд ли, просто ему хватило совести не переходить черту. Удивительно даже.       После Джона вновь захлестнула злость на самого себя за вчерашнее, полное непонимание того, что ему с этим сделать. Парень вымученно выругался: — Ну это просто пиздец! Что мне с собой делать? К батарее приковать? — Как вариант. Или можно перестать сопротивляться, раз это так сложно тебе даётся. — И он продолжит поебительски относиться ко мне, издеваться и изменять. Поначалу построит из себя хорошего парня, а потом снова будет кормить дерьмом. Проходили уже это. — Ну скорее всего, — согласился Финн. — Судя по последней встрече, он ничего не осознал особо. — И пытаться не станет. Это не про него. Он мне когда-то сказал, что меняться не собирается, особенно ради меня. Вот это была единственная правда из его уст. — Он это тоже сказал, когда был с тобой в отношениях? — с настороженным удивлением спросил друг. Джон снова вспомнил о том, как всё вчера рассказал ему. Стало даже неловко перед Финном. И что это на него нашло? Джон никогда никому не выливал все свои проблемы. Обычно он мог высказаться в общих чертах, лишь поверхностно обрисовав ситуацию, а Финна он погрузил полностью, вплоть до интимных подробностей. И в общем-то, ему немного полегчало. Вот для чего люди любят выговориться? — Нет. Это он мне сказал, когда был с Луной, — пояснил Джон. — Но какая разница? Как оказалось, отношение ко мне он с тех пор не поменял. Хотя даже в худшую сторону поменял. Тогда он был хотя бы честным. — А зачем он приходил вчера? — Принёс ноутбук. — И ты принял его? — Я только утром его заметил. Да похуй уже. Пусть лежит. Так у Беллами будет меньше поводов ко мне приходить. — И он начнёт приходить без повода, — произнёс Финн, а после сразу перевёл тему. — Я тут поговорил с руководством на работе. И они готовы взять тебя на работу. Только, так как ты без корочки, в качестве стажёра. Платить будут копейки, но хватит на то, чтобы выжить. Ты, конечно, привык жить получше. — Не, не фига. Я почти всю жизнь бомжара. Мне не привыкать. С Беллами я жил за его счёт, только потому что он этого хотел. Наверное, хотел владеть мною полностью. Мне никогда не нужны были его деньги. — Ну что же, тогда добро пожаловать назад в бомжарскую жизнь! — усмехнулся Финн. — И в жизнь, в которой я снова не нужен, — горько произнёс Джон. — Не всем же. Беллами — не весь мир. Напоминай себе это почаще. — Не для меня, — откровенно признался парень, всё глубже утопая в понимании своей обречённости. — К сожалению, не для меня. — А с Октавией ты собираешься общаться? — спросил Финн. — Она обижается. Всё время через меня выясняет, как у тебя дела. Ведь с ней ты не говоришь. — Собираюсь, но не сейчас. Она слишком переживает за меня. А я ненавижу, когда меня жалеют. — А ещё потому, что она его сестра? — поинтересовался Финн, пытаясь убедиться в правильности своей догадки. И он, как всегда, попал в точку. — С ней невозможно забыться. Она — сплошное напоминание о нём. Я осознал, насколько хреново, когда близкая подруга — является сестрой парня, которого я люблю. — Как хорошо, что я — не сестра твоего парня, — усмехнулся Финн, в попытке подбодрить. — Это очень хорошо, — на полном серьёзе ответил Джон, взглядом устремляясь куда-то вдаль, не обращая ни на что внимания. Он сам не понимал из каких сил он всё ещё здесь. Его окутало полное непонимание, что делать дальше со своей жизнью. Куда идти? Зачем? Совсем недавно у него было всё: ему нужна была своя жизнь, у него были планы, он хотел что-то делать, у него были силы, были желания, был стимул. И в один момент он всего лишился. Его словно бы снесло на крутом повороте, и он разбился, остался кровавым пятном на дороге. Без Беллами ничего не имело смысла, но и с ним больше не получится. Ведь Джон не сможет научиться ему верить снова.

***

      Придя поздней ночью домой, Джон с осторожностью обошёл комнаты, чтобы убедиться в том, что в квартире никого нет. С тех пор, как Роан спокойно проник в его квартиру, Джон всегда проверяет все комнаты, прежде чем расслабиться. Он вообще не знал, что можно ожидать от этого ублюдка. Хоть Мёрфи считал, что его уже ничем не напугать, но всё же Роан был самым непредсказуемым выродком, который попадался ему на пути.       Джон утонул в тишине своей квартиры. Хотелось закричать от боли, чтобы заполнить эту тишину. Сколько боли прожито в этом месте, бессчетное количество ночей в слезах и муках одиночества. Джон так надеялся никогда больше сюда не вернуться. Он всего лишь хотел любить одного человека всю жизнь. Джон ведь заботился о нём, думал о нём больше, чем о себе, принимал его любым, все его стороны, прощал за всё ещё до того, как Беллами просил прощение. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы быть нужным, чтобы остаться на своём месте рядом с ним. Джон хотел кричать во всё горло от несправедливости. Пусть его заберут в психушку, посадят вместе с самыми безнадёжными пациентами, и он будет среди них всех самым жалким в своей зависимости. Кто придумал любовь — тот чёртов псих, самый жестокий садист. Джон мечтал взорвать Бога и Дьявола за то, что они создали человеческое сердце настолько зависимым от чьей-то нежности.       Едва ли сдерживая натиск, пряча крик отчаяния в грудной клетке, заставляя себя двигаться под его тяжестью, Джон подошёл к ноутбуку, что привёз Беллами. Заставил себя подумать о работе, о завтрашнем собеседовании, нужно было подготовиться. Ещё больше нужно было вырвать себя из лап бесконечного давления безысходности. Открыв ноутбук, Джон видит на клавиатуре лист бумаги, берёт в руки и проносится глазами по написанным строкам: «Я хочу быть рядом с тобой. Даже когда ты зол. Даже когда злюсь я. Так будет всегда». Эти строки написаны его же рукой, его почерком. Джон написал их Блейку, и тот сохранил, а ведь он не сохраняет подобные вещи, обычно, просто выбрасывает. А теперь он всучил эту записку Джону, острое как нож воспоминание. — Какой же ты гад, — вырвалось из уст Джона. Жестокие воспоминания напали, оккупировали голову, изжили всё остальное. Воспоминания о том, как Джон нежился в его объятиях, таял от поцелуев, растворялся в его ласке, сгорал от его страсти. Джон вспоминал, как целовал ему руки, как запускал ладонь в его взъерошенные волосы, как учащалось дыхание от его нежного прикосновения, как Джон спускался поцелуями по его упругому телу, обожая его всего, сгорая от любви к нему. Теперь всё тело немело от этих воспоминаний, холодело от недостатка его тепла, словно медленно лишалось жизни. Джон сжался, согнувшись от внутренней тяжести. На лист, что парень держал в руках, сорвалось несколько капель слёз. Он вымученно замычал, вырвав и вышвырнув из себя гортанный хрип. «Как я теперь без него?» — мысленно взвыл внутри себя парень, всё ниже сгибаясь лицом к своим коленям, словно от смертельной раны загибаясь. Когда-нибудь он сдохнет. Это было единственное для него утешение.

***

      Джон прошёл собеседование. На следующий день вышел на работу на испытательный срок. Офис был побольше предыдущего, в котором он работал вместе с Ником. И коллег здесь было больше. Для Джона это было отнюдь не плюсом. Среди людей находиться совсем сейчас не хотелось, но выбора у него не было, даже для жалкого пустого существования нужны были деньги. Хотя бы на выпивку и сигареты. Зато Джон умел уходить с головой в работу и выпадать из жестокой реальности хотя бы на некоторое время. Финн работал в другом отделе, потому пересекались они только на обеде и когда вместе уходили с работы. — Ну как тебе первый рабочий день? — интересовался друг, когда парни уходили из офисного здания. — Слишком светло, шумно, и ко мне много внимания, как к новенькому сотруднику. Но когда меня не трогали, было заебись. — Вот же сварливый социофоб, — усмехнулся Финн. — Пойдём отметим что ли твой первый день. — Опять пить? Завтра же на работу. — Так это же завтра. Завтра и не пей. И я предлагаю всего по 0.5 пива, чисто отметить.       Парни успели пройти лишь несколько метров от здания их офиса, обсуждая рабочий день, как к ним незаметно примкнул парень, отвлёкший друзей от разговоров на себя. — Привет, парни, — послышался до боли родной голос, от которого сердце Джона разрывалось от неистовой муки. Джон ещё не обернулся к нему и не увидел, но услышав, уже сжался внутри себя, из-за всех сил сдерживая эмоции. — И тебе привет, — ответил ему Финн с тем же дружелюбием, с которым всем отвечает. — Оставишь нас? — вежливо попросил его Блейк, без тени злости или пренебрежения. Джон даже удивился этому. Прикидывается хорошим? Или может хоть что-то до него всё же дошло? — Ок, — согласился Финн. — Увидимся, Джон.       Парень ушёл, оставив их наедине. Джон напряжённо смотрел в сторону, справляясь с нахлынувшими эмоциями. Как он был не готов сейчас его видеть. До безрассудного хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать его, и сердце своё сжать и выкинуть. Оно-то больше всего реагировало на Беллами, рвалось наружу, как ебанутое, к его ногам. — Как прошёл первый день на работе? — безмятежно спросил Блейк. — Ты следишь за мной? — с недовольством прошипел Мёрфи. — Что мне остаётся делать? Если бы ты говорил со мной, не приходилось бы следить. — Зачем мне говорить с тобой? Чтобы терпеть твои издевательства и мерзкую ложь? — Какие издевательства? — спросил Беллами, прищурив глаза, задумавшись. — Я не намерен перечислять, — раздражённо ответил Джон. — Пора бы тебе самому замечать, что ты говоришь и что делаешь. Ну или перестать строить из себя невинность, будто ты не понимаешь нихрена. — Ты за тот поцелуй, который произошёл после того, как я избил Дерека? Я, правда, не хотел издеваться. Уёбищный поступок, я знаю. Просто после того, как я увидел, как ты с ним целуешься, я думал, что взорву всю планету к чертям, если не верну тебя себе. — Показать мне своё место, это понятно, — сухо отметил Джон, пытаясь не показать, как сильно его это цепляет. — Но дело не только в этом. Ты по-прежнему врываешься в мою жизнь, когда тебе только вздумается, пытаешься всем тут управлять и всё под себя менять. И ты ведёшь себя так, словно бы я твоя собачка, которую ты просто выпустил с поводка погулять. — Собачку как-то проще забрать назад домой, — отбил Беллами без тени усмешки или самодовольства, спасибо и на том. — Я не вижу смысла с тобой что-то обсуждать. Ты меня слышать не готов. Никогда не был готов. Оставь меня уже в покое.       Блейк тяжело выдохнул, воткнувшись в тупик непонимания, а после произнёс: — Мы должны поговорить о том, что было между нами той ночью. — Между нами ничего не было, — твёрдо оборвал его Мёрфи. — Не согласен. Ты просишь меня оставить тебя в покое, но ты сам показал мне как нуждаешься во мне. И ты сказал, что не хочешь, чтобы я тебя оставлял. — Я был пьян. — Потому сказал правду.       Взгляд Джона блуждал по чему-угодно, желая как можно реже пересекаться с Беллами. Этот взгляд содержал много мольбы, Джон не хотел обнажать свои чувства перед Блейком. — А ещё я сказал, что ты убиваешь меня. — Чем именно? — непринуждённо выяснял Беллами. — Ты это сейчас серьёзно? — злостно бросил в него Джон. — Я хочу, чтобы ты сказал мне это. — Изменами. — Их не будет, — твёрдо сказал Блейк. Его поведение и интонация напоминали выправку солдата. — Да ладно? — иронично воскликнул Мерфи. — Я даю слово. — Твоё слово ничего не значит. Я больше не верю ни в одно твоё слово. Всё, о чём я тебя просил, прежде чем с тобой съехаться, никогда не лгать мне. Но ты даже этого не смог для меня сделать. — Когда я солгал? — Когда сказал, что любишь меня. — Это не ложь, — так твёрдо, напористо отвечал Беллами, не делая пауз, не задумываясь, прежде чем ответить. Он словно ко всему подготовился заранее.       С каждый сказанным словом ровно дышать становилось сложнее, Джон закрыл глаза, уговаривая себя отвечать спокойно, после обессилено выдохнул и жалобно произнёс: — Господи, когда ты остановишься? Когда я окончательно двинусь, или что? — Я не солгал, Джон. Я не говорил тебе этих слов ранее не просто так. Я не хотел тебя обманывать. — Значит, ты хочешь сказать, что полюбил меня, когда поймался на измене? — в голосе парня звучала тяжкая безысходная боль. — А я в твоих глазах совсем лох конченный. — Нет, я полюбил тебя раньше, просто не мог об этом сказать. Ты тоже не сразу мог мне это сказать. — Потому что я знал, что этим всё и обернётся. Что я признаюсь тебе, и ты начнёшь этим пользоваться. И даже не думай сравнивать. Если я люблю тебя, то я ни с кем другим не трахался, и я никогда не относился к тебе, как к предмету. И даже сейчас я нихуя не могу против тебя. А ты… — Голос сорвался под натиском разрывающих в клочья эмоций. Джон прикусил губу, чтобы мышцы на лице не исказились из-за боли, пытался стабилизировать дыхание и проглотить ком в горле. Говорить всё это ему прямо в лицо оказалось в сто крат тяжелее, чем говорить с ним об этом в своей голове.       Блейк не посмел прервать его молчание, видя, как Джон пытается смирить свою боль. Он словно ждал, когда парень выскажет всё, что в нём накопилось, и не хотел этому мешать. Джон взял себя в руки и задал строгий вопрос с убийственной злостью во взгляде, но ледяным тоном: — Вот скажи, ты бы простил мне измену?       Блейк опустил обессиленный взгляд, словно бы это спасёт его от ответа. И эта реакция уже говорила за него, хотя ответ и так был предсказуем. Но Джон продолжил допытывать парня, желая услышать ответ, а не догадываться до него: — Ответь. — Нет, — твёрдо ответил Блейк.       «Конечно, нет. Ты бы распял меня, спалил бы заживо, уничтожил самым изощрённым способом», — Джон болезненно споткнулся об эти мысли. И его взгляд убийственно пронзил парня насквозь, но всё равно был таким беспомощно уязвлённым. — А от меня ты ждёшь прощения, — с укором утвердил Джон. — Нет, ты его требуешь. Ты уверен в том, что я вернусь. Ты продолжаешь относиться ко мне так, будто всё ещё полностью обладаешь мной. — Это не так, — Беллами перестал напоминать робота. У его голоса, у его взгляда появились оттенки горечи и мольбы. — Я просто не умею показывать то, как на самом деле мне хреново. Я выставляю напоказ иронию, прячусь за ней, даже когда не надо этого делать, а потом сам же себя за это проклинаю. Я сам же страдаю от этого, потому что это отталкивает тебя, и ты не можешь мне верить. Мне очень тяжело быть самим собой из-за чёртовой трусости, из страха, что таким меня не примут. С тобой я готов научиться жить по-другому. Без тебя я не хочу ничего.       Джон держался из последних сил и сам себя мысленно ругал: «Только попробуй вновь перед ним разреветься! Полетишь с балкона, честное слово!» — Это очередная манипуляция, — твёрдо высказал Мёрфи, не готовый верить тому, что слышал. — Я для тебя всего лишь марионетка. — Будь это так, я бы просто нашёл новую марионетку. Зачем мне пытаться вернуть утраченное доверие? Проще было бы найти того, кто мне ещё верит. — Да таких долбанов, как я, ещё поискать надо. — Кто из нас двоих и долбан, так это я. Я понимаю, что ты достоин кого-то лучше меня. И понимал это с самого начала. Это меня и загоняло. — Не тебе решать, кого я достоин! — резко оборвал его парень. — Я выбрал тебя, значит мне не надо никого лучше. Но я точно заслуживаю лучшего ко мне отношения. Я не просил от тебя ничего сверхъестественного. Я и любви твоей не ждал, и мог стерпеть всё, взамен мне нужно было немного тепла и элементарное, хотя бы минимальное уважение. Ты трахал её во дворе Миллера прямо в машине, даже не удосужившись делать это как-то незаметнее, блять! — Голос всё больше дрожал и срывался на вымученный, сломленный болью крик. — А после ты позволил себе играть моими чувствами, глядя мне в глаза. Я не готов это простить. Даже твои потрахушки с Кларк не столь омерзительны, чем это.       Беллами вцепился в него взглядом, переполненным неистовой болью и раскаянием. Блейк почти что шёпотом произнёс от бессилия: — Прости меня.       Джон отвёл взгляд и резко отвернулся от парня, так как, чёрт возьми, он снова сорвался на слёзы! И сколько можно? Он давно должен был быть обезвожен. Должен же настать тот момент, когда его сердце будет парализовано от безостановочной моральной боли уже столько дней подряд. Когда? Когда он перестанет чувствовать хотя бы долю этой боли? Когда сможет её хотя бы прятать?       Подавляя в себе эмоции, Джон промолчал с несколько секунд, а после ответил так же тихо и обессилено: — Не могу.       Мимо проносились машины, их звуки заполняли молчание. Люди, проходящие в нескольких метрах от них, пусть и не рядом, но они заполняли пространство, спасая Джона от уединения с Беллами, иначе было бы ещё тяжелее. — Вот сейчас ты трезв, ты можешь принять обдуманное решение, — начал Блейк. — Ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни раз и навсегда? — А от моего решения что-то зависит? — с язвительным сомнением спросил Джон, всё ещё пряча от него свой взгляд. — Не могу обещать. — Тогда зачем мне его озвучивать? — Пожалуйста, просто ответь, — молил Беллами. — Ты хочешь, чтобы я исчез?       Не уж то он правда думает, что так просто ответить на этот вопрос? Тем более в трезвом состоянии. Пьяный мозг не думает, говорит чувствами. Но чувства далеко не друзья разумности и предусмотрительности. А вот в трезвом состоянии Джона разрывает на части безжалостная война между чувствами и разумом. Чувства говорят: «Всё равно люблю», разум перебивает: «Это тебя убьёт», любовь отвечает: «Ведь и так убивает». А чувство собственного достоинства безнадёжно молчит, ведь Джон и так его никогда не слушает. — Я не знаю, — выдохнул Мёрфи. — Я правда не знаю. С тобой или без тебя мне будет одинаково хуёво. И я не знаю, как мне будет хуже. — Тогда у меня есть шанс доказать тебе, что со мной тебе будет лучше. И я всё для этого сделаю, — убеждённо произнёс Беллами.       Джон с горечью осознал, что сам сейчас позволил Беллами приходить к нему и сносить закрытые двери. Тот теперь их хоть с петель сорвёт, пробьёт своим твёрдым лбом, но точно не остановится. Ошибка ли это? Но Джон не смог бы ответить иначе. Сказать: «Я хочу, чтобы ты исчез», и что тогда останется? Какой-то замкнутый круг. Джон устал метаться по нему и искать выход. Биться головой о его стены и всё больше осознавать, что он стоит в самом центре неизбежности.